Geum.ru

Плутишкина сказка

Вид материалаСказка
Подобный материал:
1   ...   43   44   45   46   47   48   49   50   ...   59
2.

 

Врагу не сдаются тринадцать солдат, Последних бойцов гарнизона…

Итак, КТО делать? Их надо отбирать по одному, от человека к человеку. Только тех, в ком уверен, что он достоин.

На кого, скажем, мог бы положиться он, Каспар?

На Вальтера и Эдвина? Безусловно. Плюс те четыре инженера с его завода, что были тогда вместе с ними у Белого Замка. И еще несколько человек в разных городах, которых он знает лично. Для капитула они все, как и сам Каспар, может быть, и не подойдут, но Солдатами – будут. И каждый из них тоже, наверное, кого-то знает. Уже что-то. Когда кто-нибудь говорит Каспару в оправдание своего бездействия «да что же может один человек?» – он всегда отвечает: «Найти другого. Хотя бы одного».

Надо очень тщательно отбирать. Чтобы не оказалось тех, кто, победив Дракона, сам им становится. Не зря в одной хотиенской легенде сказано: «Ты стал драконом потому, что никогда не был настоящим человеком».

И еще надо следить, чтобы не оказалось тех, кого пришлет какая-нибудь «контора». Тут кое-что сделать можно. Потому что есть Полковник и его товарищи…

Доверяет ли он, Каспар, самому Полковнику? Да. Потому что познакомились они достаточно необычным образом…

 

В прежние времена Инженер любил встречать Новый год на Площади у Цитадели. К полуночи там собиралось тысяч пять веселых чудаков – в основном молодежь, студенты из расположенных неподалеку университетских общежитий, приезжие из разных стран и те, кому, как и самому Каспару, не хотелось встречать Новый год в чужих домах, а утром возвращаться в свои собственные, где их никто не ждал.

Когда минутная стрелка часов на башне Цитадели подходила к двенадцати, над Площадью воцарялась тишина. И с первым ударов часов ее обрушивали веселые крики на разных языках и залп сотен бутылок шампанского. А потом все устремлялись на соседнюю площадь, где стояла огромная елка, и танцевали вокруг нее, многие – до утра…

Потом Каспар перестал туда ходить. Потому что с началом «великих реформ» там все стало иначе. Полупьяная толпа ревела так, что бой часов над Площадью стал не слышен. И не было уже того Мига, единственного в году, ради которого люди приходили туда раньше…

А после того, как в Цитадели обосновался герцог Гросландский, Инженер и вовсе старался не приходить на Площадь без крайней нужды – потому что ему невыносимо было видеть, как развевается над Цитаделью герцогский штандарт. Развевается над могилами похороненных у стен Цитадели людей, которые всю жизнь трудились и сражались во имя того, чтобы страна их была свободна и сильна, и даже в самом страшном сне не могли представить себе, что к власти однажды придут преступники и растопчут все, что было для них свято…

 …Это был второй Новый год после того, как пал Белый Замок.

И опустилась Ночь.

Несмотря на разгар зимы, на улице хлестал дождь. И далеко на юге гросландские войска штурмовали столицу Игеры…

Оставаться наедине со с воими мыслями было бы слишком тоскливо, как и отправиться в гости туда, где все будут веселиться, «не беря в голову». Если бы были другие…

Другие? Но ведь он знает, где их найти. На Заставе у Белого Замка. Там, где день и ночь горят свечи у Креста.

Каспар взглянул за окно. Лил дождь и по асфальту в свете уличных фонарей бежали ручьи… Наплевать. Тогда, у Замка, они тоже плевали на погоду.

Инженер надел сапоги и куртку – те самые, в которых был на баррикадах в дни восстания – положил в сумку свечу, фляжку и краюху черного хлеба, вышел на улицу и зашагал по лужам и ручьям…

До Заставы он добрался за двадцать минут до полуночи.

Никого… Только дождь, загасивший все свечи у Стены и Креста, превративший землю в грязь пополам с тающим льдом. Похоже, что дозору стало слишком тоскливо в эту ночь.

- Ну что ж, - мысленно вздохнул Каспар, - значит, в Ночном Дозоре сегодня снова буду я. Как тогда…

Свечу, которую он привез с собою, Инженер, собираясь сюда, думал поставить рядом с другими. Но дождь залил свечи. Можно, конечно, зажечь и спичками, у него они есть, но ведь это не то, так не полагается. Но неужели все они тут погасли под этим декабрьским дождем?…

Каспар двинулся вдоль Стены в сторону Замка, мимо проступающих на мокром камне надписей. Замок, залитый лучами прожекторов, походил в этой ночи на огромное белое видение…

Там, где Стена перед самым Замком поворачивала налево, виднелся памятный знак на том месте, где герцогские солдаты в последний день восстания расстреляли брезентовые палатки со спавшими в них людьми. И здесь тоже дождь залил все свечи…

Инженер снова зашагал вдоль Стены. В этом месте она была уже не каменной – и за металлической сеткой виднелся бассейн для плавания, в который тогда бросали тела расстрелянных защитников Замка…

Вот и памятник рабочим, поднявшим здесь восстание в начале века. Здесь, у его подножия, где они строили в те далекие годы свои баррикады, была и та баррикада, которую защищали Вальтер, Эдвин и Каспар…

На постаменте памятника лежали цветы. И среди них Инженер нашел то, что искал – единственную не погасшую свечу, прикрытую от ветра самодельным фонариком, вырезанным из прозрачной и тонкой пластиковой бутылки.

Он зажег от этой свечи свою и осторожно двинулся обратно, прикрывая свечу ладонью от ветра и склонившись над нею так, чтобы капюшон его куртки защищал огонек от дождя. Весь в черном, он был не видим из Замка на фоне темной стены, только лицо его, подсвеченное снизу огнем, двигалось в темноте. Если в этот миг кто-то из замковой стражи смотрел в его сторону, он мог бы подумать, что движется призрак…

Когда Каспар вернулся к Кресту, оставалось еще десять минут до полуночи. И он начал зажигать свечи у Стены и Креста. Он зажигал их – под дождем, на ветру – и они не гасли…

Послышались голоса и он обернулся. Двое мужчин и женщина торопились к Кресту. - Вы сегодня в Дозоре? – обратился к Инженеру один из них, бородач в плаще и широкополой шляпе. - Выходит, что так. А вы, полагаю, тоже из Гарнизона? – Каспар кивнул в сторону Замка. - Правильно полагаете, - усмехнулся второй мужчина, у которого заметна была военная выправка. – Кого бы еще сюда ноги принесли по такой погоде? Накрывай на стол, жена!

Вот так они и встретились – Полковник с женой, бородатый Журналист и Каспар.

За минуту до полуночи они встали в круг с поднятыми стаканами.

В тот миг, когда пробило двенадцать, на улицах и во дворах вокруг Замка загрохотали петарды и ракеты. И в тот же миг вдруг погасли разом все прожектора и Белый Замок погрузился в темноту. Словно тогда…

Четверо людей у Креста переглянулись. Им не надо было говорить друг другу «Помнишь?» И третий тост, который они потом подняли молча, был за тех, чьи лица смотрели на них со Стены.

Вдали снова послышались голоса. И вскоре еще дюжина бойцов Гарнизона стояла у Креста, обмениваясь рукопожатиями с теми, кто пришли сюда в эту ночь первыми.

Дождь продолжал лить вовсю и ветер бросал его струи людям в лицо, но они не обращали на это внимания. Они были вместе и счастливы в эту ночь.

- Легкая у тебя рука! – сказала Каспару жена Полковника. – Смотри, мы здесь уже два часа под дождем, на ветру – и ни одна свеча не погасла…

Когда наконец решили отправиться по домам, Полковник, который жил не слишком далеко от Белого Замка, пригласил Инженера к себе, чтобы тот не шагал три часа под дождем до своего дома, ведь метро уже не работало.

По дороге они свернули к стене Цитадели, туда, где горел Вечный Огонь на могиле Неизвестного Солдата, и долго стояли там, глядя в пламя… С тех пор Каспар всегда знает, где будет в новогоднюю ночь.

 

Так что у него есть основания доверять Полковнику. Тем более, что того выставили из армии за то, что он – один из немногих - отказался изменить Присяге, напялить новый опереточный мундир и служить герцогу. Если бы так поступил каждый офицер – где бы был сейчас герцог Гросландский? Правильно, именно там, где ему самое место – за решеткой.

Но большинство поступило иначе. Как написал один из безвестных авторов множества стихов, которыми была оклеена Стена Заставы,

Так нам и надо, так всем нам и надо, если во всей нашей армии не нашлось ни одной дивизии, верной Присяге…

Полковник остался ей верным и не пошел за теми, кто сказал, что «надо уметь жить», а предательство – если оно выгодно – не смертный грех, а добродетель. И поэтому Инженер ему доверяет.

И Полковник тоже доверяет Инженеру. Особенно после того, как через своих людей сумел ознакомиться с досье, которое давно завела на Каспара герцогская полиция. Почитать бы самому это досье – что именно им там известно. Впрочем, плевать.

Да, интересно было бы познакомиться с друзьями Полковника. Среди них могут быть и те, кто годится даже в капитул Ордена. Как и он сам. Потому что менее всего Полковник походит на персонажей анекдотов, которые, по мнению их штатских авторов, должны демонстрировать безграничную тупость военных. Кстати, те офицеры, что когда-то учили Каспара в Инженерном Корпусе, тоже были отнюдь не из этих анекдотов и многих из них он до сих пор вспоминает с благодарностью. Они учили ответственности. И учили думать.

А что касается тупости… Один знакомый Каспара, Аналитик, сказал однажды:

- Меня давно занимал вопрос: до какой степени кретинизма может довести человека сочетание высшего образования с диссидентством? С горечью вынужден констатировать: сей кретинизм пределов не имеет…

Аналитик имел в виду вовсе не военных. И был, к сожалению, прав. Достаточно вспомнить знаменитого академика-диссидента Цукера, вождя и кумира всех гросландских фрондеров и диссидентов, который решил осчастливить Гросланд собственным проектом Конституции и в оном проекте написал, что «высшим органом власти в стране является Собрание народных депутатов, решения которого вступают в силу после того, как их утвердят на территориях страны».

Что же это за «высший орган власти», если решения его вступают в силу только после утверждения кем-то другим, да еще «снизу»? Чистый кретинизм, но сколько было тех, кто кричал ему «браво»!

Презираемый этими «мудрецами» за военный мундир Полковник умнее любого из них. Его в отличие от них не провели на мякине герцог и те, кто стоял за его спиной. И именно от него Каспар услышал то, что следовало бы сказать совсем другим людям:

- Они блестяще реализовали меморандум Раллеса. Наши собственные университеты они использовали, чтобы готовить в них разрушителей страны. Мы должны повернуть против них это оружие и точно так же подготовить тех, кто похоронит их самих!

Все правильно. Одно только плохо – такой план требует десятилетий, а столько времени нам, похоже, никто не намерен давать. Значит, это нужно, но нужно и другое. Вплоть до оружия, если нам не оставят иного пути.

Он, Каспар, знает – Полковник и к этому готов, если понадобится. Да, интересно, как могла бы повернуться судьба страны, командуй тот, когда его выставляли из армии, не дивизией стратегических ракет, а дивизией танков…

Да, это уже кое-что. Но все равно слишком мало. Нужно много больше людей. Это тебе не Сказочная Территория, где хватило бы одного Капитана Альтерэго с Джинном в придачу.

Эх, сюда бы тамошних ребят! Альтерэго и Караколя, Его Светлость и Гимли, Солиса и Карлсонов. И Мастера Барлога с его огненным бичом. Уж он погонял бы своим бичом всю эту тутошнюю мразь! А Джинн мог бы просто превратить их в тех, кто они есть на самом деле – стадо свиней.

Но это все «мечты, мечты, где ваша сладость». Мы не на Сказочной Территории и обходиться придется тем, что есть.

Набрать рядовых бойцов сегодня, пожалуй, не самое сложное. Потому что после расчленения Королевства на его землях который год полыхают войны, и выросло уже поколение, с детства усвоившее, что война – это не где-то «далеко», как было в годы детства Каспара, а здесь, рядом. И когда смотришь сегодня репортажи с фронта – из того же Дагана – и слышишь, что говорят солдаты, совсем еще мальчишки, и офицеры – видишь, что эти люди понимают куда больше, чем многие из тех, кто считает себя «политиками», будучи на деле всего лишь дорвавшимися до власти идиотами. И вопреки всем стараниям тех, кто работал по меморандуму Раллеса, на поле боя снова находятся те, для кого судьба страны и жизнь товарищей дороже, чем собственная шкура. Впрочем, это, пожалуй, закономерно – ведь в воюющей армии сегодня не служат сынки богатеев – они от этого откупаются, а в бой, как и в давние времена, идут дети из семей тех, кто трудится.

Впрочем, и с рядовыми бойцами и офицерами надо быть осторожным. Армию, как и всю остальную страну, долго растлевали, там снова, как несколько веков назад, завели наемников. Потому что это «как там», у Де Маликорнов. При этом, правда, «забывают», что по сей день демаликорновские наемники бегут всякий раз, когда им оказывают настоящее Сопротивление. Что ж, именно такая армия и нужна Де Маликорнам в Гросланде – чтобы в решающий момент она не смогла дать им отпор.

Но при всех этих сложностях рядовых бойцов теперь отыскать можно.

Да, теперь куда меньше смеются над теми, кто готовит себя к бою. А над ним, Каспаром, в свое время немало подсмеивались. Что ж, в конечном счете прав оказался он, но сколько лет ему пришлось этого ждать…

 

Руины собора за рекой дымились и сквозь дымную пелену тускло светило предзакатное солнце. И странной казалась тишина, сменившая недавний грохот взрывов и рев танковых двигателей. Вон они, те танки, замерли на берегу реки… Каспар смотрел на эту раскинувшуюся перед ним панораму, сидя в кресле наводчика зенитной пушки, стоящей за бруствером из мешков с песком возле развалин старинного Королевского замка. Он повернул маховики наводки, и орудийный ствол послушно развернулся и склонился…

 Это были всего лишь киносъемки. Но в тот же день и час в далеком Хотиене точно такие же пушки вели огонь по сыплющим бомбы самолетам и напряженные взгляды зенитчиков были устремлены в небо, превратившееся в огненный купол из рвущихся шрапнелей.

Потом Инженер узнал, как тренировались эти ребята. За спиной орудийного расчета по натянутой между пальмами проволоке пускали маленький самолетик – и артиллеристы должны были мгновенно развернуть пушку и сбить его. Они тренировались часами, ежедневно, и руки их действовали так, словно орудийными стволами с нечеловеческой скоростью управляют боевые роботы…

Сам он в то время тренировался в обычном тире – выбирал мишень потруднее в тот момент, когда в нее начинал целиться кто-то другой, и старался выстрелить первым. Потому что в реальном бою важна не только точность, но и скорость огня…

 

- Скажите, капитан, ведь там, на фронте, в живых остается тот, кто не высовывается? – на лице человечка, задавшего этот вопрос, было написано страстное желание услышать «Да, да – тот, кто не высовывается!» – потому что тогда он убедился бы, что правильно понимает жизнь.

Загорелый капитан, недавно вернувшийся с Южной войны, усмехнулся. - В живых остается тот, кто стреляет первым, - сказал он. - И попадает… - добавил Инженер. Капитан молча посмотрел ему в лицо и кивнул…

 

Снег, покрывающий поле, был неглубоким, и можно было идти прямо по белой целине, вдоль наполовину заметенного зигзага старой траншеи. Одинокая цепочка следов в снежном поле…

Справа виднелся серый бетон крепостных бункеров, далеко впереди чернели деревья рощи, скрывающей глыбу старого форта, а слева, в трех сотнях метров, тянулась стена военного городка, перед которой солдаты возились с полковыми минометами.

Солнце не пробивалось через затянувшее небо белесую муть, сливающуюся вдали со снегом. Воздух был не слишком холодный, но тяжелый, сырой, и должно быть поэтому первый минометный выстрел показался Каспару каким-то глухим. Мина со странным клекочущим звуком прошла у него над головой и через несколько секунд из-за холма справа, за которым стояли мишени для стрельб, донеслось еще более глухое «буммм!» разрыва. Вслед за первой миной одна за другой полетели еще три…

Потом он часто вспоминал этот день. Потому что он казался похожим на всю его жизнь. Если бы он тогда знал, что ждет впереди, где и как придется принимать бой, к которому он себя готовил…

Да, тогда казалось, что битвы остались только где-то далеко. А теперь приходится у себя дома обдумывать… Что обдумывать?

Каспар мысленно усмехнулся: ведь он же обдумывает план государственного переворота, который должен не просто поменять тех, кто у власти, а определить всю судьбу страны. Кто он, собственно, такой, чтобы обдумывать подобные планы?

Но должен же быть хоть кто-то, кто это обдумывает – не ради тех сладких возможностей, что даст власть в случае успеха, а ради Будущего. Если все другие «не берут в голову».

Они говорят: «Тебе что, больше всех надо?» Они говорят: «Политика – грязное дело, пусть лучше им занимаются другие!» Они говорят: «Лучше заниматься внутренним миром человека, ведь это очень важно».

Но что значит – «больше всех надо»? Кто они, эти «все» и чего им, если разобраться, надо? Если этим «всем» надо только еды и вещей, то да – ему надо больше, много больше. Вплоть до бессмертия. Но не в виде монумента, а в том, что удастся сделать, пока живешь.

Политика – грязное дело и пусть поэтому им занимаются другие? А может, оно потому и грязное, что таковы «другие», которые им занимаются? Так почему бы вам, считающим себя «чистыми», не взять дело в свои руки? Чего вы боитесь – испачкаться? Но ведь это зависит только от вас самих. А может, все гораздо проще – вы боитесь тяжелого труда и ответственности за его результаты?

Но вы оставляете это «другим», а сами «занимаетесь внутренним миром», «ведь это так важно». Да, важно. Но вы своим отказом действовать развязываете руки «другим» и в результате на вас обрушиваются голод, холод, бомбы и стены ваших собственных домов. И в итоге – умирающие от голода, колонны беженцев, переполненные ранеными госпитали и превращенные в гекатомбы города и поселки. Какой «внутренний мир» у мертвых, заплативших жизнями за то, что политикой занимаются «другие»? У детей, которые не рождаются, потому что взрослым их нечем было бы накормить? Вам, «чистым», не приходит в голову, что ваше бездействие в итоге тоже оказывается грязным делом?

«Перемен, мы ждем перемен!» – вам так нравилась эта песня, а теперь вы стенаете, что «перемены» оказались «не те». Но ведь это вы сами всего лишь ждали, вместо того, чтобы действовать и самим направлять перемены. Вы сами оставили действие «другим», так чего ж вы жалуетесь сегодня? «Кто виноват?» Взгляните в зеркало.

Как сказал один известный маршал Франции, никакая битва не проиграна, пока от нее не отказался сам полководец. И если «все» капитулируют, даже не вступая в бой, то да – ему, Каспару, и в самом деле надо больше «всех».

 

Телефон на столе зазвонил. Инженер снял трубку и услышал голос Эдвина:

- У нас тут один парень только что вернулся из Дагана, прямо из зоны боев. Послушай, что он рассказывает…

По мере того, как Эдвин рассказывал, лицо Каспара темнело. Происходило самое худшее из того, что могло быть – снова, как прежде в Игере, в тот момент, когда солдаты держали победу в руках, бандитам давали уйти. Снова измена. Значит здесь, в столице Гросланда, кому-то очень нужно, чтобы эта война была бесконечной…

Выслушав рассказ до конца, Инженер положил трубку и выругался.

Ну что, «высоконравственные» чистоплюи? Вот они, ваши «другие»! Продолжайте «ждать перемен»! Они вам их устроят – для дальнейшего раскручивания взаимной ненависти взорвут еще пару жилых домов – может быть, прямо в столице – и будут «искать игерских террористов». Скупой платит дважды. А тупой – всю жизнь.

Но лично он, Каспар, не намерен сидеть дома и «ждать перемен». Лучше потерпеть поражение, пытаясь хоть что-то сделать, чем сдаться, даже не вступив в бой, и погибнуть подобно баранам на бойне. Одна из загадок века – люди, которые позволяли малочисленному конвою колоннами гнать себя ко рвам, где их ожидали пулеметы. Они не могли не понимать, что их ждет, но лишь единицы бросались на конвой, предпочитая погибнуть, сражаясь, а остальные покорно брели ко рвам, хотя достаточно было всем разом броситься на конвой, и многие из них могли бы остаться в живых и спасти детей, которых тоже гнали в колоннах.

Инженеру вспомнился печальный анекдот на эту тему: Двоих ведут на расстрел. - Бежим, - говорит один. – Терять нечего! - А хуже – не будет?… – испуганно отвечает другой.

 Да что там расстрел – сколько раз ему приходилось слышать, что люди опасаются встать в колонны, потому что боятся полицейских дубинок, хотя он уже устал всем объяснять, что если колонна огромна, то перед ней отступают не только полиция, но и танки.

Мы врага бы На рога бы, Только шкура дорога…

Вот именно – шкура. А враг-то, если приглядеться – всего лишь таракан… Нет уж, лично он, Каспар, по горло сыт этим «ожиданием перемен»!

История складывается из наших биографий – да, та умирающая радистка была права. И шанс на бессмертие дается от рождения каждому из нас – прожить жизнь так, чтобы она стала частью Истории, такой частью, которой не надо стыдиться. И надо быть полным идиотом, от рождения ошалевшим от страха перед жизнью, чтобы отказаться от этого единственного шанса, отказаться от права на Историю.

«Конец Истории» – вот чего на деле хотят все эти негодяи. «Так было и будет всегда. Смиритесь!» Да, им очень хотелось бы этого. Чтобы все смирились с их властью. Потому что они очень хорошо знают, что означают слова на Стене Заставы – «Кто не смирился – тот не побежден». Это для них «измерено, сочтено, взвешено», начертанное огненной рукой в разгар их пира.

Сломать им их грязную Игру и вернуть Историю.

Каспару вспомнилась прочитанная им когда-то книга «Голубятня на желтой поляне». Там тоже какие-то безликие пришельцы пытались остановить Историю, замкнув в кольцо Время, пустив его по вечному безвыходному кругу. Но их Игру сломали. Кольцо разорвал мальчишка, заплативший за это своей жизнью. Мальчишки были единственными, кто восстал. Мальчишки, лишенные «здравого смысла» взрослых, того «здравого смысла», который делает возможным все подлости на свете, говоря «Тебе что, больше всех надо? Не лезь, таковы обстоятельства». Мальчишки, которые в книге падали с горящей башни так же, как товарищи Каспара с пылающего донжона Белого Замка…

Все, кто защищал Белый Замок, были мальчишками в душе – даже те, кто давно стал седым. И все погибшие остались молодыми.

Однажды человек, который был моложе Каспара лет на пятнадцать, спросил его: «Как тебе удается оставаться таким молодым, что я рядом с тобою кажусь себе старым?». Но ведь это же так просто. Если живешь ради чего-то много большего чем ты сам, в этом Большом оставаться молодым не трудно. Мальчишкам свойственно стремиться к Большому и Настоящему. И тот, кто этому следует, остается молодым. А те, кто говорит, что «все это – детство» - они старики уже и в двадцать лет.

Откуда в людях столько душевной трусости? Скольким из них он, Каспар, рассказывал о том, что ему удавалось сделать в этой жизни, стараясь сказать этим: «Смотрите, ведь я такой же, как вы, никакой не герой, не сверх-человек, но сколько я смог, потому что захотел! Ну а вы что же? Ведь каждый из вас смог бы не меньше. Так попробуйте – ведь это так здорово, так интересно!» Но одни говорили в ответ, что он хвастун, а другие – что он какой-то особенный. И никто не говорил себе: «В самом деле – а я-то что же?!». Словно все они раз и навсегда капитулировали в этой жизни, и мысль о бое даже не возникала в их головах.

Да, всей этой публике крупно не повезло. Как слепым от рождения, которым не дано увидеть Радугу. И самое скверное, что в этом они – добровольные слепые. Какое счастье, что его, Каспара, воспитали иначе!

И я воскликнул: «Дай же мне ярмо, -

Встав на него, я выше подниму

Звезду, что озаряет, убивая…»

 

Инженер выключил компьютер, надел куртку, сунул в ее карман документ не существующего пока еще Комитета и вышел из дома.

 

3.

 


Глядя в объектив телекамеры наблюдения, Каспар нажал кнопку звонка у входной двери небольшого дома, расположенного на шумной улице в центре города. Прошло несколько секунд и дверной замок щелкнул, открываясь – охрана знала Инженера в лицо. Он потянул на себя тяжелую дверь и вошел.

Кроме книжного стеллажа во всю стену, в этой комнате были только два компьютера на рабочих столах и несколько кресел. На столах горели настольные лампы – потому что за окнами уже начинало темнеть.

Хозяин кабинета, Аналитик, одних лет с Инженером и даже внешне на него похожий, сидел в кресле и молча курил, слушая рассказ Каспара.

- …Этот парень из Ансалы, что возле самой игерской границы, и он все видел сам от начала и до конца. От того момента, как игерцы вошли в село и сказали, чтобы все, кто не хочет сражаться вместе с ними, убирались подобру-поздорову, и до момента, когда они ушли обратно в Игеру.

Отход их начался в два часа ночи. Жители села, находившиеся на соседней горе вместе армейским взводом и даганскими ополченцами, видели, как колонна грузовиков с зажженными фарами двинулась из Ансалы. К игерской границе вел длинный, петляющий по горам серпантин, и грузовики ползли по нему целый час. Командир взвода кричал по рации: «Они уходят, уходят! Они уйдут! Накройте дорогу артиллерией!» Но ему отвечали: «Это не ваши дела…»

Зато когда бандиты уже покинули село, артиллерия все же открыла огонь – по Ансале. И снесла больше половины домов. А «очищавшие» село наемники из специальных частей полиции учинили погром в тех домах, что уцелели. Естественно, что после этого даганцы, которые в начале встречали гросландскую армию, как освободителей, перестают ей доверять.

Все, как было в Игере. Это называется – государственная измена.

- Да, снова все, как тогда, - промолвил Аналитик. - Понятное дело – как и тогда, на носу выборы в парламент. Значит, снова надо взвинтить людей, довести их до панического состояния, чтобы они проголосовали за очередных «спасителей», которые посулят «мир любой ценой». Недаром опять зашевелился Свон…

- И ведь проголосуют, - печально усмехнулся Каспар. – Вся эта механика, включая взрывы в городах, давно известна. В тех итальянских книгах, что я переводил для вашего Центра, все это прекрасно описано. Но кто из «избирателей» хочет это знать? Все ищут простые ответы и Кого-то, кто все сделает за них. Все это скверно кончится. Скажи - мы и дальше будем только прогнозировать грядущие беды и анализировать те, что уже стряслись?

- У тебя есть предложения? – Аналитик внимательно посмотрел на Инженера.

- Помнишь, ты говорил, что нас заставляют играть на чужом поле, по правилам, которые нам навязывают, да еще и меняют всякий раз, когда появляется хоть малейшая возможность нашей победы. Играть в «выборы», например. И ты говорил, что в таких ситуациях выход один – сломать все правила и ударить напрямую.

- «Фигуры в морду, доской по голове»?

- Вот именно. Дай мне лист бумаги. Аналитик достал из ящика стола лист и положил его перед Каспаром.

- Речь пойдет о системе управления, - сказал Инженер. – Поскольку государство является именно такой системой. Я нарисую схему, а ты поправишь там, где я ошибусь.

Он нарисовал вверху небольшой прямоугольник и написал в нем: «Субъект управления». Под ним он нарисовал прямоугольник побольше – «Система управления» – и соединил его с верхним прямоугольником стрелками прямой и обратной связи. Еще ниже появился самый большой блок – «Объект управления» – и стрелки обеих связей, соединяющие его с системой управления.

- Если речь идет о государстве, - сказал Аналитик, - то должна быть еще одна обратная связь, напрямую от объекта к субъекту – то есть от страны и народа к тем, кто правит. Сегодня эта связь разрушена начисто…

Каспар нарисовал еще одну стрелку снизу вверх, в обход «системы управления». Все верно. В противном случае «система» может искажать и гасить обратную связь.

- Но это все – всего лишь схема из классической теории управления, - усмехнулся аналитик. Управление государством давно уже строится иначе. То, что нарисовано, можно назвать «формальной властью». Но кроме нее, есть еще и «неформальная». Та, которая все скрепляет и цементирует, превращая в монолит. Иначе все рушится.

Он взял у Каспара лист и рядом с каждым прямоугольником нарисовал еще один, пунктиром, наполовину совпадающий с тем, что нарисовал Инженер, и добавил новые линии прямых и обратных связей.

- Вот так. «Неформальной» властью в Королевстве было то, что называли «партией».

- Как Красный Дракон в Поднебесной? – взглянул Каспар в глаза Аналитику и тот кивнул.

- Но ведь и это – всего лишь нормальная схема, - сказал Инженер. – Насколько я понимаю из того, что вижу, и что знаю от тебя, полная картина сегодня выглядит так…

И он начертил вокруг имеющейся схемы еще несколько посторонних «субъектов управления» с собственными системами управления, и соединил их линиями связи со всеми остальными блоками. Получилось нечто весьма запутанное, так что в каждом блоке сходилось разом несколько внешних команд.

- Да, именно так, - вздохнул Аналитик. – Слишком много «желающих порулить», слишком много игроков и каждый со своими правилами. В результате мы в стране имеем почти полную утрату управляемости. Ни одна команда не может нормально пройти, потому что ее тут же блокируют другие. Даже из герцогских указов выполняются только указы о награждениях. Если бы завтра вдруг случилось чудо и к власти пришли нормальные люди, они ничего не смогли бы сделать, если бы начали пытаться управлять классическими методами.

- Но ведь задача должна иметь решение, - сказал Каспар. – Ты был не журналистом, а геофизиком, а я – инженер. Что следовало бы сделать в случае чисто технической задачи? Отрезать вот эти посторонние линии управления, отсекая всех этих лишних «игроков».

- Но в данном случае это не так просто. Многие из этих посторонних линий встроены непосредственно в исходную систему управления…

- А я и не говорю, что это просто. Но эти паразитные линии – они все же конкретны. Это механизмы – вроде той же валютной биржи – и это люди, конкретные люди, которые достаточно хорошо известны. Значит, их все-таки можно «обрезать». Механизмы – блокировать и разрушить, а людей – изолировать. И это необходимо. Потому что иначе – смерть. У Де Маликорнов уже открыто говорят о нас – «лишняя страна».

- А есть у тебя соответствующие «кусачки», чтобы их «обрезать»?

- Сегодня – нет. Но что такое эти «кусачки»? Это тоже люди. Они есть, их не может не быть. Задача – найти их и организовать. У меня тут есть кое-какие расчеты… Каспар показал Аналитику то, что набрасывал дома.

- Чисто «верхушечный вариант возможен, но чрезвычайно опасен. Велик риск потерять управление.

- Потому он и включает в первую очередь изоляцию тех, кто способен управление перехватить. Но понятно, что «большой» вариант предпочтительнее. Однако он требует большего числа людей…

- Да. Во-первых, наверху необходимо чрезвычайно накаленное ядро из тех, кто готов отдать все, в том числе и свои жизни, ради Победы. Не во имя еды и вещей, а во имя Мечты. Во имя Будущего.

- А разве таких уже нет? Что – мы с тобой не знаем друг друга? Ты знаешь, что я могу, если надо, работать за троих, а я знаю, что ты и твои ребята, когда необходимо для Дела, сутками не покидают этот дом. И мы знаем, ради чего мы способны на такое. Это не деньги и не вещи. И разве случайно все мы однажды встретились на баррикадах у Белого Замка? Мы могли погибнуть, но остались в живых, наши пули приняли на себя другие. Значит, есть Что-то, что мы с тобой должны сделать в этой жизни. Шанс на бессмертие дается от рождения каждому, и каждый сам решает, воспользоваться им, или нет. Так стоит ли его упускать?

- Ну вот, а говорят, что перевелись романтики, - усмехнулся Аналитик. – Что ж, допустим, мы с тобой готовы, и ребята тоже. Но для такого Дела обязательно нужны хоть какие-то здоровые силы в армии, полиции и службах безопасности на местах. Иначе будет не на что опереться. При этом с двумя последними сложнее всего – их долго растлевали легкими деньгами и сегодня трудновато найти в их рядах тех, кто готов умереть от голода, охраняя эшелон с продовольствием. Найти бы тех, кто просто не продаст его налево…

- Либо мы их найдем – и тех, и других – либо погибнем. Значит, мы должны их найти. Найти и организовать.

- Еще одна партия? Это предполагает наличие нормальных классов. У нас их сегодня нет. Люди герцога кричат, что у нас «капитализм». Чушь. Капитализм – это способ производства и его развития, а не разворовывания и разрушения его, как у нас. Нет капиталистов, есть только воры, дорвавшиеся до власти и до заводов. А рабочие и инженеры, разбегающиеся в торгаши и «коммерсанты» – это тоже не класс, это гниющая протоплазма…

- И потому я полагаю, что в данной ситуации нужна не партия, а Орден, - сказал Каспар, глядя в глаза Аналитику.

- Допустим, - кивнул тот. – И под что конкретно мы будем собирать и организовывать людей? Что у тебя есть?

- Во-первых, у нас есть то, что здесь делаете вы, а во-вторых, у меня есть вот это, - и Каспар достал и положил на стол четыре листа, отпечатанных им дома.

- «Комитет национального спасения заявляет…» – прочел Аналитик, взяв листы. – Гм…

Пока он просматривал текст, Инженер размышлял о том, что если бы десять лет назад кто-нибудь сказал ему, чем придется теперь заниматься, он бы только усмехнулся. И вот теперь…

- Все это надо очень тщательно редактировать, - сказал, прочитав, Аналитик. – Каждый абзац, каждую фразу, каждое слово. Здесь цена слов слишком высока…

- Так для этого я и пришел. Да, этого Комитета сегодня нет. Но лучше иметь такой документ без Комитета, чем не иметь его в нужный момент. Однако главное все же не документ – с этим мы справимся, – а люди. Надо найти людей. И здесь именно вы многое можете. Ведь ты и твои ребята – вы знаете очень многих, а они знают вас. И они вам поверят.

- Допустим. Но и этого будет мало.

- Пусть каждый из них тоже ищет. Мы же знаем, где надо искать. Среди Мастеров и Воинов. В первую очередь, пожалуй, среди Оружейников – там есть немало тех, кто и сегодня продолжает работать не ради денег, а ради страны.

Что ты скажешь, например, о Ракетчике? Том, которого герцог не пожелал в свое время сделать премьер-министром, и которого уволили с его завода за то, что он в дни нашего восстания единственный во всей стране вывел свой завод на улицу под нашими знаменами? Он ведь сегодня в парламенте занимается экономикой?

- Подходящий. Можно сказать, что будущего премьер-министра мы в его лице уже имеем. Правда, мы с ним поссорились. Он чертовски дисциплинирован, а мы тут критикуем в пух и прах руководителей партии, в которой он состоит…

- Полагаю однако, что если ему придется выбирать между «вождями» и будущим страны, он все-таки выберет последнее, - сказал Каспар. – Все же это куда более высокая Ценность.

Теперь о Нисланде…

Нисланд.

Вот где есть войска. Армия, рожденная и закаленная в боях, созданная не из наемников, а из добровольцев, вставших на защиту своей земли и ее независимости.

В те дни в охваченный войной Нисланд стекались люди из всех земель Королевства, разорванного на части преступниками, увенчанными герцогскими титулами. Потому что это было единственное место, где можно было в те дни сражаться. И те, кто не смирился с преступлением – шли в Нисланд, и каждый понимал: сегодня там последняя свободная земля, не желающая покоряться, и там сражаются за всех.

И была надежда, что этот край и эти люди станут укором и знаменем для других, и что настанет день, когда батальоны, родившиеся в огне на берегах Ниса, скажут свое слово не только там.

Они могли сказать. Если бы не подлость Свона, если бы в дни восстания хотя бы один батальон из Нисланда мог оказаться у стен Белого Замка – все было бы иначе.

Но Нисланд далеко, его отделяют от Гросланда земли Минланда, а тогдашний герцог Минландский был одним из главных разрушителей страны, лучшим другом герцога Гросландского, и он не пропустил бы солдат из Нисланда через свои земли. А тех, кого пытались перебросить на транспортных самолетах, предал Свон…

Одно, всего лишь одно отделение из Нисланда смогло присоединиться к восставшим. И даже этого хватило, чтобы генералы герцога Гросландского, увидев этих бойцов у стен Белого Замка в форме нисландской гвардии, отказались от намеченного на ту ночь штурма – они с перепуга решили, что прорвался весь ударный батальон «Нис». Лишь узнав, что это не так, они через несколько дней отважились на штурм…

Да, как бы они пригодились сейчас здесь, эти нисландские батальоны! Но их не перебросить. Разве что методом постепенного «просачивания» мелкими группами. Но и такую операцию очень трудно будет сохранить в тайне…

Но главное все же то, что люди там – есть. И прежде всего, наверное, тот человек, который в настоящем, а не сказочном Нисланде повел людей в третью атаку на Торнском мосту.

Их было всего сто человек – гвардейцев, егерей и ребят из спасательных отрядов, и единственный, последний танк.

Перед ними лежал Торнский мост – полуторакилометровая бетонная стрела, простреливаемая из конца в конец пулеметами и ракетными установками. Мост, заваленный телами тех, кто погиб в первых двух атаках. Мост, на котором горел, взорванный ракетой, предпоследний танк, за которым дымились два погибших в первой атаке бронетранспортера…

И надо было снова идти на этот мост. Потому что там, в горящем Торне, в ратуше, в подвалах которой укрывались от огня женщины и дети, сражались и погибали их товарищи.

- Надо идти, - сказал высокий, собранный офицер. – Надо.

И они пошли. Они не знали, что там, за мостом, варгандских волонтеров вдесятеро больше. Да это и не имело для них значения. Потому что они знали, во имя чего идут.

Они прорвались. Но только тридцать бойцов пробились к ратуше вместе с танком. Остальные остались лежать на мосту и на улицах Торна…

Но тот, кто их вел, остался жив. Потому что они все время старались прикрыть его собою.

А потом его предал Свон, сообщив, что это – один из тех верных Присяге офицеров, что до последнего дня Королевства держали в страхе сепаратистов в его западных землях. Но посланные после этого из Весланда убийцы не оправдали надежд тех, кто им заплатил. Потому что Нисланд – не Гросланд.

Нисланд, Нисланд… Если бы в те дни ему, Каспару, было с кем оставить тяжело больную мать… А вот Аналитик и его ребята там были, половина – с оружием в руках…

 - Теперь о Нисланде. Что ты можешь сказать о Димме?

- О Димме? – Аналитик раскурил новую сигарету. – Да, я с ним встречался там, в Нисланде. Что ж, он и его товарищи – храбрые и верные Присяге офицеры. Но не считай их ангелами без крыльев, в белых одеждах. Им пришлось не только сражаться, но и заниматься многими другими делами государства, а при этом мало кто остается идеальной личностью…

- Так ведь мы с тобой не кандидатов на возведение в святые отбираем, - усмехнулся Инженер. – Мы ищем Солдат. Ведь Димм прибыл в Нисланд не по приказу, он сам выбрал путь и вряд ли знал при этом, что ему придется стать министром. Он шел сражаться. И он не может не понимать, что в конечном счете и судьба Нисланда решается здесь, в Гросланде.

- Он понимает это.

- Значит, он должен быть с нами. А что ты можешь сказать о том, под чьей командой Димм служил в Весланде?

- Мельник?

- Да. Они тогда всего двумя батальонами без единого выстрела разогнали всю весландскую мразь во главе с тамошним герцогом, и если бы их не предали здесь, в Гросланде…

- Да, было дело. Но я последний раз видел Мельника при обороне Белого Замка и не знаю, где он теперь. Да и там, в Замке, говорить с ним не пришлось, так что не знаю, что о нем можно теперь сказать…

- Мне довелось уже после восстания читать пару его статей в газете, - сказал Каспар. – Если он сам их писал – то это отнюдь не «сапог» из анекдотов. Надо бы его разыскать. Быть может, Полковник и его товарищи что-то о нем знают. Они должны были встречаться в Замке.

Слушай, кофе у тебя найдется? Я так понимаю, что у нас будет долгий разговор.

- Найдется…

Тьма за окном сгущалась, окутывая Гросланд. Но там же, за окном, высился Крест на Заставе. И горела лампа на столе…

Какие мы – такая и История. Другого материала у нее нет.