Серпантин

Вид материала

Документы

Содержание День политзека

Подобный материал:

• Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
• Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
• Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
• Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
• Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов   10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
• Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.

День политзека

У меня на работе организован День политзека. С официальными речами, но без водки. Эти израильтяне ничего не понимают.

Человек сто пятьдесят пришло, и гвоздь сезона – Щаранский. Я его не люблю, поэтому по телефону сам пригласил около двадцати известных сидельцев – тех, кого знаю лично, и восемнадцать из них согласились прийти только если администрацией гарантируется наличие выпивки. Вот это я понимаю, вот это – по-нашему, по-русски. А администрация только глазами хлопает: какая-такая выпивка? И заказали они вместо водки – бананы.

Пришлось самому пойти в супермаркет и на собственные деньги купить два литра "Абсолюта". Тотчас вся толпа бывших политзеков устремилась из зала заседаний ко мне в кабинет, и представителя президента, произносившего речь, подготовленную референтами, оставили в полном одиночестве.


...Вот тут мне и показали класс.

Миша Маргулис, председатель всеизраильского Общества узников Сиона и автор нашумевшей в свое время книжки "Еврейская камера Лубянки" (он в камере смертников просидел в начале пятидесятых два года и четыре месяца, еженощно ожидая вызова на расстрел), картинно выпил двести пятьдесят граммов неразбавленного спирта, который принес с собой, отказавшись от моей водки. Он сказал, что его старые кости, навек оледеневшие на Колыме, могут оттаять лишь от такой дозы.


...Иосиф Бегун, чьим именем в советской России в свое время пугали детей, явился в своем старом лагерном ватнике с номером на спине. Пил он мою водку без разговоров, даже не закусывая. Выпил – и тут же молча ушел из кабинета в сортир, не поддержав дружеский треп бывших товарищей по движению.


...Всех превзошел Иосиф Менделевич, проходивший по ленинградскому "самолетному" делу 1970 года, первый рецензент и издатель моих книг; он отмочил совсем уже неприличную вещь: он вообще отказался выпить. Он женат на религиозной даме из семьи выходцев из Йемена, родившей ему одиннадцать детей, и ему, видите ли, неудобно, потому что с момента освобождения в восемьдесят первом он, видите ли, пьет только по субботам, и только слабое сладкое вино. То есть повел он себя как и не родной. Где я ему найду сладкое вино? И я прогнал из кабинета его, своего первого рецензента и издателя, с позором, и присутствовавшие сидельцы с двадцатипятилетним стажем, бывшие обитатели Озерлага, Магадана и урановых рудников Бутугычага и Эльгена, дружно осудили его так же, как их самих в свое время осуждали на собраниях советской общественности.

Забыл Менделевич, как его, выпущенного из зоны, несли к самолету на руках, потому что он на ногах не стоял, потому что в результате голодовок весил он, мужик ростом метр девяносто, в то время сорок два кило. От всего лагерного опыта осталась у него непроизвольная манера – во время публичных выступлений ходить по кругу, держа руки за спиной.

И не курит он, вдобавок.


...Было ещё десятка полтора динозавров – тех, кто сидел ещё в тридцатые годы. Эти пили мою водку, закусывали соленым огурцом, купленным у выходцев из Марокко на городском рынке Маханеэ Йегуда – Стан Йегуды, и не желали общаться ни на иврите, ни на русском, – только на идиш или на польском. У них своя ветеранская контора. А один всё порывался произнести тост на китайском, так как сам был из Харбина, из белоэмигрантской среды, и отроду ему сто три года – но никто его понять не мог, так что в итоге он вспомнил литературный русский, причем безо всякого акцента.


...Сыну писателя Цви Прейгерзона, из принципа писавшего в Москве на рубеже 40-50-х годов книги и эссе только на древнееврейском, я налил сам. Он выпил истово – так, как пили герои Венички Ерофеева, пусть ему земля пухом будет. Выпил, закусил соленой маслиной, и пробормотал по-русски почему-то "Широка страна моя родная..."

Я всплакнул и, сам для себя неожиданно, предложил тост за Осипова и Бородина, бывших лидеров русского национального подполья. Все присутствующие поддержали не колеблясь, и тогда я начал названивать Губерману, который на это безобразие отчего-то не явился, хотя зван был мною лично и дважды. Выяснилось, что прийти Гарик не может ввиду того, что ему стыд глаза колет – ведь он отсидел всего ничего, каких-то полтора года, что это такое по сравнению с пудовыми сроками бывалых лагерников. Я возопил, что два литра куплено, что среди моих читателей есть его почитатели, – так отчего же..? Услышав, что куплены две литры, Обгусевший Лебедь воспрянул было ото сна и согласился явиться немедля, но жена его наложила вето, и на сем разговор был прерван.


...Ещё я предложил тост за Шептицкого и его УПА, равно как и за ВСХОН, и почти все с энтузиазмом согласились, но чем кончится этот день в смысле моей профессиональной карьеры – Аллах весть. Вот разве что за дивизию "СС-Галичина" все пить отказались категорически.

Рассеянный

Ленинградский историк Лурье был очень рассеянным человеком. Когда он обдумывал какую-нибудь вещь, то мало обращал внимание на окружающую действительность, данную нам, как известно, в ощущениях. Можно сказать, что приземленная действительность не была дана ему в ощущениях – в том смысле, что он ее просто не ощущал. Однажды я встретил его бредущим по Невскому проспекту по направлению к университету. Он странно хромал. Одна нога его ступала по тротуару, другая – по мостовой. Он объяснил мне, что трое суток размышляет над одной из проблемных летописей, связанных с новгородско-московской ересью 15-го века.

Наш институтский, блаженной памяти, преподаватель истории древнего мира, которого все мы звали Кузнечиком, ходил по улицам правильной походкой, но регулярно, даже зимой, забывал надевать носки; в тех же редких случаях, когда он их надевал, то часто использовал непарную обувь. Однажды в январе месяце он пришел на занятия, имея на одной ноге меховой унт, на другой – лыжный ботинок. Он размышлял над спорным вопросом, касающимся списка имён рабов, приписанных к Лаврионским серебряным рудникам в древней Аттике.


Жак Паганель по рассеянности выучил португальский язык вместо испанского.

Мне далеко до этих великих покойников, но меня роднит с ними одна черта: когда я упорно думаю над какой-то темой, то решительно ничего не замечаю вокруг. Когда я писал мою первую книжку, то, вынося вечером из дома мусорное ведро и держа в руках ключи от машины, выбросил в бак для мусора именно ключи. Восемь лет назад, возвращаясь вечером с работы, по дороге повторяя про себя неожиданно понравившееся мне стихотворение, я приехал вместо собственного дома в Рамаллу, – и только знакомый палестинец спас мою немолодую и глупую жизнь от того, что со времен Ку-клукс-клана в цивилизованном мире носит стыдливое наименование суда Линча.

Вот уже три недели я упорно размышляю над одной темой, не имеющей никакого отношения ни к науке, ни к искусству; и именно три недели назад моя жена стала жаловаться на странный запах, поселившийся в нашей квартире. Сегодня утром выяснилось, что все это время, принимая душ, я мыл голову стиральным порошком.