Серпантин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеГородские сумасшедшие Антисоветский дзен |
- Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
- Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
- Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
- Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
- Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов 10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
- Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.
Городские сумасшедшие
Только что, отстояв полтора часа на почте, я получил от совершенно незнакомого человека ценную бандероль. В ценной бандероли находилась книга под названием "Приключения головы I (суперроман)", Иерусалим, 2002 г. Вся первая страница была исписана странными карандашными каракулями с посвящениями мне, а также с "огромными, ни с чем не соразмерными благодарностями за вклад в великое дело и жизнь автора". С недоумением вертя книгу в руках, я обнаружил на обратной стороне обложки краткую аннотацию, из которой следовало, что "герой романа, эмигрант из фашистского государства, попадает в страну сумасшедших, где получает странное задание – расследовать местных женщин".
– Вот! – удовлетворенно сказала Софа, неслышно зайдя со спины и, пристав на цыпочки, прочтя аннотацию. – Вот. Я уверена, что эта книга – о тебе.
И, вздохнув, прибавила:
– Где только эти писатели тебя находят?..
Антисоветский дзен
Лет тридцать назад мою маму приговорили к слепоте. Она и так никогда хорошо не видела, но году в восьмидесятом у нее произошел разрыв сетчатки в одном глазу, в другом – кровоизлияние в стекловидное тело и Аллах знает, что еще. Как и почему, я не знаю. Никто не знает, даже папа. Кое-кто склонен видеть первопричиной этого мою первую женитьбу. Ирка по жизни любила совсем не то, что мои родители, и, как впоследствии выяснилось, не совсем то, что любил я. Ну, дело молодое. В общем, разрыв сетчатки, кровоизлияние в стекловидное тело. С Иркой мы развелись, но маме это не помогло. Она продолжала слепнуть. Двадцать лет назад, накануне моего отъезда, она видела контуры предметов, а текст в книжках могла разобрать только с расстояния трех сантиметров. Это не было достаточной причиной, чтобы я остался в России. Пятнадцать лет назад она приехала к нам в Иерусалим, держа папу за руку. Десять лет назад передвигаться без посторонней помощи она уже не могла вовсе, и функцию ученой собаки-поводыря исполняла Зина, соседка по лестничной площадке. Она выводила маму гулять. Во время прогулок Зина рассказывала о том, что купила на рынке, сколько стоит трикотаж в универмаге, какие теплые рейтузы она стала надевать после смерти мужа. Маме нужны были прогулки, и она мужественно терпела эти темы. Она была благодарна Зине. Моей Дворе-Берте в этом году исполнится десять лет, но, насколько я понимаю, мама еще ни разу не разглядела ее как следует. Когда мы приезжали в Петербург, или когда родители приезжали к нам, во время встреч в аэропорту мама брала лицо внучки в ладони, приближала к ней свое лицо и, широко открывая глаза, моргала ими, стараясь увидеть, что эта внучка представляет из себя хотя бы внешне. Девять лет они общаются по телефону, девять лет мама выносит суждения об урожденной иерусалимке, исходя из опыта мануальных контактов. Визуальные контакты помогали мало...
Пять лет назад офтальмолог в районной поликлинике горестно вздохнула и посулила маме полную слепоту. Она была хорошим человеком (почему – была? она есть, чтоб она жила до ста двадцати лет), она сожалела, что ничем не может помочь. Она предлагала ехать в Иерусалим к всемирно известному глазнику, доктору Авербуху, и спросить у него совета. Мама деликатно промолчала. Промолчала она потому, что Эдик Авербух приходится ей троюродным племянником, а мама, гражданин другого государства, не привыкла к подачкам. Она деликатно умолчала о том, что Эдик уже раз сто пятьдесят восемь по телефону предлагал ей провериться у него в больнице "Адасса", причем совершенно бесплатно, по родственному знакомству, но мама – советский антисоветский человек, и на буржуев смотрит свысока. Если ты такая бедная, то почему ты такая гордая? – как-то раз перефразировал известное выражение Эдиков папа, не менее, чем сын, всемирно известный врач, психиатр Илья Авербух. Мама не ответила.
Полгода назад, когда я был у родителей в гостях, она уже не видела вообще ничего. То есть она различала свет и понимала, когда он переходит во тьму – вот и все. Она утешилась бы дзен-буддистскими хитрыми построениями, но мама не верила в дзен-буддизм. Она вообще ни во что не верила, даже в Бога. Она верила только в папу. В моего папу с маленькой буквы, хотя, по моим размышлениям, мой папа должен был бы писаться с большой буквы, как Папа римский. И воспитана она была советскими людьми, дедушкой и бабушкой, которые не верили ни в Бога, ни в Черта (партийный дедушка не верил и в партию, в которой состоял более полувека, – он полагал, что она, как историческое явление, не существует вовсе, в этом отношении он сам был дзен-буддистом). Короче говоря, родители воспитали ее, как надо, и она совершенно ослепла, и повторяла вслед за папой – с истинно буддистским спокойствием и смирением лучших из христиан, коими ни от природы, ни по воспитанию не являлись оба – как Бог, в которого мы не верим, даст, так и будет.
Месяца три назад папа позвонил мне из Петербурга и сказал – «малыш, я уже не того, я уже старый, малыш, и если со мной что-нибудь будет, то ты имей в виду, что нужно позаботиться о маме. Она совсем уже слепая, я не представляю, что с ней будет после того, как. Позаботься о ней, а? Малыш...»
Кажется, я заплакал и стал судорожно подтягивать спортивные штаны, которые обычно ношу дома, когда возвращаюсь с работы. Я плохо представлял, что могу еще сделать для мамы после того, как, – кроме того, чтобы забрать ее сюда, к нам. Софа была согласна, и она тоже заплакала, – она стояла сбоку и все слышала, устроив по телефону громкоговорящую связь, и я вдруг разозлился и наорал на нее, что она всюду хочет быть в курсе. Это было совершенно несправедливо, я признаю, хотя моя жена действительно всегда хочет быть в курсе всего.
В общем, все смирились, как истинные первохристиане, которых римские императоры бросали на арену цирка ко львам и леопардам, и как буддистские монахи, и как йоги времен Александра Великого и времен позднейших, о которых рассказывает Плутарх.
И вот месяц назад мама и папа – мама под ручку с папой – пошли на юбилей нашего дальнего родственника, тоже знаменитого врача – у меня все родственники знаменитые, что в Питере, что в Иерусалиме, что в Нью-Йорке – и на юбилее этом сели за стол, совершенно случайно сели рядом с каким-то жутко пьяным молодым человеком, и тоже врачом, глазным врачом и бизнесменом, вальяжно настроенным владельцем клиники глазных болезней. Они познакомились, то есть перекинулись парой слов от общего стеснения, и хорошо выпивший сосед по столу, увидев, как мама неловко тычет вилкой в тарелку, поинтересовался, в чем дело, и пригласил ее к себе на осмотр.
И мама с папой смирили свою комсомольскую юность, и советско-антисоветское мировоззрение, и явились-таки в его клинику. И выяснилось, что кровоизлияние в стекловидное тело куда-то делось, видимо, рассосалось за давностью лет, и речь идет лишь о катаракте, элементарной операцией по удалению которой занимаются все глазные клиники всех стран, даже слаборазвитых, даже стран Третьего мира, даже таких, как Тимор, Гаити и Гвинея-Бисау.
И маме сделали эту операцию. И совершенно бесплатно, потому что она – родственница великого Авербуха из иерусалимской "Адассы", о котором известно, что он сперва делает операцию, а потом стоит у окна, выходящего на английское военное кладбище, и вздыхает, и говорит, будучи абсолютно не религиозным человеком – помилуй мя, Господи, в последний раз. Почему он так говорит, я не знаю, и никто не знает, но факт, что говорит он именно так, а это для питерских врачей – уже что-то на уровне дзен-буддизма.
Сделали маме операцию, и сказали, что это просто катаракта, но застарелая, и где вы были тридцать лет назад? Пришлось разбивать ее ультразвуком, и мама подпрыгивала на столе, как труп при гальванотических опытах у Эдгара А. По, но все кончилось хорошо. И вот мама встала, и вдруг поняла, что видит. И это было как прозрение святого Антония, и Лазаря, и Ашшурбанипала одновременно, и как если бы сам Будда сперва ослеп бы, а потом вдруг – прозрел. И сказала она: и увидел Он, что это – хорошо.
А врачи все удивлялись вокруг – как это? Тридцать лет, и никому не пришло в голову, что это всего лишь ничтожная катаракта, и что можно было ее снять за десять минут, и зрение бы вернулось. Ну, вы советский человек... И мама поправляла, смеясь, как эльфина – антисоветский; ну, это то же самое, вы понимаете.
Приговорили к слепоте – и вдруг солнце хлынуло в глаза, повторял папа по телефону, и я сказал – папуля, а ведь сегодня сто семнадцать лет прабабушке Бусе, и неспроста это. Дело в том, что прабабка моя Берта – наш ангел, или дух-покровитель нашей семьи, или я не знаю, как это назвать. Она спасала нас в самые трудные времена и моменты. И в тридцать седьмом, и в пятьдесят третьем, и в восемьдесят четвертом, когда меня брали органы, и потом тоже. Абсолютно не веровавшая ни во что дочь ученого талмудиста из Витебска.
Как это: был слепой человек – и вдруг солнце ринулось в глаза, и приговоренный медиками человек прозрел. Разве так бывает?..
Но если – собственная внучка?
...– Вижу стену! Человека вижу с бородой! Таблицу с буквами вижу!..
– Седьмую строчку снизу вижу!.. Ура! – кричала она.
– Папуля, я рассказал об этом Эдику Авербуху, и он сердито сказал – давно надо было, двадцать лет зрения потеряли, советские вы, антисоветские, – а потом вдруг заплакал. – Размахивая руками, я рассказывал, как все мои знакомые радуются за маму.
– Малыш, я люблю тебя, - сказал папа.