Серпантин

Вид материала

Документы

Содержание Так говорил Бени Сэла

Подобный материал:

• Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
• Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
• Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
• Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
• Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов   10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
• Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.

Так говорил Бени Сэла

Два часа назад меня приняли за знаменитого серийного насильника Бени Сэла, сбежавшего из тель-авивской тюрьмы и разыскиваемого сейчас полицией и добровольцами по всей стране.


Я спокойно шел по направлению к детсаду, когда они навалились на меня с двух сторон. Воздух разорвали крики "он!.. это он!". Совершенно посторонние люди выпучивали глаза и показывали на меня пальцами. Я смутился. Меня схватили за руки и несильно ударили между ног. Я чисто рефлекторно завопил, что они все с ума посходили, и что это не я, – и бдительные граждане в количестве пяти человек отвечали, заламывая мне руки: "Все так говорят, милейший, абсолютно все!" Я всё понял. Я назвал их дебилами и стал лягаться, и тогда они вызвали полицейскую патрульную машину. Последним моим доводом был тот, что у беглого насильника нет очков и нет бороды, а у меня всё это есть. Прибывшие полицейские хрипло захохотали и объявили, что борода отросла у меня за неделю, пока я нахожусь в бегах, а очки я надел для маскировки. Я сказал, что Бени Сэла – уроженец страны, а у меня прослеживается четкий русский акцент. Мне объяснили, что я искусно подделываю акцент, воспользовавшись уроками другого заключенного, выходца из Петербурга, с которым я ежедневно встречался во время прогулок, и даже назвали его имя. После того, как это имя было мне названо, я стал сомневаться в собственном рассудке. Это было моё имя. Я заорал: я – не Бени Сэла, чтоб он был здоров, а я! Тогда мне надели блестящие наручники и радостно cообщили по рации, что поймали не насильника, а того русского ворюгу, который его, насильника, учил в тюрьме акценту с петербургским придыханием.

Минуту я молчал, потому что потерял дар речи, и безропотно позволил посадить себя в джип с решетками на окнах.


Последний раз меня засовывали в такую же машину – правда, это был не джип, а "газик" – первого июня восемьдесят четвертого года, когда недалеко от станции метро "Приморская" менты задерживали участников ленинградского подполья, встречавшихся на конспиративной квартире с Эфраимом Кациром, бывшим президентом Израиля, во время его визита на международный конгресс биохимиков (бывший президент по совместительству был большим ученым).


...Мы приехали в отделение, и там я увидел массу полицейского народа в форме и кучу добровольных помощников из числа гражданских лиц, среди которых дикими криками выделялись четыре абсолютно непохожих друг на друга человека. На них всех были наручники, они все были скованы одной цепью, а цепь эта была прикована к дубовой скамье, на которой они сидели. Они кричали, что они – не Бени Сэлы, чтоб он был здоров, и, вразнобой, стараясь перекричать друг друга, называли свои имена и адреса, в которых окружившие их полицейские усматривали клички и явки. Среди них был один профессор Беер-Шевского университета, торговец с городского рынка, один араб и даже один негр. Четыре человека так подскакивали на своей скамье, что она прыгала по всей комнате. Пытаясь их успокоить, полицейские кричали им: все так говорят, милейшие, абсолютно все! – и объясняли друг другу, что араб искусно подделывает арабский акцент, профессор из Беер-Шевы отлично изображает европейского интеллектуала, торговец великолепно знает сегодняшние рыночные цены на рыбу и фасоль, а негр – просто перекрасился; и всему этому (объясняли полицейские друг другу) Бени Сэла выучился в тюрьме у других заключенных – арабов, торговцев, профессоров и негров.


Когда ввели в комнату меня, с четырьмя подельниками, не чаявшими уйти от расплаты, случилась форменная истерика. Профессор ругался на классическом немецком языке, усатый араб плакал и призывал в свидетели бороду пророка, торговец вопил, что он импотент, а негр проклинал тот день, когда он покинул милую Аддис-Абебу и приехал в этот сумасшедший дом.

Разглядев четырех насильников, я неожиданно успокоился. Я сел на прыгавшую скамью, заложил ногу на ногу и вытащил сигарету. Меня беспокоило только одно обстоятельство – что у русского ворюги из тель-авивской тюрьмы оказались мои имя и фамилия. Я не мог найти этому никакого логического объяснения. Полицейский инспектор быстро щелкнул зажигалкой, и я закурил. Инспектор был счастлив. Он сам сказал мне об этом – какие воспоминания он оставит своим потомкам, ведь он подносил зажигалку самому знаменитому насильнику за всю историю страны!


Через пять минут ситуация неожиданно разъяснилась. На улице взвыли тормоза, и в отделение вошла представительная дама – уполномоченный министерства внутренних дел по особо важным делам. Для начала она обозвала маньяками всех присутствовавших, кроме прикованных к скамье нас. Она трясла гигантским бюстом и восьмистраничным списком имен, насчитывающим девяносто одного Бени Сэла, пойманных за последние сутки в самых разных уголках страны. С этими пятью – будет уже девяносто шесть, кричала она. Лица полицейских, и без того не отмеченные печатью интеллекта, вытянулись, как у лошадей.


Инспекторша извинилась перед скованными одной цепью. Интеллигентнейший профессор из Беер-Шевы злобно сказал, что он этого так не оставит, что требует статисфакции и, не будь он Бени Сэла, если сегодня же не поимеет всё главное полицейское управление страны в особо извращенной форме. Араб схватил свою кепку и, бормоча благодарности, кинулся к двери. Торговцу-импотенту с городского рынка вызвали такси, потому что после перенесенного шока у него – впервые за много лет – случилась эрекция, и он не мог самостоятельно дойти до автобуса. Негр сказал, что его привезли в эту страну по ошибке, и что он вообще христианин, и что теперь больше не будет скрывать этого факта, а при первой возможности просто уедет отсюда куда-нибудь в Мавританию или Республику Чад и примет там ислам.

– Все говорят так, милейший, абсолютно все! – совершенно не слушая его, вскричал тот полицейский, что привез меня. Он был очень доволен – ни один из серийных насильников, уходя, не выразил угрозы предъявить его отделению судебного иска.


Когда торговца увезло такси, а негр вышел, хлопнув дверью, все повернулись ко мне.

Я докурил сигарету и рассказал почтительно глядевшей мне в рот толпе аналогичную историю, случившуюся, если верить детскому писателю Носову, с Незнайкой на Луне – когда полицейский инспектор Хмыгль принял его за знаменитого налетчика по кличке Красавчик.

Главное, лунный инспектор (сказал я) тоже никого и ничего не слушал, а в ответ на возражения произносил одну и ту же фразу – "все говорят так, милейший, абсолютно все!"


Полицейским, которые никогда не читали русского писателя Носова, эта история очень понравилась. Они хлопнули меня по плечу, сказали, что я – веселый парень, и предложили работать в полиции.

Тогда я спросил, каким образом вор в тель-авивской тюрьме носит мои имя и фамилию.

Инспектор охнул и хлопнул себя по лбу. Он вытащил из кармана рацию и стал лихорадочно нажимать на кнопки. Оттуда выскочили два маленьких бумажных списка. В одном числились Бени Сэла и другие лица из категории "они позорят наш город". В другом – были поименованы законопослушные жители тех немногих домов нашего района, которые удостоились бороться за звание дома высокой культуры быта. Инспектор перепутал два списка. Я вздохнул и посмотрел на часы. Вся история – от момента моего задержания до освобождения – заняла ровно сорок минут. Я ещё успевал забрать дочку из детского садика.