Серпантин

Вид материала

Документы

Содержание Ночь вне Закона

Подобный материал:

• Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
• Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
• Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
• Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
• Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов   10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
• Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.

Ночь вне Закона

Лихвод Хана бат-Галья


По букве Закона мне положено если не отрицать параллельные миры, кишащие протоплазмой иного Духа, – то, по крайней мере, по возможности игнорировать их. Я – пресмыкающееся увлекающееся (звучит почти как Хомо эректус). Поддаюсь на агитацию и пропаганду, если звучит она достаточно дружелюбно, – хоть и пытаюсь, как рекомендует Буква, воздвигать вокруг себя Ограду.


Не секрет, что я, как сотрудник Института экспериментальной истории, временами путешествую в разнообразные духовные и физические миры, найти координаты которых бывает трудновато даже на каббалистических картах. Даже на картах, подписанных небрежным почерком Шимона Бар-Йохая или Аризаля. Хроникой пикирующего бомбардировщика были мои командировки в неолит; в молодости я мог по полтора года проводить в ледяных бесснежных пустынях Севера, в таборе неандертальцев нижнего палеолита, я был приучен выдерживать грязь, вонь, приставания самок питекантропов, стужу и нападения последних махайродов; я научился не вздрагивать при внезапном трубном гласе мамонта, бродившего по кромке ледника. Я замерзал с йети на унылой Крыше мира и задыхался в жару с австралопитеками в вельдах Калахари, я выкапывал гигантских моллюсков из соленых болот Амазонки. Я знаю языки восьми племен того материка, что канул в пучину океана задолго до Атлантиды. Я забыл четырнадцать диалектов и семнадцать говоров каждого из этих диалектов, на которых разговаривал когда-то. В моей голове смешались звенящая медь этрусского классического и пахучий мед древнефиникийского языков, троянский варварский диалект протодорической речи, сюсюкающий взвизг существительных у предков саамов и гортанные подлежащие племени серафимов, огненным мечом преграждающих вход в Эдем. Глаголы марсиан ночами падают на меня звездным дождем, мешаясь с метеоритами стихов из сборников поэзии Эмбера. Я из каменных кубков пью абен-торн со звездолетчиками племени кайенов – за упокой душ, как ритуал, прежде чем отправиться в поход на мисликов в Проклятые галактики. Меня любит девушка-змея с Веги, она вьется вокруг, обволакивая рассветным туманом – туманом ядовитой атмосферы ее планеты; мы никогда не будем вместе, и поэтому я налегаю на абен-торн, – пусть все они думают, что ради похода, плевать на поход, но я не обязан раскрывать этим чудищам свою душу.


Я носился в дебрях таких миров, даль которых не мог представить себе и Оберон.


…Я стоял, покачиваясь, в мегароне Олимпа. На каменных плитах дворцового зала мы с Зевсом пили жидкий огонь из серебряных чаш, и, помню, я всё перебрасывал за спину плащ с перевязью меча под ним. Он перепил меня – я видел, как двоится мое отражение в лукавых глазах бессмертного пьяницы. Я пришел к нему просить за Прометея. Он хрипло захохотал. Глядя на пряжку моего плаща, где выгравировано было слово "айо", он спросил на койнэ, желая оскорбить меня:


– Ты, наверное, метис, не правда ли? Щенок, какая кровь в тебе течет, армянская?


– О нет, Владыка богов – иудейская, откуда моё имя. А также славянская, эллинская и угорская. И малопьющему царю Давиду с лирой через плечо бывает трудно удержать стеклянноглазого Добрыню, благородного хама Агамемнона с выпяченной вперед челюстью и чувашского богатыря Заплёткина, наследственного алкоголика. Они иногда рискуют своей общей драгоценной шкурой, лишь бы повеселиться. Но сегодня иудей главенствует. Поэтому – я привез от Локи телегу тугриков, вся Вальхалла в доле, и – Прометея на бочку!


Этот Голиаф швырнул свою чашу с амброзией, и она, звеня, покатилась по каменным плитам. Покачиваясь и почесываясь, давясь отрыжкой, он полез в складки своего гиматия и вытащил свиток пергамента. Развернул его и несколько секунд подержал перед моим лицом. Я моргнул. Это было удостоверение почетного члена Союза русского народа.


…Меня сбросили с Олимпа, хотя накануне за меня слезно просила Афродита, и я летел вниз, как в свое время Гефест – три дня и три ночи, – и слышал приветственный лай Цербера у входа в сумрачное царство мертвых, и я приближался к нему с неконтролируемой скоростью, но в последний момент сумел прохрипеть на арамейском бенедикцию, запретную для суетных, мирских дел.


Услыхав ее, Всевышний с неудовольствием выглянул из-за облака, зло сощурился, увидев, как вокруг хороводом вьются языческие духи, безуспешно пытавшиеся поддержать меня бесплотными своими руками. Он загоготал, как давеча Зевс, и громыхнул из поднебесья:


– Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?!


И, несмотря на ужас момента и нараставший свист в ушах, я придушенно засмеялся, как старый Балу в заброшенном городе, под грудой вцепившихся в него бандар-логов, и прокричал Ему Его же обещание, данное мне тысячи лет назад:


– "У каждого есть свой удел в мире грядущем", – трактат "Поучения отцов", часть первая, глава первая, стих первый! Ты помнишь, Отче – у каждого!..


Он неприязненно скривился, цыкнул зубом, но всё же небрежно повел рукой в воздухе.


…Как несущийся к земле подбитый "мессершмитт", по которому лупят из всех зенитных батарей, в последний момент я почувствовал, что выхожу из пике. С воем я пронесся над уже мелькавшими внизу водами Стикса, над белоснежными полями асфоделий, и, вновь набирая высоту, полетел на Восток, к сверкнувшему золотом восходу.


Последнее, что я слышал – перезвон колокольчиков счастливого смеха Афродиты.


Ершалаим встретил меня первыми признаками пробуждения весны; на голых ветвях маслин набухали серо-зеленые почки. Продолжая свой путь на Север через Галилею, я уже не мучился страхами и сомнениями. Солнце всё сильнее припекало мне плечи под ветхим плащом. Ещё несколько минут полета, и меня уже приветствовали холмы Калевалы, словно плывущие под лазурью небес зеленью хвои и бело-розовой пеной распускающихся яблоневых садов.


Да, веселые лесные тропы Карелии в теснинах между гранитными валунами не похожи на те пустоши параллельного мира, где я не раз гнался за Вием, отыскав его по темной цепочке следов, протянувшейся через незапятнанно белую снежную пелену, покрывшую равнину.


…Мы катались с ней под звездами – в обнимку, прижавшись в одном тесном спальном мешке друг к другу, и перекатывались друг через друга, и выкатились-таки из палатки, и помчались, набирая скорость, по отвесному склону прямо к водопаду, и поджидавшие нас акульи волки с человеческими лицами, смеясь, оскалили зубы. Она ничего не замечала кругом, счастливая, у нее были закрыты глаза, – но я успел ещё приподняться над ней и крикнуть в ночь:


– Как сказано: "…когда лицо поколения будет, как морда пса"! – глава вторая, стих пятый!..


И заклинание сработало, и они исчезли.


…Настало полнолуние, когда я, сделав вираж, влетел в окно собственного дома. Стояла глухая полночь, над миром сияла огромная полная луна. Всё было спокойно. Я снял крылья, и, осторожно ступая, прошел на цыпочках в салон. Обессиленный, я бросился на диван и включил телевизор. Там показывали странный фильм без начала и конца. Там тоже было полнолуние, и был Рогатый, и слуги его нараспев читали в сводчатом зале тяжелую книгу с перевернутой пентаграммой на обложке. Там были карты Судьбы, и добрые демоны, и злые духи, и буйные девственницы, по очереди совокуплявшиеся с черным козлом, и я быстро соскучился и задремал под угрожающую, мрачную органную музыку, а потом посмотрел в окно, на сиявшую идеальным, серебряным шаром Луну, и подумал вдруг:


"…а что там Шеллир сейчас?.. Если правда то, о чем я думаю и о чем всю жизнь пишу – то пусть даст мне знать. Прямо здесь, и немедленно. Это всё плод воспаленного воображения или, – пусть даже в иных мирах, – хроника текущих событий?"


И тут главный герой странного фильма по ходу действия подъехал к заправочной станции, и, разговаривая с кем-то, остающимся за кадром, стал заливать горючее в бензобак своего автомобиля. И я, рассеянно наблюдая за происходящим, повторил про себя вопрос:


– Так да или нет?


И в этот момент герой фильма прокричал: "Да!!!", и экран одновременно с этим показал мне крышу бензоколонки, на которой виднелись гигантские буквы фирменной рекламы: "SHELL". А потом камера отъехала в сторону, и я увидел полную луну, такую же, как у меня за окном.


Я громко сказал "ой", а потом тихо ушел в спальню.


Когда занялся серый, унылый рассвет, по замерзшим равнинам Гондваны размеренным шагом шел одинокий путник, направляясь на юг.