Geum.ru

Серпантин

Вид материалаДокументы

Содержание


Изнаночные петли
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   74

Изнаночные петли



Я очень впечатлителен. Если что-то засело в голове – то накрепко, если думаю о чем-то или ком-то – то насмерть, если, скажем, пью – то вусмерть. Если колдун пообещает прислать мне черную палку – то (при условии, конечно, что я верю, что он действительно колдун, а не притворяется) я немедля сыграю в ящик, дам дуба, отброшу копыта. Если (вернее – когда) я воображаю себя внуком Билли Бонса (и если бы вы знали, как мой дедушка походил на покойного штурмана!), то окружающая действительность натурально вытесняется шумом морского прибоя у таверны "Адмирал Бенбоу"; и когда я воображаю, что ко мне подходит Черный Пес со своей черной меткой, то я протягиваю за ней дрожащую руку – пусть это будет в автобусе, в детском саду на родительском собрании, на городском базаре, на демонстрации протеста. Люди удивляются, но мне это, по большому счету, довольно безразлично.

Когда одна знакомая ведьма от сиюминутной злости пообещала, что нашлет на меня хворь, то я так возбудился, что на следующий же день слег с температурой сорок, и лежал пластом полторы недели, и ходил потом, держась за стенку, ещё недели две. Забываясь на некоторое время, я пребываю в подвешенном состоянии между двумя мирами – должен сказать, это очень мучительное состояние; меня натурально разрывает, как пучеглазую глубоководную рыбу, вытащенную тралом на поверхность океана. В эти моменты, имеющие отношение к материализации придуманных миров, я обращаюсь к жене, называя её "Кисса", дочку – "Бу"; племянника жены, очаровательного пятилетнего карапуза, вот уже полгода я зову исключительно "Маленький товарищ" – и он даже отзывается. Недавно для полноты образа я подарил ему блестящий игрушечный маузер. Маузер выглядит совсем как настоящий, утеха комиссаров в пыльных шлемах; стреляет он так правдоподобно, что соседи уже дважды вызывали полицию.


...Ночью я шепотом веду нескончаемые диалоги с героями разнообразных литературных произведений; в замысловатые сюжеты временами заглядывают печальные романтические философы Джойса, Гессе и Уайльда, изредка – сентиментальные публичные девки Куприна. Нынче, как только упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного – я вспомнил пресловутое "Как бы вы меня убили?", которое хотел бы заменить на "Как бы вы меня любили?" – не успел собраться с мыслями, и тут же заснул; а вместо сна – морок: приснились стихи, причем уже совершенно противоположные собственной задумке о любви. Начало помню: "Я Вас убил…" Конец помню тоже: "Я Вас убил так преданно, так нежно, как дай Вам Бог убитой быть другим". А середины и сути – не помню совершенно. Кажется, во сне я подвывал.


Иногда идешь с какой-нибудь конференции, на которой официально грузили мозги три часа подряд – и болит голова. В этот момент в качестве мозгового контрацептива и для душевного равновесия включается зарево алых парусов у берегов Каперны, или прогулки вокруг замка Людоеда со Страшилой под ручку, или фехтовальный эпизод на корабле капитана Блада, или совместное с троллями распитие горячего грога в подземельях черных гномов Сноуфелла, или ещё что-нибудь. Тогда, идя по улице, я размахиваю руками, задираю голову и шепчу сквозь сжатые зубы. Прохожие имеют тенденцию шарахаться, но это просто от несовпадения ударов маятников Эдгара По и Майкла Муркока… Только психиатры и поэты знают изнанку этого измерения. Какие великие войны, какие фантастические трагедии... Нет на них нормального бытописателя, нет общей базы данных, и тонут в паутине нерожденных времен потрясающие душу и разум сюжеты.


Байка



Сейчас у меня на работе был Саня Авербух. Саня известен многими вещами, но больше всего тем, что миллион лет назад был он одним из самых близких друзей Галича, и тот посвятил ему стихотворение "Опыт прощания". Галич уже больше тридцати лет как покоится в чужой могиле на Сен-Женевьев, а Саня из черноволосого красавца и московского плейбоя превратился в старичка с совершенно белоснежными шевелюрой и бородой. Голос у него, впрочем, остался таким же молодым, как и сорок лет назад.

Мы выпили по чашечке кофе, и Саня рассказал, между прочим, следующий случай, произошедший с Галичем в конце шестидесятых годов. А я решил его записать.


Однажды в Москве Александр Аркадьевич, которому к тому времени уже официально запретили выступать с концертами перед широкой аудиторией, пел на каком-то квартирнике. Подпольные квартирники ему организовывали многочисленные поклонники; а нужно сказать, что в те годы любители авторской песни делились на две основные условные категории – поклонники Галича и поклонники Окуджавы, и между ними происходили иногда даже конфликты. Впрочем, это тема для отдельного исследования, мы сейчас о ней говорить не будем.


Среди прочего, Галич в тот раз, перед самым уже окончанием домашнего концерта, исполнил шутливую и совершенно аполитичную песню "О малярах, истопнике и теории относительности".


Когда он закончил и все пошли к столу, накрытому хозяйкой, рядом с ним сел какой-то странный человек, одетый в ковбойку, и почему-то с галстуком, надетым на ковбойку; сперва он сидел и смотрел, как Галич пьет водку (сам не притрагивался), а потом наклонился к нему и тихо спросил:

– Извините, вот по поводу последней песни... Скажите, это вам самому пришла в голову идея центростремительного вращения?

– Да какая там еще идея, помилуй бог!.. – благодушно ответил Галич, не отрываясь от бутылки, а сам подумал: "ну, какой-то совсем дурачок..."


А в конце вечера, когда все всё уже выпили и съели, и стали расходиться, хозяйка в прихожей подвела Галича к странному человеку, и сказала:
– Вот, Саша, познакомьтесь, это – Петр Леонидович Капица.