Geum.ru

Плутишкина сказка

Вид материалаСказка
Подобный материал:
1   ...   40   41   42   43   44   45   46   47   ...   59
Часть 9

О Р Д Е Н

1 9 9 9


1.

 


- Войсковая операция по ликвидации вторгшихся в западную часть Дагана боевиков продолжается. Тяжелая артиллерия наносит удары по их позициям…

На экране телевизора стоящая на склоне горного ущелья самоходная шестидюймовая гаубица плюнула огнем, и дом, виднеющийся на противоположном склоне, разнесло в щепки. Из открытого люка башни самоходки вывалилась дымящаяся гильза…

Инженер Каспар молча смотрел на экран телевизора, откинувшись в кресле у письменного стола. Стол этот походил на то, что на военных кораблях называют БИП – боевой информационный пост. Кроме маленького телевизора тут стояли радиоприемник, телефон, и соединенный с «Интернетом» компьютер с принтером. Рядом со столом висела кобура с шестизарядным револьвером «кросман».

За окном сияло солнечное утро, день – один из первых дней осени – обещал быть безоблачным и по-летнему жарким, стучали, как обычно, колеса трамваев, и на этом фоне то, о чем сообщал телевизор, было словно наваждение. Но это было не наваждение. Это был Гросланд-явь…


- Идиоты! – с тоскою и яростью подумал Каспар. – Вот он, ваш «мир любой ценой»!. Вот она, эта цена – война, которой можно было избежать, и солдаты, которым снова приходится расплачиваться кровью и жизнями за подлость продажных политиков и «мудрость» идиотов.

Идиоты… Жители древних греческих городов-полисов делились на тех, кто интересовался делами полиса и активно в них участвовал – «политикос», и тех, кто занимался лишь самим собой и собственными мелкими делами – «идиотикос». Политики и идиоты… Впрочем, сегодня в Гросланде и среди «политиков» большинство – настоящие идиоты, потому что для них «политика» – лишь способ достижения мелких личных целей – богатства и власти.

Впрочем, эти идиоты никогда не смогли бы пробраться в «политики», если бы не толпы «рядовых» идиотов, усердно мостивших им дорогу.

Что такое для идиота – История? Лишь бесконечная цепь событий, заставляющих его напрягаться ради чего-то большего, чем его собственная драгоценная персона. И Государство для него – «ужасно», потому что это оно заставляет напрягаться. Зато всякого, кто обещает им все сразу и без напряжения, встречают на «ура!». Вот вам и «ура!», идиоты…

Да, этой войны могло не быть. Три года назад гросландская армия уже добивала, загнав в горы, тех, кто хотел отделить от Гросланда Игеру – одну из южных автономных провинций. Они объявляли себя «борцами за свободу» против «гросландских оккупантов», но на деле были всего лишь бандитами, мечтавшими превратить Игеру в настоящее пиратское королевство, где они смогли бы жить грабежом окрестных земель и торговлей оружием и наркотиками. Трижды гросландские солдаты держали победу в своих руках и трижды ее у них вырывали – нет, не игерские бандиты, а продажные гросландские политиканы, для которых вся эта война была лишь «бизнесом», в котором они продавали оружие игерским бандитам, и большой игрой, где их самих использовали в качестве наемных пешек Де Маликорны, стремящиеся расчленить то, что еще осталось от Гросланда, дабы он никогда больше не мог подняться и преградить им путь во Властелины Мира. А гросландские идиоты помогали им, крича «Довольно крови! Спасем наших мальчиков! Мир любой ценой!»…

Вот она, ваша «любая цена» – те, кого три года назад можно было добить почти без потерь за пару недель – снова собрались с силами и развязали новую войну, вторгнувшись в Даган, и войне этой не видно конца, и снова гибнут солдаты…

«Мир любой ценой!» – идиоты кричали это и десять лет назад, и королевские войска без боя оставили те рубежи южнее Техады, которые ни в коем случае нельзя было сдавать. И этот «мир любой ценой» стоил жизни сотням тысяч техадцев, а через открытую границу хлынул героин и в школах Гросланда уже две трети детей хоть раз, да попробовали эту отраву. Две трети! Вот он, ваш «мир любой ценой», идиоты! Радуйтесь! Вы «спасли наших мальчиков»!

Мальчики… Сегодня их каждый год погибает втрое больше, чем за десять лет Южной войны – но не в боях за свою страну, а в войнах между бандитскими шайками. Но это не вызывает возмущения у идиотов...

 


- Штурмовая авиация и боевые вертолеты продолжают наносить удары по позициям противника… - продолжал диктор. На экране телевизора самолет дал залп ракетами и круто отвернул в сторону.

Потом на экране появился сам диктор, и сообщил, что мощным зарядом взорван дом, где живут семьи офицеров одной из армейских частей, сражающихся в Дагане. Погибли десятки людей…

- Вот она, ваша «любая цена», идиоты, вот она! И это еще только самое

начало расплаты…

Телефон на столе неожиданно зазвонил. Инженер убрал звук у телевизора и снял трубку.

- Привет! – сказал женский голос и Каспар узнал свою сестру.


Не самый подходящий звонок на фоне того, о чем вещает телевизор… Прошло уже шесть лет с того дня, как герцог Гросландский потопил в крови восстание в столице, но Каспар так и не забыл, как муж сестры со своим братом рвались тогда лично стрелять в восставших и пили за их гибель. Да, жены их удержали от этого, но кто скажет, чего в этом было больше – человеколюбия или боязни, что Каспар и его товарищи – тоже неплохие стрелки? Даже с одним автоматом на сто восставших…

Но самое во всем этом мерзкое – это то, ради чего они готовы были убивать товарищей Каспара и его самого. Они боялись, что если восставшие победят, то помешают им, любимым, покупать заграничные вещи и ездить на заграничные курорты. И поэтому они готовы были стрелять и убивать. Из-за такой, в сущности ерунды, дешевки – убивать. Тех, с кем вместе учились когда-то, вместе работали… Бред какой-то! Но они по сей день считают, что тогда были правы…

- Ты чего сидишь дома? – сказала сестра. – У тебя же отпуск! Поехал бы

куда-нибудь…

- Куда?…

- Ну, на какой-нибудь заграничный курорт! Представь себе: ты сидишь в

шезлонге у бассейна, с коктейлем в руке!…

- Представляю. Скучища… - усмехнулся Инженер, решив не добавлять, что это еще к тому же и невыразимо пошло, а от окружающих самодовольных физиономий новоявленных «господ» его бы постоянно тошнило.

- Да ну тебя! Может, ты и на праздник сегодня не пойдешь?

- Праздник?… - Каспар бросил взгляд на экран телевизора, где спасатели извлекали из-под обломков взорванного дома погибших и раненых.

- Ну да! Сегодня же День Города! На улицах будут веселые концерты, а

вечером – роскошный фейерверк!

- Фейерверк?… Мало вам даганского? Включи телевизор…

- Ты о взорванном доме? Да, это, конечно, ужасно… Но нужны же людям и

праздники! Разве нет? В конце концов, все время где-то кого-то убивают,

так что же нам теперь – и не жить?…


Каспар вздохнул. Объяснять что-либо было бесполезно. Повальное безумие. Большинство вдруг разучилось понимать, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя, если хочешь оставаться человеком. Вдруг? Нет, не вдруг. Это происходило год за годом, но мало кто это замечал, а от тех, кто замечал и начинал бить тревогу, просто отмахивались – «Тебе что, больше всех надо? Не мешай людям жить!…» Для них, как и для сестры, «жить» – это отдыхать и развлекаться…

- Знаешь что, - сказал он в телефонную трубку. – Даже если бы не было этой

войны, я все равно не пошел бы. Я не хожу на праздники, которые

устраивают убийцы, воры и предатели.

В трубке повисло недоуменное молчание.

- Я имею в виду вашего дражайшего мэра, - пояснил Каспар и положил трубку.


Сестра теперь в очередной раз расскажет своему мужу, какой у нее «странный» брат, а тот только хмыкнет, поскольку давно уже считает Каспара дремучим дураком. Ведь он, Каспар, когда они приглашали его вместе с ними заниматься «бизнесом» – скупкой по дешевке и перепродажей втридорога того, что делали другие – отказался и остался инженером. И заграничные вещи для него не цель жизни, и роскошные заграничные курорты – скучища. Видели вы такого дурака? Ему, видите ли, «совесть не позволяет» все это, когда другие рядом голодают! Ну и лопух – какая может быть совесть, когда такие роскошные вещи?…

А ведь и его, Каспара, и его сестру с братом воспитывала одна мать. Но когда в Городе строили баррикады, они оказались по разные их стороны…


За окном заиграл духовой оркестр – начинался праздник, устроенный «господином мэром» для обожающих его горожан.

Каспар выключил телевизор, вытащил из кобуры «кросман» и провернул его барабан, глядя на золотистые головки пуль в его гнездах…

Револьвером этим Инженер обзавелся уже после поражения восстания против герцога Гросландского, когда было неизвестно, успел ли командир роты повстанцев, в которой числился Каспар, уничтожить списки бойцов, или нет, и в любой момент в дверь могли постучать герцогские полицейские. Сдаваться им Инженер не собирался. Но за ним так и не пришли. Значит, Ротный все-таки успел.

Оркестр за окнами продолжал играть и Каспару вспомнился совсем другой праздничный день шесть лет тому назад…

 


Это был первый день мая, который в Гросланде, как и во многих других странах, давно уже отмечался как День борьбы Мастеров за свои права. Правда, в Гросланде многие давно забыли об изначальном смысле этого Дня, но все равно считали его праздником – просто по традиции. Однако остались и те, кто продолжал помнить, что это за день. В общем, герцог Гросландский, который Мастеров всегда презирал, отменять этот праздник не стал – то ли не решился, чтобы лишний раз не злить людей, которым и так пришлось несладко при его правлении, то ли наоборот – решил изобразить себя лишний раз «другом народа». Однако на всякий случай праздник был переименован – из Дня борьбы Мастеров за свои права – в День Весны и Труда…

И вот этот день наступил в очередной раз – второй раз при правлении герцога Гросландского, разрушившего Королевство. На сей раз, пожалуй, этот день был праздничным и для самого герцога – накануне его люди успешно подтасовали результаты референдума, на котором жители Гросланда должны были ответить, а не надоел ли им их «всенародно обожаемый» герцог. Подтасовка была откровенной и наглой – при подсчете поданных голосов оказалось в полтора-два раза больше, чем голосовавших, но возмущенных наблюдателей просто выталкивали за двери. Впрочем, счастье герцога все же было неполным – потому что люди должны были также ответить, не надоели ли им также Стражи Закона из Белого Замка, «которые мешают герцогу Гросландскому сделать свой народ счастливым», и большинство ответило «нет». Видно, герцогские подручные что-то недоглядели при подтасовке.


Утром люди, как обычно, начали собираться на одной из городских площадей, откуда они собирались пройти колонной в центр города – так, как это происходило в течение многих десятилетий, и даже после того, как герцог Гросландский захватил власть. Но разница между былыми и нынешними временами все же была, и существенная – теперь сюда приходили только те, кто не смирился с властью герцога.

Каспар хорошо помнил первую демонстрацию после государственного переворота. Это было в один из главных старых праздников, который герцог от всей души ненавидел, но не решился отменить – то ли для «соблюдения приличий и преемственности», то ли просто для того, чтобы лишний раз не настраивать против себя людей. А может быть, он считал, что все смирились с его властью и этот старый праздник отомрет сам по себе, потому что люди забудут о нем, и тогда он его спокойно отменит.

Но забыли не все – сорок тысяч человек пришли на площадь. Пришли, хотя никто не знал, чем это может для них закончиться. Пришли и принесли алые знамена страны, в которой родились и выросли, знамена, которые срывали с флагштоков и топтали сторонники герцога, но которые не были преданы теми, кто принес их на площадь в этот день. Люди принесли их на груди, под куртками и плащами – так, как много лет назад, в годы Великой Войны их отцы и деды выносили боевые знамена своих полков из окружения, через земли, захваченные врагом…

В тот день все обошлось. Видимо, подручные герцога просто не ждали, что людей будет так много. Да, те сорок тысяч немало напугали тогда многих из тех, кто полагал, что власть торгашей и воров пришла в Гросланд навсегда…

Из-за этого страха непокорным решили указать, кто теперь в стране хозяин, и следующий праздник, День Армии, прошел уже иначе – ветеранов Великой Войны, собравшихся, чтобы под алыми знаменами, под которыми они сражались в той войне, принести цветы к могилам своих павших товарищей, встретили полицейские дубинки. Но тут слуги герцога просчитались – и не только потому, что люди не дрогнули и не побежали от полиции, а попытались пробиться – ведь в колонне были не только старики-ветераны, но и молодежь, не желавшая предавать Историю своей страны. Они просчитались потому, что ветеранов уважали в народе и их избиение в праздничный день вызвало слишком большое возмущение в стране. Поэтому все следующие демонстрации противников герцога проходили спокойно. Даже когда перед тем референдумом, что подтасовали люди герцога, путь колонне демонстрантов перекрыла полиция, загородившая улицу стеной из грузовиков, полицейские расступились перед колонной и позволили раскатить машины в стороны, открывая проход…

Это было всего лишь семь дней назад. А сегодня…


Люди, выходя из метро на площадь, оказывались в почти полном окружении, обложенные со всех сторон многими рядами отборной полиции – в бронежилетах и касках, с дубинками и щитами. Только два выхода с площади оставались свободными – в сторону городской окраины и к расположенному неподалеку, у реки, Дому Искусств.

Люди пришли на праздник, пришли с цветами и детьми, а оказались в кольце врагов, за спинами которых стояли крытые грузовики, в которых возят арестованных. Люди пришли на праздник, а их встретили, как преступников. Им объявили, что господин мэр сказал, что они, разумеется, могут пройти по городу, как это бывало много лет – но только до Дома Искусств.

Это было явное издевательство – ведь до Дома Искусств было всего три-четыре сотни шагов, колонна оказалась бы длиннее, чем разрешенный ей путь. А площадка перед Домом Искусств была со всех сторон оцеплена многими рядами полиции с овчарками. Рядом, на мосту через реку, тоже ведущем к центру города, стояла полицейская кавалерия, а за нею – сверкали в лучах утреннего солнца щиты и каски нескольких шеренг пехоты. Издали казалось, что там выстроены римские легионы.

Это потом уже стало ясно, что все было просчитано до мелочей – начиная с того, что людей, в теплый солнечный день пришедших на праздник, встречают, словно преступников. Надо было оскорбить их и привести в ярость. Надо было привести их, униженных и оскорбленных, в окружение полиции и собак, а потом – пара камней, брошенных из толпы в полицию переодетыми в штатское полицейскими провокаторами – и взятым в кольцо «бунтовщикам» покажу, где их место при герцогской власти!

Но люди, оскорбленные и разъяренные, не хотели боя – ведь они пришли на праздник, пришли с детьми. И они решили, что не станут пробиваться в центр города, а пойдут на окраину, на берег реки. Туда, куда вела единственная не перекрытая дорога…

И они пошли по ней. Под старый Марш Защитников Города времен Великой Войны, под ее знаменами, которые они не предали.


И произошло то, чего тоже никогда не случалось ранее. Обычно праздничная колонна двигалась нестройной толпой, с одной лишь цепочкой дружинников впереди, но в этот день… Люди, оскорбленные и разъяренные, сами начали выстраиваться на ходу правильными цепями – и уже не праздничная толпа, а боевая колонна шла по улице под старую боевую песню.

Каспар помнил все, как сейчас – девочку-школьницу в его цепи слева от него и справа – старика-ветерана. И голос человека, похожего на школьного учителя, в соседней цепи: «Я всегда был против насилия. Но этого негодяя герцога я убил бы собственными руками…».


В тот момент они еще не знали, что герцог и господин мэр не смирились с тем, что все пошло не так, как они задумали. Полицейские стали грузиться в грузовики, чтобы погнаться за колонной и напасть на нее сзади. Но напасть сзади не удалось, потому что триста человек, еще остававшихся на площади, легли на мостовую, перекрыв путь грузовикам. Их избивали дубинками и топтали сапогами, но они так и не позволили ударить своим товарищам в спину. И тогда полицейские грузовики двинулись по соседним улицам, обгоняя колонну…

- Товарищи! – раздался над колонной голос, усиленный мегафоном. – Улицу

впереди перекрывают грузовиками! Прибавьте шаг!…

Но колонна, в которой было много ветеранов, женщин и детей, не могла идти быстрее. И тогда прозвучала команда «Мужчины – вперед!».

- Идите, сыны!… - обернулась пожилая женщина в цепи перед Каспаром.

И они пошли вперед – инженеры и рабочие, учителя и студенты, врачи и офицеры – те немногие офицеры, что отказались изменить присяге, данной под алыми знаменами.


Каспар оказался в четвертой цепи на правом фланге. Они шли, сцепившись локтями, на баррикаду из грузовиков, перед которой закрылась щитами шеренга полицейских. Над баррикадой через всю улицу был натянут транспарант: «С праздником, дорогие гросландцы!». И это тоже было как издевательство над людьми. Как последняя капля, что переполняет чашу терпения.

- По-зор! По-зор! – кричали люди в колонне полицейским.

Еще оставалась надежда, что те расступятся, как семь дней назад, когда им кричали то же самое.

Но они не расступились. И первая шеренга колонны с грохотом ударила в щиты. Началась рукопашная…


Прорвав строй полиции, люди полезли на баррикаду. Каспар оказался там вторым.

Внизу еще дрались. Инженер увидел взметнувшуюся снизу для удара полицейскую дубинку и, присев в кузове, перехватил ее рукой. Потом он выпрямил ноги – и дубинка осталась у него. Он отдал ее кому-то из своих и обернулся посмотреть – что их ждет впереди, за баррикадой…

От того, что он увидел, у него едва не потемнело в глазах.

За баррикадой было полсотни метров пустого пространства, а за ним – в пять рядов отряд полиции особого назначения, за спиной у которого – мост, сплошь забитый грузовиками, впереди и позади которых – еще несколько тысяч полицейских.

Это была ловушка. Разъяренных людей теперь не остановишь, они пойдут до конца. И это пустое пространство за баррикадой – место, где будут избивать тех, кто идет впереди…


Схватка перед баррикадой тем временем прекратилась, авангард колонны начал перебираться через нее вместе с разгромленными полицейскими. Вид у тех был не слишком побитый – они мало сопротивлялись, понимая, что это безнадежно, на лицах их была смесь смущения, недоумения и стыда. Далеко не все в полиции Гросланда успели привыкнуть к тому, что теперь они должны быть против народа, который еще недавно обязаны были защищать.

- Не сердитесь, ребята, - сказал полицейским кто-то из колонны, - мы же

понимаем, что вас подставили…


Один из полицейских горько вздохнул. Это были люди не из особых отрядов, а рядовые полицейские, которых выставили вперед на убой, и они понимали это.

Но те, из полиции особого назначения, что стояли дальше, были совсем другими. Герцог и мэр специально собирали их из всякого отребья и держали в казармах, готовя из них тех, для кого безнаказанно расправляться с народом – хорошо оплаченная забава.

Мужчины начали растаскивать грузовики, освобождая проход колонне, а женщины, несмотря на все уговоры держаться в тылу, пошли вперед – говорить с этим отрядом особого назначения, надеясь, что там хоть кто-то еще остался человеком. Каспар пошел вместе с ними.

С таким же успехом они могли взывать к совести фонарных столбов – ответом на слова женщин были удары дубинок.

- Оставь их, мать, - сказал Инженер пожилой женщине с натруженными руками, получившей удар дубинкой. – Они свою совесть давно уже продали.

И вне себя от той ярости, которую у него всегда вызывали предатели, Каспар достал из кармана бумажный рубль и, плюнув на него, припечатал купюру к полицейскому щиту.

О, они прекрасно поняли, что это означает – иудины серебряники! Три сержанта и лейтенант бросились вперед…

Потом выяснилось, что именно в этот момент находившиеся в авангарде колонны переодетые полицейские инсценировали нападение на особый отряд и это стало общим сигналом для полицейской атаки, но в тот миг Инженер этого еще не знал. Он видел лишь тех, кто бросился на него – потому что они сразу взяли его в кольцо.


От первого удара он смог увернуться, второй и третий блокировал, но четвертый обрушился на его голову сзади, в уши словно набили звенящую вату, удары дубинок посыпались одновременно со всех сторон, так что блокировать их все разом было уже невозможно, а потом удар щита сбил его, покачнувшегося, с ног. К четырем дубинкам присоединились четыре пары сапог…

Другой на его месте, быть может, попробовал бы убежать от них, отступить к основной колонне, но Каспару в тот миг даже в голову не приходило, что он может позволить себе бежать перед этой мразью.

Наконец, они оставили его и бросились на других. Инженер поднялся и присел на подоконник дома, перед которым происходила схватка. В голове стоял шум и звон, улица перед глазами покачивалась. Каспар заметил стоявших рядом женщин – они смотрели на него с ужасом. Он улыбнулся им – мол, ничего страшного.

Когда улица перестала перед ним раскачиваться, он подумал: а чего я, собственно, сижу? Вот ребята разбирают баррикаду, выкатывая из нее самосвал. Встать, лейтенант! Ведь это бой.

И он встал. Этот самосвал они покатили прямо на шеренги полиции особого назначения. И те шарахнулись кто куда. Потом они накатили на них еще один грузовик…

Наконец, правое плечо, которому больше всего досталось от дубинок в самом начале, отказалось повиноваться. Тогда Каспар залез на капот грузовика, стоящего у стены дома, и стал смотреть…

По всей ширине улицы дрались врукопашную. С особой энергией полицейские обрушивались на тех, кто не мог дать отпор – стариков-ветеранов и женщин. Во все стороны летели камни и невесть откуда взявшиеся подшипники – потом оказалось, что их привезли в одном из грузовиков полицейские. Полицейским дубинкам противостояли найденные в грузовиках гаечные ключи и монтировки. С ревом подъехал водомет и ударил струей воды в гущу колонны. Но там никто не побежал.

- Что ж вы делаете, сволочи! – раздался за спиной у Каспара женский голос.

Инженер обернулся и увидел рядом, на бампере грузовика, плачущую девушку в дорогой замшевой куртке. Она пыталась оторвать автомобильную антенну, чтобы ею драться.

- Эх, девушка, - с горечью сказал Каспар, - разве ж их таким прутиком

проймешь! Вот если бы автомат...

Но автоматов не было…


Грузовик под Каспаром подожгли. Причем поджигатель, с мордой явного уголовника, удрал не в колонну, а в полицейские ряды. И рукопашная шла уже прямо у ног Инженера, который не мог действовать правой рукой.

Он отошел в арку дома, возле которой взвод обычных полицейских в разодранных куртках и с расколотыми щитами обалдело смотрел на происходящее. Мимо них в арку тащили раненых из колонны с разбитыми в кровь головами. Никто из раненых не стонал, только каждый требовал, чтобы первым перевязали другого…

Инженер вернулся в колонну.


Бой продолжался. Полиции удалось оттеснить колонну обратно за баррикаду, но опрокинуть и погнать людей им не удавалось. Отступив до парапета, ограждающего расположенный рядом парк, колонна встала насмерть. Женщины и дети голыми руками взламывали асфальт на дорожках парка и несли его к парапету, на котором в ряд стояли мужчины, и стоило полицейским броситься в атаку, как их встречал шквал асфальта, найденных где-то в овраге кирпичей и облицовочной плитки, содранной в ближайшем подземном переходе. Парапет отражал атаки, как боевой редут. И никто не бежал от полиции.


В конце концов, полиция пошла на переговоры и согласилась прекратить бой. И колонна, так и оставшаяся непобежденной, собралась под Знаменем и запела песню о Священной Войне…

В тот день сотни людей в колонне были ранены, а трое погибли, но полицейские увезли и спрятали их тела, утверждая, что их не было, хотя свидетели говорили другое…

А вечером по телевизору выступил господин мэр и нагло лгал, что колонна, которая шла по улице, «громя витрины и автомобили», напала на полицейских просто так, и в доказательство его слов по всем телевизионным каналам показывали умело смонтированные кадры боя, из которых вырезали все, что могло помочь понять, как все было на самом деле. Дикторы призывали доносить в полицию на всех, кого люди узнают на экране…


Много дней спустя стало ясно, почему все это произошло, чего хотели в тот день герцог Гросландский и его подручный, господин мэр. Они готовились разогнать Стражей Закона из Белого Замка и хотели проверить – готовы ли сражаться те, кто может им помешать.

Оказалось, что эти люди к бою готовы. Видевшие бой иностранные журналисты были потрясены спокойствием и мужеством, с которым эти люди шли с голыми руками, без касок, под полицейские дубинки и водометы. А через несколько месяцев они, безоружные, так же спокойно шагнули под пули у Белого Замка и Звонницы…

Да, этот бой не слишком понравился герцогу и мэру. И еще меньше им понравилось, что через неделю, в День Победы в Великой Войне, на улицу под теми же алыми знаменами вышло вчетверо больше людей, точно так же готовых сражаться. Да, у Белого Замка все еще могло быть немало защитников…

И все лето герцогские и мэрские газеты, радио и телевидение внушали людям, что жить в Гросланде стало плохо потому, что Стражи Закона нарочно мешают герцогу Гросландскому сделать все, как надо. И многие, к сожалению, поверили…

На деле же, Белый Замок мешал герцогу разрушать страну по указке Де Маликорнов, которым тот продался с потрохами. В Белом Замке собирались также призвать его к ответу за разрушение Королевства и за разворовывание им и его приближенными богатств страны, созданных трудом ее народа.

Этого герцог, разумеется, допустить не мог. И осенью он объявил о том, что распускает Стражей из Белого Замка. Ответом на это стало восстание и оборона Замка, в которой участвовал и Каспар, но восставших было всего тридцать тысяч, с одним автоматом на сто человек, и герцог утопил восстание в крови, его пушки сожгли Белый Замок. И господин столичный мэр был вернейшим его помощником в этом деле, это его полиция блокировала Замок, в котором мэр отключил воду, свет и тепло. А после поражения восстания люди мэра расстреливали сотнями безоружных пленных…

 


Теперь, когда дела в стране идут все хуже и хуже, и всякому, кто не круглый идиот, понятно, куда привел народ герцог Гросландский, мэр начал изображать из себя защитника народа и обличителя герцога, но ведь это он помогал больше всех герцогу в его черных делах все предшествующие годы. Он даже снес Стену на Заставе, заменив ее железной решеткой, чтобы уцелевшие защитники Белого Замка не могли писать там проклятия палачам и губителям страны. Впрочем, Каспар и его друзья тут же показали, что нет такой решетки, на которой нельзя писать. «Лучше пасть в бою, чем жить в ярме!» было написано на решетке, как только ее поставили. И сколько эту надпись ни закрашивали, сколько ни ходили вокруг решетки полицейские патрули – надпись появлялась снова…

И вот этот мэр устраивает праздник. И некоторые удивляются – почему это Каспар не желает на нем веселиться. Но ему для этого надо было бы слишком многое забыть и предать. Забыть, предать мертвых. Да, сегодня слишком много тех, кто на это способен. Но у него, Каспара, «неправильное воспитание». Он так и не усвоил «мудрость», гласящую, что предательство допустимо, если оно выгодно. Так и не принял формулу, которую многие произносят, недоуменно тараща глаза, когда ты пытаешься им объяснить, что есть вещи, недопустимые ни при каких условиях: «А что тут такого?»

Ты говоришь людям: как можно честному человеку идти на праздник, устраиваемый властью, когда в стране идет война, в которую эта власть ввергла страну, когда гибнут солдаты, платя жизнями за подлость и тупость этой власти? А тебе отвечают в искреннем недоумении: «А что тут такого?»

Ты говоришь им: как можно веселиться, зная, что в этот день спасатели извлекают погибших из-под руин взорванного преступниками дома – десятки людей? А тебе отвечают: «Но ведь должен же быть праздник?».

 


«А что тут такого?»…

Когда и как все это началось – в стране, где, казалось бы, из поколения в поколение детей воспитывали, объясняя им, что такое хорошо, и что такое плохо?

Каспару вспомнились строки меморандума Раллеса, Первого Директора Разведуправления Де Маликорнов, о тайной войне против Гросланда: «Постепенно мы подменим их ценности своими… Мы отнимем у них их детей. Среди них не будет новых героев, способных пожертвовать собой во имя своей страны и народа… Шаг за шагом будет разворачиваться трагедия самого непокорного в мире народа, и лишь немногие, очень немногие будут догадываться, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества». Да, он, Каспар, помнит, как над ним смеялись…

Шаг за шагом, постепенно. Технология войн четвертого поколения. Каждый маленький шаг сам по себе – вроде бы ничего особенного. Не о чем беспокоиться. «Что тут такого?» И лишь годы спустя становится видно – ЧТО. Но уже поздно. Многие уже даже не в состоянии осмыслить, ЧТО же произошло…

 

Когда и как все это началось? Когда Раллес и его люди начали осуществлять свой меморандум? Или раньше, когда с Великой Войны вернулись в Королевство Победители?…

Каспар знал многих из них – ведь это были отцы его друзей детства и его собственный отец. И многих других он тоже знал. И все они были разные…

Для одних Война – даже со всеми ее ужасами – была лучшим временем их жизни. Это были дни, когда они сражались за Великое Дело, за свободу и независимость своей страны и за Мечту, которая должна была стать Будущим. Там были друзья – самые лучшие люди на свете, многим из которых не суждено было дожить до Победы. Там была их Молодость…

А в памяти других война осталась лишь бесконечным изнурительным трудом и постоянным ужасом в глубине души при виде мертвых – а вдруг следующим буду я?!… В их памяти осталось только это. И сегодня те из них, что еще живы, кричат, что надо было не сражаться с Де Маликорнами, а покориться им – тогда, мол, наши люди остались бы живы, и мы бы жили так же богато, как у Де Маликорнов. Они кричат это, хотя давно опубликованы секретные документы Де Маликорнов о том, что ожидало народы Королевства в случае его поражения. Этой страны и народа больше не должно было быть, а уцелевшие люди должны были стать рабами…

Эти вторые – они стали одной из важных опор власти герцога Гросландского, который разрушил страну – именно так, как это хотели сделать в той войне Де Маликорны – и тем самым предал всех солдат, век за веком сражавшихся за Гросланд и Королевство, сделав бессмысленными все их подвиги и жертвы.

- Смотрите! – кричала герцогская дворня. – Ветераны Великой Войны – за

герцога, а уж они-то повидали на своем веку! Значит, он прав!


Да, лишь ничтожная часть ветеранов стала явными герцогскими подпевалами, но остальные… Только меньшинство их не признало власть герцога Гросландского и встало в ряды тех, кто начал оказывать ей сопротивление. А некоторые даже умерли от горя или покончили с собой, не в силах смотреть на то, как предают их павших товарищей. Но большинство… Ворча по-стариковски о том, как нелегко нынче стало жить и как мало стало уважения к ветеранам, они раз за разом принимали от герцога подачки, которые тот временами бросал им, чтобы они не слишком ворчали и не настраивали против его власти других. И принимали медали в годовщину своей Победы из рук того, кто эту Победу предал и продал, лишь один из ста отказался их принимать. Неужели они не понимают, что предают этим своих павших на войне товарищей?…

Что это – вековечная гросландская привычка примиряться с любой властью и терпеть, лишь стараясь при этом поудобней устроиться, или действительно правы те, кто говорит, что самые лучшие люди не вернулись с той Войны, навсегда оставшись молодыми на ее кровавых полях, а большинство вернувшихся было из тех, кому в жизни лишь бы потеплее устроиться, ведь они потому и вернулись, что старались держаться подальше от поля боя? Не они ли, приговаривая «Мы так трудно жили, что пусть уж детки наши поживут легко», вырастили толпы нынешних паразитов, которые только это и умеют – «жить легко»?

Скорее всего, и то, и другое, вместе взятое…

Да, перед Великой Войной, в правление второго короля последней династии, сумели воспитать такое поколение, которое, когда пришел его час, пошло в бой не колеблясь, и сражалось так, что именами их потом назвали улицы и корабли, и даже враги отдавали должное их стойкости, мужеству и отваге. Но только двое из каждой их сотни остались в живых…

 


Так когда же и как все это началось? Когда Победители вернулись с Войны? Или когда начали действовать люди Раллеса? Или когда к власти в Королевстве пришел третий король последней династии?…

В Королевстве, и особенно в Гросланде, людям всегда было свойственно жить Мечтой о лучшем. О Будущем, о Новом Мире для всех. В середине века такой Мечтой был Мир, где каждый сможет стать Творцом, Мир Ученых и Инженеров, Художников и Первопроходцев, Мир Мастеров. Но пришел третий король и сказал: Мечта – это мир, где много еды и вещей!

Говорят, что Раллес, услышав эти слова, запрыгал от восторга и сказал: «Не мешайте ему, и он сам сделает все, что нам нужно! Он положит свою страну к нашим ногам!» Так оно и оказалось в итоге.

Нет, слова третьего короля не были истинным началом беды, но они открыли ей ворота, сказав: можно! Можно стремиться не быть Творцом, а как можно больше купить и съесть. А поскольку купить и съесть всегда вроде бы проще и легче, чем быть Творцом, то и желающих, к сожалению, всегда хватало и хватает. Стоять на четвереньках всегда легче, чем в полный рост. И не только там, где стреляют.


Год за годом знаки беды проступали все явственнее. На стенах комнат, где жили мальчишки и девчонки, фотографии Воинов и Мастеров сменились фотографиями эстрадных певцов и киноактеров. Это уже был тревожный колокол, но его не хотели слышать. «А что тут такого?» – пожимали плечами старшие – «Ведь это еще дети, пусть погуляют, повеселятся! Ведь нужны же и веселые песни, и фильмы, на которых можно не думать, а отдохнуть».

Да, нужны. Но только не они должны быть Главным. А если кроме них ничего другого не остается – быть беде. Быть беде в стране, где с детства хотят только иметь вещи, гулять и развлекаться, и мальчик из приморского курортного города в сочинении «Кем я хочу быть» пишет: отдыхающим!

И вот он, итог – страна, где десятки миллионов людей променяли Счастье Творцов на довольство жующих и отдали свой край в руки преступников, которые его уничтожают на радость врагам, потому что эти преступники посулили им много еды, вещей и развлечений. Да, не все стали такими – иначе страна давно уже погибла бы безвозвратно, но таких стало слишком много. И говорить с ними о том, что же они натворили, бесполезно – они просто не понимают тебя. И таращатся недоуменно: что тут такого в том, что им хотелось вещей и развлечений? Чтобы было «как там», у Де Маликорнов.


«Как там»! В былые времена гросландские помещики обожали ездить в Париж, считая свою страну второсортной, поскольку в ней все «не как там». И дворня их – не крестьяне-пахари, а дворня – глотала сладкие слюни: баре-то в Париж ездють, вот бы и нам!… Помещиков давно не стало, а «комплекс дворни» так и остался. И эта «дворня» сегодня – главная опора герцогской власти, которая сама вышла из дворни.

Одни их песни чего стоят – мелодии примитивны, как мычание коровы, а содержание… Вместо настоящих, глубоких чувств – кошачьи сиюминутные хотения. И чуть ли не половина песен – про рестораны. В одной своей песне они так поют про них: «И именно здесь начинается рай!…». Рай. Кретины! Половина их ходит с крестиками на шее, но подлинные их храмы – это действительно рестораны. И после заграничных курортов любимейшее их занятие – всевозможные лотереи и конкурсы, где есть возможность получить кучу денег безо всяких трудов. Говорят, что труд превратил обезьяну в человека. На это ушли века. И всего лишь нескольких лет хватает для обратного превращения тех, кто начинает презирать труд…

Да, таких стало немало. Но все же нельзя сказать, что они сегодня – подавляющее большинство. Большинство все же вроде бы сохранило понимание того, что без труда пропадешь, что погибнет страна, где воров и торгашей больше, чем тружеников. Но почему же тогда так мало оказалось среди них тех, кто начал оказывать реальное сопротивление торгашам и ворам, когда те шли к власти и когда они ее захватили? Почему многие сами же мостили им дорогу? Теперь-то они стенают и жалуются, но дело уже сделано. Их же руками…

Говорят: это плохая элита – продавшие душу Де Маликорнам политики-правители и служащие им писатели и журналисты обманули народ и завели его не туда. Но разве сам народ – это стадо баранов, способных лишь бездумно следовать туда, куда его ведут? Если это так, если он позволил себе стать таким стадом – то на кого же тогда ему жаловаться?…


Многие сейчас говорят: мы не сопротивляемся потому, что нет у нас хороших вождей. И повторяют чью-то «мудрость»: «Стадо баранов во главе со львом сильнее стаи львов во главе с бараном». И другие кивают: ах, как это мудро сказано! Но ведь это же чушь. Когда и где львы выбирали своим вожаком – барана?! И разве бараны когда-нибудь ходили за львом? Да они разбегаются от одного его вида! Бараны – они и ходят за баранами, а то и за козлами – на бойню. Не зря сказано, что каждый народ достоин своего правительства. Как и своих вождей. Львы-вожаки бывают только у львов.

Стоит вспомнить то, что происходит сейчас на одном из заводов на севере Гросланда. Шайка местных жуликов обманным путем купила по дешевке этот завод, чтобы разворовать его. Людям перестали платить заработанное, завод начал разваливаться и останавливаться. Рабочие сначала роптали, но терпели, хотя многим уже нечем было кормить своих детей. Но когда новые хозяева решили и вовсе закрыть завод, рабочие восстали, потому что для них это была верная голодная смерть. Они захватили завод, вышвырнув оттуда поставленного ворами управляющего и его охранников, и решили снова наладить производство. И они нашли себе львов-вожаков – бывшего военного летчика и учителя из соседнего города. Нашли львов потому, что сами стали львами.

И завод заработал, рабочим снова стали платить честно ими заработанное.

Воры, однако, не смирились. Доказать свое через суд они не смогли, поскольку завод покупали против всяких законов, даже гнусных герцогских, и тогда они наняли семьдесят вооруженных головорезов, внезапно ворвались с ними на завод и захватили здание управления и в нем - ставшего директором военного летчика. Они думали, что оставшись без вожака, рабочие превратятся в покорных баранов. Но они просчитались – все пятьсот находившихся в тот момент на заводе рабочих пошли на штурм здания управления. Безоружные – против крупнокалиберных дробовиков с картечью. Они были так разъярены, что бандиты не решились стрелять – поняли, что их тогда просто разорвут в клочья. И рабочие вышвыривали их в окна вместе с их дробовиками. Они отстояли завод. Потому что стали львами.

Но много ли сейчас таких заводов? «Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков»…


Плохая «элита»? Но ведь недаром еще в Библии сказано: «слепые, вожди слепых».

Да, ведущаяся против Гросланда война четвертого поколения – штука серьезная. Тем, кто надеется найти выход, умело подсовывают выходы ложные и ложных вожаков. Мало ли уже возникало организаций, кричавших о Сопротивлении, но на поверку оказывавшихся всего лишь ловушками для тех, кто действительно был готов к бою?

Но вода не течет под лежачий камень и откуда возьмется не ложное, если люди не будут его искать, а только ждать, когда оно само откуда-то вдруг появится? Да, сегодня у народа нет другой «элиты», кроме нынешней, гнилой до основания. Но откуда возьмется новая, если сам народ не выдвинет ее? Разве в великие переломные моменты Истории мало командиров выросло из простых бойцов на поле боя? Разве в самом Гросланде при последней династии не было прославленных маршалов из простых крестьян и рабочих?

Стремящийся к цели – находит пути, не стремящийся – ищет оправдания.

Большинство, к сожалению, пока лишь ищет оправдания собственному бездействию. И Зло, становлению которого они не противились или даже содействовали, продолжает пребывать у власти.


Недавно Каспар вышел из метро возле огромного рынка-толкучки, которых теперь немало стало в городе, и увидел вознесенный над кишащей толпой огромный рекламный щит, на котором было написано: «Принимающий зло без сопротивления становится его соучастником. М.Л. Кинг». Над толпою тех, кто готов был без сопротивления принимать и уже не раз принял Зло, слова эти казались каким-то ирреальным миражом. И никто не обращал на них внимания.

Что стало с людьми?…

Инженеру вспомнились стихи человека с далекого Острова, которого его народ до сих пор называет Апостолом и Учителем.


Родился я во тьме, и мать сказала:

«Цветок моих глубин, Властитель добрый,

ребенок-рыбка в образе орла,

коня и человека, с болью в сердце

я подношу тебе два знака жизни,

свой знак ты должен выбрать. Вот ярмо –

кто изберет его, тот насладится:

покорный вол на службе у сеньоров

на теплой спит соломе и вкушает

обильные корма. А это, видишь,

о тайна, мной рожденная, как пик,

горой рожденный, это знак второй,

он озаряет, но и убивает –

звезда, источник света. Грешник в страхе

бежит от звездоносца, и, однако,

сам звездоносец в жизни одинок,

как будто он чудовищно преступен.

Но человек, удел вола избравший,

Становится скотом – в нем разум гаснет,

и должен мир творить свой путь сначала.

А тот, кто в руки взял звезду бесстрашно, -

Творит, растет!

Когда из чаши тела

Он выплеснется, как вино живое,

и собственное тело, словно яство,

с улыбкой скорбной на пиру кровавом

подарит людям и отдаст священный

свой голос ветрам Севера и Юга, -

звезда в сиянье облачит его,

и воздух над землею просветлеет,

и он, не знавший страха перед жизнью,

во мгле взойдет на новую ступень».

 

И я воскликнул: «Дай же мне ярмо, -

Встав на него, я выше подниму

Звезду, что озаряет, убивая…»

 


Не знавший страха перед жизнью… Именно так. И стихи оказались пророческими – их автор погиб в бою, сражаясь за свободу своей страны, и взошел на новую ступень – стал Апостолом и Учителем для своего народа. Выбранная им Звезда – на Знамени его Острова, и с его именем на устах там было поднято последнее победоносное восстание, вырвавшее Остров из лап Де Маликорнов. И сегодня его страна – одна из немногих на планете, где большинство готово скорее погибнуть в бою, чем вновь пойти под ярмо Де Маликорнов. Они почти сорок лет в блокаде, а после того, как их предал герцог Гросландский, там стало совсем тяжело, но они не сдаются…