Geum.ru

В. М. Шукшина 2009 Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Бийский педагогический государственный университет имени В. М. Шукшина» «Русская литература

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15
§ 3.2. Лебединая песнь литературы Киевской Руси: « Слово о полку Игореве » . В русле средневекового общеевропейского литературного процесса находится и « Слово о полку Игореве » (кон. XII в.), лиро-эпическое произведение, связанное с дружинной средой и поэзией. Поводом его создания послужил неудачный поход 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев. Поражению Игоря посвящены воинские повести, дошедшие в Лаврентьевской летописи (1377) и Ипатьевской летописи (кон. 10-х – нач. 20-х гг. XV в.). Однако только автор « Слова » сумел превратить частный эпизод многочисленных войн со Степью в великий поэтический памятник, стоящий в одном ряду с такими шедеврами средневекового эпоса, как французская « Песнь о Роланде » (видимо, кон. XI или нач. XII в.), испанская « Песнь о моем Сиде » (ок. 1140), немецкая « Песнь о Нибелунгах » (ок. 1200), « Витязь в тигровой шкуре » грузинского поэта Шота Руставели (кон. XII – нач. XIII в.).


Поэтическая образность « Слова » тесно связана языческими представлениями, которые были живы в XII в. Автору удалось соединить риторические приемы церковной литературы с традициями дружинной эпической поэзии, образцом которой были в его глазах творения поэта-певца XI в. Бояна. Политические идеалы « Слова » связаны с уходящей в прошлое Киевской Русью. Его создатель – убежденный противник княжеских «крамол» – междоусобиц, губивших Русскую землю. « Слово » проникнуто страстным патриотическим пафосом единения князей для защиты от внешних врагов. В этом отношении ему близко « Слово о князьях » , направленное против раздиравших Русь междоусобиц (возможно, XII в.).


« Слово о полку Игореве » было обнаружено графом А. И. Мусиным-Пушкиным в начале 1790-х гг. и издано им по единственному сохранившемуся списку в 1800 г. (Между прочим, в единственной рукописи, притом крайне неисправной и неполной, дошла до нас и « Песнь о моем Сиде » .) Во время Отечественной войны 1812 г. сборник со « Словом » сгорел в московском пожаре. Художественное совершенство « Слова » , его загадочная судьба и гибель дали повод для сомнений в подлинности памятника. Все попытки оспорить древность « Слова » , объявить его подделкой XVIII в. (французский славист А. Мазон, московский историк А. А. Зимин, американский историк Э. Кинан и др.) являются научно несостоятельными.


§ 4. Литература эпохи борьбы с иноземным игом

(вторая четверть XIII – конец XIV века)


§ 4.1. Трагическая тема древнерусской литературы. Монголо-татарское нашествие нанесло непоправимый урон древнерусской литературе, привело к ее заметному сокращению и упадку, на долгое время прервало книжные связи с другими славянами. Первой трагической битве с завоевателями на реке Калке в 1223 г. посвящены повести, сохранившиеся в Новгородской первой, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. В 1237–40 гг. полчища кочевников под предводительством внука Чингисхана Батыя хлынули на Русь, сея всюду смерть и разрушение. Упорное сопротивление Руси, державшей « щит меж двух враждебных рас монголов и Европы » ( « Скифы » А. А. Блока), подорвало военную мощь монгло-татарской орды, разорившей, но уже не удержавшей в своих руках Венгрию, Польшу и Далмацию.


Иноземное вторжение было воспринято на Руси как знамение конца мира и наказание Божье за тяжкие грехи всего народа. Былое величие, могущество и красоту страны оплакивает лирическое « Слово о погибели Русской земли » . Время Владимира Мономаха изображается как эпоха высшей славы и процветания Руси. Произведение ярко передает чувства современников – идеализацию прошлого и глубокую скорбь о безотрадном настоящем. « Слово » представляет собой риторический фрагмент (зачин) утраченного произведения о монголо-татарском нашествии (по наиболее вероятному мнению, между 1238–46). Отрывок сохранился в двух списках, но не в отдельном виде, а как своеобразный пролог к Первоначальной редакции « Повести о житии Александра Невского » .

Самый видный церковный проповедник того времени – Серапион. В 1274 г., незадолго до смерти ( † 1275), он был поставлен епископом Владимирским из архимандритов Киево-Печерского монастыря. От его творчества сохранилось 5 поучений – яркий памятник трагический эпохи. В трех из них автор рисует живую картину разгрома и бедствий, обрушившихся на Русь, считает их Божьей карой за грехи, проповедует путь спасения во всенародном покаянии и нравственном очищении. В двух других поучениях он обличает веру в колдовство и грубые суеверия. Произведения Серапиона отличаются глубокой задушевностью, искренностью чувств, простотой и вместе с тем искусной риторической техникой. Это не только один из прекрасных образцов древнерусского церковно-учительного красноречия, но и ценный исторический источник, раскрывающий с особой силой и яркостью жизнь и настроения во время « погибели Русской земли » . XIII в. дал выдающийся памятник южнорусского летописания – Галицко-Волынскую летопись, состоящую из двух самостоятельных частей: « Летописца Даниила Галицкого » (до 1260) и летописи Владимиро-Волынского княжества (с 1261 по 1290). Придворный историограф Даниила Галицкого был человеком высокой книжной культуры и литературного мастерства, новатором в области летописания. Он впервые составил не традиционную погодную летопись, а создал цельный и связный исторический рассказ, не скованный записями по годам. Его труд представляет собой яркое жизнеописание князя-воина Даниила Галицкого, боровшегося с монголо-татарами, польскими и венгерскими феодалами, мятежным галицким боярством. Автор использовал традиции дружинной эпической поэзии, народные предания, тонко понимал поэзию степи, о чем свидетельствует пересказанное им прекрасное половецкое сказание о траве евшане ‘ полыни ’ и хане Отр o ке. Монголо-татарское нашествие возродило идеалы мудрого государя, мужественного защитника родной земли и православной веры, ради них готового пожертвовать собой. Типичным примером мученического жития (или мартирия) является «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора». В 1246 г. они оба были казнены по приказу хана Батыя за отказ поклониться языческим идолам. Краткая (Проложная) редакция памятника появилась не позднее 1271 г. в Ростове, где правили Мария Михайловна, дочь убитого князя, и его внуки Борис и Глеб [3] . Впоследствии на ее основе возникли более пространные редакции произведения, автором одной из которых был священник Андрей (не позднее кон. XIII в.). Ярко выраженную политическую подоплеку имеет конфликт в древнейшем памятнике тверской агиографии – «Житии князя Михаила Ярославича Тверского» (кон. 1319 – нач. 1320 или 1322–27). В 1318 г. Михаил Тверской был убит в Золотой Орде с одобрения татар людьми князя Юрия Даниловича Московского, его соперника в борьбе за великое княжение Владимирское. Житие изображало в самом невыгодном свете Юрия Даниловича и содержало антимосковские выпады. В официальной литературе XVI в. оно было подвергнуто сильной промосковской цензуре. При сыне мученика, великом князе Александре Михайловиче, в Твери в 1327 г. вспыхнуло народное восстание против ханского баскака Чол-хана. Откликом на эти события стали появившиеся вскоре после них « Повесть о Шевкале » , включенная в тверские летописные своды, и народная историческая песня « О Щелкане Дудентьевиче » .


« Военно-героическое » направление в агиографии развивает « Повесть о житии Александра Невского » . Ее первоначальная редакция была создана, вероятно, в 1280-е гг. во владимирском монастыре Рождества Богородицы, где первоначально был погребен Александр Невский. Неизвестный автор, прекрасно владевший разными литературными приемами, искусно соединил традиции воинской повести и жития. Светлый лик молодого героя Невской битвы 1240 г. и Ледового побоища 1242 г., победителя шведских и немецких рыцарей, защитника Руси от иноземных захватчиков и православия от римско-католической экспансии, благочестивого христианина стал образцом для последующих княжеских жизнеописаний и воинских повестей. Произведение оказало влияние на « Повесть о Довмонте » (2-я четв. XIV в.). Княжение Довмонта (1266–99), бежавшего на Русь из Литвы из-за междоусобиц и принявшего крещение, стало для Пскова временем расцвета и побед над внешними врагами, литовцами и ливонскими рыцарями. Повесть связана с псковским летописанием, начавшимся в XIII в. (см. § 5.3).Княжеской власти посвящены два интересных произведения конца XIII в. Образ идеального правителя представлен в послании-наставлении монаха Иакова его духовному сыну князю Ростовскому Дмитрию Борисовичу (возможно, 1281). Ответственность князя за дела его администрации, вопрос о суде и правде рассматривается в « Наказании » первого епископа Тверского Симеона ( † 1289) князю Полоцкому Константину.Рассказы об иноземном нашествии и героической борьбе русского народа обрастали со временем легендарными подробностями. Высокими художественными достоинствами отличается « Повесть о Николе Заразском » , лиро-эпический шедевр областной рязанской литературы. Произведение, посвященое местной святыне – иконе Николы Заразского, включает в себя историю ее перенесения из Корсуня в Рязанскую землю в 1225 г. и повествование о разорении Рязани ханом Батыем в 1237 г. с похвалой рязанским князьям. Одно из главных мест в повести о взятии Рязани занимает образ былинного витязя Евпатия Коловрата. На примере его доблестных подвигов и гибели доказывается, что не перевелись богатыри на Руси, прославляется героизм и величие духа русского народа, не сломленного врагом и жестоко мстящему ему за поруганную землю. В окончательном виде памятник сложился, видимо, в 1560 г., при этом следует иметь в виду, что на протяжении столетий его древнее ядро могло подвергаться и, надо думать, было подвергнуто переработке, приобретя фактические неточности и анохронизмы. В смоленской литературе XIII в. слышны лишь глухие отголоски монгло-татарского нашествия, не затронувшего Смоленск. Призывает Бога уничтожить измаильтян, то есть татар, начитанный и образованный книжник Ефрем в житии своего учителя Авраамия Смоленского, ценном памятнике местной агиографии (видимо, 2-я пол. XIII в.). Для понимания духовной жизни того времени важно изображенное Ефремом столкновение Авраамия, книжника-аскета, с непринимающей его средой. Ученость и проповеднический дар Авраамия, читавшего « глубинныя книгы » (возможно, апокрифы), стали причиной зависти и гонений на него со стороны местного духовенства. Казавшееся современникам чудесное избавление Смоленска от войск Батыя, не осаждавших и не грабивших город, а прошедших в стороне от него, было понято как проявление божественного заступничества. Со временем сложилась местная легенда, полностью переосмыслившая исторические факты. В ней спасителем Смоленска представлен юноша Меркурий – былинный богатырь, с помощью небесных сил рагромивший несметные полчища врагов. В « Повести о Меркурии Смоленском » (списки с XVI в.) использован « бродячий » сюжет о святом, несущем в руках свою отрубленную голову (ср. такое же предание о первом епископе Галлии Дионисии, казненном язычниками). К таким позднейшим литературным обработкам устных легенд о батыевщине относится сказание о невидимом граде Китеже, после его разорения монголо-татарами скрытом Богом до второго пришествия Христова. Произведение сохранилось в поздней старообрядческой письменности (2-я пол. XVIII в.). Вера в сокровенный град праведников жила у старообрядцев и других религиозных искателей из народа еще в XX в. (см., например, « У стен града невидимого. (Светлое озеро) » М. М. Пришвина, 1909).

§ 4.2. Литература Великого Новгорода. В сохранившем независимость Новгороде в относительно спокойной обстановке продолжалось архиепископское летописание (его наиболее значимая в литературном отношении часть принадлежит пономарю XIII в. Тимофею, манера изложения которого отличается обилием назидательных отступлений, эмоциональностью, широким использованием церковно-книжных языковых средств), появлялись путевые записки – « Странник » Стефана Новгородца, посетившего Константинополь в 1348 или 1349 г., создавались жизнеописания местных святых. Древние устные предания предшествовали житиям двух наиболее почитаемых новгородских святых, живших в XII в.: Варлаама Хутынского, основателя Спасо-Преображенского монастыря (Первоначальная редакция – XIII в.), и архиепископа Новгородского Ильи-Иоанна (Основная редакция – между 1471–78). В « Житии Иоанна Новгородского » центральное место занимают созданные в разное время сказание о победе новгородцев над объединенными суздальскими войсками 25 ноября 1170 г. и об установлении праздника Знамения Богородицы, отмечаемого 27 ноября (как полагают, 40-е–50-е гг. XIV в.), а также повесть о путешествии архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим (возможно, 1-я пол. XV в.), использующая « бродячий » сюжет о заклятом крестом или крестным знамением черте. Для понимания средневекового религиозного мировоззрения важно послание архиепископа Новгородского Василия Калики епископу Тверскому Федору Доброму о рае (возможно, 1347). Оно было написано в ответ на богословские споры в Твери о том, существует ли рай только как особая духовная субстанция или, кроме него, на востоке земли находится материальный рай, созданный для Адама и Евы. Центральное место среди доказательств Василия Калики занимает рассказ об обретении мореплавателями-новгородцами земного рая, окруженного высокими горами, и земного ада. Типологически этому рассказу близки западноевропейские средневековые сказания, например, об аббате Брендане, основавшем много монастырей в Англии и уплывшем на Райские острова. (В свою очередь легенды о святом Брендане впитали в себя древние кельтские предания о плавании короля Брана в потустороннюю чудесную страну.) . Около середины XIV в. в Новгороде появилось первое значительное еретическое движение на Руси – стригольничество, охватившее затем Псков, где в первой четверти XV в. достигло расцвета. Стригольники отрицали духовенство и монашество, церковные таинства и обряды. Против них направлено «Списание от правила святых апостол и святых отец… на стригольники», среди возможных авторов которого называют епископа Стефана Пермского.


§ 5. Возрождение русской литературы

(конец XIV–XV век)


§ 5.1. « Второе южнославянское влияние » . В XIV в. Византия, а вслед за ней Болгария и Сербия переживали культурный подъм, затронувший разные области духовной жизни: литературу, книжный язык, иконопись, богословие в виде мистического учения монахов-исихастов, то есть молчальников (от греч. ㄃ухчЯб ‘ покой, тишина, молчание ’ ). В это время у южных славян проходит реформа книжного языка, ведутся большие переводческие и редакторские работы в книжных центрах на Афоне, в Константинополе, а вслед за тем в столице Второго Болгарского царства Тырнове при патриархе Евфимии (ок. 1375–93). Целью южнославянской книжной реформы XIV в. было стремление восстановить древние, восходящие к кирилло-мефодиевской традиции нормы общеславянского литературного языка, в XII–XI V вв. все более и более обособлявшегося по национальным изводам, упорядочить графико-орфографическую систему, приблизить ее к греческому правописанию. К концу XIV в. у южных славян был переведен с греческого языка большой корпус церковных памятников. Переводы были вызваны возросшими потребностями общежительных монастырей и монахов-исихастов в аскетической и богословской литературе, правилах иноческой жизни и религиозной полемике. В основном переводились не известные в славянской письменности творения: Исаака Сирина, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Петра Дамаскина, аввы Дорофея, Симеона Нового Богослова, проповедников обновленных исихастских идей Григория Синаита и Григория Паламы и др. Такие старые переводы, как « Лествица » Иоанна Лествичника, были сверены с греческими оригиналами и основательно переработаны. Оживлению переводческой деятельности способствовала церковная реформа – замена Студийского церковного устава Иерусалимским, проведенная сначала в Византии, а затем, к середине XIV в., в Болгарии и Сербии. Церковная реформа потребовала от южных славян перевода новых текстов, чтение которых предусматривалось Иерусалимским уставом во время богослужения. Так появились стишной Пролог, триодный Синаксарь, минейный и триодный Торжественник, Учительное Евангелие патриарха Каллиста и др. Вся эта литература не была известна на Руси (или существовала в старых переводах). Древняя Русь остро нуждалась в книжных сокровищах южных славян.


В XIV в. возобновились прерванные монголо-татарским нашествием связи Руси с Афоном и Константинополем, крупнейшими центрами культурных контактов между греками, болгарами, сербами и русскими. В последние десятилетия XIV в. и в первую половину XV в. Иерусалимский устав получил широкое распространение в Древней Руси. Тогда же южнославянские рукописи были перенесены на Русь, где под их влиянием начались « книжная справа » – редактирование церковных текстов и реформа литературного языка. Основные направления реформы заключались в « очищении » книжного языка от « порчи » (сближения с разговорной речью), его архаизации и грецизации. Обновление книжности было вызвано внутренними потребностями русской жизни. Одновременно со « вторым южнославянским влиянием » и независимо от него проходило возрождение древнерусской литературы. Усердно разыскивались, переписывались и распространялись сочинения, сохранившиеся от эпохи Киевской Руси. Возрождение домонгольской литературы в сочетании со « вторым южнославянским влиянием » обеспечило стремительный взлет русской книжности в XV в. С конца XIV в. в русской литературе происходят изменения риторического порядка. В это время появляется и развивается особая риторически украшенная манера изложения, которую современники называли « плетением словес » . « Плетение словес » возродило риторические приемы, известные в красноречии Киевской Руси ( « Слово о Законе и Благодати » Илариона, « Память и похвала князю русскому Владимиру » Иакова, сочинения Кирилла Туровского), но придало им еще б o льшую торжественность и эмоциональность. В XIV–XV вв. древнерусские риторические традиции обогатились вследствие усилившихся связей с южнославянскими литературами. Русские книжники познакомились с риторически украшенными произведениями сербских агиографов XIII–XIV вв. Доментиана, Феодосия и архиепископа Данилы II, с памятниками болгарской тырновской литературной школы (прежде всего с житиями и похвальными словами патриарха Евфимия Тырновского), с Хроникой Константина Манассии и « Диоптрой » Филиппа Пустынника – южнославянскими переводами византийских стихотворных произведений, выполненными в XIV в. орнаментальной, ритмической прозой. « Плетение словес » достигло наивысшего развития в творчестве Епифания Премудрого. Ярче всего этот стиль проявился в « Житии Стефана Пермского » (1396–98 или 1406–10), просветителя язычников коми-зырян, создателя пермской азбуки и литературного языка, первого епископа Пермского. Менее эмоционален и риторичен Епифаний Премудрый в жизнеописании духовного воспитателя русского народа Сергия Радонежского (закончено в 1418–19). Житие показывает в лице Сергия Радонежского идеал смирения, любви, кротости, нищелюбия и нестяжательности. Распространению южнославянского влияния способствовали переехавшие на Русь некоторые болгарские и сербские книжники. Видными представителями литературной школы патриарха Евфимия Тырновского были митрополит всея Руси Киприан, окончательно обосновавшийся в Москве в 1390 г., и Григорий Цамблак, митрополит Литовской Руси (с 1415). Серб Пахомий Логофет прославился как автор и редактор многих житий, церковных служб, канонов, похвальных слов. Пахомий Логофет переработал « Житие Сергия Радонежского » Епифания Премудрого и создал несколько новых редакций этого памятника (1438–50-е гг.). Позднее он написал « Житие Кирилла Белозерского » (1462), широко используя воспоминания очевидцев. Жития Пахомия Логофета, построенные по четкой схеме и украшенные « плетением словес » , стоят у истоков особого направления в русской агиографии с ее жесткой этикетностью и пышным красноречием. § 5.2. Крушение Византийской империи и возвышение Москвы. Во время турецкого нашествия на Балканы и Византию появляется интересный памятник – « Сказание о Вавилонском царстве » (1390-е гг. – до 1439). Восходящее к устной легенде, оно обосновывает преемственность византийской императорской власти от Вавилонской монархии, вершительницы судеб мира, и вместе с тем доказывает равноправие Византии, Руси и Абхазии-Грузии. Подтекст заключался, вероятно, в призыве совместных действий православных стран в поддержку гибнущей под ударами турок Византии. Угроза турецкого завоевания заставила константинопольские власти искать помощь на католическом Западе и ради спасения империи пойти на важные уступки в области религиозной догматики, согласиться на подчинение папе Римскому и соединение церквей. Флорентийская уния 1439 г., отвергнутая Москвой и всеми православными странами, подорвала влияние Греческой Церкви на Русь. Русские участники посольства на Ферраро-Флорентийский собор (епископ Суздальский Авраамий и книжники в его свите) оставили записки, рассказывающие о путешествии по Западной Европе и ее достопримечательностях. Литературными достоинствами отличаются « Хождение на Флорентийский собор » неизвестного по имени суздальского книжника (1437–40) и, очевидно, его же « Заметка о Риме » . Также представляют интерес « Исхождение » епископа Авраамия Суздальского и « Повесть о Флорентийском соборе » иеромонаха Симеона Суздальца (1447). В 1453 г. после 52-дневной осады под ударами турок пал Константинополь, второй Рим – сердце некогда огромной Византийской империи. На Руси крушение империи и завоевание мусульманами всего православного Востока были сочтены наказанием Божьим за великий грех Флорентийской унии. Падению Константинополя посвящены переводное « Рыдание » византийского писателя Иоанна Евгеника (50-е–60-е гг. XV в.) и оригинальная « Повесть о взятии Царьграда турками » (2-я пол. XV в.) – талантливый литературный памятник и ценный исторический источник, приписываемый Нестору Искандеру. В конце повести помещено пророчеством о будущем освобождении Константинополя « русами » – идея, впоследствии неоднократно обсуждавшаяся в русской литературе. Завоевание турками православных стран проходило на фоне постепенного возвышения Москвы как духовного и политического центра. Исключительно большое значение имел перенос митрополичьей кафедры из Владимира в Москву при митрополите Петре (1308–26) – первом московском святом и небесном покровителе столицы. На основе Краткой редакции « Жития митрополита Петра » (1327–28), самого раннего памятника московской агиографии, митрополит Киприан составил Пространную редакцию (кон. XIV в.), в которую включил пророчество Петра о будущем величии Москвы. Великая победа над татарами на поле Куликовом 8 сентября 1380 г. означала коренной перелом в борьбе с иноземным владычеством, имела исключительное значение для становления русского национального самосознания, явилась объединяющим началом в эпоху раздробленности русских земель. Она убедила современников в том, что гнев Божий миновал, что татар можно побеждать, что не за горами полное освобождение от ненавистного ига. Эхо Куликовской победы не смолкало в литературе более столетия. В цикл о героях и событиях « побоища на Дону » входят краткая (первоначальная) и пространная повести о Куликовской битве в составе летописных сводов под 1380 г. Автор лиро-эпической « Задонщины » (1380-е гг. или, во всяком случае, не позднее 1470-х гг.) обратился в поисках литературных образцов к « Слову о полку Игореве » , но переосмыслил свой источник. Писатель видел в разгроме татар сбывшийся призыв « Слова о полку Игореве » положить конец междоусобным распрям и объединиться в борьбе с кочевниками. Широкое распространение в рукописной традиции получило « Сказание о Мамаевом побоище » (не позднее кон. XV в.) – самый пространный и увлекательный рассказ о Куликовской битве, однако содержащий явные анахронизмы, эпические и легендарные подробности. К Куликовскому циклу примыкает « Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского » (возможно, 1412–19 гг.) – торжественный панегирик в честь победителя татар Дмитрия Донского, близкий по языку и риторическим приемам литературной манере Епифания Премудрого и, вероятно, им написанный.О событиях после Куликовской битвы рассказывают « Повесть о нашествии хана Тохтамыша » , захватившего и разграбившего Москву в 1382 г., и « Повесть о Темир Аксаке » (нач. XV в.). Последнее произведение посвящено вторжению на Русь в 1395 г. полчищ среднеазиатского завоевателя Тимура (Тамерлана) и чудесному спасению страны после перенесения в Москву Владимирской иконы Богоматери, « державной заступницы » Русской земли (простояв у Оки 15 дней, Тимур неожиданно повернул обратно на юг). « Повесть о Темир Аксаке » , доказывающая особое покровительство Богородицы Московской Руси, была включена в монументальный великокняжеский Московский летописный свод 1479 г. Этот памятник, составленный вскоре после присоединения Новгорода к Москве при Иване III (см. § 5.3), лег в основу всего официального общерусского летописания конца XV–XVI в., великокняжеского и царского. Правление великого князя Московского Ивана III (1462–1505), женатого на Софье (Зое) Палеолог – племяннице последнего византийского императора Константина XI , ознаменовалось культурным подъемом Руси, ее возвращением в Европу, объединением русских земель вокруг Москвы и освобождением от татарского ига в 1480 г. В момент наивысшего противостояния между Москвой и Золотой Ордой архиепископ Ростовский Вассиан отправил риторически украшенное « Послание на Угру » (1480) – важный исторический документ и публицистический памятник. Следуя примеру Сергия Радонежского, по преданию благословившего на битву Дмитрия Донского, Вассиан призывал Ивана III на решительную борьбу с татарами, объявляя его власть царской и богоутвержденной.