Серпантин

Вид материала

Документы

Содержание Детские игры

Подобный материал:

• Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
• Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
• Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
• Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
• Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов   10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
• Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.

Постфактум

Строгие ценители реализма вопрошают – для чего нужна вся эта фантасмагория из бредовых встреч Железного Дровосека с Муми-Троллем в полночь у входа в пещеру Гингемы; заседаний на Скале советов волчьей стаи в Сионийских горах, где рядом с Балу торчит нелепая фигура Кинг-Конга во фраке с галстуком-бабочкой; почему так уж необходимо Чебурашку помещать в отдел практических испытаний НИИЧАВО на должность старшего научного сотрудника, а Карлсона, который живет на крыше, делать начальником отдела левитации того же института. Разве Пеппи Длинныйчулок обязана служить посредницей между Мэри Поппинс и доктором Моро в момент заключения соглашения о совместном путешествии в страну Гуингнмов? Что это за постфрейдистская чертовщина с принцессами ста сорока стран и народов, томящимися в подземелье, где обитает мой виртуальный прототип? Причем пещеру-то я арендую у антисоветски настроенных белых гномов, и им же плачу ежегодную ренту... О типографии горных троллей на острове каннибалов-папуасов Куру-Кусу, возглавляемой Михелем-Великаном (Плотогоном) из лесов Шварцвальда, в которой печатаются сборники стихов, рассказов, повестей и мемуаров. И что именно "Дункан", яхта лорда Гленарвана, доставляет на Куру-Кусу мелованную бумагу с золотым обрезом для этой типографии. И отчего капитан Грант добровольно остался на своем затерянном в океане острове Мария-Терезия, причем не желает ступить с него и шагу, потому что ему обрыднул так называемый цивилизованный мир, и требует, чтобы договоры на поставку бумаги для троллевской типографии, формально принадлежащей Змею Горынычу, подписывал лично его старший заместитель – Робинзон Крузое. Во имя этих диких бредней бывшего шотландского патриота яхта "Дункан" ежемесячно вынуждена менять курс, и мечется в австралийских водах, и срывает сроки поставок, и Баба-Яга психует, и ругается матом на древнемонгольском, потому что за эти поставки ответственна именно она... А ещё Капитан Немо на своем "Наутилусе" предпринял без таможенных санкций Индийской республики, к которой он принадлежит генетически, полет на Луну, обогнав дурачков, что туда же летели из пушки (вспомните старину Жюля Верна), и встречался там с Великим Лунарием, описанным Уэллсом, и угощал его табачком из садов Семирамиды, и хвастал тем, что сам покойный Тигратпаласар ему огоньку подносил, и Соломон Мудрый его учил языкам птиц и зверей, но он не пожелал вкушать от этих плодов сионистской пропаганды (а на самом деле – просто боялся, что древнееврейский вытеснит его санскрит). И стыдно признаться, что великая Аматэрасу, восходя по утрам на радужный небосвод страны Ямато, стыдливо хихикает при виде своей партнерши – пеннорожденной Афродиты, которая, между нами, девочками, вовсе не такое уж совершенство, потому что пудрится, и красится, и завивается каждый раз перед тем, как голой шагнуть из моря – прямо по Ботичелли – а стыдится японская богиня оттого, что славные сыны ислама ее за личность не признают вовсе; и единственное достойное место, где может она найти пристанище, это, оказывается, Хроники прорицателя Килна из позапрошлой ледниковой эпохи, том 22223-й, раздел "Бегство Земли" Франсиса Карсака, и местечко там ей выделил Без-пяти-минут-раввин, и вы знаете, кто он, этот Без-пяти-минут...


И вот, в конце всего, в Конце времён, он, Единый и Предвечный, Восседающий на небесах, как Великий Утёс с ногой на небе и с ногой на земле, прочтет все эти построения, всю эту галиматью, и прослезится, и сведет воедино все сказания, и заповеди народов мира, и протоколы заседаний Волшебной Комиссии Вечности, состоящей из душ Великих (ну, вы поняли – там, в комиссии, заседают и Уэллс, и Франсис Карсак, и Майкл Муркок, и Свифт, и Гарун аль-Рашид, и Лагерлёф, и Лагин, и Стругацкие, и почему-то даже вечный оппозиционер граф Толстой, и председателем у них – Роджер Желязны, а вот Гарри Поттера, оказывается, и на порог не пустили, даром что волшебник) – и вот, короче, Он заплачет над этим сводом знаний Храма всемирной культуры, – над этой книжкой, как писал Маяковский, тоже, к сожалению, уже давно покойный, как, впрочем, и все члены Комиссии без исключения, кроме разве что Всевышнего, который на всё свою печать ставит, а он тоже стар, хоть и вне времени и вне пространства, но – Вечный, что ж тут поделать...


А ведь я, знаете, в плане литературных пристрастий – тоже сторонник реализма. Не социалистического, правда, а критического. При этом полагаю, что всё вышеописанное – реально донельзя. Это рукопись. Она, может, и горит, но не врёт. Рукописи вообще не врут, это вам не книги...


А знаете, что есть миф? Это, как сказали Великие, – описание действительного события в восприятии дурака и в обработке поэта.

Детские игры

Их ракеты долетают уже до Ашкелона. Не до городской промзоны, как раньше, а влетают в жилые кварталы. "Кассамы" – вещь серьёзная, модернизируемая на ходу. А вот у нас тут Стена – в пятидесяти метрах от первого дома (от моего дома - в четырехстах); на редкость неэстетичное зрелище. Вчера вечером гулял с Бусей. Пошли на детскую площадку. Одни эфиопы вокруг. Как в Гарлеме. Вдруг из за Стены – бах-тарарах-карабах-трах-тибидох. Из автоматов шпарят. Куда, в кого – не понятно. В белый свет, как в копеечку. В воздух, надо полагать. Для устрашения. А может, свадьбу празднуют. Радуются. Я озираюсь – никто на площадке ни ухом, ни рылом. Не реагируют мамаши и бабули. И дети не реагируют, привыкли. Буся не реагирует тоже. С горки катается. Я схватил за ухо пробегавшего на самокате дядю Тома лет шести: "ты понимаешь, что это такое?" А, говорит, и ручкой так пренебрежительно машет: это ничего страшного, енто вот щас "Мы-шашнадцать" американская гукает, а енто вот – "Калачников" очередями. Специалист. Не Калачников, говорю, а Калашников... – Один хрен, говорит дядя Том. И дальше на самокат пристроился.

Ну, ладно. Я смотрю – детские игры сильно успокаивают нервную систему, поэтому сам пошел на качелях кататься.

Покатались мы – и домой пошли.


Проходим мимо дяди-Колиного дома. Что такое? Звуки какие-то странные со двора доносятся. Вскрики, всхлипы, типа. "Гы!" "Хэк!" "Оп-ля!" "Х-ха!" Опять дядя Коля чудит, говорит Буся со знанием дела. Почти миновали дом; напоследок слышу – "Банзай!" И снова – "Хэк! Хэк!" Так, думаю. Надо заглянуть. А то – человеку восемьдесят семь лет, бывший алкоголик, железные бицепсы, а нервы расшатаны. Десять лет в карагандинских лагерях, всё же. И одинокий. Мало ли что. Выкрики странные какие-то; может, его инсульт хватил, так он теперь звуковые сигналы из окна подает такие. Нечленораздельные. Правда, "банзай"... Ну, все равно завернуть надо.

Завернули.
Во дворе, смотрю – соседи собрались. Один перс, два румына, три черных, куча разноцветных детей и – дядя Коля. Посередине. Уф-ф, живой. От души отлегло. Подходим ближе. Дядя Коля – голый, в одних спортивных трусах. И в кедах. Седые волосы взлохмачены, взгляд – сосредоточенно безумен. Мышцы переливаются, как у тираннозавра. Метр пятьдесят роста, и в воздух подпрыгивает метра на полтора. Мечется по двору. Рукой какие-то толстенные доски ломает, ногой по кирпичам бьет. Кирпичи разваливаются на половинки, доски с хрустом разбиваются и с визгом проносятся над головами. Зрители пригибаются. Потом аплодируют. Дядя Коля, что с вами? Вы здоровы? – Я здоров. Я решил организовать кружок каратэ. Как палят из-за Стены, слыхал? – Слышал, да. – Ну вот я и подумал – все равно этой стране пипец. На армию никакой надежды. Самообороной заниматься будем, во. Пущай они мне сюда сунутся, я их мавасей по голове мочить буду. – Какой мавасей? – Ну, мавасей-гири. Это по-японки. Ты, щенок, в японском не разбираешься. Ин-те-ли-хент! А дочку твою кто защищать будет – Пушкин? Присоединяйся, кому говорю! Я им, гнидам, тут Чечню устрою. Раздевайся. – Не, дядя Коля, нам пора, мне Буську спать укладывать. – Во-во, спать. Всю страну проспали. Па-шол!


Ну, мы повернулись и пошли. Эй, – кричит, – стоять! Стоять на месте!

Мы встали.

– Скажешь этому придурошному родственнику твоей, бля, жены, чтобы мне наложенным платежом выслал из Чикаго самурайский меч. От этого, бля, родственника все равно толку никому нет, даром только землю беременит, миллионер сраный. Хоть одно доброе дело сделает. Он хвастался, что всё может. У него, грит, вся императорская фамилия вот хде. Вот пусть у императора меч возьмет и мне сюды вышлет. Века так семнадцатого. Мастер – не важен, важно, чтобы колол и резал, как положено. Я им тут, гнидам, Чечню-то устрою... Сегодня же и напишешь. Понял?

– Понял, дядя Коля. Будет исполнено.

– Па-шол!..


И мы пошли. Буська на прощание пискнула ему спокойной ночи, только он уж не услышал: снова залетал по двору, снова кирпичи захрустели, снова молодка чернокожая с пятого этажа с ним перемигиваться пошла.


Чтобы добраться до нашего дома после дяди Коли, нужно ещё метров двести прямо под Стеной пройти. Наверху солдат скучает, на пальбу не реагирует, на закат смотрит. Красивый в пустыне закат – сперва розовеют холмы, потом багровеет небо до самых предгорий Моава; потом темнота падает мгновенно, и звезды высыпают. Как третья звезда выйдет – вторая стража наступит, и его поменяют.

Чтобы времени не терять зря, мы стали повторять сюжет "Семи подземных королей". Только кричать приходилось во все горло – так палят. Ничего, Стена толстая, не прошибешь. Ничо-о, он им тут Чечню-то устроит. Стоит только дяде Мише меч самурайский из императорских запасников через Чикаго наложенным платежом дяде Коле прислать – вмиг стрельба стихнет. Я его знаю – он по ночам на ту сторону с мечом лазить будет, тут на пять кэмэ к северу мертвая зона образуется.


Бабабах! Трах-тибидох! Снова палят. Как из пушки. Из пулемета. Грохот стоит. Солдат ухом не ведет. Притерпелся, служивый. А может, оглох. О семи подземных королях разговор не получается – приходится орать друг другу в ухо; это – непедагогично. Мы под самой стенкой движемся. Потому что, граждане, эта сторона улицы наименее опасна при артобстреле. Как на той табличке в Питере, на Невском. Нам тоже такую табличку повесить нужно, и обновлять ее время от времени.


БАБАБАХ!! Какая-то старушка в платочке, родственница русских соседей, с-под Воронежа погостить приехавшая, смотрю, по той же тропке идет навстречу. При каждом бабабахе подскакивает, отчего выглядит очень моложаво. Будет что в сонном Воронеже рассказать. Подходит. Бабабах! Подскакивает. Бормочет:

– Аллах акбар! – и крестится.