Серпантин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеДорога в Иерихон Вина прозрачней воздух горный |
- Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
- Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
- Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
- Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
- Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов 10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
- Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.
Дорога в Иерихон
Мёртвое море расположено во впадине Иорданской долины – если по прямой, то от моего дома в северном Иерусалиме это лишь восемнадцать километров. Но прямой дороги нет, трасса вьется серпантином среди гор Иудейской пустыни, и путь на автомобиле занимает почти час.
Окно дочкиной спальни выходит на восток. На рассвете за серо-зелеными холмами, амфитеатром спускающимися к Мертвому морю, к этой величайшей впадине планеты, встает розовый, совершенно нереальный для европейского глаза горный хребет Моава. Это уже Иордания; к девяти утра испарения, маревом поднимающиеся над невидимым из Иерусалима морем, закрывают Моавитянские горы, но ночью на них видны огни городов единственного в мире ислама бедуинского королевства.
Я люблю Мертвое море и иерусалимскую дорогу к нему. Когда мне плохо, или когда хочется подумать над вечными проблемами, нет выхода лучше, чем сесть в машину и, не торопясь, двинуться к востоку.
Чем ниже спускаешься из Иерусалима, тем становится жарче. Холмы, среди которых вьется трасса, напоминают грудь женщины. Слева остаются белые арабские деревни оседлых феллахов, справа мелькают кампусы университета Ар а-Цофим, и через четверть часа начинается безлюдье. Звенит ветер, как звенел он здесь и тысячи лет назад, когда не было первоклассного четырехполосного шоссе, когда никакой дороги здесь не было вообще, когда через горы, вдоль пунктира каменных колодцев, вели узкие пешеходные тропы, и по ним на восток пробирались лишь редкие смельчаки. Нужно было быть смельчаком, чтобы бросить вызов этому безлюдью, иссушающей жаре и равнодушным стонам ветра. Цивилизации нет. Странно представить, что позади, в нескольких минутах езды, стоит многолюдный Золотой Город.
Изредка по краям дороги видны шатры и рваные палатки армейского брезента – обиталища бедуинских кланов. Через шоссе, не торопясь, переходят их стада, в основном это овцы – рыжие, черные, грязно-серые. Маленькие мальчики с серьезными лицами сопровождают их, старики неподвижно сидят у откинутых пологов шатров, закутанные в черное женщины не торопясь бродят среди холмов, отворачивая лица от редких машин, проезжающих по шоссе. Иногда можно увидеть верблюдов, меланхолично пережевывающих колючую жвачку между палатками.
Оседлые арабы ненавидят и боятся бедуинов, бедуины презирают земледельцев. Бродячие племена не признают ничьей власти, кроме старейшин своих кланов. Феллахи в нашей армии не служат; бедуины воинскую повинность отбывают проводниками через горы.
Иногда монотонный первобытный пейзаж вдруг нарушается аккуратными белыми каменными домами еврейских поселений. Их красные черепичные крыши видны издалека. Дома со всеми удобствами современной цивилизации стоят на вершинах невысоких гор; бедуинские шатры же всегда лепятся к их подножьям, вдоль вади – русел пересыхающих летом ручьев.
Сорок, пятьдесят минут езды – и холмы Иудейской пустыни рывком отодвигаются назад. Шоссе спускается в долину Иордана. На запад – наши горы, к востоку от долины – хребет Моава, на вершине которого ночью переливается разноцветными огнями Амман.
Слева от шоссе вьется дорога в Иерихон, с запада прилепившийся к стене гор, на востоке же открытый всем ветрам. Город небольшой, я был там задолго до передачи его палестинской администрации, и сильное впечатление произвели лишь развалины поистине циклопических стен древнего Иерихона, рухнувших во времена Иисуса Навина. Это старейшие стены нынешней цивилизации – по подсчетам историков, им насчитывается до четырнадцати тысяч лет. Они стояли здесь и во времена неолита, когда в Европе ещё трубили последние мамонты.
Проезжая мимо, я всегда почему-то вспоминаю одно и то же – где-то рядом, совсем недалеко, рукой подать, жила библейская блудница Раав, чей дом находился внутри городской стены, и где она прятала лазутчиков приближавшегося по долине с востока воинства израильтян. Нравы в те времена были куда как просты и, согласно талмудическому преданию, за эту услугу, после взятия Иерихона на чужеземной городской шлюхе женился сам предводитель библейского войска; среди потомков Иисуса Навина и Раав можно назвать много славных, вошедших в историю имён.
Мы оставляем Иерихон слева. Воздух уплотняется. От влажности испарений находящегося уже недалеко Мертвого моря становится трудно дышать. Пять минут езды по прямой – точно на восток, пересекая долину, – и мы подъезжаем к развилке. На север – в Тивериаду, на юг – к Красному морю. С севера из Киннерета, Галилейского моря, Геннисаретского озера – назовите его как угодно – не торопясь, тихо шипя между раскаленных берегов, течет Иордан, и перед нашими глазами, напротив развилки иерусалимской трассы, впадает в Мертвое море. Глазам привычных к просторам Невы или Волги знаменитая библейская река предстает чуть ли не ручьём...
Мы поворачиваем направо – на юг. Мертвое море, тяжело колыхаясь, ослепительно сверкает на солнце слева от шоссе. Море – по сути, огромное озеро – видно с косогора, по которому, извиваясь змеёй, тянется красноморская трасса. Странные, непривычные запахи – серы, асфальта, перегретого солнечным жаром песка и гальки. В этом море, купаясь, нельзя погружать в воду лицо; впрочем, в нем невозможно и утонуть – вода, перенасыщенная солями, сама выталкивает тело. Две тысячи лет назад император Веспасиан в виде физического опыта приказывал кидать в прибой связанных по рукам и ногам иудейских повстанцев – они плавали по поверхности и не тонули – ни живые, ни мертвые.
Южнее, ещё южнее. Ещё.
Кумранские пещеры. Справа от шоссе дыбом встают обрывающиеся в море бурые, желтые, красные горы; там в древности прятались от суетности мира ессеи, несогласные с доктриной разжиревшего духовенства Иерусалимского храма, и собравшиеся общиной отшельников изучать слово Учителя Праведности. Здесь, в горных тоннелях, в замурованных пещерах, они прятали от ярости римлян свои свитки.
И Иоанн Креститель вышел отсюда.
Тишь, старые, морщинистые склоны разрушающихся гор, звон ветра, пески. Безлюдье.
Кумран остается позади.
Ещё полчаса езды – справа среди горных ущелий вдруг видна зелень. Это вход в узкую лощину – единственный на сотни километров вокруг оазис Эйн-Геди. Войдешь в ущелье – тропическая влажность, цветы, папоротники, ручей берет начало из низвергающегося со скалы водопада. Ледяная вода, от которой ломит зубы. С вершин вставших стеной высоченных гор, обступивших долину, с любопытством глядят в провал горные бараны с огромными загибающимися рогами. Изредка, если очень повезет, на скалах можно увидеть леопарда...
В этом оазисе в юности прятался царь Давид.
Ещё час пути – и по серпантину дороги, зажатой между горами и морем, проезжаем мимо Массады, стоящей на плоской вершине высокой скалы. Крепость-резиденция царя Ирода, превратившаяся в обиталище последних защитников независимости древней Иудеи. Вот здесь, на полосе бесплодной земли, на крупном буром песке, спиной к тяжелым валам Мертвого моря, лицом к нескольким сотням осажденных, некогда стояли римские легионы. Через год осады насыпные валы поднялись почти вровень со стенами Массады. Зажатые в горной крепости бунтари-зелоты предпочли смерть плену, и перед последним штурмом перерезали горла друг другу. Легионеры ворвались в крепость и увидели только горы трупов. Житницы были полны зерна, в скальных колодцах плескалась вода. Сикарии погибли не от голода. Мужья убили жен, женщины – детей. "Массада не сдаётся", было написано на одной из стен – не на арамейском, а на латыни, чтобы поняли римские солдаты.
Мы так не умеем.
Теперь у подножия Массады приносят присягу офицеры бронетанковых войск.
Дальше на Юг.
Ещё полчаса езды.
Содом. Чуть севернее – Гоморра. Развалины городов времен праотца Авраама четко видны с высоты птичьего полета неподалеку от берега. Сине-зеленая от солей вода сохранила контуры древних улиц города, где судьёй служил библейский Лот. Теперь здесь нет ничего и никого живого, кроме туристов. Проклятье Писания на запрет живой природы в районе города смертных грехов действует до сих пор – здесь нет ни птиц, ни насекомых, в местных пещерах не водятся даже летучие мыши. Ландшафт странен и напоминает Марс в "Аэлите". Вода южной части Мертвого моря напротив Содома солона до такой степени, что приобрела ярко-зеленую, изумрудную окраску. Еле колышатся под собственным весом волны, несмотря даже на сильный ветер. Корка соли покрывает пустынный берег. Соль облепила подводные камни. Вдоль берега стоят природные соляные статуи, напоминающие диковинных зверей и судорожно изогнутые человеческие фигуры... Одна из статуй получила название "Жена Лота". Её показывают туристам.
Российская поэтесса, видевшая эту статую лишь на фотографии, вспомнила библейское предание и написала стихотворение, которое так и назвала – "Жена Лота".
– Ты оглянёшься.
– Нет.
– Ты оглянёшься.
– Нет!
–...И в городе своём
увидишь яркий свет,
почуешь едкий дым –
пылает отчий дом.
О, горе вам, сады –
Гоморра и Содом!
– Не оглянусь! Святым дано – соблазн бороть!
По рекам золотым несёт меня Господь!
– По рекам золотым несёт тебя Господь,
а сзади, там, орёт обугленная плоть...
– Они виновны.
– Так.
– Они греховны.
– Так.
– На грешной наготе
огня расплавлен знак.
О чём ручьи поют?
Там – пепел и зола.
Над Ангелом встают
два огненных крыла.
Ребёнок на бегу –
багровая звезда...
– Ты плачешь?
– Не могу...
Всем поворотом:
– ДА! *
...Здесь, на пустынном берегу, напоминающем печальный предел мира у входа в царство мертвых эллинской мифологии, нет полей белых асфоделей, нет даже мертвых рек – Стикса и Леты забвения, хотя кажется, что вход в удел Аида и Персефоны находится именно здесь. Хорошо бродить в тысячелетней тишине, глядя на возвышающиеся вдоль кромки берега красно-бурые скалы. Здесь прекрасно думается – одинаково сильно и ровно думается о жизни и смерти, о тщете и надеждах.
Но долго выдержать эту марсианскую атмосферу невозможно тоже...
Мы сядем за руль. Поглядим ещё раз налево – на вздыбленный девятый вал скал – мощных, растрескавшихся, как кора могучих мертвых деревьев; посмотрим направо – на солончаки побережья Мертвой воды, как называют это море бедуины. Вдохнем полной грудью соленый, наполненный странными неорганическими миазмами, нагретый до сорока градусов воздух. Поднимем стекла окон и включим кондиционер.
И двинемся обратно – на Север. Чем дальше на север, тем слаще воздух и синее небо. Мы вновь проезжаем Иерихон... Мы приближаемся к Иерусалиму.
Вечер.
И каждый раз, между Иерихоном и Иерусалимом, я вновь и вновь слышу песню Наоми Шемер, которую покойная поэтесса исполняла сама под гитару. Её пели солдаты в Шестидневную войну...
Вина прозрачней воздух горный,
Под вечер даль светла,
В сосновом ветре так просторно
Плывут колокола.
Кусты и камни спят глубоко,
И, весь в плену у сна,
Стоит мой город одиноко,
И в сердце спит Стена.
Безлюдна площадь у базара,
В колодцах нет воды,
На гору Храма в город старый
Затеряны следы.
В пещерах горных ветры спорят,
Их свист - как плач, как стон,
Давно мертва дорога к морю,
Дорога в Иерихон.
Вернулись мы к колодцам старым,
Вот площадь, вот базар...
С горы святой вослед фанфарам
Уже трубит шофар.
Сто тысяч солнц над Мертвым морем,
В пещерах ветра звон,
И мы спускались, ветру вторя,
Дорогой в Иерихон.
___________
* Стихотворение Елены Игнатовой