Серпантин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеТролль таке юдр оль |
- Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
- Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
- Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
- Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
- Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов 10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
- Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.
Тролль таке юдр оль
Ударом ноги распахнув дверь, с вытаращенными глазами и блуждающей улыбкой, в кабинет ворвался Рой. Такая улыбка обычно появляется на его толстом, гладко выбритом лице тогда, когда он спешит похвастаться передо мной очередным сексуальным подвигом, – поэтому я лишь вздохнул про себя и, уставясь в экран компьютера, изо всех сил застучал по клавиатуре. Некогда мне, некогда, иди рассказывать кому-нибудь другому, надоело...
– Профессор! Поразительная новость! Новость... говорю, поразительная!.. Эй!
– Доброе утро, - буркнул я.
– Доброе... Идем, идем...
Он схватил меня за рукав свитера, теребил, тянул куда-то. Я поднял глаза:
– Ну?..
– Идем в конференц-зал! Явилась делегация этих... писателей из этой... Ирландии!
И замер, уставясь на меня вытаращенными пустыми глазами.
– Из Ирландии?.
– Или из этой... Исландии!
Пока я поднимался из-за стола, на ум пришел старый литературный анекдот о том, как некое важное начальство приняло в Колонном зале группу писателей Парагвая за группу писателей Уругвая.
– Пошли... Ну пошли же... – Он подпрыгивал на месте от нетерпения. – Мымра тебя требует. Все собрались, одного тебя ждут...
– Я не знаю исландского, - вздохнул я.
– Она тоже не знает, но они все говорят по-аглицки... Пошли, ну пошли...
Он опять вцепился мне в рукав свитера.
Нервно высвобождая плечо, я пошел за ним, машинально нащупывая в кармане пачку сигарет.
У входа в конференц-зал на меня напала Мымра и вцепилась в мой свитер, как клещ.
– Двадцать минут назад какой-то поц позвонил из министерства культуры, сказал – к вам направляются писатели из этой... из Ирландии, ждите, – и повесил трубку. А я выхожу из комнаты, гляжу – они уже здесь...
– Из Ирландии или Исландии? – остановился я.
– Из Исландии! Да, точно! Это такой большой остров, такой...
– Я знаю, что это остров, – терпеливо сказал я. – Я не понимаю, зачем сюда согнали всех сотрудников.
– Так сказали же... этот поц сказал, я не расслышала, принимайте, мол, покажите культуру... мы же культурная организация... Нужно... как это... не дать упасть товару в грязь лицом...
Мымра родилась в семье пастуха, на негостеприимных вершинах гор Курдистана, и это наложило отпечаток на ее ментальность с самого детства.
– Обмен культурными достижениями... нам нужно обменяться с ними культурными достижениями... ты – наше культурное достижение!..
– Спасибо, – сказал я.
– Иди, иди уже! – она толкала меня в спину. – Иди вперед! Ой, божечкамой, что же мне с ними говорить... что-то мне нужно им сказать... культурные достижения... А?..
– Не надо ничего им говорить, – сказал я. – Просто поприветствуй их от имени... ну, не знаю... от имени нашего архива, скажи, что обмен опытом – это важное дело, что...
Тут меня осенило.
– Только не перепутай Исландию с Ирландией. Они обидятся.
Она глядела на меня расширенными глазами и судорожно прижимала кулачки к груди. Обязательно ведь перепутает, дура. Хотя ладно, беда невелика: Ирландия – тоже остров.
– Ты, в общем, скажи им так, не напрягаясь: мы бесконечно счастливы принимать у нас в архиве посланцев далекого легендарного острова...
Она истово кивала.
– Мифического даже острова, можно сказать, для большинства наших граждан. Вот так и скажи. А потом мы проведем их по этажам, покажем фонды, ну и всё.
Притиснувшись боками, мы вошли в зал. В зале сидели все сотрудники, а за столом президиума расположились человек восемь незнакомцев. Почти все они были высокими блондинами, одетыми в разноцветные спортивные куртки и синие джинсы. Во главе стола сидел сумрачный очкастый мужик, совершенно лысый. Он устало смотрел в окно. Холодный ветер гнал по подметенным тротуарам опавшие желтые листья.
Мымра взошла на трибуну и нервно поправила прическу. Она – брюнетка, очень плохо выкрашенная под блондинку и оттого какая-то полосато-пегая. Лысый мужик с удивлением глядел на нее.
Мымра стала говорить на беглом, но совершенно неправильном английском. Она счастлива приветствовать группу писателей, посланцев со знаменитого... Тут она сделала паузу и неуверенно посмотрела на меня. Я закивал. Со знаменитого культурного острова Гренландия (это большой мифический остров такой, весь во льду! – торопливо добавила она). Я закрыл глаза. Кто-то хмыкнул. Лысый мужик медленным движением толстого пальца сдвинул очки на кончик носа и еще более внимательно посмотрел на нее.
– Культурный обмен! – провозгласила Мымра, завороженно глядя на его палец. – А теперь, – с облегчением выкрикнула она и вдруг резко вытянула вперед свой собственный палец, – мы предоставим слово нашему сотруднику, он теперь будет говорить, потому что он тоже писатель, потому что у нас – культура! – Ее палец указывал на меня. Если я еще раз услышу здесь слово "культура", я вызову мою полицию, – мелькнуло у меня в голове, и я встал. Лысый перевел взгляд на меня и почесал за ухом. В зале кто-то приглушенно засмеялся.
Пока я шел к трибуне, я не понимал, что мне нужно говорить. Какая падла, подумал я, но тут же отвлекся. Что я знаю об исландской литературе? – думал я, медленно поднимаясь по ступенькам. Я ничего о ней не знаю! Я помню только Эдду и еще "Повести о Хъялти". И даже Эдду я плохо помню... помню, что она была Младшей и еще, кажется, Старшей... Тьфу!
Я встал у трибуны вполоборота и, глядя на гостей, улыбаясь приклеенной улыбкой, открыл рот. Когда я его открывал, то еще понятия не имел, что буду говорить. Нужен спич, экспромт, никогда не составляй заранее тезисов, учил меня Губерман. Тезисы будешь конспектировать на том свете, стоя в очереди к архангелу, перед тем, как будут решать, куда тебя распределить; а на этом свете – никаких тезисов, всегда – чистый экспромт.
Говорил я минут десять, или полчаса, или час. Я говорил обо всем. О том, что Исландия – хорошая страна, я всегда мечтал побывать там, да вот не сбылось. О том, как не хватает в Израиле хороших переводов с исландского (сомневаюсь, что они вообще есть, подумал я про себя). О том, что с самого детства был влюблен в Эдду, особенно, конечно, в Младшую. О том, что до сих пор почти наизусть помню Стефауна Стефаунссона, автора бессмертных "Повестей о Хъялти", замечательной книжки для детей (лысый мужик неприязненно скривился). О том, что "Повести о Хъялти" – единственное произведение современной исландской литературы, переведенное на русский язык еще в Советском Союзе, потому что ее автор был коммунистом и большим другом Советского Союза (лысый скривился еще сильнее). Дальше я уже не представлял, о чем говорить, и с отчаянием сказал, как мне всегда хотелось попробовать исландского самогона, о котором я слышал, что его настаивают на плавниках дохлых акул (лысый выпучил глаза, и вся команда гостей глядела на меня, открыв рот). В зале не было слышно ни звука.
Вот, сказал я, а вообще, это очень здорово, что вы приехали, наверное, вы привезли свои книжки, и давайте мне их сюда, я их в библиотеке нашего архива закаталогизирую, и вся страна к нам приходить и читать их будет.
Это я правильно сказал, про книжки. Я знаю, что любую неловкость с писателями можно сгладить мгновенно, попросив у них книжку с автографом. Гости расслабились, задвигались, заулыбались. Все полезли по своим рюкзакам, которые, оказывается, стояли у них под столом, между ногами. Надо как-то плавно, с юмором закруглить речь, подумал я, и все будет хорошо. Боже, помоги мне тонко пошутить! У-у, вспомнил: у них же Йоль сейчас, нужно поздравить с праздником.
– Тролль таки юдр оль! – провозгласил я, важно подняв палец, единственную известную мне фразу на старонорвежском, вычитанную в какой-то книжке, написанной русской писательницей, – и только тут вспомнил, что фраза эта означает "Черт бы вас побрал". Но гости уже расслабились и добродушно засмеялись, и я сошел с трибуны, весь красный и потный. Мымра ласково улыбалась мне и истово кивала головой. Все прошло как нельзя лучше.
Лысый мужик снял очки, поднялся на трибуну и откашлялся. Сидя в зале, я обмахивался газетой. В нескольких словах лысый поблагодарил сотрудников архива за удивительный прием, оказанный ему и его товарищам ("честно сказать, до этого дня я никогда не слышал о существовании вашего архива", добавил он в скобках). Я услышал интересные вещи. Оказывается, он – известный исландский писатель, зовут его Халлгримур Хельгасон ("честно сказать, до этого дня я никогда не слышал о существовании такого писателя", мстительно подумал я), – и он, если можно так выразиться, возглавляет делегацию литераторов из Рейкьявика, в познавательных целях путешествующих по разным странам.
Нигде нас не встречали симпатичнее, чем у вас, благодушно гудел лысый. В Египте нас встречали в президентском дворце и все время пытали, что мы думаем на тему арабо-израильского конфликта (честно сказать, мы о нем вообще не думаем); в Ливане литераторы-мусульмане и литераторы-христиане, собравшиеся для встречи с нами в конференц-зале тамошнего университета, в ходе беседы неожиданно и совершенно бешено передрались, и нам пришлось уходить через запасной ход; в Дубаи вообще никаких писателей мы не нашли, одни журналисты, и нигде, ни в одной из этих стран, никто не попросил у нас автографов, тамошнее население – какие-то дикари просто, напрасно мы туда поехали, хотя рестораны там замечательные, это правда, но вот выпить не подают совершенно (тут у меня дернулось ухо).
А здесь вот никто нам ничего не навязывал, нас сейчас поздравили с нашим национальным праздником середины зимы, даже удивительно, и книжек попросили, и совсем у вас зимой не жарко, это все вранье...
Он закончил говорить и сошел с трибуны. Голубоглазые и светлобородые потомки викингов решительно направились ко мне, протягивая стопки своих книжек. Я стал кивать, и улыбаться, и пожимать всем руки, и принимал с благодарностью книжки, и от каждого автора требовал непременно автограф, и, получив его, кланялся и говорил: "Тролль таке юдр оль!" – ведь нужно было что-то сказать, а по-исландски я говорю плохо – и лысый, заговорщически подмигивая, уже доставал из своего потертого рюкзака бутылку, и на дне ее я разглядел маленький кусочек... не знаю чего, но, по-моему, это действительно был кусочек акульего плавника – весь прозрачно-масляный, он парил в жидкости светло-желтого цвета. Я достал пластиковые стаканчики, а техник нашего архива Джино сбегал за закуской... Потом я сидел, опираясь обеими руками на стопки книжек (все на исландском, ни одного слова понять не могу), и от полноты чувств хлопал лысого по плечу, и все время забывал, как его зовут, и называл его Председателем. А он втолковывал мне насчет того, что Исландия – самая культурная страна в мире, что у них на триста тысяч населения ежегодно выходит штук четыреста книжек, что у них каждый девяностый – официально признанный писатель, а так – вообще все пишут, и дети, и пенсионеры, и домохозяйки, и у всех свои литературные объединения, и все выпускают журналы, и что у них даже просто дефицит читателей, потому что все – писатели, и нет такой семьи, где кто-нибудь бы не писал, даже умалишенные и склеротики в доме престарелых пишут, и все в рифму... И президент тоже пишет, но пишет говно, его даже никто не печатает, а вот была у них такая Вигдис Финнбогадоттир, прелесть что за женщина, премьер-министр, так ее все печатали, такая поэтесса, такая баба, ты что-о-о...
– А вот я... а вот у нас... – все порывался поделиться я, но он не слушал, и отмахивался рукой, и продолжал гудеть, что у них спокон веку в самых удаленных от побережья хуторах все были грамотны повально, вообще все, даже рабы, и все знали и знают наизусть поэзию, и классическую, и модерновую, и саги, а я, кстати – модернист, очень приятно... Что? Переводить? Куда переводить, на что? А-а-а. Да нам не особо нужно, чтобы нас переводили, хотя кое-кто в Сан-Франциско переводит на английский, а кое-кто в Стокгольме – на датский, но только зачем нам это? Мы сами друг друга читаем, у нас свой мир, свой остров, своя планета, всё свое, и литература своя – наша литература раньше французской, английской и немецкой, вместе взятых, появилась, и воздух у нас чистейший, и вода ледниковая, кристальная, и войн у нас нет, и армии, и арабов нет, тролль таки их подрал бы, и ничего у нас нет, и промышленности нет, только литература есть и рыбы полно, и самогон мы гоним – зашибись, потому что в барах выпивка очень дорогая, это всё президент цены подымает, он мстит, что его никто ни читать, ни печатать не хочет, а ты приезжай ко мне на хутор, бабуля моя такую акуловку гонит – закачаешься, и бараньими ребрышками закусишь, и пальчики оближешь, и уезжать не захочешь, так у нас и останешься... А что? Язык выучишь, руны выучишь, сам стихи писать начнешь, а мы тебя печатать будем, – насрать нам на критику, что нам Запад, что нам Восток! По рукам? А-а-а?!
– По рукам, – сказал я. И мы пожали друг другу руки, и поздравили друг друга, – я поздравил его еще раз с Йолем, а он меня – с Новым годом, и всучили друг другу свои книжки, и оба на них расписались, и он тут же, утирая слезы от умиления, открыл мою книжку на середине и, чтобы сделать мне приятное, стал шевелить губами и делать вид, что вот, уже читает, хотя держал книжку вверх ногами. И тут Мымра, которая все время молча стояла рядом и крутила головой, и делала умное лицо, вклинилась, наконец, в паузу и, протянув руку, пощупала его книжку и сказала:
– Хорошая книжка... толстая.
И все в замешательстве посмотрели на нее, и лысый вполголоса предположил, что она – троллем деланная, и добродушно послал ее на север и в горы, и тогда я встал, поднял стакан с акуловкой и сказал:
– С Новым годом, дорогие товарищи!
С Новым годом.