Geum.ru

Серпантин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   52   53   54   55   56   57   58   59   ...   74

Повар



Я ненавижу готовить, но умею. Как говорил папа моего тестя – "дай Бог всё уметь, да не всё делать". Я не всё умею, но французские супы и морковно-шоколадные торты у меня получаются. Однажды в армии мы были зимой на полигоне, и повар ушел в самоволку в соседнюю деревню – в лес по ягодицы, как он выразился; а я очень хотел жрать, и все вокруг хотели, но делать никто ничего не хотел, все только проклинали повара. Я тоже проклял повара, надел его грязный колпак, залез на приступочку и стал в огромном чане на сто пятьдесят литров готовить картошку с мясом. Я махал поварешкой длиной в два метра и походил на Петрушку. Я готовил три часа на тридцатиградусном морозе, и приготовил вкусно. Это был один из лучших непроизнесенных комплиментов в моей жизни – деды, черпаки и дембеля дрались из-за добавки, а товарищ прапорщик Покобатько для поддержания порядка даже выстрелил в воздух. Потом повар вернулся с блядок, щурясь и мурлыкая, как объевшийся кот, и я набил ему морду его поварешкой – мне было можно, мы с ним были одного призыва.


Конспект



Старик утер слезы грязными кулаками и заговорил

дрожащим, тоненьким голоском, который креп

по мере того, как рассказчик входил во вкус.

– Чума вспыхнула летом 2013 года. Мне тогда было

двадцать семь лет, и я отлично все помню.

(Дж. Лондон. Алая чума)


Кстати, да.

Когда я был маленький и находился под впечатлением, меня часто посещало видение: после Алой чумы население планеты вымерло, уцелела лишь небольшая группа людей, близких мне по духу; мы все постепенно собрались в районе Карельского перешейка и поселились в дремучем лесу, на берегах Вуоксы. В шестом не то седьмом классе я даже написал повесть об этом, и фоном служили описания природы по "Листам каменной книги" покойного ныне Линевского. Сначала в нашем лесном поселке жили человек сорок, но с годами количество симпатичной мне публики начало увеличиваться в геометрической прогрессии. Я до сих пор возвращаюсь к этой теме, особенно когда мне невесело и, преимущественно – по ночам.

Теперь в поселке собралось без малого тысяча человек, так что некоторую часть приятных, но духовно не близких сородичей пришлось по ходу развития сюжета отселить в другое место, на берег Ладоги; там теперь братский поселок Ку-Пио-Су, мы обмениваемся с ними невестами, книжками из уцелевших в катастрофе домашних библиотек, а также шкурками нерп.


В поселке я служу колдуном. Нарядившись в волчью шкуру и напялив на голову искусно выпиленный из лосиного черепа обруч с развесистыми рогами, в перерывах между охотами, в деревянной избе-школе я читаю ученикам лекции по истории и грамматике иврита. Там есть и куча других учителей – М., обучающий будущих звероловов и рыбаков классической латыни, Л., преподающий им диалекты китайского, В., читающий курс поэзии Шиллера в переводе на суахили.


На летних каникулах в ознакомительных целях мы совершаем с детьми пешие походы на старую финскую границу и линию Маннергейма.

В лесах вновь расплодились волки и медведи, а домашний скот частично деградировал, превратившись в зубротуров. По лесам ходят дикие козы. Домашние куры превратились в куропаток, истребленные в старое время тетерева и глухари сменились одичалыми индюками.

Одной из причин выселения части обитателей поселка являются интеллектуальные споры о прерогативах монотеизма и язычества. Все монотеисты, даже колдун (я) остались в исходном стойбище, а язычники всех мастей перебрались на берега Ладоги. Там у них вообще матриархат, и тут возникает коллизия, потому что я влюбляюсь в тамошнюю колдунью, которая носит почетную кличку Мудрой старухи (сокращенно – просто Вещая). Но это далеко, машин нет, велосипеды все поломались, и как с ней видеться, непонятно – и приходится мне, кружа вокруг костра, бить в обтянутый лосиной кожей бубен, и на правах колдуна-монотеиста, но от имени древних духов, требовать установления нового обычая: дважды в год, в дни летнего и зимнего солнцестояния, отправляться в братский поселок на так называемые "колдуньи свадьбы". Молодежь меня решительно поддерживает, но консервативный Совет Мудрых нашего поселка, состоящий из одичавших профессоров и членов-корреспондентов уже не существующих университетов, упорно сопротивляется, обвиняя меня в ереси. Я ударяюсь в бега на лыжах к моей колдунье, ночью в лесу на меня нападает волчья стая, я из последних сил отбиваюсь колдунским батогом, и меня в критический момент спасает вывалившаяся на опушку из ельника завывающая команда одетых в звериные шкуры, размахивающих каменными топорами прекрасных, но бесноватых незнакомок; я поражен – оказывается, после пандемии, кроме нас, в лесах уцелела еще и группа лесбиянок, выпускниц гуманитарных факультетов Гарварда, Оксфорда, Сорбонны, ЛГУ и МГУ, к которым вирус Алой чумы так и не пристал – возможно, вирус был категорически гетеросексуален или же опасался обвинений в сексуальных домогательствах; перебив волков, они тут же, урча, сдирают с них шкуры и попутно рассказывают мне о проблеме, вставшей перед их лесным стойбищем: они, в конце концов, поняли, что им нужно размножаться, чтобы не вымереть в условиях нового палеолита, и они даже согласны делать это, но – не с кем. Подобрав полы медвежьей шубы, я убегаю в зимний лес, предварительно дав адрес нашего поселка, и они, завывая, уходят туда, потрясая дубинками и дротиками с каменными наконечниками, растянувшись редкой охотничьей цепочкой по узкой тропинке вдоль бурелома.


И будут еще ритуальные танцы вокруг костров, и дискуссии за кружкой плодово-ягодного самогона, и драки, и погоня за бешеным медведем, поимка которого является непременным условием свершения свадьбы колдунов, и многое другое, что постепенно придет мне в голову – повесть, начатая в возрасте двенадцати (тринадцати?) лет, виртуально, в целях медитативного успокоения нервной системы пишется до сих пор, и уже превратилась в нескончаемый роман.

Ежели кто из присутствующих желает иметь свою испостась в лесах нового палеолита, тот может написать заявку на участие – мы обдумаем, и я решу.