Geum.ru

Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   37

Психотип

Сразу оставляем в стороне абсолютно пустые словопрения о панпсихизме, гилозоизме и т.п., ибо перцептивно-реактивное отражение реально возможно только у структур с внутренними движущими силами саморазвития, неизбежно генерализованными в базовую потребность таких структур: самосохранение путем →трофики→роста→редупликация→. Только создатель гносеологической теории каузальности и базирующегося на ней системно-логического метода анализа гениальный Аристотель теоретически четко заявил о психотипе как неизбежно-неделимой, неотъемлемой части физиотипа любого бионта: растения, животного, человека. Психотип есть сущностный движитель физиотипа в виде Системы базовых потребностей любого бионта, включая человека.

Эволюция психотипа неотрывна от эволюции физиотипа, поэтому у нас уже было сказано много и об элементах психической деятельности как моноцита, так и полицита. Однако мы не собираемся даже кратко останавливаться на эволюции психотипа от протобионта до человека, ибо это все психофизиологические детали усложнения единого принципа рефлексии: стимул→реакция, который из безусловного, автоматического рефлекса трансформировался постепенно в условный, отсроченный рефлекс на базе особого мнемического механизма. А вот здесь-то ситуация точно такая же как это было с концепцией наследственности до открытия ее материальных носителей в виде ДНК-РНК. На сегодняшний момент мы понятия не имеем о вещественно-энергетической структуре и механизме памяти, при том что написано о ней много больше, чем обо всех остальных психологических феноменах вместе взятых. И это справедливо, ибо мы интуитивно чувствуем: уберем из психологии память и останутся только самые элементарные в физико-химическом отношении безусловные рефлексы, мало чем отличающиеся от феноменов отражения в минеральном мире. Память – база всей гипергигантской пирамиды из условно-безусловных рефлексов, “черный ящик” с торчащими в противоположные стороны генотипом и фенотипом, персональная киноголографостудия любых виртуально-концептуальных проектов по воле и желанию только ее хозяина-владельца, клетка – элемент одновременно двух миров: перцептуального персонально и концептуального социально, объединенных исключительно коммуникативной связью, фундамент психотипа и социотипа. Однако гносеологически, с позиций системно-логического метода анализа память точнее интерпретировать как опыт жизнедеятельности, т.е. персональную практику перцепции, принятия решения и реагирования на сигналы, поступающие из внешнего мира, из собственного организма и из собственного мозга. Таким образом вся психология четко структурируется на мнемологию, перцептологию, ругулологию и реактологию, а развертка перцептивно-реактивной системы дает такую модель психотипа:

Р
ис. 13

Модель психотипа человека

Психотип обеспечивает физиотип ориентацией в окружающей среде и тем самым реализует его оптимальное в данных условиях положение, т.е. поведение. Значит общей наукой о психотипе является этология, которая неизбежно включает в себя экологию, психологию и психотехнологию. Хронотопно человек находится в некотором эколокусе. Но человек есть полицит, значит в идеале здоровья его эндосоматика биогерметична и эколокус включает интрасоматику, экзосоматику и экстрасоматику. Следовательно и сигналы поступают в мозг из эндосоматики, интрасоматики, экзосоматики и экстрасоматики. Три первых соматики есть специфически свернутый физиотип-психотип-социотип, а экстрасоматика – это уже сигналы от других элементов внешней среды, неконтактных с его телом. И вот здесь-то сразу начинаются гносеологические трудности грубой визуальности, ибо бионт-тело неотделимо от среды, т.е. он с ней в непрерывном и неразрывном контакте, какие бы защиты от нее он не выдумывал (от цисты до космического корабля). Бытие в окружающей среде есть неизбежная данность любого тела от кванта энергии до звездной системы любого уровня. Следовательно, говоря о неконтактных с телом сигналах, мы имеем в виду лишь некоторую дистанцию одного тела макромира от другого тела макромира, отделенных друг от друга одной или несколькими промежуточными средами, т.е. сигналом является только тот физический агент, который, вступая в контакт с телом бионта, вызывает в нем некоторые изменения. Поэтому пронизывающие нас частицы нейтрино сигналами не являются. Значит прежде всего, казалось бы нам надо разобраться строго системно-логически с сутью сигналов как основой основ перцепции и перцептологии. Но эволюционно наоборот: мышца породила мысль.


Реакция

Геономическая триада Солнце-Земля-Луна непрерывно последовательно-параллельно изменяется как относительно друг друга в многомиллиарднолетней связке, так и относительно других космических объектов. И все эти изменения прямо или косвенно, но неизбежно отражаются как-то на биосфере Земли. Два базовых фактора наиболее очевидны: гравитационный интеграл и электромагнитная радиация Солнца. Уже на уровне моноцитов путем набора массы часть бионтов значительно нивелировала влияние квантово-механических процессов микромира. Но оставшаяся часть и до сих пор чутко реагирует на многие гелиоритмы и гелиоказусы вспышками мутаций, гиперрепродуктивности, замираний. Полициты как автономные эколокусы, состоящие из иммобильных и мобильных клеток разной степени реактивности на эти факторы, и реагируют в целом по разному. Но двум базовым факторам подчиняются все бионты, обитающие в аэро – , гидро – , литосферах и на их стыках. Гравитация как сила притяжения Земли проявляется в падении на ее твердую поверхность любого тела находящегося неподвижно или недостаточно подвижно относительно собственной плотности в атмо – или гидросфере, тоже неподвижной или недостаточно подвижной относительно плотности данного тела. Именно поэтому и сформировалось трехслойное по плотности космическое тело Земля: атмосфера-гидросфера-литосфера с их точечными взаимопроникновениями в виде аэрозолей, коллоидов и песков. Все бионты фактически представляют собой автономные коллоидные структуры.

Таким образом, исходной точкой любого тела, включая любого бионта, является лежание на земле, когда оно испытывает наименьшее воздействие сил гравитации. У человека наблюдается три типа лежания: на спине на боку и на животе. Самая беззащитная форма лежания – на животе, ибо достаточно одной только фиксации крестца чтобы сделать человека беспомощным. Лежание на спине много более безопасно при морфологической переднеплоскости перцептивно-реактивной системы. Лежание на боку наиболее эффективно для вставания, но для точной ориентации требует предварительного поднятия головы. Именно раскинутая форма лежания на животе и на спине формально имитирует глубокий сон и мертвость, а лежание на боку затаённую чуткость, тревожность, болезненность, а форма эмбриона – и страх, ибо лежание плашмя и раскинуто автоматически предполагает максимальную степень релаксации скелетно-мышечной, а следом за ней и гидромышечной систем, особенно лежание на спине. Но проблема пролежней явно указывает на физиологическую несовместимость долгой неподвижности тела млекопитающего (не в состоянии анабиоза) с его конституционной жизнедеятельностью, т.е. на ритмику подвижности-неподвижности. Итак, полная мышечная релаксация тянет за собой и релаксацию сенсорную, т.е. засыпание. Но, если перцептивно-реактивная система выступает как единое целое, то и релаксация сенсорных систем должна неизбежно тянуть за собой релаксацию мышечной, что мы и наблюдаем у новорожденных, устающих от сенсорных, а не мышечных факторов. Но в целом эта проблема остается запутанной теоретически, а значит и диагностически.

От горизонтального лежания гравитационно отличается наклонное возлежание спиноопорное и локтеопорное, которые требуют уже определенного мышечного напряжения.

Сидение спиноопорное и тем более безспинопорное значительно увеличивают нагрузку на костно-мышечную систему и гидростатику крови. Вертикальность спины от копчика до макушки – единственное отличие сидения от стояния, что и позволяет безногим колясочникам выполнять многие виды работ наравне с другими людьми. Известно, что тип сидения обусловлен этнокультурными особенностями. В целом же следует отметить сидение с вытянутыми ногами, сидение с подогнутыми крест на крест ногами, сидение на пятках, сидение на корточках и сидение с подтянутыми к груди коленями. Последний тип требует наибольшей костно-мышечной нагрузки и потому редко используется. Отсюда ясно, что сидение есть действие, базирующееся на опорности седалища. Сидение на земле в отличие от сидения на стуле изучено психофизиологически и психотехнологически крайне слабо. Ясно, что сидение является психофизиологически промежуточным наиболее эффективным элементом вставания-ложения, т.е. колено-бедренное складывание-раскладывание тела. Такого типа перехода от стояния к лежанию и от лежания к стоянию нет ни у одного животного, т.е. их готовность к бегу на четырех ногах много выше, к тому же при горизонтальности позвоночника они при резком вставании не испытывают перепада кровяного давления и возможного паморочения сознания от него. А это чисто человеческий феномен проявления действия гравитации.

Для нас еще более важно то, что и психотехнология сидения эволюционно изучена крайне неудовлетворительно, хотя уже имеется достаточно много эргономических исследований по психотехнологии современных трудовых операций. Но уже можно четко отделить сидение-созерцание от сидения-манипулирования, сидение-говорение от сидения-внимания говорящему, сидение одиночное, парное, коллективное, настороженное, обыденное, торжественное, трапезное, совещательное и т.д., т.е. все или почти все те же классификации, что и при лежании и стоянии. Особо важен факт оценки и перехода одного из присутствующих в иное статическое гравитационно положение: ложение, сажение, вставание-сажение, полное вставание в плане скорости совершения действия, его ожиданности, допустимости и т.д.

Стояние в виде ортогональной бипедии в вольной позе и в окаменении (игра в замри, почетный караул, натурщик и т.д.) изучено лучше именно в связи с военно-караульной службой. Оказалось что стояние для человека гравитационно много труднее, чем ходьба, усталость наступает много быстрее, а патологических следствий много больше. И когда мы говорим, что “в ногах правды нет”, то фактически предлагаем садиться и признаем, что правду можно выяснить либо долгой беседой-расследованием, либо движением (ходьбой, бегом и т.д.) к источнику информации, признаваемой как правда. Таким образом, стояние биофизически не есть оптимум жизнедеятельности, как и сидение, (а лежание и локомоция). Следовательно по каждому виду животного должны быть некоторые средние показатели лежания, стояния, ходьбы и бега. Несомненно важны и факты стояния-сна у ряда животных именно в биофизическом отношении (костно-сухожильные замки). Но устойчивость стояния обусловлена площадью опоры. У людей дефицит устойчивости на двух ногах повсеместно ведет к поиску третей точки опоры: прислониться к чему-либо, вцепиться во что-либо, опереться на что-либо, чтобы нивелировать колебания центра тяжести. На заре антропогенеза такой точкой опоры стала палка, независимо от того, признаем ли мы феномен ортогональной бипедии порождением неотении (о неотении у млекопитающих мало что известно) или нет. Я думаю более об артефактности бипедии с помощью палки именно потому, что все факты мауглизации четко указывают на исключительно четырехконечностные локомоции. Следовательно, это не анатомо-физиологическая данность, а феномен воспитания. И это несомненно была не палка-ветка, палка-трость, а палка-шест, палка-посох, превратившаяся затем в копье. А возможности палки-шеста огромны, о чем речь еще впереди, ибо это первый предмет локомоции и манипулирования, который был приватизирован протоантропами как часть самого себя.

Наконец, стояние при ортогональной бипедиии породило спорадический феномен вростания подобно растению, с которым человека связывает перпендикулярность гидростатики относительно сил гравитации. Этот феномен, как и для растений, возникает при движении среды (воздуха, воды, почвы) относительно статичного бионта, когда силы гравитации уменьшаются, нивелируются и, наконец, уступают силам давления движущейся среды. Защитная якорность – продукт геономической эволюции. Спрятаться от землетрясения невозможно, от наводнения сложно, от урагана проще. Комфортнее всех чувствуют себя бионты океанических глубин с относительной миллиарднолетней стабильностью среды и жители приполярных территорий, где эти явления как бы связаны термодинамически холодом. Для жителей всех остальных (и наиболее густонаселенных) регионов Земли единственным паллиативом является биоэволюционная предусмотрительность, чтобы успеть убежать или спрятаться. Но для такой предусмотрительности надо либо уметь чувствовать психофизически самому, либо уметь наблюдать за теми, кто умеет это чувствовать. Таким образом, метеопрогноз возник и существовал в биосфере задолго до появления человека. И выживают те, кто этим прогнозам следует, начиная с инцистирования древнейших моноцитов в ответ на колебания солености воды, т.е. еще на уровне биофизически-биохимического автоматизма. Отсюда и выбор постоянного места обитания и биоценозная метеосообщность перед лицом возможной угрозы, и психофизиологический шок от спорадичных солнечных затмений.

Для человека защитная якорность только в ХХ в. стала очевидной как комплексная антистихийная проблема сейсмоустойчивости, цунамиустойчивости и торнадоустойчивости одновременно. Проблема врастания сухопутного явно смещается в сторону подводной устойчивости, а это неизбежно ведет к дискриминации Человечества в виде элитарности. Впрочем, эта же проблема встает и при потенциальном распаде геономического целого как космической катастрофы, и при термоядерной войне, и при химическом или микробиологическом экоконфликте террористического типа.

Итак, костно-мышечная гидростатика человека предполагает максимальную гравимагнитную устойчивость тела лежа плашмя, среднюю – сидя и минимальную – стоя. На эту чисто биофизическую данность в разных этнокультурах в процессе антропогенеза накладывается семейно-родственная, корпоративно-статусная и коммуникативная оценки нормативности-ненормативности, которые превращают статику психофизиологическую еще и в статику психотехнологическую, что превращает позу в коммуникативное действие. Но теплокровная сущность человека не позволяет его телу сколько-нибудь долго находится в неподвижности при живом треморе мышц, ибо это вызывает феномен пролежней неизвестный хладнокровным, т.е. тело человека непрерывно (пока бъется сердце) находится в состоянии микровибрации. Феномен транспортирования человека выявил рассогласование между псевдостатикой (тело формально статично, но реально движется по земле, воде, воздуху) и отолитовым механизмом реагирования на гравитацию при движении (от инфузории до человека суть этого механизма мало изменилась) в виде синдрома укачивания. Этот синдром легче всего переносится лежа, хуже – сидя, еще хуже – стоя, что явно указывает на то, что вестибулярный аппарат – это навигационный биоприбор именно для локомоции собственного тела. При сенсорной патологии один отрыв головы от горизонтальной точки опоры может вызвать болепоморочную реакцию вестибулярного аппарата, фактически выступающего здесь в роли посредника между сенсорной и реактивно-мышечной системами. Вестибулярный аппарат человека – главный сенсорный орган гравитации, способный эффективно работать на неподвижной поверхности, ибо не умеет делать поправку еще и на степень подвижности опорной поверхности. Для производства поправки человеку необходимо подключить всю перцептивно-реактивную систему. А это как раз имеет место при локомоции.

Человек может выполнять свои перемещения в пространстве из положения лежа – ползком, из положения сидя (на корточках) – гуськом либо на коленях, либо на четырех, из положения стоя – шагом (на полусогнутых, в полный рост), бегом, лазанием, прыжками по земле, вплавь по воде и полетом в воздухе. Биофизика и биомеханика, биохимия и термодинамика локомоций человека изучается давно и достаточно интенсивно, но фундаментальных обобщающих работ по локомоции человека до сих пор нет.

Опорность – основа основ локомоций – включает 1) твердость/зыбкость и гладкость-шероховатость опорной поверхности среды и 2)площадь опоры взаимодействующих со средой частей тела/конечностей бионта, включая хватательную крючочно-присосную способность соотносительно с его массой тела. Локомоция может совершаться внутри среды (воздух, вода, почва), в межсредовье (вода-воздух, вода-почва, почва-воздух). И все эти ниши заняты разными фито- и зообионтами (даже бегающими по воде). Здесь гравитация спорит с плотностью среды обитания (воздух, вода, почва), а бионты спорят неизбежно с обеими в целях самосохранения персонального и видового. Лишение любого элемента опорности ведет неизбежно к падению.

Падение – это системно-логически переход биофизического тела в чисто физическое, гравитационно неизбежное обретение лежачей обычно неподвижности. Травмоопасность падений заставила ученых обратить внимание на феномен удивительной скоординированности действий кошки во время падения, т.е. превращения физического падения в биофизический прыжок. Понятно, что перенос ее опыта на биофизику человека невозможен полностью, но в главных чертах безусловно необходим. А так как ортогональная бипедия – это чисто условно-рефлекторный артефакт сугубо человеческого типа, т.е. стереотип социального обучающего окружения, то и вся система физической культуры должна быть направлена на формирование локомоторной ловкости, силы, выносливости во всех средах с дня рождения. А это прежде всего свобода конечностей, свобода локомоции, т.е. оптимальность вставаний из положения лежа, перемещений, стояний, сидений и падений, ложений. Значит учить правильно падать – это падать активно, а не пассивно и для этого необходим соответствующий навык, динамический стереотип. А так как конечным пунктом падения является земля соответствующей плотности, то падение следует рассматривать строго системно-логически как элемент парения в воздухе (полет) или в воде (плавание-утопление) при отключении мышечной системы.

Манипулирование есть элемент локомоции, ибо передние конечности даже у человека остаются важными факторами перемещения своего тела в пространстве. Однако функция манипулирования прямо противоположная: перемещение чужого тела, предмета в пространстве относительно своего тела, в первую очередь рта, как главного эффектора зообионта. Эволюция рта – это процесс интерьеризации и конвейеризации фагоцитоза от временного мешочкообразного до сквозной пищепроводной системы, но сам рот при этом остается главным экстерьерным элементом, системообразующим для головной части тела. Долгое время рот был единственным манипулятором, преобразователем объектов внешнего мира. При анализе моноцитов мы уже говорили о его функциях, которые по природе своей были как трофическими, так и защитными. Генеральная тенденция эволюции показывает, что при главенстве рта морда строго системно-логически должна быть островытянутой, а при главенстве обслуживающих его манипуляторов уплощенной, а у головоногих и вообще спрятанной. Кстати, именно поэтому головоногих правильнее было бы называть головорукими. Главное свойство манипулирования – обездвиживание (полное или частичное во множестве вариантов и способов), которое может быть дистантным и контактным. Дистантное обездвиживание не получило своего распространения в силу биофизической и/или биохимической сложности (прицеливание-попадание, выработка яда и т.д.). В природе доминирует контактное, т.е. хватательное обездвиживание, хотя его эффективность и далека от абсолютной (особенно у живоглотов).

Шестиконечность млекопитающих (головорот-морда, две передние, две задние конечности и анус-хвост) по разному в зависимости от образа жизни обусловила их манипулятивные возможности. У человека нет хвоста, поэтому и поразительные манипулятивные возможности его оставляем без рассмотрения, но манипулятивные возможности зада у человека даже возросли в связи с мифологизацией седалищности и сидения, как в сексуально-репродуктивном, так и в корпоративно-статусном отношениях, что неизбежно нашло свое отражение и в коммуникативной системе. Прямоплоскостной параллепипедный формат взрослого тела закрепил именно по гонадному признаку понятия “перед-зад”, ибо половозрастная и корпоративно-статусная идентификация наиболее эффективна по переду. Произошла даже концептуализация двух выпуклостей: женские молочные железы и мужские половые органы в качестве псевдоконечностей в их увязке с формой зада, т.е. фактически в качестве манипуляторов. Ноги человека традиционно рассматриваются как тривиальные толкатели, однако факты патологической безрукости выявили, что тренировка позволяет в значительной мере восполнить отсутствие функциональных рук манипулятивностью ног вплоть до письма, шитья. Это конечно же не уравнивает манипулятивные возможности рук и ног, но указывает, что психотехнологические схемы в перцептивно-реактивной системе могут реализовываться разными эффекторами. Но обрести эти потенциальные схемы действий эволюционно, в процессе антропогенеза человек мог только с помощью рук.

Манипулятивные возможности передних конечностей всех двуногих изучены слабо, как и сама проблема двуногости. Четыре локомоторных опороманипулятора есть четкая реализация принципа необходимости и достаточности для перемещения тела в условиях земной гравитации хордопозвоночными. Соответственно устроена и управляющая ими нейрогуморальная система. Правда, эволюционно скорее всего именно она и задавала тон, т.к. сводила до возможного минимума сложность принятия решения по локомоторным действиям. Пансоматические манипуляции змеи в этом отношении были самыми экономными трофически, но абсолютно тупиковыми в преобразовательном плане, ибо по форме представляют собой одно автономизировавшееся щупальце, тогда как для преобразования необходимо как минимум два, а удивительный механизм кольцеобвивания с относительно свободной головой есть лишь тупиковый паллиатив преобразования, удобный исключительно для трофики.

Но при всей тупиковости пансоматического манипулирования змеи выжили, значит и появление ног у сухопутных позвоночных каузально не зависит от трофической целесообразности, тем более что это змеи их потеряли в ходе сухопутной эволюции, а не четырехногие амфибии преобрели. Следовательно, ноги остались как трансформы плавников, каузальность которых достаточно четко доказана ихтиологами для эффективной локомоции в водной среде обитания. А вот почему они тоже не избавились от них, как змеи, остается вопросом, ибо гравитационно-энергетически змеи в большем выигрыше, а редукция вполне развитых ног у китов показывает полную вероятность такого процесса биофизически. Глухие имплицитные аналогии с членистоногими просто некорректны, ибо они вышли на сушу уже с ногами, которым были уже многие миллионы лет внутриводного развития, а маленькая масса сухопутных членистоногих не требовала от них при их потенциальной силе особых форм борьбы с гравитацией. Масса амфибий была много больше, а значит и проблем с гравитацией во столько же раз больше. Главной была проблема истирания брюшной поверхности от ползающего касания с сушей, а значит и проблема ее реставрации, т.е. биохимический механизм роговой чешуйчатости пришлось восстановить в полную силу в новых условиях. Только поэтому змеям понадобился механизм линьки, как и членистоногим, ибо кожа-панцирь сдерживала рост, хотя и предохраняла от травм при ползании. К тому же вьюноподобное движение по суше энергетически эффективно для кругло-длинных, но весьма затратно энергетически и малоэффективно в скорости для плоско-коротких, не говоря уже о кругло-коротких телах. А так как подавляющая часть рептилий была плоско-длинная, то и ноги для них были жизненно необходимы. Пятипалые конечности амфибий таким образом через мучительный отбор рептилий дожили до человека. Амфибии же изобрели скачкообразное движение, заглохшее уже на кенгуру, т.е. эволюционной заре настоящих млекопитающих. Именно этот тип движения фактически дифференцировал конечности на задние (опорно-толкательные) и передние (опорно-манипулятивные). Постепенно стала расти перцептивная способность именно передних конечностей с одновременным ростом их манипуляционных способностей. Именно это позволило птерозаврам превратить их в крылья, манипуляция которыми требует гигантской слаженности и силы, выносливости и реактивности, возможной только для теплокровных. И для произошедших от птиц млекопитающих передние конечности сохранили свое манипулятивное значение.

Чем же манипулятивные действия передних конечностей отличаются от таковых у главного эффектора всех животных – рта? Только уровнем перцептивного контроля. Для человека главным перцептором-контролером является зрение, визуальный канал связи. Связка “глаз-рука” и превратила человека в Человека, животного-потребителя в животного-преобразователя. Антропогенез и есть по сути непрерывный процесс совершенствования манипулирования разными предметами внешнего мира от палки-посоха до вершин ювелирного искусства (как Левша блоху подковал и другие достижения микроминиатюризации), без чего не было бы и нанотехнологий. Центрирование связки “глаз-рука” относительно рта указывает на естественность процесса совершенствования этой системы от того времени, когда передние конечности лишь помогали рту справиться с пищей. Но постепенно связка стала работать не только, а затем и не столько с предметами пищевыми, но и с предметами иного предназначения. Привычка все пробовать на зуб стала уступать место связке “глаз-рука”, а осознание палки как сенсорного удлинителя тела, безопасного перцептора, идентификатора пусть и неявно, но открыла человеку свое двуединство и как эффектора, и как перцептора. Это и сделало палку первым и главным средством предметной экстрасоматики. Архантроп без палки был, как без рук, ибо она стала его первым экстрасоматическим орудием/оружием. А заставить таскать палку все время с собой могла только невозможность ее обретения прямо из внешней среды. Значит жить им приходилось в условиях, где таких растений было либо мало, либо далеко от их охотничьих угодий. И палка изначально должна была быть прямой, легкой, прочной (типа бамбуковой), ибо до обработки было еще очень далеко. Эволюцию психотехнологии манипулирования палкой еще предстоит реконструировать, но уже ясно, что ее не волочили за собой на всякий случай, ибо биомеханика локомоции на трех конечностях не только энергозатратна, но и опасна. Палка должна была упреждать столкновение, а значит и быть экстрасоматически впереди, т.е. выступать в виде щупа. А это наталкивает на мысль, что поиск пищи производился в сумеречных условиях. Палка наперевес, палка-опора (посох) и палка-копье появится позднее, уже в условиях хорошего освещения.

Палка породила категорию хозяйства, экономики, ибо стала неотъемлемым элементом каждой особи от мала до велика, иначе просто не сработал бы механизм социализации ортогональной бипедии, а прямохождение при всех анатомо-физиологических трансформациях требует до сих пор целенаправленного обучения. Манипулирование палкой автоматически обучало весь антропосоциум таким понятиям как твердый-мягкий, гладкий-шероховатый, острый-тупой, прямой-кривой, плоский-круглый и т.д. Ассоциации колючести, гибкости, скользкости, плоскостности и т.п. увязывали палку и ее элементы-отщепы с другими подобными элементами окружающей среды, порождая сравнения как главный элемент и познания и коммуникации-обучения. Появляется базовая категория абстрактного мышления – свойства, потенции предмета, процесса, явления, а значит и соответствующую систему ожиданий их возможного проявления, но не слитно-животного ситуативного типа, а уже раздельно-человеческого. Мир стал видится по другому, много детальнее, рельефнее, глубже и прогностичнее. Для физически слабых архантропов прогнозирование играло много более важную роль, чем для любого адаптировавшегося в своей эконише животного.

Следующим предметом, присвоенным архантропом из окружающей среды стала веревочка, манипулирование которой привело к открытию феномена узла: привязывания-связывания-плетения-шитья/сшивания и т.д. Так возникает категория соединения в единое целое как однородных (плетение-витьё), так и разнородных предметов. Веревочка породила качественно иной способ преобразования мира: связывания-развязывания совокупностей, требующий особой ловкости и гибкости пальцев, а главное это было качественно иное действие, свободное от насущных проблем хронотопно, т.е. не включенное в актуальную жизнедеятельность, а отсроченное. Мускульное связывание-развязывание породило особый аналитическо-синтетический тип мышления, т.е. каузально оформленное семантически и синтаксически суждение. Не хронотопную оценку, т.е. эмоциональное суждение, а холодное рациональное суждение об отстраненных для текущей жизнедеятельности технологиях связывания-развязывания. Стали рушиться жесткие динамические стереотипы, а на их основе строиться креативные свободные стереотипы, фундамент изобретательства, ибо для архантропа связывание-развязывание было фактически фокусом. В отличие от палки здесь очевидность была далеко не очевидной. Сама психотехнология связывания-развязывания требовала длительного обучения, устойчивого произвольного внимания, которое напрочь отсутствует у животных, и усидчивости, что для бодрствующего животного вне потребностей актуальной режимизационной жизнедеятельности было просто бессмысленно, ибо всегда занималось сном-дремотой. К тому же это была первая искусственная психотехнология, требующая счета в силу строгой последовательности выполняемых операций. Для палеопсихологии здесь огромное поле работы, ибо с этого начинается психотип человека. Ведь не добавилось ни нового перцептора (органа чувств), ни нового эффектора (пятипалость идет со времен амфибий), т.е. формально трудно прилепить сюда закон перехода количественных изменений в качественные, хотя фундаментальный скачок произошел пусть и за мучительно долгое время. Здесь важно подчеркнуть, что и палка, и веревочка касались каждого от мала до велика, чего никак не скажешь о камне.

Но строго системно-логически следующим предметом, присвоенным архантропом из внешнего мира, была кость. Гладкая, прочная, разная по форме и размерам, уже готовая к употреблению, кость стала как бы заменителем дерева, т.е. собственно манипуляционного развития фактически не требовала, но значительно усилила свойства, обнаруженные у дерева. Появились первые прочные колюще-режущие предметы, а значит это позволило развивать эффективные технологии разрезания кожи убитых животных, а затем и снятия их. Стало формироваться искусство разделки туш и тушек. Резко возросла роль веревочки, ибо кожаные полоски стали конкурировать с растительными веревочками и даже вытеснять их. Появились понятия кройки шкур и их сшивания в единое полотно. Костяные ножи стали первыми действенными помощниками зубной эффекторной системы. Люди стали более независимы от хищников-падальщиков, т.е. перешли от мелких животных со слабым кожаным покровом к более крупным, дающим больше мяса, до которого уже была возможность добраться с помощью костяного ножа. Так появилась категория мяса без шкуры, внутренностей съедобных и несъедобных, и даже начатки предпочтений более вкусного и менее вкусного. Культура кости и предопределила следующий шаг психотехнологии манипулирования-работу с камнем.

Камень уже требует при обработке огромного опыта манипулирования и соответственно развития системы “глаз-рука”, поэтому показательное псевдомоделирование скорости обработки камня современными антропологами есть психотехнологическая фикция, как и упор на приоритетную роль камнеобработки в деле становления человека (гносеологически наиглупейшая формулировка говорит о некоем превращении обезьяны в человека, тогда как это два совершенно независимых параллельных процесса, пусть и от одного родственника). Обработка камня в отличие от палки, веревки, кости была делом крайне ограниченного круга сильных взрослых особей. И началось все задолго до камнеобработки.

Кстати, в отличие от дерева, веревочки-кожи и кости камень в окружающей среде встречается много реже, но легко теряется и трудно находится. Переход на более крупных животных привел к открытию в их крупных костях костного мозга, вкусного и питательного. Но разбить одной костью другую оказалось делом не легким, а вот достаточно тяжелым камнем это сделать было проще. Особенно, если этот камень имеет острую грань. Дубина, берцовая кость, кувалда уже были знакомы человеку. Камнеобработка привела к изобретению сначала кувалды, колуна, а затем и топора. Из эффективность была много выше. Но требовала значительной физической силы и знаний свойств разных типов камней, а значит и занимался камнеобработкой только ограниченный круг лиц, тогда как пользователей было много больше. Отсюда следует, что должен был присутствовать уже и момент распределения-обмена, т.е. некоторое закрепленное хозяйствование, а значит и родо-муниципальные отношения с соответствующей социальной иерархизацией экономического плана. Был фактически основан институт кузнеца, первого профессионального ученого-практика, в работе которого знания доминируют и предопределяют умения и навыки. Психологическая трудность была в том, что камень был первым элементом неживой природы, с которым человек стал вплотную, а не спорадически работать (формально первым была вода, но она и до сих пор интуитивно относится к живой субстанции). Камень соперничал по крепости с зубами, но был несъедобен, кристаллы были подобны застывшей воде и вызывали одновременно смешанное чувство тревоги и восхищения, а их необычные формы с четкими гранями, отсутствующими в живой природе, некоторый трепет.

Глина научила человека пластическим произвольным преобразованиям задолго до появления огня. Она не требовала большой физической силы, была доступна детям, женщинам, старикам. Она позволяла им не только копировать видимое, но и лепить фантазийное. Глина стала гигантской школой творчества, первым проявлением принципа “искусство для искусства”, т.е. отстранением от прагматической утилитарности. Без овладения психотехнологии обработки камня и глины не было бы и психотехнологии обработки металла, ибо именно работа с глиной создала форму для литья, а значит и все литейные технологии. Обретение огня породило собственно керамику как рукотворный камень и весь ряд пластмасс. Ковка и волочение ведут свое начало именно из психотехнологии работы с глиной, т.е. ладошечно-пальцевой, той же, что и у современных хозяек при работе с тестом, а значит и пирожки сначала были глиняные. Да и технология шлифования ведет свое начало из психотехнологии работы с глиной.

Огонь – последняя стадия формирования базовых психотехнологий манипулятивного типа. Остальные либо рецептурные, либо комплексные. Обретение огня кардинально трансформировало весь образ жизнедеятельности, ознаменовало окончательный психотехнологический разрыв с животным миром. Огонь стал ручным солнцем, дающим тепло и свет в количестве, необходимом для человека, т.е. управляемым. Но очень коварным, если нарушалась психотехнология его хранения и эксплуатации, т.е. не имей человек уже сформированных предыдущих манипуляционных психотехнологий, он бы просто не смог приручить огонь. Процесс приручения неизбежно сопровождался процессом привыкания. Процедура хранения огня была самой сложной и совершенно непосильной для одиночек. Огонь был сотни тысяч лет коллективной собственностью, как и вода. Психоэкономическая общность огня и воды, породила психокультуру “обогреть, напоить” любого гостя, психокультуру физически бесполезного сидения вокруг костра бодрствующих людей, психокультура повествовательной коммуникации, а через нее и мифологизации, т.е. поиска каузальной систематизации текущей жизнедеятельности в виде важнейших событий в их связи с прошлым и проекцией в будущее. Несовместимость огня и воды, их вечное противоборство заложило в головах людей первое концептуальное противопоставление жизни и смерти, светлого и темного, теплого и холодного и т.д. и определило жизнь как дух невидимый, воздушный, уходящий куда-то вверх, а тело как форму его существования. Исчезновение огня и затем его неожиданное появление ниоткуда были настолько очевидными, что анимизм так или иначе, но стал первой и главной причинно-следственной объяснительной цепочкой применимо к каузальности всего сущего, включая человека. Именно поэтому анимизм в отличие от религиозных концепций много более поздних этапов и форм эволюции разных этнокультурных образований един для любого человеческого социума, и гносеологически много ближе к истине чем все дальнейшие художественные фантазии.

Психоэкономика огня четко делится на два этапа: первый – коллективное владение огнем – продолжался сотни тысяч лет, терялся и вновь обретался, но постепенно неуклонно уводил пользователей огня в иной, искусственный мир, в мир очеловеченной природы, в мир жаренного/варенного, т.е. в качественно новый биохимический мир, поменявший радикально всю трофическую систему (воздух, вода, пища, тепло, свет), человек стал действительно пантрофом, мало зависящим от сезонно-климатических метеоусловий; второй – изобретение добывания огня – едва ли насчитывает 20 тысяч лет, но и за такой короткий срок сумевший на базе уже обретенных психотехнологий обособить, вычленить индивида, сотворить личность, все более полно осознающую свою персональную психоэкономическую со всеми вытекающими из этого следствиями свободу гражданина мира: Я могу. Не силовое Я могу, которое присуще и животным, а умельческое Я могу, выкристаллизовавшееся сначала в смутную, а затем и все более ясную форму сознания. Животную систему силовой иерархии социума стала подтачивать система интеллектуальной иерархии, иерархии знаний, умений и навыков, которые выразить можно только коммуникативно. Значит стала бурно развиваться невербальная и особенно вербальная коммуникация, но уже не хронотопно-эмоционального, а объяснительно-рационального типа. Отсюда следует, что и синтаксис должен был обрести четкую причинно-следственную форму, т.е. окончательно сформировалась универсальная формула общение: кто/что – кому/чему – где – когда – что – как – почему/с какой целью коммуницирует. А это значит, что независимо от языка у человека начинает выкристаллизовываться каузальный системно-логический тип мышления.

Но еще тысячи и тысячи лет психотехнология огня, ставшая первоосновой психоэкономики, не увязывалась в единое понятие “психотехнология энергии”. Сами по себе существовали психотехнология мускульной биохимической энергии, психотехнология огня, психотехнология падающей воды и психотехнология ветра. Много раз открывалась и забывалась электрическая энергия. И только XIX век позволил сформулировать основания теории энергии в виде трех законов термодинамики, которые некоторые философы почему-то кооптировали из мира физического в мир философский, хотя и до сих пор отсутствует философское представление об энергии как сущности. А ведь психотехнология огня завершила в целом формирование качественно нового вида энергии – информации, которая систематизировавшись в некоторые идеологемы, превратилась из психологической в социальную через коммуникацию. Оба вида энергии представляют собой как бы катализаторы мышечной и зависящей от нее цепочки иных, физико-технических видов энергии, что фактически есть не что иное как осознание информации (в виде некоторой системы знаков) как энергии управления.

Таким образом, мы начали с энергии гравитации, а пришли к энергии управления, хотя речь шла о движении, действии. Является ли это строго системно-логичным? Биоэволюция показывает, что биогенез привел к стохастическому образованию специфической физико-химической структуры: электробиохимического фильтра с пульсирующим обменом веществ ростонакопительного типа до некоторого габаритного уровня с последующим делением этой структуры на две идентичные, которые повторяли, повторяют и будут повторять этот процесс монотонно бесконечно при наличии трофики. Уже для редупликации имеются специфические сократительные белки, которые и стали прародителями мышцы. Стохастическое формирование жгутика на базе тех же сократительных белков допустило локомоцию, т.е. бионт получил две возможности завоевания пространства: рост и локомоция. Но завоевание пространства – это преодоление энергии гравитации и энергии сопротивления среды обитания (воды, почвы, воздух), т.е. чтобы сдвинуться с места в ростовом или локомоторном отношении мышцы должны затратить больше энергии, чем две противодействующие. Значит движение от броунова до целеположенного (не путать с целенаправленным) есть непрерывное энергетическое взаимодействие. Но мышца есть электробиохимическая структура, значит она функционально ограничена температурными рамками от недостатка энергии для собственно биохимической реакции в белковом теле до избытка ее, ведущего к разрушению структуры белкового тела. Значит терморежим внешней среды обусловил ритмику репродуктивной активности и паравитальной пассивности сезонно-климатического типа всех пойкилотермных бионтов. И только появление гомойотермных животных (птицы, млекопитающие) существенно снизило эту зависимость. Однако факт перехода ряда гомойотермных в гетеротермные (т.е. впадающие в сезонные спячки) ясно показывает, что ноша теплокровности термодинамически тяжела не только для габаритно маленьких мышек, но и гигантов – медведей. Человек габаритно занимает некое срединное место, но и для него внешний термокомфорт был и остается проблемой №1. Значит и обретение огня для него было прежде всего жестокой необходимостью выживания. И только. Все остальные следствия, начиная с психотехнологии овладения огнем, это результат не только сочетания уже сформировавшихся психотехнологий с новыми, огнеуправляющими, но и длительность тех ледниковых условий, в которых ему пришлось существовать. Холод сплачивает коллектив, ограничивает пространство жизнедеятельности, интенсифицирует все процессы социального взаимодействия от межличностных до общеколлективных путем коммуникации, вырабатывает строгие правила взаимоотношений не на чисто силовой, а на иерархической основе с доминацией интеллектуальности. Зарождается мифология, а значит и прошлое, настоящее и будущее концептуально объективируются и вместе с ним происходит дифференциация опыта управления прошлым ( история-мифология), настоящим (актуальная жизнедеятельность), будущим (предсказание-планирование), т.е. качественно меняется концепция власти.

Холод научает делать запасы, а огонь их как-то перерабатывать. Психотехнология манипулирования порождает психотехнологию рецепта как ноу-хау. Биофизика переходит в биохимию, сырое в приготовленное некоторым образом. Каждая такая деятельность распадается на множество действий, а действия на операции с необходимыми для их реализации знаниями, умениями, навыками и предметами оперирования (типа “суп из топора”). Зарождается хозяйствование, т.е. экономика натурального хозяйства.

Холод научает находить/производить помещение для защиты себя и хозяйства от внешней среды, где центром становится очаг и рассадочный круг, первая и главная бесконфликтная форма организации коммуникативного пространства. Дом отгородил от внешнего мира и создал искусственный микроклимат управляемого типа, модель комфортного внешнего мира, только не с Солнцем, а очагом, не на потолке, а на земле-полу. Зарождается домохозяйство как основа основ муниципии (населенной точки, пункта).

Но костер, очаг, огонь есть процесс разложения свернутой биохимической энергии в физическую, энергии связанной в энергию свободную, процесс прямо противоположный тому который осуществляет растение. Таким образом, человек стал дважды использовать других бионтов: для согрева внутреннего (через пищу) и для согрева внешнего (через очаг) в самых разнообразных их сочетаниях. Человек, как и огонь, теплый пока в нем есть активность, сознание увязало намертво жизнь человека с жизнью огня, поэтому и угасать может не только огонь, но и человек. Домохозяйственный очаг коренным образом изменил режим активности/пассивности, бодрствования/сна. Непогода уже не вела к массовой пассивности/сну. Появилась категория досуга, заполнить который можно было только манипулированием-творением чего-либо предметного, либо общением, либо разными формами их сочетания и общения.

Разделение огня на очаг и факел стало очередной малой психотехнологической революцией: огонь стал переносным и облегчил локомоцию в условиях плохой видимости, а прикрепление факела к стене существенно улучшило освещенность окружающего пространства, т.е. логика формирования шла от переноски головешки, т.е. поднятия ее над землей, осознания факта лучшего обзора в таком положении-держании над головой и затем прикреплении факела к подходящему по высоте предмету. Фактически произошло разделение огня на тепло/жар и свет. А это ввело в сознание качественно новый элемент суточного цикла: к очевидному дню и ночи добавились сумерки: сумерки дня – закат, сумерки ночи – восход, которые сопровождались необходимостью зажигания/гашения факелов. Так суточный цикл обрел четырехзвенную градацию: утро-день-вечер-ночь. Сельскохозяйственный цикл, правда, и спустя тысячи лет продолжал руководствоваться периодом “от восхода до заката”, но ремесленный цикл быстро перешел на четырехзвенную психотехнологию жизнедеятельности. Но производственный цикл добытчика-заготовителя (охотник, рыбак, собиратель) неизбежно требовал познания и следования поведению добычи, где были свои собственные ритмы. Ситуативная дифференциация суточного цикла солнечного типа еще более усложнилась с осознания значения фаз Луны на происходящее на Земле, т.е. фактически базовая геономическая ритмика вошла в сознание, пусть и в далеко не таком ясном виде как хотелось бы. Мы и сейчас о ней знаем лишь в общих чертах, особенно на уровне биохимических превращений (нагляднее всего это видно из дискуссий по специфике сбора разных лекарственных растений и медицинской биоритмологии).

Итак, мышечная активность, как и весь метаболизм, так или иначе подчиняются закономерностям геономической ритмики (Солнце-Земля-Луна), которая комплексно выражается для бионтов в смене дня и ночи, фаз Луны, атмосферного давления, подвижности воздуха, воды, суши, сезонно-климатической сухости-влажности, тепла-холода. Эволюционная эконишевость дикой природы говорит о той или иной степени адаптивности бионта, к условиям среды обитания. Человек случайно нашел свой путь адаптации: манипулятивный, качественно отличный от преобразовательной деятельности других животных, у которых главным эффектором был и остается рот. А рот не мог при всех ухищрениях (длинный клюв, язык, хобот) создать преобразовательную мышечно-сенсорную систему “глаз-рука”, (точнее “два глаза - две руки”) в их перекрестном взаимодействии с фиксированной, т.е. относительно, но произвольно устойчивой точкой фокуса внимания, без которого глубокое преобразование было бы просто невозможно. Сократительные белки протобионтов развились в мышечную систему, позволившею преодолеть гравитацию, обрести локомоцию, но она слепа и может осуществлять только хаотическое броуново движение, и опыты Гальвани с лапкой лягушки это все равно мертвое, а не живое, (хотя и по форме биофизическое) движение. Живое движение всегда биохимическое и всегда почти целеположенное, а не только целенаправленное.