Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Вид материала

Книга

Содержание Репродуктивно-сексуальная система

Подобный материал:

• Происхождение человека, 109.18kb.
• Окружной методический центр восточного окружного управления образования лаборатория, 1613.77kb.
• Глобализация: понятие, этапы, противоречия, оценки, 325.76kb.
• Некоторые особенности сознания, 227.68kb.
• В. Н. учитель высшей категории, отличник просвещения РФ. 19 февраля 2010 года Задачи, 251.23kb.
• Методическое пособие к курсу "теория эволюции" Научный центр эволюции земли и человека, 4157.76kb.
• Методическое пособие к курсу "теория эволюции" Научный центр эволюции земли и человека, 4157.69kb.
• Эволюция человека, 22.68kb.
• Программы, залаженные в молекуле, 11344.58kb.
• Программы, залаженные в молекуле, 11345kb.

Социотип

Репродуктивно-сексуальная система

Строго системно-логически социотип есть продукт редупликации, т.е. биофизико-биохимическая идентичность родителя-моноцита и дочери-моноцита, их стереотипичность, самозащитная одинаковость, а потому и неинтересность в качестве пищевого объекта. Разделение в пространстве и времени при непрерывности хронотопных изменений приводят неизбежно к некоторым изменениям и в биофизико-биохимических структурах родственников. Возникает идентификационная иллюзия инотипичности при реальной квазистереотипичности, т.е. попытка использования родственника в качестве пищевого объекта. Однако фактическое равенство сил приводит только к феномену конъюгации, псевдополовому обмену генетическим материалом. Начинает формироваться родовидовая дифференциация. Таким образом, эволюционно социотипичность начинается вовсе не с взаимопомощи, а с ненападения и с квазинападения, приведшего к первому факту социальности – обмену. Феномен добровольного обмена закрепился только потому, что оказался эволюционно выгодным, ибо резко ускорил процесс видоизменяемости в сторону разнообразия. А разнообразие уже есть дифференциация, которая и позволила возникнуть такой странной форме социотипичности как ассоциоцит, породившего доселе неведомый бионтам феномен трофического самопожертвования в виде естественной смерти. И опять главная причина – трофика. Ведь ассоциоциты сформировали квазиединство исключительно для более успешной добычи пищи совместными усилиями, а размножались сначала (как сине-зеленые водоросли, например) совершенно самостоятельно, распадаясь на автономные моноциты. Но постепенно корпоративизация привела к некоторому тоже синхронному, но уже совместному редупликационному акту. Эта совместность, коллективность, связанность и стала причиной феномена самопожертвования родителей в пользу детей чисто трофического типа, ибо на этом этапе эволюции оказалась нерешенной еще пока проблема запасания. А это могло означать только одно: неполноценность новорожденных к самостоятельной жизни, т.е. добыванию пищи в корпоративной форме. Полициты смогли решить эту проблему, но далеко не сразу (о чем говорит феномен монокарпии). Понятно, что это архисложный многофакторный процесс, а мы здесь выделяем лишь базовые социотипические факторы: феномен беспомощности новорожденных и обусловленный этим феномен кормильцев-родителей даже путем самопожертвования. Полная бессмысленность монокарпии лососевых в этом отношении совершенно очевидна, но это только лишний раз доказывает стохастику эволюции, а не ее телеологичность в смысле целеположенности. Эволюция была, есть и будет стохастикой адаптации.

Итак, беспомощность новорожденных породила феномен воспитания до уровня самостоятельного добывания пищи, называемого взрослостью. Но проблема запасания у полицитов привела к разведению во времени взрослости трофической и половозрелости. Более того, и половозрелость не гарантировала еще автоматически ее реализацию даже при внеутробном развитии плода, а тем более при внутриутробном. Возникает феномен половой конкуренции, внутривидовой, по аналогии с трофической. Утомительный, высокозатратный энергетически и неопределенно долгий и чисто стохастичный по времени процесс породил феномены гермафродитизма (самооплодотворяющегося типа) и партеногенеза (вплоть до ящериц и птиц, а искусственно и у некоторых млекопитающих), де факто показывая преимущества редупликации для видового самосохранения. Снять проблему поиска полового партнера можно только двумя путями:

1. Постоянное совместное проживание;
   
2. Периодическое скопление в определенных местах.
   

Но и там, и там претенденту необходимо еще доказать свою взрослость и половозрелость как самке, так и конкуренту. В этом доказательстве и состоит сама суть любой брачной церемонии (что у рыбки-колюшки, что у современного олигарха). Суть взрослости состоит в демонстрации результатов запасания, которое чаще всего выражается в силе физической (добывание и подношение пищи, как реальное, так и имитационное, победное изгнание конкурента и т.п.). Суть половозрелости состоит в демонстрации самцовости путем визуальных телесных трансформаций (от временных пятен на теле до половых органов), акустико-аудитивных, обонятельных и тактильных поведенческих знаков невербальной коммуникации.

Эволюция репродуктивной способности самцов качественно отлична от таковой у самок стереотипной одноактностью оргазма, обусловленной исключительно скоростью работы семенных желез, наполняющих сверхчувствительный психофизиологически резервуар-хранилище спермы. Отсюда и монокарпия, дикарпия, поликарпия вплоть до непрерывно-последовательного акта покрытия сразу нескольких самок. Но искусственное омоложение семенных желез не дало должного результата, ибо экспериментаторы приняли фактор фертильности за базовый, тогда как на самом деле он производный от исходного триединства:

→трофика→рост→редупликация→,

которое у полицитов гигантски усложнилось мириадами свернутых взаимосвязей, когда недостаток или избыток только одного фактора может вызвать лавинообразную цепную реакцию во всем организме вплоть до летального исхода, включая поразительные психосоматические, а значит и психофизиологические трансформации.

Родо-видовой брачный сезон жестко предопределен геономико-геоклиматическим фактором, включая весь репродуктивный цикл от оплодотворения до воспитания первичной взрослости, т.е. самостоятельного добывания пищи. Строго системно-логически психофизиология семенных желез самцов в принципе мало зависит от этого фактора. При достаточности трофики и, соответственно, выработке спермы сексуальное желание может возникнуть у него и вне брачного сезона. Но это будет уже именно сексуальное, а не репродуктивное желание просто освободить переполненный семенной резервуар как и при любой другой экскретивной функции. Точно такое же желание испытывает и половозрелый самец, которому по каким-то причинам не досталось самки. Неизбежно возникает проблема сублимации неудовлетворенной потребности, которая обычно выражается в поисково-ориентировочной агрессивности, снижающей уровень родовидового идентификационного контроля, что может привести (и приводит) как к межвидовому спариванию (этот момент образования видов изучен весьма слабо), так и к гомосексуальному имитированию репродуктивного акта, т.е. искусственной петтинговой поллюции, на основе которой затем у манипулятивных животных может сформироваться и онанизм. Таким образом, неизбежный при репродуктивном акте спаривания тактильный петтинг с развитием психики привел к его психофизиологической самодостаточности у самцов со сдвигом к гомосексуализму, а затем и к онанизму. Неясным остается пока феномен сексуального фетишизма: возник ли он до онанизма, либо после, хотя обонятельная составляющая идентификации (валериана у котов, например) говорит в пользу того, что сексуальный фетишизм возник до собственно онанизма. Но тогда и виртуальный секс возник (включая и чисто человеческий секс по телефону, чтение соответствующих текстов и полный визионизм: рисунок, фото, видео и т.д.) до онанизма, который лишь резко усилил самочувственную составляющую вплоть до оргазма.

Проблема оргазма в силу множества моральных ригоризмов и методологических трудностей не получила должного развития, хотя она строго системно-логически является центральной в психофизиологии репродукции. Проблему ханжества оставляем без рассмотрения в силу невозможности ее рационального решения. А методологические трудности здесь две: первая – это оргазм как маркер удовлетворения имевшейся потребности, и вторая – это невозможность существующими методами реального сопоставления оргазма как у пары “мужчина-женщина”, так и у пары “человек-животное”, “животное вида А – животное вида В” и т.п. При этом философская строго системно-логическая составляющая проблемы оргазма уже хорошо известна: заставить две особи найти друг друга, чтобы совокупиться для сохранения рода в общебиологическом смысле. Ведь биогенезом предусмотрен мог быть в силу стохастики самого процесса преобразования неживого в живое только тот механизм, который уже имел место в неживой природе: механизм автоматического разделения некоторого объема на две части в силу геономической специфики. Феномен трофической по сути конъюгации у моноцитов в силу адаптивной самоценности эволюционировал затем в гермафродитизм у полицитов (как самоопродотворяющийся так и обоюдооплодотворяющийся) при сохранении и принципа редупликации в виде партеногенеза. У теплокровных возобладала тенденция чистой гетеросексуальной репродукции, однако вторичность пола как биологического института особи четко просматривается даже у человека как в эмбриогенезе, так и в онтогенезе. Заложенный изначально биогенезом индивидуализм (эгоизм в моральном видении) можно было побороть только резким усилением качества самой потребности в коитусе. Именно и только это и называется оргазмом, т.е. чисто физиологическим феноменом неодолимой тяги к выполнению некоторых действий, которые под воздействием психики обрели гигантски сложные и причудливо-разнообразные формы поведения в виде цепочек вполне целенаправленно-целеположенных, хотя и далеко не всегда осознаваемых действий. Эмбриогенез пола изучен слабо именно в аспекте последовательности формирования сложнейших биофизико-биохимических цепочек. Эволюционно этот механизм явно еще не отшлифован до совершенства, поэтому сбои в формировании и дают все разнообразие смешанных фемино-маскулинных типов на разных уровнях как анатомии, так и физиологии, результирующих психотипически в поведении. Это прекрасно видно даже у кур вплоть до смены пола (правда, известно пока что о переходе курицы в петуха, но и обратный переход строго системно-логических запретов в таком случае иметь не может). Но если эти данные о курах подтвердятся строго научно, то неизбежно встанет вопрос об актуализации у теплокровных механизма регенерации, но не постнатального (отрастание утерянного хвоста, лапы и т.п.), а эмбрионального уровня (т.е. биохимического возврата к этапу полоразделения), что весьма проблематично. Скорее всего речь идет о специфике гермафродитизма у яйцекладущих. Тогда автоматически возникает проблема фертильности гермафродитов у плацентарных, а точнее конкуренция разных половых желез, но не на уровне физиотипа (обе анатомически уже имеются), а на уровне психотипа с мощным давлением социотипа.

Строго системно-логически роль самца с самцовым типом оргазма заключается в непрерывном оплодотворении всего и вся, что и нашло свое отражение в легенде о Приапе, а непрерывная эрекция получила название приапизма. Однако этот чисто биофизический идеал носит исключительно сексуальный характер, ибо требует непрерывной сверхскоростной биохимической работы семенных желез по производству качественной спермы, чтобы выполнять и репродуктивную функцию. А это просто невозможно по крайней мере у теплокровных. Идеал трутней у них недостигнут пока что даже тщательной селекцией самцов-производителей, ибо важна не только частота покрытий самок, но и качество самой спермы. А здесь мы упираемся в проблему понимания сути качества спермы, которое неизбежно обусловлено исходным механизмом жизнетворения:

→трофика→рост→редупликация→

И селекционеры прекрасно знают на практике капризную строгость соблюдения этой технологии.

Философский аспект селекции состоит не только в ее делении на естественно-эволюционную, искусственно-эволюционную и генно-инженерную, но и на растительную, животную и евгеническую. Искусственно-эволюционная селекция не вызывает ни малейших опасений, ибо ее принципы не противоречат принципам естественной эволюции, сочетания подобного с подобным в биофизико-биохимическом отношении (близковидовые сочетания). Поэтому все скрещивания в рамках “растение-растение”, “животное-животное”, “человек-человек” имеют природный барьер монстризации. Иное дело – генная инженерия, ибо это уже вторжение не в систему биофизико-биохимического симбиоза эколокусного типа у полицитов, а в систему планирования биофизико-биохимических цепочек реакций, трансгенерационные последствия которых совершенно темны даже для эколокуса, а не только биоценоза и тем более биосферы. Но даже при идеально карантинном способе сельхозпроизводства продуктов питания такого типа (что весьма маловероятно при условиях коммерциализации всего и вся) необходимы тщательные трансгенерационные исследования сугубо трофических последствий для человека при разных формах приготовления пищи. И эта проблема напрямую связана с проблемой евгеники, идеала человека, его киборгизации, о чем речь еще впереди.

Внимательный читатель заметил, что мы говорим о репродукции до сих пор как-то однобоко, со стороны самца, тогда как он всего лишь придаток-новообразование в биологической репродукции с совершенно темной кроме генно-репродуктивной перестройки функцией. Эволюционный авангардизм самцов задекларирован и многими принят на веру, но абсолютно бездоказателен пока что именно эволюционно, т.е. строго вверх по эволюционной лестнице. И это одна из важнейших проблем теоретической биологии. Философский инструментарий системно-логического моделирования и оперирования принципами позволяет лишь предположить, но не утверждать, ибо отсутствует статистика половых ролей по видам. Так у икромечущих рыб (сельдевые, например) имеет место синхронная беременность обоих полов, почти равная по объему и срокам, а значит и по трофическим затратам. Значит это пример истинного полового равноправия. Трутни у пчел – пример чистого нахлебничества, такие себе альфонсы, выполняющие исключительно репродуктивные функции и в силу этого уже не могущие внести ничего нового в эволюционный механизм извне, что и служит одним из основных факторов эволюционной стагнации, стабильности, консервативности и выживаемости. Но и сельдевые и пчелы – сугубо корпоративные бионты. А икромечущая колюшка, например, индивидуалистка, точнее индивидуалист-самец, сооружающий некое подобие жилища и заманивающий в него самку для икрометания, выбрасывающий на икру свои молоки и охраняющий свой питомник до выведения молодняка. Но наибольшую путаницу вносят яйцекладущие, у которых могут быть как сверхзаботливые папа и мама, так и абсолютно безответственные папа и мама (пингвины и кукушки). Есть и последователи колюшки, но в целом самцы много более свободны индивидуально, а значит и формально теоретически много больше времени могут потратить на познание окружающей среды, на всевозможные пробы-эксперименты взаимодействия именно в непривычных условиях. Еще более разительны отличия половых ролей самцов у млекопитающих, но не за счет их усложнения, а за счет усложнения половых ролей самок по собственнотельному вынашиванию и выкармливанию.

Таким образом, в целом локомоторное пространство свободных самцов много больше, а значит и перцептивно-реактивный опыт богаче. Но у ряда бионтов наблюдается жилищная привязанность самцов. Институт жилища в теоретической биологии изучен из рук вон плохо, поэтому и делать выводы более точные, чем декларация самого факта жилищной привязанности самцов у ряда видов, пока преждевременно. Другая привязанность – гаремная часто путается со стадно-стайным образом жизни, корпоративностью, тогда как это качественно иной тип сексуальности, ибо строго системно-логически, отвергая сезонность репродуктивности, коренным образом меняется вся структура взаимоотношений. У самца появляется и проявляется чувство – обязанность постоянной, а не сезонной собственности, которую надо непрерывно охранять от посягательств других самцов. Институт гаремности много более мощно привязывает самца к социуму, делает его не сезонным, а постоянным лидером, требует непрерывного поддержания и совершенствования своих перцептивно-реактивных возможностей: силы, ловкости, чуткости и т.п. И подвигает на все это только одна потребность всесезонного оргазма. Возникает качественно иной тип жизнедеятельности социума – патриархат, где самец впервые становится лидером – собственником, монархом, где царит полигамия и значит возникает иерархия жен, борющихся за благосклонность своего владельца. Гарем – весьма громоздкая социальная структура, требующая неусыпного внимания лидера, а значит и единообозримого перцептивно-реактивного пространства. Качественные изменения претерпевает естественная половозрастная иерархия, ибо происходит периодическое (выборочное, строго половое) изгнание половозрелых самцов из социума. А это фактически есть зародыш института инициации, т.е. общественного признания равноправности молодого самца взрослому лидеру. Для изгнания нужна сила, поэтому старый, обессиленный лидер проигрывает в борьбе молодому и сам отправляется в изгнание. Так возникает естественный и потому уже общественно признанный перехват-передача власти от отца к сыну, т.е. наследственное право. А при настырности побежденного строптивца вполне возможен и смертельный исход от потери крови.

Институт гарема неизбежно ведет лидера к самосовершенствованию своей перцептивно-реактивной деятельности, что и было отмечено исследователями как авангардизм самцов в сравнении с самками, продолжающими монотонно-консервативную репродуктивно-воспитательную функцию, принципиально единую для всех самок-млекопитающих в силу собственнотельного принципа трофики. Лидера мало волнуют проблемы собственно трофики, ибо она наличествует в эколокусе пребывания и добывается самками обычно самостоятельно. Не волнует его и проблема трофической взрослости подрастающего поколения. Но он весьма зорко следит за моментом половозрелости их: за самками для покрытия, за самцами для изгнания. Но институт изгнанников – это непрерывная угроза, много более важная, чем хищники, т.к. хищников боится все стадо-гарем и соответственно тут же оповещается всем, а вот изгнанников самки не только не боятся, но и при случае сбегают с ними из гарема, хотя и по разным причинам. Бегство из гарема предполагает два следствия:

1. самка уходит с одним самцом и обособляется как бы в моногамную группу;
   
2. самка уходит с нападавшей группой и становится общей для всех ее членов, т.е. манифестирует феномен полиандрии, требующий установления иерархии мужей и/или подчинения благосклонной воле самки.
   

Итак, самцовость есть продукт стохастического полового диморфизма, имеющего эволюционно одну-единственную всеобщую функцию оплодотворения самок, т.е. своеобразного ключа в замке самки, открывающего собственно процедуру редупликации моноцитов для их преобразования в систему полицитов через эмбриогенез (эндогенез). Все остальные функции и роли являются частными следствиями видоситуативного плана. Отсюда строго системно-логически следует, что говорить о самце как производителе можно исключительно в ветеринарско-зоотехническом плане, но не общебиологическом, а тем более философском. Ведь, продолжая аналогию с ключом и замком, последний можно открыть и совсем не похожей на ключ отмычкой. Уже сменившая икрометание яйцекладка основную роль в репродукции перенесла на самку, а плацентарность млекопитающих еще более повязала мать и потомство, формируя высшую форму социотипа.

В отличие от самцовости самочность эволюционно непрерывна именно собственнотельным типом строго по схеме:

→трофика→рост→редупликация→

В условиях суши, наземного образа жизни икрометание оказалось эволюционно тупиковым. Сухость суши и габаритизация потребовали реинкарнации принципа инцистирования для создания эмбрионального комфорта как для растений, так и для животных в виде скорлупы на соответственно целлюлозной и меловой основе. Яйцо однако сохранило принцип икрометания, т.е. внетельного эмбриогенеза. Эта двоякость породила и два типа трофозависимости, которые почему-то приписаны только птицам: выводковые трофически независимы от родителей, а птенцовые требуют дополнительных усилий от одного или обоих родителей по воспитанию до трофической взрослости. Эволюционная вершина репродукции – плацентарное живорождение на самом деле вершиной считать проблематично, ибо фактически повторяет исходную модель:

→трофика→рост→редупликация→

у моноцитов, которые тоже в принципе живородящие. Но есть и гигантская разница по спирали эволюции: собственнотельная дополнительная трофика у млекопитающих. Из изложенного достаточно четко просматривается, что эволюция репродукции есть результат непрерывной борьбы принципа выводковой независимости с принципом птенцовой зависимости в виде весьма пологого тренда усиления социотипа в бионте, но для наглядности это лучше представить так:


Р
ис. 23

Понятно, что инфотип – это “Человек-Человечество”, но о нем речь подробнее будет идти при анализе социоцита. А мы пока что в исходной точке формирования социотипа: репродуктивно-сексуальной системе.

Психотехнология репродукции при половом диморфизме едина:

1. контакт-коитус;
   
2. феномен оплодотворения;
   
3. эмбриогенез-беременность;
   
4. экскреция плода;
   
5. экзогенез плода до трофической автономии.
   

Видовой стандарт коитуса – подставление самки по доброй воле, т.е. ее готовность к такому контакту, иначе теряется смысл репродуктивности. Именно поэтому то, что у людей называется изнасилованием в дикой природе неизвестно (хотя как факты психопатологии вполне возможны в весьма редких случаях). Методологические трудности в интерпретации таких фактов состоят и в том, что факт коитуса с полноценным самцовым оргазмом еще не ведет автоматически к оплодотворению, если у самки биохимия гениталий к этому не готова, а значит противится. Эволюция и здесь перебрала множество вариантов: от биохимического уничтожения пришельцев до временной нейтрализации для запасания спермы впрок (иногда на всю оставшуюся жизнь). Но запасание явно указывает на собственно видовую редкость коитусов в силу разных причин. Отсюда и феномен чередования полового и бесполого размножения у некоторых видов в том числе. Однако общеэволюционный тренд указывает на явный рост числа самцов и даже его превышение числа самок, дабы последние могли выбирать репродуктивно наиболее ценные экземпляры. Но здесь еще слишком много тайн, ибо даже на человеческом уровне проблема репродуктивного запасания остается темной. А на эту проблему накладывается и явно с ней как-то переплетена проблема общего неприятия биохимии самца биохимией самки, ибо только так можно объяснить разовый вброс миллионов сперматозоидов, из которых лишь у единиц есть шанс пробиться к яйцеклетке. Но даже начавшийся уже акт оплодотворения вовсе не ведет автоматически к беременности и родам. На любом этапе он может прекратиться или замедлиться. И проследить всю стохастику биофизико-биохимических процессов под огромным влиянием психоневрологических воздействий практически невозможно. Паллиатив искусственного оплодотворения, вполне приемлемый экономически в растениеводстве и зоотехнии, далеко не так ясен как кажется в гинекологии, поскольку биохимия (самое консервативное начало во всем живом) умеет жутко мстить тем, кто пытается перескочить ее собственные законы сочетаемости. И чаще всего она это делает через поколения, т.е. трансгенерационно. Живая природа не терпит насилия над основой основ.

Эмбриогенез-беременность есть этап строго системно-логического запасания материалов для физиотипа, который четко виден у яйцекладущих. Структуризация лавинообразного типа у них происходит в постнатальный период в условиях строго определенного теплового режима. И казалось бы не суть важно, кто или что этот режим обеспечивает (черепахи делегируют эту функцию Солнцу, а гомосексуальная пара пингвинов добросовестно высиживает чужое потерянно-краденное яйцо …), но эволюция через птенцовых показывает, что важно. И опять парадокс эволюционной слепоты: кукушка подбрасывает свои яйца птицам, гораздо меньшим по габарита и тот вылупляется в числе первых, выталкивает родных детей приемных родителей из гнезда, а приемные родители вынуждены кормить наглеца до трофической взрослости. Значит не срабатывает у родителей птенцовых элементарный видоидентификационный механизм. Почему? Видимо, потому, что при яйце-кладке разрывается биохимическое единство, которое как-то сохраняется при плацентарной репродукции. Но и эта связь весьма и весьма тонкая, о чем свидетельствуют далеко не редкие отказы самок от своего потомства. А это явно указывает на ассоциотипизм особи, ибо она психофизиологически вернулась на эволюционный этап икрометания, когда экскреция плода означала, что вся репродуктивная миссия ее выполнена. А так как это имеет место и у людей, то предстоят тщательные исследования на предмет того, есть ли это проявления биологического ассоциотипизма или чрезмерного социотипизма в каждом отдельном случае. В любом случае здесь индивидуальное самосохранение берет верх над видовым репродуктивно и социальным по сути самосохранением, хотя все запутано в сложнейший клубок этнокультурных ригоризмов (уродства, инвалидность, половая принадлежность и т.п. новорожденного).

Экзогенез плода, таким образом, есть этап структуризации. С яйцом это понятно, но как быть с человеческим, например, новорожденным? У него, казалось бы, физиотипически все есть, кроме зубов. Но он зато совершенно беспомощен в психотипическом отношении, т.е. абсолютно не ориентируется в окружающем пространстве ни перцептивно, ни реактивно, кроме исходнотактильного восприятия тела матери и соответствующего хватательного ручного рефлекса. Естественно, возникает вопрос: а за что, собственно, хвататься-держаться при голости материнского тела? Это проблема палеоантропологии, антропогенеза, но многие молодые, неопытные мамаши прекрасно знают, как тяжело вызволить из рук такого ребеночка случайно попавшую прядь волос. Это же имеет место и у приматов. Но антропогенез сопровождался у женщин обезволосиванием торса явно быстрее, чем у мужчин, что породило трудности транспортировки новорожденного при переходах. Произошла биофизико-биохимическая революция в усилении роста волос на голове, чего нет у приматов. Длинные волосы стали базовым внешним отличительным признаком матери-кормилицы. Но все этнологические интерпретации волос вообще и женских волос в частности имеют весьма далекое отношение к тем волосам, палеоантропологическим, антропогенезным. Дело в том, что те волосы-вожжи должны были быть много более чувствительны, чтобы новорожденный мог легко управлять матерью даже слабым движением, т.е. быть нерво – , а значит и кровеобеспеченными. Сейчас это рассматривается медициной как патология, но тогда это было повсеместным способом репродуктивного самосохранения. Ехидный читатель может заметить, что длинные волосы растут и мужчин. Но это всего лишь результат того, что и мужчин и женщин рожает женщина, а половой диморфизм весьма зыбок, о чем уже говорилось выше. Ведь и абсолютно ненужные сосцы имеются у всех мужчин, что не считается дефектом, хотя функционально они много более женственны, чем волосы (но не шерсть!). Вообще в методологии антропогенеза нет последовательности в учете женского начала как доминанты в формировании физиотипа и мужского в формировании психотипа, а результирующей их борьбы в формировании эколокусного социотипа, т.е. прежде всего детей. Однобокость современной главной, так называемой трудовой (а по сути исключительно каменно-орудийной в силу их лучшей сохраняемости во времени) теории антропогенеза, давно стала очевидной, но ученых завораживает сама материальность доказательств. При этом часто упускается из вида, что в основу полагаются функции этих орудий, которые моделируются, исходя из современных представлений, ибо ни одного племени, сохранившего эти навыки, наука не зафиксировала, т.е. эти функции – чистая интерпретация (типа: я так думаю …). Строго системно-логический анализ антропогенеза еще только предстоит сделать. И тщательный анализ репродуктивно-сексуальной системы неизбежно займет в ней центральное место, ибо это и есть собственно фокус генеза, любого.

Вершиной эволюции репродуктино-сексуальной системы стала смена позы коитуса с животной на сугубо человеческую. Ее биомеханическая неестественность вполне очевидна даже при полноразвитой бипедии. Кама-сутровские изыски к репродукции не имеют ни малейшего отношения, ибо носят чисто сексуальный характер. Ханжество авторов большинства описаний так называемых первобытных племен не позволило науке накопить достаточно безвозвратно утерянного материала по статистике коитусных поз. Но и в настоящее время весьма часто свои чисто физиологические потребности мужчины удовлетворяют как раз в животной позе как с женщинами, так и с мужчинами. Из этого вытекает, что коитус лицом к лицу вначале был обусловлен феноменом идентификации чисто сексуальной, т.е. любовной игры. Значит и сексуальность распадается на два вида: физиологическая и психофизиологическая. Физиологическая сексуальность по сути своей имеет целью исключительно снятие напряженности, поэтому средство-субъект-партнер не играет особой роли, т.е. фактически полисексуальна (включая зоофилию), но обычно бисексуальна в урбанистической среде. Психофизиологическая сексуальность – это уже импринтинговая зацикленность на определенном объекте. Это чувство и называется любовью, которое с одной стороны генерализировало все виды хорошего отношения к кому-либо, чему-либо (мне нравится), с другой причудливыми путями детализировало объект обожания на его отдельные элементы по субъективной схеме перцептивно-мнемического разложения по дереву признаков, породив феномен сувениров и репрезентантов коммуникативной системы. Итак, любовь породила коитус лицом к лицу. Нобилизация института любви, т.е. секса ради секса неизбежно вступала в противоречие с институтом брака, т.е. репродукции. А так как вершиной и там, и там был коитус, то возникла гигантская социальная проблема внебрачных детей и во избежание их – проблема контрацептивов, т.е. антипода репродукции. Все идеологические попытки объединить институт любви и брака потерпели сокрушительное поражение, хотя до сих пор сохраняются идеологи такого объединения, ибо репродукционный цикл даже одного ребенка до стандартов данного социума неизбежно связан с социально-экономическими проблемами его жизнеобеспечения и воспитания в виде института семьи как репродуктивной ячейки (общества) полного цикла, т.е. демографического + экономического + экологического. А феномен любви настолько темен, эфемерен, зыбок, что явление даже одной мелкой детали мгновенно рушит всю энергетически гигантскую психоструктуру, называемую страстью. Не поддается прогнозу и длительность самого состояния влюбленности. А таинственная смена энергетического знака любви на ненависть давно стала притчей во языцех.

Но все это архисложное переплетение не может скрыть изначальную каузальность. Исходя из вышеописанных принципов полового диморфизма: самцовости и самочности, секс-любовь есть эволюционный продукт самцов, а репродукция-брак – самок. Таким образом, самцовый институт гарема и самочный институт брака естественным путем слились в институт семьи как ячейку общества с изначальной продуктопроизводительной функцией, базисом домохозяйства. Произошла канонизация института семьи, ставшего основой основ натурального хозяйства, которое при всех своих достижениях материально-технического плана в принципе ничем не отличалось от животной, ибо преследовало тот же самый цикл: воспроизведение рода (знаменитое: построить дом, посадить дерево, вырастить сына). Но уже урбанизация заложила основы распада родо-клановой семьи до чисто моногамной, а затем и появились призраки семьи свободной, развитие которой стопорится нерешенностью проблемы полной пансионизации детей, начиная с ясельного возраста. Персонализм как реализация права человека на полную свободу самовыражения привел (в условиях глубочайшей специализации в производстве товаров и услуг с их одновременной индустриализацией) к нежеланию тратить лучшие годы жизни на рутинное исполнение семейных обязанностей, взаимоподчинение и взаимоуслужение при исчезновении очарования любовного секса. Для подавляющего большинства такая моральная тягость становится невыносимой, но вполне оправданной по двум социально-экономическим причинам:

1. вырастить детей;
   
2. оставить им наследство.
   

Но выращивание детей, как и любое другое производство, уже обрело все признаки индустриальной технологии. А вот чисто социальный институт наследования, гипертрофировавшийся с установлением права частной собственности в раковую опухоль цивилизации, требует коренного пересмотра, переосмысления в новых реалиях существования Человека-Человечества.

Итак, социотип существует начиная с сине-зеленых водорослей, т.е. почти с начала эволюции живого на Земле. И изначально его причиной была исключительно трофическая взаимопомощь для выживания с зачатками системной хронотопной специализации. Квазитрофическая конъюгация породила стохастический обмен совместимой генетической информацией, заложив основы полового диморфизма. Корпоративизация через ассоциоциты совместила оба феномена в единое тело, но в результате стохастики такой адаптации породила феномен монокарпии в виде естественной смерти-самопожертвования как склада трофического материала для птенцового потомства. Возникли два проблемных феномена: институт родителей-кормильцев и институт недоразвитого потомства. Оба института развивались весьма витиевато параллельно-перекрещивающимися путями, включая паразитизм в виде передачи функций кормления другому живому существу и как минимум метаморфическую раздвоенность габаритизации потомства на трофозрелость и половозрелость (наиболее ярко это видно в царстве насекомых). А это неизбежно обусловило потенциальную возможность рассогласования в исходном механизме жизнедеятельности:

→трофика→рост→редупликация→,

а значит и в модели бионта: физиотип-психотип-социотип. О некоторых таких отклонениях от нормы (как средневзвешенной величины) мы уже говорили: гигантизм/нанизм физиотипический, психотипический, социотипический в их сочетаниях, породивший в том числе и такой феномен как неотения и другие типы ускорения и замедления, расшатывающие адаптивно нормативный вид вплоть до формирования из новоявленного монстра нового вида. И для науки здесь огромный фронт работ.

Половой диморфизм некоторым образом развел бионтов на самок и самцов через феномен гермафродитизма и заставил быть постоянно или периодически вместе для экстракопуляции (икрометание) или интракопуляции (яйцеродящие, яйцеживородящие, живородящие). Стохастическая новоявленность института самца резко замедлила видовую репродуктивноть, но увеличила степень разнообразия, а главное резко ускорила развитие социотипичности бионта, которое невозможно без соответствующего ускорения развития психотипичности. Начался эволюционный рост корпоративно-статусной иерархии, а значит и эксплицирующей ее коммуникативной системы.