Geum.ru

Учебное пособие по философии содержание

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


В пони­мании терминов смысл является производным от общего контекста их употребления
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
периферического сознания. Тогда как фокусное сознание оперирует эксплицитным, рациональным знанием.

Здесь мы подходим к центральному пункту концепции – тези­су о неявном знании. В основу этого положения легло уже упомя­нутое нами различение между двумя типами знания (и соответст­венно между двумя областями сознания): явным, или эксплицитным, локализованным в центральной области сознания, и неявным, им-плицитным, периферическим. В каждом познавательном акте фокус­ное сознание направлено на объект, в то время как средства по­знания, его инструментарий, находятся на периферии сознания. «Фокус и периферия сознания являются взаимоисключающими. Если пианист переключает внимание с исполняемого произведения на движения своих пальцев, он сбивается и прекращает игру. Это происходит всякий раз, когда мы переносим фокус внимания на детали, которые до этого находились на периферии нашего соз­нания» (с. 90). Если изложить это положение в терминах части и целого, то окажется, что фокусное сознание концентрируется на проникновении в целое, в то время как составные части сис­темы осознаются периферическим сознанием.

Применительно к научной познавательной деятельности вве­денное понимание конкретизируется следующим образом. Интеллек­туальным инструментом являются языки научных теорий и обыден­ный язык. Воспитание, традиция, включенность в культуру форми­руют смысловые поля всех понятий языка как обыденного, так и теоретического. Усвоив эти языки, человек начинает пользовать­ся шли автоматически, не анализируя правила соотнесения поня­тий языка и объектов реальности. Между тем, эти правила, оста­ваясь на периферии сознания, образуют систему неявных предпо­сылок сознания. Неявные предпосылки задают основные расчлене­ния картины мира, способы интерпретации данных опыта. «Большинство этих предпосылок мы усваиваем, когда учимся говорить на определенном языке, содержащем названия разного рода объек­тов, которые позволяют классифицировать эти объекты, а также различать прошлое и будущее, мертвое и живое, здоровое и боль­ное и тысячи других вещей» (с. 95). Предпосылки становятся как бы продолжением человеческого тела, человек отождествляет себя с ними и не формулирует их эксплицитно. «Эти предпосылки не провозглашаются и не могут быть провозглашены, – пишет Полани, – поскольку это возможно лишь в рамках той системы, с которой мы отождествляем себя в данный момент. А так как сами эти пред­посылки и образуют эту систему, они в принципе не могут быть сформулированы» (с. 95).

Представление о принципиальной невыразимости периферичес­кого знания ставит Полани перед логической трудностью. В самом деле, как можно сказать нечто о том, что невыразимо в словах? Единственная возможность – изучить функционирование неявной компоненты. Неявная, личностная компонента, согласно Полани, проявляется в самых различных познавательных актах. Прежде всего, само употребление языка, являющегося средством познания, есть личностный акт. Каждый случай употребления какого-либо слова или научного понятия отличается от любого предшествующего, поэтому и знание его будет в какой-то мере изменяться. (Следуя терминологии Полани, можно сказать, что язык подвержен постоянной реинтерпретации.) Следовательно, не существует од­нозначных правил употребления языка и понимания его значения.

Любой термин нагружен неявным, имплицитным значением. В пони­мании терминов смысл является производным от общего контекста их употребления, который варьируется в зависимости как от си­туации, так и от прошлого опыта исследователя. Таким образом, неявное знание является и личностным.

Еще более велик «личностный коэффициент» при понимании терминов, употребленных в переносном смысле. Таким образом, «в поисках контакта с реальностью... мы полагаемся на самих себя» (с. 172).

Уяснение этого обстоятельства подводит автора к выводу об ответственности ученого за приверженность к определенным убеж­дениям. Объективизм представлял познание как некий анонимный процесс и, таким образом, снимал с ученого ответственность за принимаемые решения. Учет роли личностного знания опровергает это положение.

Соответственно, пересматривается значение и других эмоцио­нальных моментов научного исследования. В частности, анализи­руется эвристическая роль научной страстности. По мнению Пола­ни, страстность в науке – это не просто субъективно-психологи­ческий побочный эффект, а логически неотъемлемый элемент нау­ки. Научная страстность имеет две функции: дифференцирующую и эвристическую. Дифференцирующая функция реализуется в воз­можности различения фактов, имеющих или не имеющих научный ин­терес, в выборе «вдохновляющей» исследователя темы исследования. Эвристическая функция заключается в стимуляции научного исследования. Научное открытие предваряется определенным эмо­циональным состоянием, подразумевающим «веру в возможность то­го знания, о ценности которого сигнализируют данные эмоции» (с. 249). Таким образом, именно вера в возможность открытия дает необходимый импульс для работы, а некоторое эмоциональное предвидение позволяет выбрать наиболее плодотворное с точки зрения достижения истины направление. Решение проблемы вызыва­ет у исследователя эмоции, сходные с той, которая послужила ему отправной точкой. «Итак, интеллектуальная страстность увекове­чивает себя своим осуществлением» (с. 249).

Мы видим, что существенным элементом познавательного акта оказывается интеллектуальная убежденность. В связи с этим в концепции появляется категория веры. По мнению Полани, эта ка­тегория была дискредитирована позитивизмом. Феномен веры по­лучил статус субъективного проявления, не позволяющего знанию достичь уровня всеобщности. Сейчас же «мы снова должны приз­нать, что вера является источником знания. Неявное согласие, интеллектуальная страстность, владение языком, наследование культуры, взаимное притяжение братьев по разуму – вот те им­пульсы, которые определяют наше видение природы вещей и на ко­торые мы опираемся, осваивая эти вещи. Никакой интеллект – ни критический, ни оригинальный – не может действовать вне этой системы взаимного общественного доверия» (с. 277). Наука суще­ствует лишь до тех пор, пока существует страстное стремление к ее совершенству и вера в возможность постижения истины. Необхо­димым условием научного познания является следующее убеждение ученого: «Я верю, что я призван искать истину и утверждать найденное мною, несмотря на весь связанный с этим риск» (с. 298).

Таким образом, исследование структуры познавательного про­цесса завершается формулировкой этического кодекса ученого, основной максимы научной идеологии. Эта максима гласит: «Иди на риск, принимая на себя ответственность, верь в то, что ис­тина существует».

Изложенная здесь в общих чертах концепция «неявного зна­ния», безусловно, содержит ряд интересных, хотя зачастую и спор­ных идей. Так, не вызывает сомнения одна из центральных идей: идея актив­ного присутствия личности ученого в процессе познания. То же самое относится и к идее существова­ния глубинного, нерефлектируемого знания, неявных предпосылок научного исследования, неспецифицируемого умения. Формы суще­ствования и функционирование в познании подобных феноменов до­статочно детально анализируются в философской ли­тературе. Весьма привлекателен этический смысл, вкладываемый Полани в теорию личностного знания, а пафос его призывов вполне ак­туален и сегодня, в ситуации «дегуманизации» и «конвейеризации» научного исследования.