Книга предназначена, в первую очередь, для специалистов сферы психического здоровья психиатров, психологов, социальных работников, а также для врачей-интернистов, студентов старших курсов
| Вид материала | Книга |
- Ефремов В. С. Основы суицидологии, 8053.23kb.
- Книга предназначена для специалистов (психиатров, психологов, этнографов) и широкого, 1558.31kb.
- Пособие предназначено для врачей психиатров-наркологов, психиатров, а также врачей, 2459.51kb.
- Программа профессиональной переподготовки «возрастно-психологическое консультирование», 33.84kb.
- О. П. Щепин [и др.]; под ред. О. П. Щепина. М. Национальный нии общественного здоровья,, 119.17kb.
- Книга предназначена для научных работников, аспирантов и студентов старших курсов, 58.56kb.
- Методические рекомендации Пенза 2005 министерство здравоохранения российской федерации, 429.71kb.
- С. Х. Нафиев > И. А. Мухамедзянов квалификация преступлений учебно-практическое пособие, 3946.99kb.
- Александр Паничев Бикин Тайга и люди, 2906.68kb.
- Республики Беларусь «утверждаю», 344.94kb.
Поступила с жалобами на пониженное настроение, слезливость и несдержанность, тревогу и почти постоянное беспокойство, сочетающееся с неприятными ощущениями в голове и по всему телу.
Анамнез: росла и развивалась правильно. От сверстников не отставала. Мать и отец отличались спокойным и уравновешенным характером, однако к своим детям предъявляли достаточно строгие требования. В семье всегда были в почете трудолюбие, чувство ответственности за свои обязанности и дела, за других членов семьи, а также пунктуальность и аккуратность. По характеру с детства была достаточно активной, общительной девочкой. В школу пошла с 7 лет, училась легко и охотно. Менструации появились с 12 лет, установились сразу и протекали безболезненно. После окончания 10-го класса поступила в техникум. После завершения учебы в 20 лет вышла замуж. Взаимоотношения в семье сначала же сложились нормальные. Жила в семье мужа, вместе с его родителями. Отмечает, что никаких конфликтов, неприятностей в течение первого года их совместной жизни не было. Однако наша пациентка не беременела, что постепенно стало отражаться на взаимоотношениях с родителями мужа, которые «ждали внука». Однако муж ее ни в чем не укорял, наоборот, во многом поддерживал ее, и «держал» ее сторону, требуя у родителей «не вмешиваться в их дела». Сама пациентка отмечает, что «нормально переживала свое бесплодие и ухудшившиеся в связи с этим отношения в семье, старалась понять стариков, которым не терпелось иметь внука».
Активно лечилась по поводу бесплодия, и спустя 10 лет забеременела. После этого взаимоотношения в семье значительно улучшились. Однако через год муж ушел добровольцем на войну в Карабах, чему она очень противилась. Стала раздражительной, вспыльчивой. Была беременной. Неожиданно получила извещение о гибели мужа. Состояние резко ухудшилось - стала подавленной, тревожной, чувствовала себя «глубоко несчастной», негодовала, проклинала свою судьбу. Разрешилась ранними родами в день похорон мужа. После рождения ребенка «взяла себя в руки». Понимала, что ей надо вырастить детей. Несмотря на плохое самочувствие, старалась держаться. В это время себя больной не чувствовала, считала все свои болезненные переживания «вполне понятными и объяснимыми». Настроение было пониженное, было тоскливо на душе, часто отмечала общую слабость, вялость, раздражительность; по ночам плохо спала, по утрам отмечала разбитость, вялость, головные боли. Стала малообщительной, замкнутой. С родителями мужа отношения поддерживала нормальные, хотя особой теплоты к ним не питала. Сама отмечает, что не могла забыть их отношения к себе в течение предыдущих 10 лет. Вместе с тем жалела их и сочувствовала.
Спустя примерно год после смерти мужа самочувствие стало ухудшаться. Нарастали раздражительность, вспыльчивость, несдержанность; стала испытывать головные боли, головокружения, ощущения тяжести в голове, учащенное сердцебиение, иногда покалывания в сердце. Временами возникало ощущение страха, что «с ней может случиться что-то», нарастала тоска, тревога, иногда отмечала «нежелание жить». Стала видеть «страшные рожицы» перед глазами - черные и белые лица и руки устрашающего характера. Казалось, что «сходит с ума». Самочувствие прогрессивно ухудшалось. Нарастала раздражительность, подавленность, несдержанность, вспыльчивость, перестала заниматься хозяйством, не могла ухаживать за детьми. Сама считает, что стала конфликтной, неуживчивой. В таком состоянии впервые обратилась в республиканскую больницу неврозов, где лечилась амбулаторно в течение двух месяцев. После лечения состояние значительно улучшилось. Вернулась к жизни, вновь стала заниматься хозяйством, воспитанием детей. Однако сама считает, что оставалась недовольной сложившейся дома ситуацией. С одной стороны, была довольна вниманием свекрови и свекра к себе, к детям, но с другой стороны, их постоянная опека и присутствие вызывали ощущения напряженности, раздражительности. Эти настроения особенно усилились после того, как получила квартиру от горсовета. Радость обладания «своим углом» омрачилась соседством родителей мужа, которым также была выделена квартира на той же лестничной площадке.
На фоне вновь появившейся слабости, истощаемости, пониженного настроения стали впервые отмечаться страхи высоты, страх закрытых пространств, особенно в метро. В этот период страхи появлялись в определенной ситуации, а спустя 5-6 месяцев испытывала их уже при ожидании того, что войдет в метро или пойдет к кому-либо в гости в высотное здание. Продолжала амбулаторное лечение транквилизаторами, антидепрессантами с переменным успехом. Укоряла себя в том, что «в свое время не постаралась получить квартиру вдали от родителей погибшего мужа». Вместе с тем, понимала, что «не имела права лишать стариков близости и радости общения с внуками». Не скрывая своих переживаний, заявляла, что «тем самым лишила себя будущего». Самочувствие продолжало ухудшаться. Стали более отчетливо отмечаться плаксивость на фоне пониженного настроения, несдержанность, отчаяние; появились страхи сойти с ума. В таком состоянии обратилась в центр «Стресс» и была госпитализирована в психосоматическое отделение.
Психический статус: ориентирована правильно, легко вступает в контакт. Во время беседы то плачет, огорчается, то может улыбнуться и посмеяться на какую-либо шутку. Испытывает тяжесть в груди, подавленность. Сама активно предъявляет жалобы на общую слабость, истощаемость, пониженное настроение, практически постоянное ощущение тревоги, «какой-то незавершенности», «неполноценности». Указывает на страхи сойти с ума, особенно когда появляются «эти кошмарные рожицы». Испытывает также страх высоты, страх войти в метро. Отмечает приступы удушья, учащенного сердцебиения, сухости во рту, покалывания в области сердца, онемение конечностей, особенно слева.
В отделении остается малозаметной, общается избирательно. Присматривается к другим больным, прислушивается к их жалобам. Затем в беседе с врачом начинает проводить сравнения, искать аналогии и различия, интересоваться исходом своей болезни. Тяготится пребыванием в больнице. Часто беседует с врачом о своей дальнейшей жизни, ищет оправдания своим дальнейшим шагам в жизни. Не скрывает, что мнение врача, ее близких и знакомых людей имеет для нее существенное значение в плане обустройства ее дальнейшей жизни.
Консультация терапевта: соматически здорова.
Консультация невропатолога: вегетососудистая дистония.
ЭЭГ-обследование : без особенностей.
Сонография внутренних органов: без патологических изменений.
Через месяц после госпитализации был предоставлен лечебный отпуск в реабилитационных целях, которого очень ждала. Спустя неделю вернулась в отделение. Выглядела счастливой. Не скрывала от врача, что «наконец-то она смогла сделать выбор и решилась». Пояснила, что уже в течение нескольких месяцев у нее есть «друг», к которому питает самые теплые чувства, уверена и в его чувствах к себе. Однако не могла перебороть себя и «общественное мнение». Лишь после неоднократных психотерапевтических бесед с врачом смогла сделать свой выбор.
Рассмотрим социально-психологический аспект данного случая. Перед нами женщина, воспитанная в традиционной семье с достаточно жесткими требованиями со стороны родителей. Будучи по характеру живой, эмоциональной девочкой, она не подавила в себе свою индивидуальность, а лишь загнала ее вглубь, в надежде на лучшие времена. Однако судьба распорядилась «по своему». Столь приятно начавшаяся супружеская жизнь была омрачена длительным периодом бесплодия, который сыграл, безусловно, патоформирующую роль в ее дальнейшей жизни. В течение десяти лет жизни в расширенной нуклеарной семье у нее нарастала невротизация личности, как в результате бесплодия, так и связанных с ним переживаний личностного, микросоциального характера (укоры, обвинения, недомолвки, намеки, взгляды, порой откровенные негативные высказывания). Начавшееся, казалось бы, счастье в результате рождения первенца, а затем и второго ребенка, было очернено глубочайшей трагедией - гибелью мужа на фронте. В этот период наша пациентка перенесла реактивную депрессию. Будучи достаточно сильной натурой в плане морально-нравственных ценностей и ориентиров, она «взяла себя в руки» и всецело посвятила себя детям. Этому же способствовала преданность, как мужу, так и его памяти. Однако болезненные переживания были загнаны вглубь, а не купированы полностью. Ее социальное и психологическое положение давали много поводов для размышлений о ее дальнейшей судьбе. С одной стороны, - жизнь одинокой женщины, матери-одиночки, преданной памяти мужа и своим детям; с другой, - жизнь с родителями погибшего мужа, принесшие ей много неприятных переживаний еще при жизни мужа, и ставшие тем более неприятные после его смерти. С третьей стороны, - радость получения квартиры, омраченная пожизненным соседством со свекровью и свекром. В-четвертых, все еще молодая женщина со всеми ее фантазиями, мечтами и желаниями. Внутренняя борьба между «хочу» и «надо», между ее прошлым и настоящим, ее внутренними побуждениями и морально-нравственными нормами вылились в болезнь. Отреагированные по истерическим механизмам психопатологические расстройства вызвали у нее состояния фрустрации, неопределенности, дезадаптации. Долгое балансирование по краю неопределенности, окутавшей ее, состояние болезни дали ей, наконец, право «сделать свой выбор» и самоопределиться. Исход в данном случае благоприятный.
Состояние перманентного пролонгированного стресса, обусловленное последствиями землетрясения, начавшейся блокадой, экономическим и энергетическим кризисом, световой депривацией, холодной зимой и целым рядом других факторов, внесло значительные изменения в показатели общей заболеваемости населения. В конце первого и начале второго этапов (см. таблицу 1) наблюдался заметный пик практически по всем группам болезней и стабилизация этих показателей в течение 2-3 лет 8,9,10. Этап регрессии периода «экстремальности», с нашей точки зрения, характеризовался наличием двух уникальных феноменов, представляющих интерес с медицинской точки зрения: это формирование постстрессовых расстройств в условиях холода и световой депривации (Сукиасян С.Г., 1994) и динамика демографических показателей в стране (в частности, смертности населения).
Об одном из факторов постстрессовых расстройств в Армении. Эксперимент, поставленный историей в виде чередующихся друг за другом природных и антропогенных катаклизмов, привел к резкому нарастанию уровня психоэмоционального напряжения, частым и выраженным срывам и психической дезадаптации. С одной стороны, однократные, но массированные, с другой - растянувшиеся во времени потрясения (политические, экономические, социальные, межнациональные, военные, природные), потерявшие, порой, свой изначальный смысл и значение, вызвали крушение многих ценностей и состояния безнадежности, неопределенности, напряженности. Коренные изменения жизненного и социального стереотипа, приведшие к изменению общественных отношений, поведенческие расстройства, невротический уровень психопатологических нарушений, а также длительность этих расстройств, позволяют относить их к социально-стрессовым расстройствам по Ю.А. Александровскому.
Рассмотрим один очень интересный и «специфический» опыт, который является результатом экономической блокады республики. Речь идет о длительном отсутствии электроэнергии (света) и связанных с ним атрибутов цивилизации и их влиянии на психику людей, постоянно живущих в этих условиях. Понимая спорность предлагаемого тезиса, считаем необходимым отметить, что описываемые психические нарушения имеют ряд особенностей. Их проявление, бесспорно, связано с тем фоном, который создают социально-стрессовые расстройства. Они возникают под влиянием физического фактора (световой депривации), который выступает в данном случае в качестве «реактивного» (стрессового). Проявление психических расстройств исключительно связано с условиями среды, то есть они возникают только в полной или частичной темноте; содержание расстройств отражает характер «реактивного фактора».
Описываемые явления известны в литературе, однако они отмечались в условиях специфического промышленного производства, в котором отсутствие света является необходимостью технологического процесса (Яхин К.К., 1979). На производстве психические расстройства также возникают в условиях полной или частичной световой депривации, а дальнейшее развитие и усложнение психопатологической картины обнаруживают зависимость от «почвы» (психологическое состояние людей, особенности их личности и др.).
Было проведено обследование 60 жителей в Ереване и районах страны, примерно одинаково представленных по полу. Возраст обследованных лиц был от 21 до 63 лет. Среди них были люди физического и интеллектуального труда (рабочие, фермеры, учителя, врачи, инженеры), а также безработные, студенты, домашние хозяйки. Практически все относили себя до 1990 г. к средней и зажиточной категории населения. Никто из обследуемых в психиатрических учреждениях не лечился, в период исследования манифестных проявлений психических расстройств не обнаруживал. Из них 8 человек лечились ранее в общесоматических больницах по поводу заболеваний желудочно-кишечного тракта, сердечно-сосудистой и респираторной систем. В течение зимы 1992 - 1993 г.г. признаков декомпенсации болезни они не обнаруживали.
Свет, как известно, является одним из мощнейших факторов окружающей среды, способствующий гомеостазу организма. Вся эволюция человека была тесно связана с ним. Естественно, что длительное лишение света не может не сказаться на его жизнедеятельности и проявляется, прежде всего, в психических нарушениях. Науке известно много наблюдений над спелеологами, полярниками, а также психологические эксперименты в условиях темноты. Но во всех случаях объекты этих наблюдений и экспериментов имели положительную мотивацию. Подобный же масштабный и «насильственный» эксперимент на территории целого государства (хотя и маленького), причем два года подряд, представляет собой явление довольно уникальное.
Особенности данного «эксперимента» в следующем. Во-первых, он проводился на «патологически измененной почве», проявляющейся в психофизиологических и психопатологических реакциях и состояниях, патохарактерологических изменениях личности в результате перманентных стрессов (землетрясение, вынужденная миграция, социально-политическая ломка старой системы, национально-освободительное движение, тотальная блокада). Во-вторых, лишение света сочеталось с отсутствием тепла в течение всей продолжительной и суровой зимы Армянского нагорья.
Отсутствие световой (зрительной) информации и фотоэнергетического действия света на организм (световое голодание) приводит к комплексу болезненных явлений, сопровождающихся нарушением жизнедеятельности организма. В медицине под световым голоданием понимают нарушение жизнедеятельности живых организмов в результате длительного отсутствия или недостаточности непосредственного воздействия на организм солнечного излучения в целом или отдельных его составных частей. Оно связано с сезонными изменениями солнечного сияния, с особенностями спектрального состава света, солнечной радиации в зависимости от географической широты. Клинические проявления светового голодания обусловлены снижением сопротивляемости организма внешним воздействиям, изменением иммунологической реактивности, функциональными расстройствами нервной системы, нарушениями обмена веществ (Рубин Л.Б., 1984).
В данном же случае речь идет о лишении электрического света и вынужденном пребывании в течение долгого времени в условиях полной темноты или минимальной освещенности (свечками, керосиновыми лампами, другими альтернативными источниками света). Прежде всего, отсутствие света резко изменило стереотипы поведения людей. Отсутствие или минимальная обеспеченность электроэнергией «приковали» людей к месту их постоянного обитания. Частые перебои в работе транспорта, простаивание практически всех фабрик и заводов, ограниченная возможность получения телевизионной и радиоинформации или полное отсутствие таковой, нескончаемые, порой трудноразрешимые бытовые проблемы, связанные в буквальном смысле с выживанием, ограничивали сферу и активность передвижения, общения и деятельности людей. Раннее наступление темноты (особенно осенью и зимой), а также холод в квартирах вместе с отмеченными факторами ставили личность перед повышенными требованиями с целью адаптации в сложившихся условиях. Понятно, что адаптация происходила не одинаково и с разным успехом. Наши наблюдения позволили нам выделить три типа и три этапа адаптации.
Первый тип адаптации характеризовался сугубо психологическими формами реагирования личности на необычные требования среды - частые и длительные отключения электроэнергии. Реакции были вполне адекватные и направлены на мобилизацию внутренних ресурсов организма и личности для преодоления реальных трудностей. Были характерны чувство неуверенности, внутреннего беспокойства, всевозможные опасения. Данный тип реагирования был свойственен людям преморбидно стеничным, деятельным, самостоятельным и гибким.
Второй тип адаптации характеризовался психовегетативными формами реагирования, при которых психологически понятные личностные реакции (опасения, беспокойства, неуверенность, легкая тревожность и др.) сопровождались вегетативными нарушениями. В этих случаях темнота вызывала различные неприятные, порой и мучительные, ощущения в виде головных болей, тяжести в голове, головокружений, эпизодов тошноты, потливости и тахикардии. Эти жалобы сочетались с пониженным настроением, общей слабостью, вялостью, утомляемостью. Этот тип реагирования чаще всего определялся у лиц с теми или иными соматическими заболеваниями, известной «невротичностью» преморбидной личности.
Третий тип адаптации проявлялся психопатологическими невротическими формами реагирования, преимущественно по типу обсессивно-фобических и тревожных нарушений. Таким формам реагирования способствовали такие особенности преморбидной личности, как сенситивность, тревожность, ранимость, повышенная внушаемость и неуверенность, повышенное чувство долга и исполнительность. Среди людей с таким типом адаптации было много суеверных, религиозных, склонных к предрассудкам людей. Для них были характерны ощущения внутреннего напряжения, беспокойства, ожидания чего-то неприятного, тревожность, усиливающиеся под влиянием посторонних неожиданных звуков в темноте, ощущения «присутствия постороннего в комнате», достигающие в некоторых случаях визуализации этих представлений и ощущений. Темнота оказывала тягостно-мучительное действие, вызывая снижение настроения, двигательной активности, нарушение сна, вегетативно-сосудистые нарушения, истощаемость, несдержанность.
Процесс адаптации человека в условиях темноты условно можно разделить на три этапа. Первый этап (этап «негодования» или «недовольства») характеризовался нарастанием раздражительности, несдержанности, подавленности, дисфории в период отключения электрического света. Эмоциональные реакции людей были направлены, во-первых, на властные структуры, «не способные обеспечить население электроэнергией», во-вторых, на близких и отдаленных соседей (по улице, кварталу, району), имеющих в этот период электроэнергию. Причем роль этих двух типов реакций личности различна. Если первые выполняли роль «куклы», приводящей к эмоциональной разгрузке и разряду, то вторые, наоборот, действовали в противоположном направлении, выполняя роль дополнительного стрессора.
Второй этап адаптации (этап «привыкания») определялся снижением интенсивности реакций, характерных для первого этапа. На этом этапе «приходило понимание» того, что «все это надолго» и выискивались различные механизмы и средства для компенсации потерь и адаптации в условиях темноты и холода. Вновь приобретенный стереотип жизни становился привычным и обычным, исчезали связанные с ним переживания и психологические проблемы. Отсутствие света становилось привычным явлением: и его отключение не вызывало бурных эмоциональных проявлений.
На третьем этапе адаптации происходило формирование равнодушия, апатии, бездеятельности и безропотности. Наиболее яркая особенность данного этапа, как ни странно, проявлялась в те периоды, когда происходило веерное включение электроэнергии или же тогда, когда свет по каким-либо причинам не отключался по графику на продолжительное время. В эти периоды происходило нарастание напряженности, раздражительности, возникало парадоксальное «желание привычной темноты». Свет вызывал дезорганизацию в уже ставшем привычным стереотипе жизни и поведения, он «действовал на нервы», раздражал, вызывал растерянность, а также приводил к дополнительным психофизическим перегрузкам, связанным с вполне понятным желанием рационально использовать свет и невозможностью его реализации.
Клинические нарушения, возникающие в условиях световой депривации, проявлялись преимущественно в двух сферах - эмоций и восприятия. Формы проявления и степень их выраженности были самыми разнообразными - от элементарных ориентировочных рефлексов до сложных форм эмоционально-волевых реакций. В этих условиях наиболее частым и универсальным расстройством была тревога. Для нее характерны «аморфное» беспокойство, чувство внутреннего напряжения, ожидание чего-то неприятного. Тревога у обследованных людей, являясь результатом конкретной реальности, всегда была направлена на будущее, причем чаще всего имела нереальный характер. Она проявлялась в виде тягостного предчувствия, ожидания какого-либо несчастья или агрессии. В одних случаях тревога носила мотивированный характер, то есть являлась выражением тех проблем, перед которыми стояла личность в условиях световой депривации («смогу ли привыкнуть к темноте?», «справлюсь ли с обязанностями?», «успею ли сделать намеченное?»). В других случаях тревога носила немотивированный, гипертрофированный характер, когда темнота превращалась в субъективно воспринимаемую опасность, тая в себе «что-то грозное».
Отсутствие электроэнергии приводило к повышению «уровня тишины». В этих условиях отмечалась повышенная готовность к «внешним сигналам опасности» - неожиданный стук в дверь, шорохи, неопределенные шумы и звуки. Все это наряду с усилением тревоги вызывало бурные вегетативно-сосудистые реакции - тахикардию, дрожь в конечностях, сухость во рту, потливость и т.д. При этом полностью сохранялось критическое отношение к своим переживаниям. Пытаясь отвлечься от этих переживаний, во многих семьях по вечерам устраивались своеобразные «концерты самодеятельности», «вечера дискуссий и бесед», доминирующей темой которых были воспоминания о «светлом» прошлом и фантазии о «мрачном» настоящем. В одном из известных нам случаев молодые семьи в новом доме собирались поочередно в квартирах жильцов, устраивая своего рода «вечера музыки и анекдотов», проявляя тем самым один из механизмов коллективного отвлечения.
Другим видом проявления эмоционального напряжения в условиях темноты являлся страх, который, в отличие от тревоги, более конкретен и направлен на настоящее. Страх мобилизовал личность на преодоление существующих трудностей, настраивал ее на особую осторожность при отсутствии или снижении зрительного контроля. Довольно часто страх являлся результатом кристаллизации тревоги, когда опасения принимали конкретное содержание. Отмечались страхи присутствия в помещении постороннего человека, особенно при неожиданных шумах, иллюзорных феноменах. Страхи чаще всего отмечались у людей с мистически-религиозными склонностями и истерической акцентуацией характера.
Отсутствие света в долгие зимние ночи вызывало обостренное отношение у многих людей ко всему настоящему и, особенно, прошлому. Это становилось источником всевозможных размышлений, воспоминаний и представлений навязчивого характера. Навязчивости возникали чаще на фоне депрессивного или субдепрессивного состояния, в одиночестве. Слухи и сообщения о несчастных случаях, переживания просмотренных ранее «фильмов ужасов», сообщения с карабахского фронта также становились источником и причиной различных навязчивых переживаний. Темнота обостряла и фиксировала внимание людей на своем телесном и психическом «Я». В результате какое-либо, даже самое незначительное отклонение в жизнедеятельности организма, обида, неприятный эпизод из жизни становился доминирующим и подвергался всевозможным интерпретациям и толкованию с тягостными и мучительными эмоциональными переживаниями, представлениями, беспокойством, напряженностью и вегетативными реакциями.
Одной из наиболее интересных сторон нарушений психической деятельности в условиях темноты и наиболее часто выявляемым феноменом являются обманы восприятия. Заранее следует отметить, что ничего общего с продуктивными психотическими нарушениями они не имеют в силу ряда особенностей: приуроченность их возникновения к определенным условиям (темноте), кратковременный и транзиторный характер, отсутствие бредовой интерпретации, наличие критического отношения к обманам восприятия. Наиболее часто выявлялись зрительные нарушения восприятия в виде иллюзий и галлюцинаций. Иллюзии в основном возникали на фоне аффективных переживаний: чаще всего «виделись» фигуры или контуры людей, облаченных в «белые или черные платья». Галлюцинации, в подавляющем большинстве, были элементарного характера, которые можно было определить как фотопсии: они проявлялись в виде «вспышек света», «светящихся точек», «мелькания пятен», «блесок». Возникали они чаще на неопределенном расстоянии, в наиболее темных углах помещения. При фиксации взора на наблюдаемых феноменах они исчезали. Иногда отмечались более сложные галлюцинации. Так, у одного из опрошенных нами жителей Еревана наблюдался интересный случай гипнопомпических галлюцинаций, переходящих в истинные. Проснувшись среди ночи, сквозь приоткрытые глаза он «обнаружил», что комната освещена ярко красным светом, исходящим из угла, где находилась электрическая плита. Окончательно проснувшись и полностью открыв глаза, он убедился в «истинности» своих ощущений. Приподнявшись с постели, он обнаружил, что электричества нет и плита «не горит». После этого обманное восприятие прекратилось.
Реже наблюдались нарушения со стороны слухового анализатора как в виде элементарных (стук, шаги, шум), так и в виде вербальных галлюцинаций (чаще всего оклики). В единичных случаях у лиц с истерическими чертами характера возникали тактильные иллюзии и галлюцинации, когда обследуемые отмечали чувство прикосновения к ним, подергивания за полы одежды или «воздействие потока тепла» на какую-либо часть тела.
В этих условиях у многих опрошенных нами жителей нарушался сон, хотя лишь небольшая часть активно указывала на это расстройство. Лишь при упоминании о нарушениях сна или целенаправленном расспросе, обследуемые указывали на их наличие. Чаще всего отмечались вынужденный ранний отход ко сну (при полном отсутствии желания спать) и раннее, чаще всего ночное, пробуждение. Отмечались трудности повторного засыпания, часто же обследуемые бодрствовали до утра. У некоторых из них отмечались так называемые «заказные», «многосерийные» сновидения, когда, прервавшись при очередном ночном пробуждении, они при желании респондента возобновлялись и продолжались по тематике при засыпании.
Вынужденное длительное пребывание в постели, подкрепляемое холодом, бездеятельностью, вызывало в течение дня, особенно в первой половине, общую слабость и вялость, чувство недомогания, истощаемость и утомляемость, тяжесть в голове и головные боли. Наибольшую психомоторную активность обследуемые обнаруживали между 12 и 18 часами. Фактически наблюдалось смещение биологических ритмов на несколько часов.
Таким образом, описанные психические нарушения, наблюдаемые в условиях темноты или минимальной освещенности, являлись проявлением адаптации людей, переживших до этого выраженные социально-политические потрясения и обнаруживающих определенный уровень невротизма. Предыдущие стрессовые ситуации, вызвав выраженные состояния психоэмоционального напряжения, вместе с тем мобилизовали компенсаторные возможности населения, что проявилось в отсутствии выраженных психических форм реагирования на темноту и клинических проявлений психофизической дезадаптации. Более того, у подавляющего большинства обследованных психические изменения выступали фактически как особенности психической деятельности, то есть особенности их адаптации в сложившихся условиях. Значительно реже эти изменения можно было относить к тем или иным пограничным психическим расстройствам, причем у личностей преморбидно стигматизированных или страдающих каким-либо соматическим или психическим (неманифестным) заболеванием.
Выявляемые психические нарушения были достаточно аморфны, не структурированы и транзиторны, что затрудняло их квалификацию как синдрома. Вместе с тем, с некоторой долей условности клинические проявления можно рассматривать в рамках астенического синдрома. Опрощенные нами жители отмечали быструю усталость и истощаемость, вялость, общее недомогание, бессилие, всевозможные гиперестезии, эмоциональную лабильность, пониженное настроение с раздражительностью, а также пароксизмальные вегетативно-сосудистые расстройства в виде приступов озноба и дрожи, потливости, жара и жжения, учащенного сердцебиения и удушья и т. д.
Астенический синдром приобретал некоторые особенности в зависимости от типологической характеристики личности. В одних случаях (при преобладании истерических черт) более выраженными становились все структурные компоненты астенических расстройств - легко менялся доминирующий аффект, преобладали демонстративность, повышенное внимание к своей персоне, легко возникали нарушения восприятия, отмечалась визуализация представлений. В других случаях (у лиц с психастеническими чертами характера) доминировали тревожность, мнительность, неуверенность, напряженность, состояния тревожного ожидания, элементы навязчивости.
Таким образом, в условиях световой депривации выявлялись различные формы адаптации, формирование которых проявляло зависимость от личностных, экзогенных и других факторов. Возникающие реакции носили явно кондиционный характер, то есть проявляли зависимость от определенных условий, в том числе и от «патологически измененной почвы» Наиболее часто выявляемым в этих условиях являлся астенический синдром.
Другой аспект, представляющий интерес в медицинском плане, как было отмечено выше, – динамика народонаселения (показатели смертности).
Уже при первом взгляде на данные официальной статистики11, приводимые с 1985 года, видно, что первый пик смертности приходится на 1988 год - год катастрофического землетрясения. Следующий пик отмечается в 1993 году, в котором смертность возросла с 19581 в 1985 году до 27500. Данные смертности населения республики по отдельным причинам представлены в таблице 3.
Если пик первичной заболеваемости имел место в 1989 -1990 г.г., то пик смертности по отдельным причинам и в целом пришелся на 1993 год. Интересно заметить, что после заметного спада этого показателя в 1994 году, в последующие годы вновь стала выявляться тенденция к повышению. А в случаях некоторых заболеваний (сахарный диабет, гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда) даже больше, чем в 1993 году. Эти тенденции стали более выраженными на третьем этапе.
Третий этап «экстремальности» начался в 1995 году и продолжается по настоящее время. Он выделен нами под названием этапа «анабиотической компенсации». Хотя вначале этап был определен нами как «этап относительной компенсации на пониженном уровне». Изменение политической ситуации в марте 1998 г. заставило нас пересмотреть название этапа в силу наметившихся тенденций. Политическая основа этапа представлена рядом непопулярных явлений - принятие Конституции, выборы в Национальное Собрание, сомнительные президентские выборы, спровоцированная впервые и единственный раз волна гражданского неповиновения; декапитация Национального Собрания в 1999 году и «затяжной» суд над ее вершителями, сомнительные выборы 2003 года. В экономике впервые стали наблюдаться тенденции к стабилизации, в первую очередь, финансов, энергетики, торговли, которые затем вновь пошли на убыль. Положительным моментом этапа явилось окончание войны (перемирие), не принесшее, однако, материализованных дивидендов в решении основной Карабахской проблемы.
В целом же негативные перемены в обществе породили в людях ощущение разобщенности и незащищенности. Несомненно, прав был Э. Фромм (1994), который, анализируя человеческую деструктивность, точно подметил, что «человеческое в человеке проявляется в опасности». Ощущение общности всех и единства нации, которое имело место после землетрясения, в самом начале движения, в условиях пролонгированного травматического и социального стресса трансформировалось в ощущение одиночества, пустоты, беспросветности. Традиции перестали «диктовать» человеку, что он должен, хотя его инстинкты диктуют то, что ему нужно. В результате, как отмечал В. Франкл (1990), человек «теряет ясное представление о том, что же он хочет» и превращается либо в конформиста, либо в диктатора. Постепенное и прогрессирующее ухудшение условий среды (общества), позволили постепенно адаптироваться к ней; произошла компенсация на пониженном уровне - снизилось «качество жизни», упал «энергетический потенциал», жизнь была загнана в тупик. Низкий уровень энергообмена и экстремальные условия среды сократили продолжительность жизни, что проявляется уже сегодня. Средняя продолжительность жизни в 1996 году соответствовала уровню 70-х годов; естественный прирост населения с 18,2 в 1985 году снизился до 6,2 в 1996 г. и до 2,7 в 2000 году.
Все «человеческое» в человеке (любовь, разумность, взаимоподдержка, сострадание, целеустремленность) девальвировалось и разрушилось, и «биофильный полюс» в человеке (любовь к жизни) сместился в сторону «некрофильности», деструктивности, агрессивности. Нарастающие противоречия углубили состояние психологической и социальной фрустрации, что привело к экзистенциальному кризису. Кризис в нашем обществе проявляется в чувстве беспомощности, изолированности, отрешенности, одиночества, бессмысленности своего существования. Такая динамика социума «диктует» каждому из нас выживать и выживать по-своему, поскольку потеряно морально-нравственное единство нации, девальвированы прежние ценности, растоптаны традиции. А нового ничего нет! Порождающееся новое не стало ценностью для большинства, поскольку исходит из чужеродных корней, не учитывающих этнические и культуральные особенности. «Воинствующий либерализм» во всем заставил нацию в целом и отдельных его представителей взять курс на «самоубийство». Одни взяли курс на эмиграцию, другие цепляются за еще не потерянное, третьи «прожигают» время и жизнь, четвертые находят удовлетворение в алкоголе и наркотиках, пятые пытаются протестовать (причем, как политическими, так и криминальными методами), шестые просто кончают счеты с жизнью.
Таблица 3