Серпантин

Вид материала

Документы

Содержание Вечер после

Подобный материал:

• Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
• Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
• Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
• Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
• Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов   10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
• Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.

Вечер после

Находясь в премерзком состоянии духа, вышел гулять с Бусей. Тьма египетская. Холод. Разговаривать и учить разумному, доброму, вечному не хотелось, однако ребёнок требовал внимания. Купил воздушных шаров на пять долларов. Шары усугубили настроение ещё больше: они пищали по-английски гадкими голосами – "мэмми, паппи". Мерзость. Стоявший у входа в супермаркет районный наркоман Ядидья (девяноста четырех лет, новый репатриант из Персии, выходец с сожженных солнцем нагорьев Хамадана) умиленно протянул огромную ржавую иголку: "На, деточка, уколись..." Ребёнок старательно прокалывал шары иголкой, пищавшие голоса, к моему утешению, один за другим затихали.


Возжелалось чаю с лимоном и двумя ложками сахара под что-нибудь умиротворяющее.


Зашли в книжный магазин. По своим надобностям стал искать Павича на русском, а нашёл на иврите – сборник "Шлоша бе-ота мита" – "Трое в одной кровати" в кричащей обложке; дебелая голая тётка на переплёте. Трое в одной кровати... трое в лодке... и Монморанси... Бормоча русские слова, достал кошелёк. Вышли из магазина. Из бухарской закусочной – запах шашлыков. По дороге на качели заглянул – два бухарца и трое грузин с кислыми от общей разочарованности физиономиями скучают за кувшином с чачей. Заходи, дорогой! Как дочка? Ай, красавица. Выпьем за красоту? Жена твой рядом? Дома мой жена. Выпьем.


Что там держишь? Книжка. Или это Тора? какая Тора – там баба на обложке. Снова книжку выпустил? Пишет. Всё пишет. Контора пишет, Миша пишет, денег нет. Ты смотри, Шалва, тс-тс-тс. Смотри, допишешься. Солженичкин тоже писал-писал, и дописался. Кто дописался? Солженичкин-Шмолженичкин. Давай. Тост? Какой, блин, тост, после вчерашнего, шэни дэда. Выпьем молча, за упокой душ. Повторим? Давай. Шашлык бери, лук бери... Чтоб они все сгорели, бенладены, ихние – там, а наши – тут. Все чтоб сгорели. Давай. Иди. Жене твой привет уже.


Вышел, слегка покачиваясь. Открыл Павича под фонарём – ни хрена не разобрать. Ольга Гершевна, соседка, тридцать лет как из Москвы, уезжала – проклинала, сейчас идёт – плачет. Что? Муж?.. Рукой махнула, прошла. Метро... Папа, шариков больше нет. Зачем тебе ещё шарики, мы два часа Маршака зубрили и Чуковского наизусть читали. Отдыхай. Тараканище. Бармалея на них, сволочей, напустить. Вот, возьми. Опять шары запищали. Мамми... паппи...


Полицейский Ицик, потомственный курдистанец. На углу стоит – свистит, руки в карманы. Отдыхает. Охраняет. "Моше, шалом! Ты слыхал – три араба из Шуафата пробрались куда-то сюда, и с ними чемодан. Говорить ничего не велено, а то бы я рассказал – только тебе, что это – точно террористы. Ищем". Куда пробрались? Сюда?! Тут же супермаркет, что ты стоишь, как пенёк?! Народу же туча... Да куда денешься, всё равно они кругом. Во – до твоей Руссии добрались. Все под Богом ходим. А скажи, Моше, Москва – большой город? Папаня мой, светлая ему память, помню, рассказывал – там ванны стали в домах ставить, люди теперь горячей водой моются. Где моются?! В Москве моются... Да, и белые медведи по городу ходят. В Москве, Ицик, люди горячей водой сто лет назад ещё мылись в ваннах, когда папаня твой, светлая ему память, только с дерева слез. Ай, Моше, нехорошо. Правду говорят – европейские ваши все расисты, а я ещё при исполнении. Обиделся я, Моше. Не обижайся. Хороший ты человек, Ицик, только хрень порешь.


Папа, баллоны опять кончились... Какие баллоны, сто раз тебе говорил – шары, а не баллоны. "Баллоны" – это на иврите. Вот на тебе ещё. Хочешь? Да. Пошли дальше.


Дошли до второй площадки с качелями, где усатый молодец два года назад палил из автомата по мамашам, детишек выгуливавшим. Ничего не помню. Помню – усы дыбом и автомат. Буську – в охапку и бежать. Зигзагами, как в СА учили. Спасибо замполиту Рябчикову – учил, как удирать нужно. Он думал – от душманов. К Афгану готовил, а пригодилось – здесь. Кросс – полкилометра до дому за две минуты сделал с дочей. Она и испугаться не успела. Или не понимала. Смеялась – папка на руки взял. Вопли сзади, полиции нет, солдат нет, я бегом. Своя ноша не тянет. Герой. Никого нет, мат-ть. Где солдаты? Полицейские, млять, где? Альфред восьмидесятилетний, американец бывший, ветеран Пирл-Харбора или чего-то там, сверху стоял в трусах и с сумкой – из бассейна шёл. Сумку распахнул – и полотенце со старыми подштанниками, мылом и мочалкой на усача вывалил. И вслед – паспорт кинул. Нечего было больше кидать-то. Подштанники – на морду. Тот запутался в подтяжках. Распутался – мамаши все уже разбежались, а тут и какой-то резервист, домой возвращавшийся с оружием, рядом случился. Застрелил усача. Герою Пирл, блин, Харбора руку пожал. Потом оба интервью вечерней программе новостей давали. А полиция так и не появилась... Потом только, к шапочному разбору, тело забрать.


...Вернулись к бухарцам. А, добавить? Давай, писатель. Добавим, да. А, ты тоже вспомнил? Угу.


Трясёт. Ты не трясись, враги наши, эта, пусть трясутся.


Орать опять захотелось. Тс-тс-тс, ты смотри, что делается: эфиопы-то, а? Как белые люди, танцевать научились. Кукарачу танцуют.


На детплощадке, под тем грибком, что заменён был два года назад по причине автоматной очереди, по нему пришедшейся, танцевали пять негров. Молча. Отлично танцевали, с каменным выражением лиц. Четыре парня и девка.


Василий Васильевич, как обычно, обвешенный мешками с пивом, сидел сбоку на корточках и тренькал на гитаре. Рабочий день кончился, можно отдохнуть. Целый день играть по заказу на шестиструнной и в свистульку подсвистывать – это же обалдеть, пальцы болят и у кого угодно во рту пересохнет. Вася, дай гитару. Не могу больше. Выть хочется. С какого это?.. У тебя там тоже кто-то был? Не, я из Питера. Всё равно тошно. На, сыграй. Только черножопые фляг танцуют, ты же не умеешь.


Чувствую – если не разряжусь, то кусаться начну. Буся, сядь. На скамейку сядь. Нет, к Аллочке побежала, к подружке. Вон – Алевтина, картинно отставив зад, со своей гуляет и "Кент" покуривает. Эй, Алка! Как?.. У твоих всё в норме? Да, но мы же из Краснодара... В столице знакомые только, родня вся здесь уже... Никто не... Ну, хвала Аллаху.


Моряк, покрепче вяжи узлы,

беда идёт по пятам...

Моря и ветры сегодня злы,

и зол, как чёрт, капитан...


Ты смотри – негры на ходу ловят мотив. С каменным выражением лиц перестроились. Слов не понимают, но это неважно.


Не верь подруге, а верь в вино,

не жди от женщин добра...


Спиричуэлл, Вась, это же спиричуэлл! Смотри – точно на ходу ловят!..


Пусть волны вслед разевают рты,

пусть стонет парус тугой!

О них навек позабудешь ты,

когда придём мы домой...


Парни взмахивают в такт ногами, девка подпрыгивает им в лад, груди трясутся, ноги выше плеч. Каменное неподвижное выражение лиц. Темень, белки глаз и зубы сверкают. Эй, адон руси, йотер маэр, жарь!.. Маэрррр, ррруси...


Не плачь, моряк, о чужой земле,

скользящей мимо бортов.

Пускай ладони твои в смоле –

без пятен сердце зато.

Лицо укутай в холодный дым,

водой солёной умой...

И снова станешь ты молодым,

когда придём мы домой...


Толпа вывалилась из супермаркета, все молчат, полицейский Ицик отмахивает такт волосатой рукой. Молча.

Чёрные, белые, смуглые йемениты, Джордж с моноклем, бабка с-под Воронежа – субботница в платочке, индус в чалме с двумя авоськами. Свои.

Эфиопка со скучающим лицом дико подпрыгивает в такт. Два парня на руках колесом заходили вокруг неё.

Не ссы, Маша, я Дубровский. Нахер всех бенладанов. Ничего не остаётся. Только танцевать. Назло.


Прорвёмся.


И нет отсюда пути назад,

как нет следа за кормой!

Никто не сможет тебе сказать -

"когда придём мы домой?!"