Geum.ru

Книга третья

Вид материалаКнига

Содержание


Томас Юнг
Захарьин Григорий Антонович
Плетнев Дмитрий Дмитриевич
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

Томас Юнг


Известный английский физик Томас Юнг родился в Милвертоне (графство Сомерсет) 13 июня 1773г. С ранних лет обнаружил необыкновенные способности и феноменальную память. Уже в два года бегло читал, в четыре знал на память сочинения английских поэтов, к 14 годам познакомился с дифференциальным исчислением (по Ньютону), изучил латынь, древнегреческий, древнееврейский, итальянский и французский языки, читал в подлиннике произведения классиков. С 1792 по 1803 изучал медицину в Лондоне, Эдинбурге, Гёттингене, Кембридже, потом увлекся физикой, в частности оптикой и акустикой. В 21 год (1794) стал членом Королевского общества, в 1802–1829 был его секретарем. Получил степень доктора медицины. Унаследовав небольшое состояние, открыл в Лондоне частную практику.

Исследования Юнга в области оптики легли в основу его статьи “Механизм глаза” (The Mechanism of the Eye, 1800), в которой он дал объяснение природе аккомодации, астигматизма и цветового зрения. В 1801 году при поддержке Б. Румфорда Юнг был назначен профессором Королевского института, где за период с 1801 по 1803 прочитал цикл лекций, изданных впоследствии под названием “Лекции по натуральной философии и механическому искусству” (Lectures on Natural Philosophy and the Mechanical Arts, 1807).

Юнг – один из создателей волновой теории света. Он впервые указал на усиление и ослабление звука при наложении звуковых волн и предложил принцип суперпозиции волн. В 1801 объяснил явление интерференции света, дал интерпретацию колец Ньютона. Выполнил первый эксперимент по наблюдению интерференции, получив два когерентных источника света (1802). В 1803 году попытался объяснить дифракцию света. Высказал гипотезу о поперечности световых колебаний, открыл интерференцию УФ-лучей, измерил длины волн света разных цветов. В теории упругости Юнгу принадлежат исследования деформации сдвига. Он же ввел характеристику упругости – модуль растяжения и сжатия (модуль Юнга).

С 1811 и до конца жизни Юнг работал врачом в больнице Св. Георгия в Лондоне. Юнга интересовали проблемы лечения туберкулеза, он занимался изучением функционирования сердца, работал над созданием классификации болезней. С 1814 по 1825 год Юнг написал около 60 глав для приложения к четвертому изданию «Британской энциклопедии». Состоял консультантом при Адмиралтействе (1814), был секретарем Бюро долгот, редактором «Морского альманаха» (1814–1829), советником по весам и мерам при парламенте. Вывел формулу для составления таблиц смертности, необходимых в страховом деле (1826).

Юнг попытался также составить египетский словарь. В 1823 году предложил интерпретацию некоторых египетских иероглифов, выяснил значение ряда знаков Розеттского камня. Умер Юнг в Лондоне 10 мая в 1829 году.


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~


Захарьин Григорий Антонович


«Лечится даром — даром лечиться!»

«Врач в России — самый дешевый работник»


Григорий Антонович Захарьин… Кому не известно его имя? Для Москвы и ее районов он имел такое же значение, какое С.П. Боткин для Петербурга.

Захарьин Григорий Антонович — заслуженный профессор и директор факультетской терапевтической клиники Московского Университета, почетный член академии наук. Захарьин родился в 1829 г., поступил в Московский Университет в 1847 г., где окончил курс докторантом в 1852 г. По окончании курса назначен ассистентом факультетской терапевтической клиники у профессора Овера; в 1854 г. защитил диссертацию на степень доктора медицины: "De puerperii morbis" . В 1858 г. командирован был на 2 года за границу. По возвращении из командировки Захарьин призван был доцентом терапевтической клиники и стал читать общую терапию. В 1862 г. избран сперва ординарным профессором по семиотике и диагностике, а потом ординарным профессором и директором факультетской терапевтической клиники, которой и заведовал до выхода в отставку в 1896 г.

Захарьин был одним из самых выдающихся клиницистов-практиков, выработал своеобразные приемы исследования больных, в которых большая роль была отведена анамнезу, и пользовался огромным успехом, как вдумчивый и тонкий диагност. Он создал школу врачей-практиков, из которых многие заняли впоследствии кафедры внутренних болезней, за границею он пользуется также широкою известностью среди медицинского ученого мира.

В течение своей сорокалетней профессорской деятельности он воспитал родине тысячи врачей, между которыми находится ряд профессоров, приобретших почетное место в медицинской науке. Захарьин создал школу врачей, имеющую особый характер. Ученики его, как и сам он — врачи-практики, на первом плане ставящие опрос больного и чисто клиническое объективное исследование его. Большая часть ученых трудов Захарьина принадлежит первым годам его врачебной деятельности. Наиболее ценным вкладом в медицинскую науку являются, однако, его клинические лекции, полные широкого опыта и глубокого знания организма человека. В течение короткого времени эти лекции вышли уже третьим изданием.

Обладая тяжелым характером и несдержанностью в обращении с помощниками и даже с больными, Захарьин имел на этой почве не мало столкновений; конфликт со слушателями, происшедший незадолго до его смерти, побудил Захарьина выйти в отставку.

В 1894 г. Захарьин пользовал императора Александра III в Ливадии вместе с профессором Лейденом. Часть своего огромного состояния он завещал на общественные и просветительные учреждения.

Большая часть научных трудов Захарьина относится к юным его годам: "Взаимное отношение белковой мочи и родимца беременных" ("Московский Врачебный Журнал", 1853), "Учение о послеродовых болезнях" (там же, 1854), "Приготовляется ли в печени сахар" (там же, 1855), "По поводу некоторых вопросов о крови" ("Медицинский Вестник", 1861), "О возвратной горячке" ("Московская Медицинская Газета", 1865) и др.

Главную заслугу Захарьина составляют его "Клинические лекции", в которых он обнаружил выдающуюся наблюдательность и мастерски изложил свои приемы диагностики и взгляды на лечение. Эти лекции выдержали много изданий и до сих пор считаются образцовыми.

Захарьин был всесторонне образован: его духовные силы – ум, воля и чувство были развиты гармонично. Обладая обширным и глубоким умом, он не удовлетворялся только своею специальностью – одною медициной. Любя вообще науку Г.А.Захарьин интересовался и философией, и литературой, и политическими науками. В частных беседах весьма часто цитировались им великие наши поэты и делались указания на книги, которые заслуживали быть прочитанными.

Захарьин обладал твердым, решительным характером; предварительно и детально все обдумывал, он решал и всегда почти достигал желаемого.

«Никогда нельзя оставлять никакого дела, никаких вопросов нерешенными, обдумав хорошенько за и против – всегда решайте». Так он учил других, так поступал и сам; везде во всяком деле видна была его настойчивость и всегда непреклонная сильная воля.

Прямота и откровенность были отличительными чертами его характера, потому притворство или лесть были ему чужды; многие его за это не любили, но цельные натуры как Захарьин неспособны к раздвоению.

Захарьина часто обвиняли в чем-то, но следует привести слова великого Ж.Амаду:

«Кто в этом мире может уберечься от завистников? Чем выше стоит человек в мнении своих сограждан, чем важнее и почетнее пост, который он занимает, тем быстрее он становится мишенью для злобной зависти: на него изливаются целые потоки грязи, океаны клеветы.»

(Ж. Амаду)

У Захарьина была определенная и строго выработанная система исследования больных. Мы мало дисциплинированы, не умеем излагать дело просто и ясно, не привыкли давать ответы прямые и точные; и вот, когда больной, на определенный и точный вопрос Захарьина давал ответ расплывчатый и пускался в разглагольствования о таких своих недугах, о которых еще не спрашивали и таким образом, своими рассказами не освещали дело а, только затемняли разбор болезни, он иногда и резко останавливал его. Так ужели этот призыв больного к дисциплине, в интересах его же самого можно назвать грубостью? «Все подобные рассказы-– клеветы его завистников, которых у него нет числа», – писал один из его учеников – Смирнов, в опровержение ходивших слухов о грубости Захарьина; «Григория Антоновича я никогда не видел грубым; рассказы о его грубых выходках слыхал только от третьих лиц, очевидцев не встречал». Те же завистливые мотивы были причиной распространения нелепых разговоров и о чрезмерной любви Захарьина к деньгам.

Врачебная и профессиональная деятельность Захарьина всем известна. Диагностический талант его не имел себе соперников, в нем никто не мог сравниться с ним. Обладая глубокими научными сведениями в области медицины Григорий Антонович художественно ставил свои диагнозы, которые поражали своей цельностью и не оставляли ничего недосказанного. Он тщательно исследовал больных, в особенности при первой встречи с ними, занимаясь два-три часа, и не терпел поверхностного, небрежного отношения к больным.

Этим объясняется и плата ему, быть может, она была даже мала, в сравнении с его талантливостью и пользой приносимой им больному!.. При полноте осмотра и исследования больному редко нужно было обращаться к нему второй раз, в особенности в случаях хронических заболеваний: все было объяснено и надолго предсказано вперед. «Я – самый дешевый врач» — шутливо говорил иногда Захарьин.

Григория Антоновича Захарьина часто упрекали в пристрастии к богатым, в старательном лечении только тех, кто хорошо оплачивал его визиты, но многим известны и его бесплатные советы служащим, учительницам и т.п. добросовестное отношение к которым ничем не отличалось от платных пациентов. Еще особенность Захарьина, как врача, всегда сочувствовать больному, переноситься в его состояние, он по целым часам при нем придумывал все облегчающие болезнь условия, да и, уходя, не переставал думать о его страданиях. Забывалась иногда какая-нибудь мелочь и Григорий Антонович уже начинал бояться за возможность оттого дурных последствий. Одной больной с болезнью почек, Захарьин забыл сказать о необходимости после горячих ванн носить фуфайку и ради этого он тотчас же послал к ней ассистента дополнить упущенное при совете. Разговаривая с другой больной, как одеваться ей на предписанные прогулки, он узнает, что она не надевает шубы за неимением ее, и вот, тотчас же придумывает легкий мех, пригодный в данном случае. Ужели такие отношения возможны при бессердечии врача!

Обращать внимание на обстановку и жизнь больного, было отличительной чертой его советов, гигиенические условия он считал важнее рецептов и всяких лекарств: «Как можно меньше лечитесь и принимайте различных лекарств», вот обычный совет его, а о комнате, свете и воздухе давались пространные и точные описания, что для людей некрепких, с наклонностью к заболеваниям имело огромное значение в смысле предупреждения болезней.

Захарьин едва ли не первый оценил нашу деревню, как лучшее средство для излечения разных болезней. Чистый деревенский воздух он ставил выше различных курортов, облегчение болезней от поездки на курорты, он читал выигрышем в лотерее, а поправление полагал почти неверными: «поездка – та же лотерея – из двенадцати раз – один выиграть», – говорил он некоторым при их стремлении к обычным путешествиям. Григорий Антонович советовал жить в деревне долго, до морозов, конечно, при условии удобных, теплых помещений, и сам жил до поздней осени. Сначала это многим казалось странным, а потом из порицателей явились подражатели ему. «Захарьин-то с ума сошел: живет в деревне целую осень. Так говорили обо мне, а теперь уже подражают многие», – замечал, шутя, он в разговоре.

Достоинство Захарьина как терапевта, было давать несложные средства: его рецепты были просты, и редко одновременно он предлагал несколько лекарств. Цель та, чтобы лучше изучить влияние предложенного на организм больного.

А какой это был выдающийся профессор! «Мы лекции профессора Захарьина не только слушали, но и переживали; – говорили ученики. «Мы учились не только, как лечить болезнь, но и как лечить больного». Да, действительно, Григорий Антонович лечил не болезнь только, а и больного. Он хорошо понимал, что каждая болезнь получает свой особенный характер, свой колорит, так сказать, индивидуализируется, сообразно индивидуальной конституции больного субъекта.

Впоследствии его лекции стали издаваться под заглавием: «Клинические лекции». В них чрезвычайно выразилась проницательность Захарьина. Обладая глубокими знаниями организма человека, он умело выяснял болезнь в тех случаях, где другие путались и даже становились в тупик. Эти лекции выдержали три издания, в настоящее время переведены на французский, английский и немецкий языки.

Выдающейся чертой профессора-клинициста было иногда ставить свои таланты выше всяких материальных вознаграждений. Много лет Захарьин отказывался и не получал профессорский гонорар.

Григорий Антонович полвека состоял членом физико-медицинского общества и сделал ряд талантливых рефератов, всегда привлекавших целые толпы посетителей. Он был и председателем этого общества, в которое при вступление внес тогда же 3000 рублей «на возобновление журнала ранее существовавшего при нем».

В заседании физико-медицинского общества, посвященном тогда его памяти, вспоминалось и о том содействии, какое он оказал, при образовании специальной клиники женских болезней.

Какие крупные жертвы делал этот человек на нужды народного образования: ни одна тысяча крестьянских детей обязана ему своей грамотностью, начальной культурой. Не одна родина пользовалась его благотворительностью. Сорок пять тысяч франков послал он на водопровод в Данилов-град.

Зоны Захарьина (и приписанного к ним английского невропатолога Генри Геда – 1861-1940) результат гениального прозрения, но, отнюдь, не многолетней терапевтической практики. Отсюда, столь неожиданные и превратные результаты «расчленения» живого человеческого тела на сегменты, в которых обнаруживается боль.

Гениальность Захарьина собственно ограничивается двумя открытиями, касающимися боли. 1) Всякая боль иррадиирующая. То есть, болит не там, где болит. Болевая зона – экран, отражающий боль от источника, находящегося в самом неожиданном месте от боли. 2) Боль, если к ней как следует «прислушаться», распадается на два вида: а) боль, которая всегда прикована к одному месту и которую всегда можно хорошо передать словами, хотя и образно («как зубная боль в сердце», «кинжальная боль», «стягивает обручем», «пульсирующая боль» и т.д., и т.п.). Эта боль носит название еще со времен Гиппократа, гипералгия. Этим словом подчеркивается не наличие боли, а ее интенсивность, которая превышает порог терпения. Ведь, на самом деле, каждый из нас почти все время испытывает в том или ином месте боль, не случайно же, поговаривают: «если ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер». Б) Боль, которую трудно выразить словами и понять, когда о ней говорят (примерно, как нельзя понять, что испытывает человек, говоря, что у него «чешутся кости»). Эта боль никогда не находит одного места. Она блуждает, при этой боли часто кажется, что болит весь организм, болят все кишки, болят все косточки и т.д., и т.п.

В зависимости от своей вычурности и «расплывчатости», такую боль, со времен, пожалуй русского терапевта и психосоматика Дмитрия Дмитриевича Плетнева (1872-1941) называют парастезией или сенестоалгией. Григорий Антонович считал, что данная боль связана с гиперстезией кожи. И Захарьин, и Гед, в отличие Плетнева, полагали, что воздействуя (приятно!) на болевые зоны, можно воздействовать на больные органы и таким образом, вызывать лечебный эффект. Кстати, радикальное различие между взглядами Захарьина и Геда в том, что болевая зона Григория Антоновича, повторяем, всего лишь «зеркало», отражающее боль того или иного органа. У Генри, болевой сегмент – участок кожи, к которому выходят нервы, начинающиеся от больного органа. То есть, сегмент и орган связаны между собой нервом, как проводом.

В славные времена правления Великобританией последней немки из Ганноверской (Брауншвейг-Люнебургской) династии (не только русские цари были немцы, но и английские короли) Виктории, один из ее подданных, не уступающей ничем титанам Предренессанса (великий путешественник, открывший истоки Нила и многие захоронения фараонов, рецепт их бальзамирования, а также рецепт бальзамирования кошек) сэр Ричард Бартон, изрядно замутил нравы своих соплеменников, тем, что смог довести до их чистого сознания «все пакости» «Тысяча и одной ночи» и, увы, «Камасутры». Кстати, лучших переводов для европейца и ХХ-го века нет, если верить еще одному титану нашего Предренессанса (ибо, ни в одной стране, включая Аргентину, родину титана, его творения не издавались так массово и так полно, как в России) – Хорхе Луису Борхесу. Так вот, в назидания всем остальным горе-«переводчикам» «Камасутры», главное в этом древнем искусстве плотской любви, совсем не позы, а сегменты (зоны). «В любой позе – хоть «столба», хоть – «лягушки», хоть «змеи», для того чтобы получить наслаждение, граничащее с наслаждением умирания (самадхи), нужно знать, где, как и чем раздражать вожделенное тело!» – писал Р.Бартон. «Камасутра» – нить, ведущая к гипернаслаждению сверх – хедонизму. Но эта нить может привести и к такому наслаждению, которое «не выразить словами». Пусть, кто-нибудь, хотя бы один раз испытавший сильный оргазм, укажет его «место», или попытается рассказать, что он пережил. Сутры Камы (плотской любви) – афористичны. Ричарду Бартону, чтобы вложить их в английское слово (to put in the word) пришлось преодолеть в себе пуританина и вступать в такие половые отношения, забыть которые он мог лишь с помощью морфия. (Вспомним, что Генри Гед перерезал себе лучевой нерв и грубо сшил его потом, чтобы «наблюдать» боль; ему также пришлось прибегать к морфию в минуты «слабости»). Ричард Бартон не знал болевых зон Г.А. Захарьина. Но, вряд ли бы он удивился, узнав, что описанные им сегменты наслаждения, на которые «расчленила» человеческое тело вездесущая нить Камы, в основном (скорее, даже полностью) совпадают с болевыми зонами, открытыми русским врачом. Это просвещенное невежество конца ХХ-го века назвала зоны наслаждения Кама-сутры – эрогенными зонами. Согласно будущим сексологам, в начале века венский несостоявшийся титан Предренессанса – Отто Вейнингер, говоря об эрогенных зонах мужчины и женщины (он умер девственником, возможно потому, что презирал женщин как вид), писал: «У мужчины некоторые области тела эрогенны. У женщины – все тело сплошная эрогенная зона». Ричард Бартон же отмечал, что «Эрогенная зона лишь тот участок тела, воздействие на который может вызвать оргазм». Конечно, в умелых руках древних жриц любви, как Востока, так и Запада любой участок тела может превратиться (на время!) в эрогенную зону. На самом же деле эрогенных зон не так уж много, и вопреки мнению самоубийцы-девственника далеко не все женское тело – эрогенная зона.

Совпадение болевых и хедонических зон тела хорошо объясняет тот факт, что садизм и мазохизм, – два крыла одного серафима или дьявола. Как маркиз де Сад не чужд был наслаждения от собственной боли, так и Л. Захер-Мазоха не чужд был наслаждения от причинения боли другому лицу. Поэтому, правильнее вообще говорить о садо-мазохизме.

В настоящее время, в начале нового тысячелетия, словно изголодавшееся без ласк человеческое тело россиянина, охотно подвергается по воле своего хозяина разным видам массажа. При этом, как бы черта не называли, имя ему — мастурбация: просто массаж, аква-массаж, вибрационный массаж, тайский массаж, японский массаж, акупунктурный или точечный массаж, эрогенный массаж, и, наконец, сегментарный массаж. Алчущий прикосновений к своим интимным местам чужых рук и легального обнажения, человек готов платить гораздо больше, чем проституткам. Хотя при всех перечисленных видах массажа (к ним можно добавить еще с десятка два названий – суть не меняется), он, голый человек, которого коснутся чужие руки, в конце концов получит самое грубое удовольствие.

Но здесь какая-то неразгаданная веками тайна. Какая-то скрытая игра души, тела и чужих рук. Самадхи-удовольствия от сегментарного массажа любимой женщины (и мужчины), с которой находишься в половых отношений, никогда не получишь.

Сейчас, в бесчисленных «Центрах», где гвоздем программы релаксации является массаж-мастурбирование, с космической скоростью делаются огромные состояния. Поток клиентов не иссякает вот уже пятнадцать лет. Нечто подобное пережили США в шестидесятые годы. Мало кто знает, что в это время в США были весьма строгие нравы. Так, за оральный секс в штате Коннектикут давали тридцать лет тюрьмы! В Огайо – двадцать лет.В Жоржия – пожизненное заключение с тяжелым трудом. В этом же штате за скотоложство давали все, пять лет. Примерно также наказывали и за cunnilingus. Тогда и появились сегментарные массажисты и массажистки. В «Центрах», которые приравнивались к лечебницам, эти жрецы и жрицы непременно в белых халатах (они считались медицинским персоналом) «колдовали» своими руками над голыми телами американцев всех социальных слоев, и заканчивали сеанс всегда на одном сегменте – гениталиях. На Первом Московском международном кинофестивале огромный успех имел голливудский фильм «Массажистка», как раз об этом.

Не хочется описанное явление российского Предренессанса назвать мошенничеством. Повторяем, здесь дело таинственное и непрогнозируемое по своим последствиям на социальной жизни и ее структурах, которые еще только вырисовываются из небытия. Но, жулики есть и здесь. Плохо, что жулики под мантией ученых. Честнее брать деньги голыми, так сказать, руками. Чем, наводя тень на плетень всякими ультра современными фикциями, типа массаж под контролем электронного зеркала. БОС – биологически обратная связь…со своими гениталиями!

Не «зоны Захарьина-Геда», как пишут в медицинских энциклопедиях. А, «зоны Захарьина-Бартона» — так ближе к истине и сути.


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Плетнев Дмитрий Дмитриевич


«Дмитрий Дмитриевич Плетнев (1873-1944) — советский терапевт, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР (1932). В 1896 году окончил медицинский факультет Московского университета. В 1906 году защитил докторскую диссертацию об аритмиях сердца. С 1932 г. — директор Научно-исследовательского института функциональной диагностики и экспериментальной терапии.

Д.Д. Плетнев — автор свыше ста научных работ, посвященных различным проблемам внутренней медицины, кардиологии, клиники инфекционных болезней, рентгенологии, истории медицины, биохимии и др. Он был представителем функционального направления в медицине, что нашло отражение не только в его специальных исследованиях физиологического и биохимического характера, но главным образом в его подходе к проблемам патологии в целом, в умении видеть не болезнь органа, а организм больного, в постоянном интересе к вопросам нервной регуляции функций.

Клинико-экспериментальные исследования Д.Д.Плетнева по проблемам аритмий сердца, инфаркта миокарда, сифилиса сердечно сосудистой системы, сердечной недостаточности, итоговый труд "Болезни сердца"(1936) позволяют причислить его к выдающимся деятелям медицины в области кардиологии. Он был также в числе первых отечественных клиницистов, пропагандировавших и внедрявших метод рентгенодиагностики. Выступая как поборник экспериментально-физиологического подхода в лечении, Плетнев вместе с тем предостерегал от упрощенной трактовки соответствующих данных, которые "не могут заменить больного как такового".

(Из Большой Медицинской Энциклопедии)


Дмитрий Дмитриевич, как это нередко бывает с гениями, совершенно не известен у себя на Родине. Выше приведенное сообщение о нем в последнем издании БМЭ — подтверждение тому. Вот только несколько штрихов к портрету русского титана и его деятельности на поприще врача-клинициста.

Когда еще Зигмунд Фрейд оттачивал своё психоаналитическое перо (зонд), Дмитрий Дмитриевич ввел в оборот, правда, лишь своих коллег сакраментальное понятие психосоматика. Как известно, после Фрейда, спустя почти четверть века после его смерти и глобального торжества психоанализа, на Западе появились две школы психосоматиков. Одна развивала в новом русле идеи великого психоаналитика. Другая шла тропой русского титана И.П. Павлова, сделав из его «нервизма» бихевиоризм (от английского слова — behave манера поведения). Бихевиористы «сняли» «слабости» нервизма, смешав понятия акция и реакция (то есть, по-сути дела, отвергнув Павловское разделение рефлексов на условные и безусловные и скатившись таким образом к понятию рефлекса Рене Декарта). Плетневское понятие психосоматики ничего общего не имеет с теорией Фрейда. Точно также оно не продолжает философской традиции, начало которой теряется на заре человечества, психофизического параллелизма. Психосоматика Д.Д. Плетнева, подчеркиваем, сугубо клиническое и для клиницистов, а не философских «спекулянтов».

Последовал бы Дмитрий Дмитриевич «советам» французского коллеги Жюльена Офрэ де Ламетри и вознес бы свой психосоматоз на Парнас философов, сразу бы попал в когорту классиков философии. Но он, говоря о психосоматозе имел в виду лишь тот очевидный факт, от которого до сих пор открещиваются почему-то последователи Василия Базарова и его сына Евгения, что есть болезни телесные, и есть болезни душевные, а все остальное от лукавого. Дмитрий Дмитриевич, опираясь на свой опыт врача терапевта, полагал, что: 1) все телесные заболевания непременно имеют психический эквивалент (резонанс), 2) есть заболевания, которые лишь мнимо телесные, ибо при них с органами и системой органов тела все в порядке, а вот функции нарушены.

Скорее всего к этому выводу о психосоматических расстройствах в первом и втором смыслах, Дмитрий Дмитриевич пришел, сталкиваясь с поразительным и для современных кардиологов и патологов фактами так называемой внезапной или скоропостижной смерти. Эта смерть имеет два механизма: 1) острую сердечно-сосудистую недостаточность, вызванную спазмом коронарных сосудов сердца и 2) остановку сердца при полной блокаде автономной нервной системе сердца.

В обоих случаях на патолого-анатимическом вскрытие каких либо заболеваний сердца или других органов, которые явились бы причиной внезапной смерти нет. Как правило, так умирают сильные, здоровые, спортивные мужчины без вредных привычек, в возрасте от 40 до 50 лет. Древние греки поэтому данный возраст назвали tragodia — «козлиная песнь» (литературный жанр трагедии, восходящий к Эсхилу, Софоклу и Еврипиду, от этого слова).

Дмитрий Дмитриевич Плетнев не был бы ярким представителем Предренессанса, если бы не искал и не нашел бы действующей причины внезапной смерти. Вопреки мнению философов, приверженцев психо-физического параллелизма, вопреки мнению Гегеля, считающего «великой мистикой» связь души и тела, а также вопреки мнению Артура Шопенгауэра, полагающего, что здесь все дело в воле (Шопенгауэр, не будучи врачом, вероятно, знал о внезапной смерти, ибо назвал и ее в числе случаев действия абсолютной воли через субъекта, эту мысль потом развили экзистенциалисты, утверждая, что человек сам ответственен не только за обморок, но и кому и внезапную смерть). Депрессия (не воля, а аффект или страсть) — вот причина и внезапной смерти, и психосоматозов первого и второго порядков. Это фундаментальное открытие Д.Д. Плетнева не было замечено современниками. Его идеи о маскированной (соматизированной) депрессии также остались не замеченными. Только через пятьдесят лет эти идеи о депрессии, как механизме психосоматозов (и внезапной смерти, частном случае их) и маскированной депрессии, особенно, вдруг овладели умами всех врачей и философских спекулянтов от медицины. Как клиницистов, так и психаналитиков и бихевиористов. Эти идее и сейчас, в начале 21-го века, находятся в Предренессансе… «Когда человек не в состоянии выразить свою скорбь слезами, «плачут кровью» его органы, и прежде всего — сердце», — пророчествовал еще при жизни Фрейда Плетнев.


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~