Серпантин

Вид материалаДокументы

Содержание


Крейцерова соната
И.О. Семы Крейцера
Киш мир ин тухес!
Подобный материал:
1   ...   54   55   56   57   58   59   60   61   ...   74

Крейцерова соната



Директриса вбегает:

- Мойшеле, помогай!..

Когда помощи не требуется и заходит разговор о повышении зарплаты или, скажем, об оплате сверхурочных, то - "г-н Г.", а когда нужна помощь, то сразу же - "Мойшеле". Плавали — знаем.

- Чиво надо?

Тут главное - неприветливое лицо сделать, чтобы на место поставить сразу же. Чтоб на многое не рассчитывала.

- Письмо пришло от важных людей! Переведи и помоги, чем можешь! Чем можем! Чем я могу.

- Чего - на карфагенском письмо, что ли?

- Почему - на карфагенском? На русском...

- А-а. А я думал - на финикийском.

- Нет, на русском. Из канцелярии премьер-министра звонили, просили посодействовать.
- Ишь ты. А чего канцелярия на нас спихивает? Вот сами бы и помогали. А то работать никто не желает, сразу все к нам.

- Ой, ну не упрямься ты, ты же можешь помочь, когда хочешь...

- А что мне за это будет?

- Ну... Я тебя похвалю.

- Хм.

- Ну, нету денег! Не могу я платить сверхурочные! И зарплату поднять не могу!
- А себе — могла?

- Это же решение канцелярии премьер-министра!

- Вот пускай тебе премьер-министр и переводит.

- Ой, ну пожалуйста!

Даже каблуками, как коза копытами, забила на месте.

- Я буду жаловаться в Лигу Наций, в Большой хурултай. Давай письмо.

Подает распечатку двумя пальчиками. Читаю.


"Господа! В Украине заканчивается строительство Самого большого в мире Еврейского центра "Минора" с музеем Халокоста. Предлагаю незамедлительно оказать помощь в наполнение музея артифактами и литературой.
И.О. Семы Крейцера"


Перевожу. Особенно про И.О. Семы Крейцера. Смотрит испуганно.

- Ой, как же им помочь?

- Никак.

- Ай, но у нас же исторический архив, какие атифаты им послать? И книжки... у нас в библиотеке все книжки только в двух обязательных экземплярах!
- Хорошо, что ты хоть это знаешь.

- Но канцелярия! Ой, что же делать?

- Ясно, что.

Просияла.

- Да?

- Да.

- Ай, ты мой спаситель!..

- Хвали.

Начинает неуверенно, загибая пальцы и преданно лупая синими глазами, перечислять:

- Ты хороший... Умный...

- Так.

- Добрый...

- Еще.

- М-м-м...

- Забыла.

- Забыла...

- Красивый и в меру упитанный мужчина в са...

- В самом расцвете сил - хоть куда! Да!

- Самое главное все равно забыла.

- Талантливый!

- Вот. Ладно. Иди уж.

- А что сказать в канцелярию?

- Ты им процитируй: "- Что сказать тете Хане за облаву? - Скажи: Беня знает за облаву".

Тщательно записывает. Того и гляди, позвонит к премьер-министру и старательно зачитает вслух. Греха не оберешься.

- Тпрууу! Стой! Не передавай ничего. Скажи, что справимся своими силами.

Уходит, сияя и посылая воздушные поцелуи.


Атифаты. Они там, наверное, полагают, что у нас не архив, а ярмарка-распродажа. "Предлагаем незамедлительно..." Ишь ты. В приказном порядке. Небось сидят на каких-то международных грантах. И в канцелярии сидят идиоты, раз нам это письмо переслали. Да они его и не читали, уверен.

Что ответить И.О. Семы Крейцера, представителю (представителям?) еще недостроенного, но уже самого большого в мире музея? Причем - Еврейского с большой буквы, причем именуемого "Минора" через "и" и Халокоста через "а"? Виновато оправдываться, лепеча, что у нас не склад подержанных вещей, а исторический архив? Кто знает ответ на этот вопрос? Премьер-министр даже не знает.


А я знаю.


И я секунду смотрю на экран, пару секунд барабаню пальцами по столу, а потом секунд десять барабаню ими же по клавиатуре.


"И.О. Семы Крейцера, сиречь представителю (-ям?) самого большого в мире музея: Киш мир ин тухес!"


Число, подпись.

И отсылаю.


Жвачка



Дядя Миша Чикагский пригласил нас в гости на следующий год. Он позвонил в три часа ночи и сказал, что пришлет в аэропорт для встречи почетный караул, состоящий из одних негров, относящихся к движению "Черных мусульман", под командой самого Черного Фюрера. Софа очень обрадовалась и решила, что поедет вся семья, включая ее папу – родного брата безумного чикагца. В Америке я ещё не был. Мы пошли в консульство. Там нам дали пятитомные анкеты на английском. Чтобы заполнить и передать их на высочайшее рассмотрение, я должен был заплатить 150 долларов за каждую. Я хотел отказаться от Америки, но Софа сказала, что она мечтает увидеть караул, состоящий из "Черных мусульман". Я сказал, что с меня вполне достаточно мусульман белых, которых мы тут видим ежедневно. Софа сказала, что, в таком случае, я могу не ехать. Я достал чек и заплатил тысячу долларов за эти дурацкие анкеты, которые не стоят той бумаги, на которой напечатаны. В них были очень глупые вопросы. Принадлежу ли я к террористическим организациям? Привык ли я употреблять особо сильные наркотические вещества, и если да, то какие? Совершал ли я нападения на банки/частые дома/бензоколонки, и если да, то с применением ли огнестрельного оружия, и если да, то какого? Разыскиваюсь ли я Интерполом? Сумасшедший ли я? Способен ли я ввезти с собой на территорию США достаточную сумму денег, чтобы во время пребывания там не обременять местных налогоплательщиков? Я разозлился и хотел написать "йес" во всех графах, кроме этой. В графе "есть ли у меня родственники в Соединенных Штатах" я хотел написать, что единственный мой родственник – Черный Фюрер из Гарлема, а в графе "занятия родственника" – что он бандит. Я так и написал, и никто этого не заметил. Нас пригласили на интервью. Мы пришли на это интервью, и жевавший розовую жвачку молодой человек на неплохом иврите стал допрашивать нас, задавая вопросы ещё более глупые, чем те, которые были в анкете. Я смотрел на него и удивлялся. Он пытал нас, почему мы хотим приехать в Америку на целых три недели. Он не понимал, какая может быть связь между родными братьями, проживающими по разные стороны океана. Он не считал, что это родство – веская причина для свидания. Он спросил меня, почему я, вот лично я, так рвусь на территорию Соединенных Штатов. Я злобно ответил ему, что вовсе не рвусь туда, это жена моя рвется, ибо там проживает ее родной дядя. Не может быть, чтобы вы туда не рвались, вскричал молодой человек, пускавший розовые пузыри, – весь мир туда рвется, чтобы остаться там всеми правдами и неправдами, а вы – нет? А я – нет, сказал я, с трудом сдерживаясь, и прибавил, что у них мания величия, раз они так считают. Но, удивленно сказал молодой человек, раз вы так не хотите ехать в Америку, то зачем вам туда ехать? И разговор вернулся к исходной точке. Давясь желчью, я замолчал. Софа, прижимая руки к груди, стала рассказывать, что она очень любит своего дядю, который был у нас вот уже четыре раза, а мы у него – нет. Молодой человек живо повернулся ко мне. Скажите, быстро спросил он, – а вы тоже любите ее дядю? Мне было уже все равно, и я сказал, что очень люблю, но ещё больше люблю Черного Фюрера, потому что он – мой единственный родственник, как я уже указывал в анкете. Разве вы – мулат? – удивился он. Нет, я – чистокровный негр, ответил я, разве вы не видите? Следует говорить – афроамериканец, дружелюбно поправил меня молодой человек, не вдаваясь в щепетильность ситуации. Боясь затронуть мои расовые чувства, он сразу же прекратил обсуждение этого вопроса. Дальше он спрашивал что-то ещё, двадцать минут спрашивал, или полчаса, или час. Все вопросы были такими глупыми, что я устал слушать и стал отвлекаться. Я вспомнил фильм покойного Бодрова "Брат-2", где, в самом конце лысый киллер из Москвы, вытаскиваемый полицейскими из здания, в котором отстреливался, вырывался у них из рук и кричал на русском языке: "Я остаюсь в Америке! Я буду здесь жить!" Это почему-то так напомнило мне ситуацию, в которой оказался я сам, что, совершенно неожиданно для себя, я расхохотался. Молодой человек испуганно посмотрел на меня. Как раз в эту минуту он пытал моего тестя на предмет гарантов, которые могут подтвердить его неучастие в махинациях игорного бизнеса в Лос-Вегасе. Мой тесть, который всю жизнь провел в местечке под Житомиром и выезжал разве что в Одессу, простодушно спросил, где этот Вегас находится. Тогда молодой человек предложил ему принести справку, свидетельствующую об умственной полноценности. Вероятно, это такая американская шутка, соли которой я не уловил, но с меня было довольно. Я встал и сказал ему, что, со своей стороны, готов представить ему любые требуемые и нетребуемые справки: о том, что у меня есть собственная недвижимость в Иерусалиме, что я имею постоянную работу и, следовательно, не собираюсь оставаться в Америке навсегда; что я не связан с русской мафией; что во время Второй мировой войны я не пребывал на оккупированных территориях; что, в конце концов, лично я – женщина, – но прошу принять во внимание, что за все это издевательство я буду жаловаться на него, на молодого человека, в Большой Хурултай. Большой Хурултай высочил из меня как-то внезапно, но это неважно – я более чем уверен, что молодой человек никогда в жизни не читал Ильфа и Петрова, и даже более того – что он в своей жизни вообще ничего не читал. Я схватил Софу за руку, она схватила за руку своего папу, папа схватил за руку Бусю, и мы оставили гостеприимную обитель. Молодой человек, выдувая из жвачки гигантские розовые пузыри, прокричал нам вслед, что ответ на запрос о разрешении на въезд в Сэшэа придет к нам по почте. Пузыри лопались с громким треском. Мне страшно хотелось курить. Держась за руки, цепочкой, мы почти выкатились на улицу, и я немедленно с наслаждением закурил. Господи боже мой, вдруг в панике вспомнил я, затягиваясь – да ведь в этой Америке и курить-то нигде нельзя! Папа, мечтательно сказала Буся, дергая меня за штаны, па-апа, а ты видел, ка-а-а-акая у него была розовая жвачка во рту! Самонадувающаяся жвачка! Как она хлопала, когда лопалась... наверное, только в Америке продается, да?


Я вздохнул, взял ее за руку, перешел улицу на красный свет и в магазинчике напротив купил ей целый пакет розовой самолопающейся жвачки.