Александр Бачурин

Вид материала

Документы

Содержание Гербу нашлось место на спине.

Подобный материал:

• Издательство Тюменского Государственного Университета, 2005 Бачурин Д. Г., Передернин, 193.52kb.
• Жака Валле "Виза в Магонию", 1546kb.
• Борис башилов александр первый и его время масонство в царствование александра, 1185.4kb.
• Научно-методические основы технологии идентификации и мониторинга нефтяных загрязнений, 91.69kb.
• Подвиг смирения. Святой благоверный князь Александр Невский, 81.9kb.
• Урок по русской литературе 4 и 2кл. Тема: Александр Иванович Куприн «Барбос и Жулька», 115.96kb.
• Александр Сергеевич Пушкин Руслан и Людмила «Александр Сергеевич Пушкин. Собрание сочинений, 1040.95kb.
• 7slov com Александр Александрович Блок, 47.2kb.
• Александр Невский — символ России, или Парадоксы российского мифотворчества, 151.6kb.
• Уголовная ответственность за преступления в сфере компьютерной информации, 296.76kb.

Глава 15. Переговоры в Эдо, или
иллюзия действительности


Трясогузки научили тайнам любви чету богов Идзанаги и Идзанами. Боги эти, породившие острова, небесные светила и множество божеств, удалились в Страну Мрака (японский Аид). Всё минувшее японцы считают от времён богов, а своё происхождение – от прародительницы Аматэрасу, солнечного божества. По сказу анналов Японии, внук богини Аматэрасу спускался с небес на землю, чтобы править страной Ниппон («страной Восходящего Солнца»), а его проводник копьём указывал дорогу. По этой дороге повсеместно устраивались храмы и павильоны для поклонения божествам, священным реликвиям, достоинству и красоте, чтимому и ценному, морям, рекам, горам, растениям, цветам. Так повелось летописное начало, и сложился культ предков «синто» («путь богов»). Благородная природа представлялась чрез религию буддизма, магия слов, календаря, искусства преподана китайской культурой.

Боги следовали за своим творением повсюду, жаждали жертв и приношений, поклонения символам мира сего. Боги не чуждались земной красоты и за неё вступали на дорогу борьбы с чудищами. Бог Сусаноо воевал с Аматэрасу, был изгнан из страны Высокого Неба – обиталища множества божеств, победил гигантского дракона и, спасая девушку по имени Кусинада, взял её себе в жёны, а, воздвигая дворец, радостно запел «танка», впервые сложенный в японской земле. Для управления народом верховный правитель возведён в ранг императора – «тэнно» («сына неба»). По прошествии тысячи лет победу в сей земле одержал дом Токугава, страной управлял сёгун («полководец»). Правительство, сёгунат, или бакуфу («полевая ставка») находилась в Эдо. Остальная часть территории подчинялась вассалам, феодальным князьям (даймё). Император, хотя и удостаивался великих почестей, но жил затворником со своим двором в древней столице Киото. Государственными делами заправляли наследственные даймё под покровительством сёгуна. Японское общество имело дворян (самураев), жрецов, купцов, ремесленников, рыбаков, крестьян. Сёгун запретил возводить мосты чрез реки и потоки, чтобы не способствовать сообщению подданных между деревнями и городами, не позволял строить большие суда, чтобы не ездили в чужие страны. Народ обязан носить дозволенные цвета одежды, поклоняться своим государям и начальникам, жить старой верой, сообразоваться простотой нравов и умеренностью образа существования. Страна полностью отгородилась от иноземного проникновения…

Муравьёв-Амурский решил прибыть в Эдо прежде, нежели припустит гавайский муссон. Восточное побережье японских островов омывает Великий океан, и от его бушующей страсти укрыт Эдоский залив с приличествующими гаванями, городами, деревнями, княжествами, роскошью природы сей. По ниппонским преданиям, бывает, и горы спорят из-за красоты, потому путешественников, гостей торговых, посланников иной земли подстерегает страна волшебных сказок, не потревоженная корсарами, рейнджерами, казаками. Море - на блюдечке разлитое, в покое, с небесным сводом сливается, горы и низменности покрыты вечнозелеными криптомериями, кипарисами, соснами, рощами бамбука, камфорного дерева и цветущего гинко.

Трудолюбие японцев превзошло даже творение божественных сил: от высоких гор с острыми шапками до равнин – в нивах и растениях плодоносных, водопадах, озёрах и прудах в обрамлении садов и палисадов сакуры, шафрана, камелии, орхидеи, глицинии, ирисов, колокольчиков, лилий, горошков. Хризантемы пришлись по сердцу своеземцев: гербы, картины, ордена, песни, сказания, легенды, особливое устройство празднества в девятый день девятой луны прославляли магическую силу, символ долголетия божественного цветка. Островные созерцатели, уединясь в виду искусственного или природного ландшафта, не отрывают взгляда от бушующего многоцветья – розового, пурпурного, алого, вишнёвого, фиолетового, оранжевого, упиваются экзотикой духа, сказочным ходом мира сего, достоинством своего существования.

Розовый август – лучшее время года в Японии, пожалуй, сама богиня Аматэрасу преподнесла его в дар земным соплеменникам. В природе предосенний покой, умиротворение морских стихий, земля в розово-пурпурный цвет принарядилась, украсилась хаги, азалией, орхидеями, павлонией, хризантемами, поля и сады в обилии плодов, доспевших фруктов, риса, красных бобов. Розовый туман окутывал долины серебристых рек Эдо – Тонэгава и Сумидагами. Как по волшебству открывалась взору заморских гостей красота поднебесная – рукотворные холмы, террасы и гряды в персиковых и гранатовых садах, лаврах и вееролистных пальмах, вишнях и оливах, неведомые дворцы, храмы, павильоны, беседки, теснящиеся домишки с белыми стенами под соломенной и черепичной крышами, парки, аллеи, улицы, площади, каменные дороги.

В Эдо корабли приходят с востока, а уходят на запад. Под флагом с двуглавым орлом русская эскадра входила в эдоскую гавань на парусах и машинах, в убранстве пёстрых флажков, в парадном построении команд на палубах. Японской столице салютовали винтовой фрегат «Аскольд», корветы «Воевода», «Гридень», «Рында», «Новик», клиперы «Джигит», «Пластун», пароходо-корвет «Америка». Зрительные трубы офицеров изучали большой океанический город, пристань, ландшафт, великое множество больших и малых лодок, расцвеченных тканями, флагами, флажками, гербами, значками. Полуголые рыбаки не замедлили осаждать русских, чтобы купили у них съестные припасы и воду, а более отчаянные просили показать корабль.

На флагманском корабле «Аскольд» застучали дзори. На больших плоскодонных лодках, убранных богатыми коврами и занавесками с гербами, прибыли баниосы, переводчики и чины канцелярии губернатора префектуры. На лицах испуг, полуоткрытые рты и вопросительные мины: с какой целью Россия послала множество кораблей с вооружёнными морскими чинами, зачем пушечной стрельбой потревожили столицу страны Восходящего Солнца. Спрашивали для того, чтобы предупредить старших начальников, а те, соответственно, своё старшинство. Гошкевич, знавший нравы и обычаи восточных народов, обеспокоенным местным чиновникам ответствовал, что-де европейскими посольствами заведено салютовать с кораблей монарху и его стране в знак уважения и гостеприимства.

Муравьёву, Гошкевичу и свите подали гичку; в свите состояли командиры кораблей Унковский, Эгершельд, Попов, Брюмер, Копытов, Майдель, Андреев, Болтин. Высланные ранее офицеры, караул, музыканты доставлялись на пристань катером и шлюпками. Пристань заполнилась любопытными обывателями столицы, на площади согласно воинскому артикулу построился отряд русских молодцов в четыреста штыков, оркестр духовой музыки, караульная команда сибирских казаков. Для церемонии встречи изготовились эскадрон самураев в парадной форме и шпалеры солдат с саблями и кремнёвыми ружьями, предпосланы были: царскому посланцу - пышный экипаж, офицерам – паланкины.

Весь столичный берег в ожидании: каков из себя суровый хозяин Восточной Сибири, прибывшей на переговоры с правительством страны Восходящего Солнца. Гичка ловко подбортнула к деревянной лестнице пристани, духовая музыка заиграла встречный марш, офицеры и караул отдали честь вступившему на берег генералу от инфантерии Муравьёву-Амурскому. Не чувствуя своего тела, он с какой-то пристрастностью обозревал великолепие встречи на японской земле, его завлекали чужой взор, чужое восхищение, чужая мысль на собор русских молодцов русского Государя Императора. Господи, ты отнял тело у своего раба, чтобы в полноте своей донести духовное уверение чужестранцам, крепость воинского стана России. Николай Николаевич обряжен был в парадный сословно-воинский снаряд николаевской эпохи. Он был в тёмно-зелёном полукафтане с золотыми эполетами и коваными звёздами, аксельбантами, орденами на бантах и аннинской лентой, в красных с золотистым галуном шароварах поверх сапог, в каске с позолоченной оправой, гербом и султаном из белых страусовых перьев и при высочайше пожалованной золотой шпаге «За храбрость». Скорым шагом, печатая по деревянному настилу, отдал честь собранию всех родов русского оружия, поспешно направился к экипажу, за ним едва поспевала свита блестящих офицеров в парадных мундирах и при кортиках, следом мичман нёс штандарт генерал-губернатора Восточной Сибири.

Народ с интересом рассматривал пришествие русских, о которых так много говорили за последние десяток лет в Эдо и в самых глухих уголках страны. Позади солдат стеной кучились бритоголовые, с косичками на макушках, смуглые торговцы, ремесленники, крестьяне, рыбаки, старики и ребятишки. Покорность, зависть, очарование вытащили их, как улитку из раковины. Гомонились, примечая улыбки и довольство высокорослых властелинов необычайных российских пространств, поражённые статностью казацких молодцов с шашками и штуцерами, коих доставил к ним всемилостивый Великий океан. Часто слышались слова: рококу, ро, сибэриа («Россия», «русский», «Сибирь»), казак. О казаках ходили легенды слишком двести лет. Местные власти вышли встречать высокого гостя чинно и церемонно, выделялось богатое убранство вельмож, подчёркнуто пурпуровых и густо-фиолетовых тонов, с гербами на спинах и рукавах жакетов, немало имелось знатного женского рода в кимоно, в необычайно высоких причёсках, с веерами в миниатюрных ручках. Герб – важное составление духовного символа островных жителей…

Гербу нашлось место на спине.

Он пристал к рукаву,

зацепился за отворот кимоно…


Герб на веерах,

на стенах бесчисленных складов,

на железных воротах…*

Гербу поклонялись, воздавали почести, он служил процветанию рода, его выбивали на могильном камне.

«Марш вперёд!» - разнеслась команда, под музыку оркестра отряд сборных воинских сил двинулся в город. «Ици! ни! сан! сусумэ!» (один! два! три! марш! вперёд!) - выкрикивал японский командир-распорядитель, и, застучав сандалиями по каменной дороге, солдаты с ружьями на плечах колонной последовали за русскими.

Переговоры проходили в храме Тэндокудзи в районе Сиба. Японский храм не возвышается над городскими постройками, не господствует над ландшафтом. Помолиться и наложить на себя крест веры здесь невозможно: синтоистский храм не похож на христианский, это – особенный «павильон» (кудзи) с деревянной статуей некоего святого или божества, с запахом ароматических свечек. Японцы оставляют у входа сандалии, иностранцам предлагают на сапоги вздевать коленкоровые башмаки. По циновкам настоятель поднимается на амвон для проповеди о родительской любви, великом поклонении микадо и божеству Аматэрасу.

Тишину и умиротворение святой обители нарушали не столпотворение соборного народа, а хлопанье крыльев голубей на рельефной многоцветной крыше да стук дятла в саду. Сад храма распространял благоухание криптомерий, неописуемых цветов и горчащий дух жёлтых хризантем. Рдели пурпуром азалии, полукружьем вставала вечнозелёная кустарниковая эйрия. Красный песок дорожек уводил к розоватому дыму чего-то цветущего в глубине за прудом с камнями, к сосенкам и кипарисовикам. Чрез скрещенные ветви лавр угадывался далёкий-далёкий дымок вулкана. Много сокровенных дум и печальных мелодий может вызвать блаженство местной нирваны, желание замереть, успокоиться и быть принятым в страну Высокого Неба.

Совершеннейшая композиция сада и храмовая гармония нарушались присутствием в дворике воинских сил, конвоя, музыки. Гошкевич, как добродушный хозяин, предупреждал вопросы Муравьёва-Амурского: с японской стороны уполномоченными правительства Токугава на переговорах являются Эндо Тадзима-но-ками Цунэнори и Сакаи Укэносукэ Тадамасу. Эндо – вельможа, особо почитаемый у сёгуна, сторонник жёстких ответов на все предложения русских.

При встрече с уполномоченными Муравьёв-Амурский ограничился наклоном головы по-европейски, и ему предложили диванное седалище, Гошкевичу и свите – стулья. Хозяева с великой важностью воссели на циновки, подогнувши крестом босые ноги, без намёка на приязненные чувства, интересы, тихую радость. С каждой стороны набиралось по двенадцати особ, отдельно переводчики, уставивши глаза в пол, тихо вынули стопки бумаги, кисти, тушечницы из-за пазухи, этой свойской канцелярии, изготовились заносить исторические события на земле Ямато. Внутреннее убранство храма отличалось простотой. Потолка не имелось, но крыша поддерживалась рядом четырёхугольных столбов, перегородками служили импозантные золочёные ширмы (экраны) с изображением журавлей – добрым признаком долголетия, над алтарём сверкало зеркало кристальной чистоты – символ богини солнца Аматэрасу, в большой серебряной вазе со сценами охоты на ланей благоухали орхидеи, слышно было жужжанье крылышек овода в бумажном окне.

После продолжительных взаимных приветствий, перечислений высоких достоинств государей, церемонной передачи грамоты императора Александра II и наружного изъявления доброжелательства высоких сторон, Эндо спросил: почему письмо русского царя одно, а кораблей прислал множество. Гошкевич по знаку Муравьёва-Амурского тотчас передал: дружественный визит флота Российского этикет посольский есть, а ежели мы живём по соседству, пора и вам обзаводиться тем же этикетом, потому я вам представляю молодых командиров, коим случиться быть флотоводцами в морях-океанах и всё такое.

Конечно же, последовало удивление великим «чёрным кораблям» с мачтами и парусами, с высокими дымящимися трубами, духовой музыке, европейским костюмам, фотоаппаратам, часам, наградам и русскому оружию. Затем предложили отдых в особливой комнате, как бы в столовой, угощали чаем, но без блюдцев, чашки ставились на пол за неимением столов и прочей мебели, офицерам принесли приборы для курения – трубки, табак, пепельницы, жаровни с углями. Гошкевич объяснил, что первый день переговоров завершен, русским предложено отведать кушания японской кухни, и слуги принялись подносить маленькие столики с яствами.

Следующий день был отдан визитам Эндо и Сакаи на флагманский корабль, гостям демонстрировались «морские силы» России, учения, бенгальские огни, фейерверки с пушечными салютами, пляски и песни нижних чинов. Отобедавши, гостям преподнесли поистине царские подарки: материи в штуках, часы, фотоаппараты, медные самовары, охотничьи ружья Тульского завода, бухарские ковры, посуда из хрусталя и фарфора, зеркала, дамские укладочки для туалета и прочее.

Ещё пару дней затрачено на торжественные приёмы сановных лиц, посещение правительственных учреждений, губернатора и его многочисленных помощников, также пожелавших, чтобы сибирский наместник дорогой подачей их жаловал. В удовольствие совершены прогулки по императорскому парку и садам, площади Нихонбаси, с коей счёт ведётся во все земли, моря и страны. Дозволено было посетить музеумы, мануфактуры, цеха искусных дел мастеров художества, оружейные мастерские, а в знак доброхотства царскому посланнику подарили две сабли в драгоценных окладах, что позволительно с согласия правительства, выражая чувственные отношения Японии к России. Офицерам и нижним чинам кораблей разрешено закупать провизию у местных торговцев и некоторым образом знакомиться с местными достопримечательностями.

О деле заговорили чрез неделю, покуда природная церемонность и знаки приличия хозяев подали знак неторопкому смотрению переговоров. Муравьёв-Амурский, выражая желание Государя императора Александра II о заключении с Японией договора, подобного Айгунскому трактату, и предложил проект соглашения о государственной границе по проливу Лаперуза, изначально признавая, что Сахалин по первенству открытия и закрепления принадлежит российскому Отечеству. Рыболовные промыслы японцев вблизи острова, конечно же, остаются в их частном владении и под защитой русских законов. Японцы могут воспользоваться свободой продвижения в зоне границы между Амуром и Маньчжурией.

Эндо, подсматривая одним заплывшим оком, внимательно, бездвижно, как бы бесстрастно, повёл голову в сторону свиты с апатичными лицами. Восседая на пятках и держа руки на коленях, она вдруг поклончиво, как по команде, произнесла: е – е – е … Гошкевич в этом звуке услышал: господин наш, слушаюсь! И никто более не глядел на царского посланника - верхнее веко захлопнуло глаз, ухо затворило всякое проникновение звука, чувство погрузилось в анабиозное состояние. Иосиф Антонович перевёл долгожданный ответ высоких уполномоченных: Сахалин по 50-й параллели разделить или всё же оставить «неразделёнными его владения».

- Не-ет! – закипел Муравьёв-Амурский, ощутив хрупкость того дела, ради коего оказался под невесомыми сводами храма. – Ни-ког-да… Не упоминая обо всей Курильской гряде, Сахалин ещё с царствования императрицы Екатерины II повинуется Российскому скипетру… Границе быть должно по Лаперузову проливу!

Половины перевода не было.

Переговоры становились западнёй, чтобы ввести царского посланника в иллюзию добросердечности, как вдруг в Иокогаме русские подверглись нападению. Во времена Бакумацу** «патриоты-монархисты распространяли лозунги «изгнания варваров», «уничтожения иностранных врагов Японии». Первыми жертвами чудовищного призыва пали русские моряки. Мичман Мофет в сопровождении матроса Ивана Соколова и вольнонаёмного Александра Королькова сошёл на берег для закупки провизии. Когда они вошли в один магазинов Иокогама, внезапно напала группа японцев, следовавшая за ними по пятам. Мичману нанесли удары в шею, плечо, спину и повалили на землю, Соколова зарубили мечом, Корольков избежал злого рока, скрывшись в магазине, но и он был ранен в левую руку. Владелец магазина помог тем, что закрыл двери магазина и воспрепятствовал проникновению бандитов. Сбежался народ, нападавшие скрылись в толпе, оставив лишь зонт и гэта. Мичмана доставили к американцам, в покоях оказали помощь, но страдалец скончался.

Муравьёв, узнав о совершённом злодеянии над российскими подданными, немедля прибыл в Иокогама к губернатору за объяснением. От правительства потребовал принесения официальных извинений, снятия с должности Мидзуно, губернатора префектуры Канагава, розыска и наказания убийц. Иностранные дипломатические консульства в Японии возмутились, обвинили в преступлении правительство бакуфу. Посланники Англии и Франции Олкок и Белкур, раздувая инцидент, разносили придумки, лишь бы у России не поладились дела с Японией. Однако граф, искренне сожалея местные власти о случившемся в отечестве своём, стремился порешить мирно. Командиру «Аскольда» Унковскому и посланнику Гошкевичу поручил с тщанием вытребовать удовлетворения от правительства. Правительство с мерами воздействия поступило скоро: губернатора Канагавы отрешили от должности. На отпевании и похоронах русских моряков знаки скорби выразил новый губернатор Такэмото. Русских православных упокоили на кладбище Иокогама. Чрез шесть лет преступника задержали. Суд приговорил его к смертной казни. Это был ронин («странствующий рыцарь») Кобаяси Кохати из Мито.

Вот и венец иллюзии действительности, пришла пора отряхнуться от экзотического наваждения. Николай Николаевич не оскорбился неудачей посольских дел в стране Восходящего Солнца, разглядев и познав соседа по землям. Натуральный народ, талантлив, любознателен: всё ему желается исчислить, пригнать в меру и вес, в удобство и подробность, новизна внешней жизни его просто ошеломляет, и он вырвется на мировую торговлю. Своему помощнику генералу Михаилу Корсакову, как о давнем горячем споре, сообщал письмом: «Побывавши в Японии, я соглашаюсь с мнением Путятина, что с этим народом гораздо приятнее иметь дело.., оставили в них хорошее впечатление о русских. Они нас любят больше, чем американцев, но и здесь не понимаю страсти Путятина учить. Выучатся они всему и без нас, особенно морскому делу; а нам бы лучше самим учиться, чем учить людей, которые скоро нас перещеголяют».

Переговоры выгоняли немалый жар, высиживали нужные слова, заверения и тайные загадки. От таких встреч боги потеют, и даже способно вызвать к действию священнейший вулкан Фудзияма.

Не стерпел уполномоченный Эндо, сказал, что какой-то мир ради государей должен быть подписан. На что граф Муравьёв-Амурский ответствовал: «А вот наш государь Пётр Великий завещал: не полезного мира не учини!»

Прошёл месяц пребывания Муравьёва-Амурского в Японии. Подарка к золотому юбилею не вышло, но державы своей не срубил. И отдал приказ плавающим, чтобы плыть на родину. Русские корабли подняли якоря, поставили марсели. Машины, набирая обороты, выбрасывали клубы дыма. Салютом отдали почести гостеприимству стране Восходящего Солнца. К выходу из Эдоского залива продолжали плыть под марселями. По склонам сопок лилово-розовыми облачками запушилась священная хаги – леспедеца двуцветная. Корабли соединённой эскадры разлучились: «Рында», «Новик» и «Пластун» ушли на Балтику чрез Маггеланов пролив, «Джигит» продолжил службу при консульстве в Хакодате, «Гридень» остался на зимовку в Эдо, «Аскольд» - самое грозное винтовое военное судно в сентябре взяло курс на Кронштадт. И уж из Кронштадта выбиралась эскадра контр-адмирала Лихачёва, чтобы встать на защиту морских рубежей на Тихом океане, заложить посты Владивосток и Новгородский. А на островах наступала осень, потянулись зимовать гуси с севера. Улетающие гуси – печальный образ России, значит, в Сибири заснежило…

____________________________________________________________________________________________

* Стихотворение «Герб» мастера японской поэзии Мицухару Канэко (1896-1977).

** Бакумацу – последние годы токугавского сёгуната (бакуфу), 1853-1867 гг.


Глава 16. По благословению и воле
графа Муравьёва-Амурского,
генерал-губернатора
Восточной Сибири

В древние времена певцы старины светозарно предваряли:

- О, братья любимые, не дивитесь начинаниям сказаний, но зрите, каково скончание будет.

Что было, действительно было.

Много дел прихотелось свершить Николаю Николаевичу Муравьёву-Амурскому, да малость притомился, - старые раны зашевелились. Всё чаще на станках поговаривал, что-де раны его на полпути прихватят. В ранах ли дело, коль ни всемирно известные лекари китайские, ни знахари тибетские, ни шаманы бурятские да якутские, ни воды европейские не способны отогнать и приутишить боли подступившие? На Руси частые звёзды светят путникам, открывателям, провидцам. Но вот звёзды стали гаснуть на пути вождя высокого достоинства, открывателя новых земель, провидца грядущей жизни.

Отчего же гасли, спросят потомки, не охочие копаться в пыли архивных историй. Отчего туга-печаль на сердце зароняется, всё загрызает, что нет желания просить у богини Калипсо бессмертие и вечную младость?.. Да вот хоть примеры. Его императорское высочество Константин Николаевич не миловал более взыскателя всех амурских и уссурийский дел, буде он-то, Муравьёв, оставил моряков Сибири без славы, а посему, «забывшегося сатрапа» принялись пощипывать борзописцы из «Морского сборника». В Петербурге слушали сплетни об Амуре графа Путятина и прочих неприятелей муравьёвских, горьких сочинителей того, что-де Амур – болото, в коем всего три фута воды, а эпопея Амурская – лишь затея муравьёвская для сбора себе чинов и наградной славы. Другой моряк Римский-Корсаков посчитал амурское дело «грязью», что-де из неё следовало поскорее выбираться. В северной столице не верили, что наш Амур-батюшка шире Невы в четыре раза, но верили тому, что граф сей Амурский эпопею свою затеял против воли петербургских властей. И всякое такое приплетали, натрубили в уши царственные, сановные, чиновные, и норохтили шатость ума, вражду, смуту... Так кощуны власть держат, и кто хочет проводить истинную жизнь, замотают клеветонами. Муравьёв-то этим морякам-адмиралам грубую гонку давал, и Путятина заругал, что запустил японцев на Сахалин и теперь до конца века будут домогаться «пятидесятой параллели».

Из министерств-департаментов крикунов тож хватало:

- На произвол судьбы народ бросил! Деревень и станиц разместистых понасаждал, не приведи Господь: лесного земледельца из Вятки и Перми посадил в степь, степного же малоросса из Чернигова и Полтавы – в тайгу. А казаков-то к хлебопашеству пристроил! Если пред казаком лягут соблазном лес и поле, он скорее возьмётся за ружьё, чем за соху! А сколько нищих, калек бродят по Сибири Христа ради, добавивших славу любимцу покойного императора. Этих-то героев сплавов амурских повыгонял из родных острожек и крепостцев древних на волю Божию и мирское пропитание, на съедение тиграм и волкам, все берега Амура и Уссури «в холмах забытых могил», так что славное море, священный Байкал, возмутилося.

Да кто же не слушал песню певцов - хвалебщиков засторонней, отуманенной жизни? Разладят, расцыганят: дело, делёжка, песня, скрипка, конь, погоня… Такой разворох, что ну: из безначалия и бездны небесный исправник вытащит! И в старину так же метались, клеймили всё подряд, но были люди, как сказывали пращуры сведущие, не с машинкой внутри, и Христос любил по земле между ними ходить.

Господи Милостивый, куда, в какое адово узилище потащило нашего героя искусно-лукавая похоть гончаков? Деятельный смысл его был отдан на растерзание военному деспотизму, осьмиглавие коего привело Россию в Крымской кампании к поражению, к нравственному потрясению и смертному одру монарха Николая I. Строить города без улиц, улицы без домов, дома без крыш, окон и дверей военный деспотизм исхитрился ещё при матушке императрице Екатерине II.

Страшной невыгодой отзывался военный деспотизм, введённый вместе с казачеством на Амуре. Чиновник по казённому наряду ставил столб для станка, тут же другой – для селения, то-то на глину посадил, с болотцем, где, кажись, кто-то из начальства вешечку загвоздил. Затем делает выговор какому-то сотнику: что-де построил молодец свой посёлок не при Амуре, а далеко под сопочкой, к лесу – к ловлям зверовым, так как сам господин сотник – зверолов, остальные – начхать: где рыбу ловить, где огород садить. Не на болоте же, а уж что делать? Доложено-с! На карту занесено! Посёлок как бы при благоустроении, даже почту наладили к станичному округу!

Безголовое военное начальство не позволяло свободному казаку ни поладить свой дом и двор на свой лад, красоту и убор, ни завести огород, где бы родился овощ, ни отлучиться на охоту, ни погостить у дальнего родственника. Словом, на всё бедному казаку – нельзя! Силы казаков, приамурских первозаселенцев в первый же год водворения истощились в борьбе с природой.

Семьи хлеборобские доставляли к избам на тех же участках. А что за изба без стекол и дверей? Стёкла – редкий продукт безстекольной Сибири. Железо дурного качества. Казённый Петровский завод плохо прокатывал, топоры и заступы расплющивались, сошники редко годились на сообразное употребление. Хлебопашец готов купить железо, но Восточная Сибирь неспособна обслужить первородным инвентарём. И хлебопашец обязан обряжаться трудом усиленным, к спеху. А бабы, бабы-то: «А-ууу! Куда тащили нас, мужики?» да хорошенько помутузили этих оскоромленных жителей, чтобы дури такой-сякой на себя не напускали на родине… Не было того правила, чтобы посылать на свободные земли своих ходоков, то бишь депутатов общества… Да не мужику соромно. Их свахи сосватали, а, сосватавши, врозь глядят. Кто же повинен? Кто нарождал нищебродных людишек? «А вон благодетель, зазвавший вас на покорение Амура!» - посмешничал над муравьёвским проводчиком сплава, трубкой попыхивая, чин военный, получивший старшинство и звезду на эполет за угодничество.

И всё-то припомнила чиновная рать, не простила ему золотые дорожки укороченные, и пошлинки кяхтинские, и всякие прибытки недоухапистые.

Досужая молва, как мороз крепка, да от морозца лишь парок остаётся. А вот назойливцы европейски просвещённые не давали притока сил на освоение Амура и Уссури. Казаки – первая сила гордо-неподатливой Сибири, крестьянский хлебопашец – твердь зернистая этой силе. А тверди сей не благие намерения подавай, а - пособительные ассигнования. После несчастной Крымской кампании казны министр вопиял, что «сидит на пустом сундуке», а на коронацию мильоны запустил. Довелось Муравьёву душой покривить: завышал справочные цены на овёс, сено, муку, сукно и прочее, назначал высокую прогонную плату с версты, лошади, гребца и заставлял стольных чиновников выплачивать прогонные чуть выше меры. Так «доставал» деньги, так собирал «амурский капиталец», потому все амурские и уссурийские расходы были не государственными, но – сибирскими, вернее сказать, восточносибирскими. То был Иван Калита девятнадцатого века!

Да как же дело Амура и Уссури двигать, чтобы «память наших и наша потерь не перестала», а свеча не угасла?..

Силы духовные росли, а территория лежала без надлежащего призора. Но из томительной, мрачной темницы выходил народ на свет Божий, на освежающий воздух в Амурскую страну, в загадочное Зауссурье. Вон с плотов и барж народ повалил на широкий плёс. Развели трали-вали да базары, известно, суждения бывалых послушать, первый шаг на новине сноровить. Поблазнилась чудина…

Вся старинная уездно-волостная Русь припечатана на лапотках-оттопочках разговорчивого дедка:

- Пращуры наши славянские знавали песни о Стратим-птице, а и живёт она на окиан-море Восточном, в несказанной близости к амурским берегам. Стратим-птица встрепенётся, окиан-море всколыхнётся, топит она корабли гостиные с товарами драгоценными. А и в Амурской стране живёт птица по прозванию Сирин и она так поёт, так голосит сладкозвучно, что, слушая её, от всех болезней можно поправиться, от многих бед поостеречься, даров Божиих на долгий век получить…

Вот уж Муравьёв-Амурский со свитой подивился, спросил духоведа крестьянского:

- Откуда ты, раздушевный славянский сказочник?

- С Зимогорья,* твоё сиятельство!

- А что же бросил родину?

- Не родину я бросил, а худую житейку: разгородная деревня моя, что нельзя и коровы выпустить, пашенной угоди – на мой лапоток, а коль делать нечего, мужики наши тем и занимаются, что играют в разжимки пальцев. Просим, твоё сиятельство, нас полюбить да принять в своё родственное расположение, - поклонился в ноги генерал-губернатору дедок, а за ним – люд переселенческий. – Ин подари имя селению нашему!

- С добрым именем будете жить, как солнышком греться: Князе-Волконское – в честь молодого князя Михаила Волконского, под начальством его вы прошли сплавом к озеру Петропавловскому, а вот и сам герой – любите и жалуйте на времена свои!

Так уж Николай Николаевич исхлопотал, а Государь император помиловал декабристов, кому-то титулы и звания на прославление рода вернул.

Так уж Николай Николаевич ссыльнокаторжным возвратил гражданские права и поверстал в Забайкальское казачье войско, освободил тысячи каторжников и устроил им безобидное житие по низовью Амура. Вот как сели они на плоты, чтобы плыть по Шилке и Амуру, речь им говорил по душе:

- С Богом, детушки. Вы теперь – свободны. Обрабатывайте землицу, сделайте её русским краем, начните новую жизнь

Холостые – ему:

- Мужик без бабы – ничего, жениться нам нужно.

Муравьёв немедля каторжанок из неволи вызволил, велел поселенцам на берегу парами встать, напутствовал, благословляя:

- Венчаю вас, детушки. Будьте ласковы друг с другом; мужья, не обижайте жён и живите счастливо.

Владыко святый Иннокентий сии браки признавал, по церковному обряду венчал. Принимал Муравьёв в Приамурский край «сынков», прогнанных сквозь строй, солдат штрафных батальонов, как колонистов селил, на житие свободное. Вот и прижились, природнились, наследство повели. Ну и были «сиротки» муравьёвские, не пожелавшие напитать потом земельку раздольную, ветросвисты шатучие.

Пришли к Муравьёву-Амурскому староверы и раскольники с поклоном:

- На Уссури-реке важные места, сказывают: такая сторонка – реки текут медовой сытью в кисельных берегах – бери ложку и хлебай!

- А что же вы без начальства, без верховодов, без попов? Иль всё ещё страхи Никона-реформатора вас гонят? – спрашивал генерал-губернатор.

- И аз-де, превосходительство твоё, ответствую: никонианский туман, хотя и был седым и плотным, да очи духовные наши на застил, потерпим с Христом. Аз же укажу: оттого мы живём лучше общества мирского, что живём-то подальше от начальства и попов, - говорил верховник и рукосуй, молодец недристый, с бородой под вервью поясной, в одежде мужицкой, в синем – излюбленном цвете старообрядцев. – Сами выдадим дурня твоему графскому достоинству.

- Так селитесь на Уссури-реке, где признаете важными местами, любите сей край отчий! И пребывает моё благословение с вами!

Оле, и «правда с Небес проникает»… Как распашиста матушка-Россия, ещё бы наладить железнодорожное сообщение, каковое способно уменьшить размеры не только знаменитого Сибирского пространства, но и земного шара… И эту думу нянчил граф Муравьёв-Амурский.

____________________________________________________________________________________________

* Станция на Валдае.