Geum.ru

Очень короткое предисловие

Вид материалаРассказ

Содержание


Чапаев, Буденный и Елизавета Ивановна
Чапаев и Буденный
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Чапаев, Буденный и Елизавета Ивановна


Ночь. Широкое поле за территорией части. Месяц освещает таинственными серебристыми лучами стога сена. У одного из стогов раположились Семен Михайлович Буденный и Елизавета Ивановна Чапаева-Неупокой


Б у д е н н ы й: Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Да, Семен Михайлович?

Б у д е н н ы й: Ах, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Да, я вас слушаю.

Б у д е н н ы й: Елизавета Ивановна, вы любите ночь?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Да, с некоторых пор это мое любимое время суток.

Б у д е н н ы й: А с каких пор, Елизавета Ивановна?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Ну, вам про это совершенно незачем знать.

Б у д е н н ы й: Вы видите, Елизавета Ивановна, как сияет месяц?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Я отлично вижу, как сияет месяц.

Б у д е н н ы й: Вы слышите, Елизавета Ивановна, как волнуется рожь?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Между прочим, Семен Михайлович, тут и кроме ржи есть кому волноваться.

Б у д е н н ы й: Вы ощущаете, Елизавета Ивановна, дуновение ветерка?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Гораздо больше, чем что-либо другое.

Б у д е н н ы й: И что вы испытываете при этом, Елизавета Ивановна?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Я начинаю испытывать жалость, что не уехала сегодняшним поездом в Чебоксары.

Б у д е н н ы й: Ах, Елизавета Ивановна, не торопите меня. Вы знаете, я рос очень застенчивым мальчиком.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Вас, наверно, часто били в детстве?

Б у д е н н ы й: Это очень заметно?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Я бы даже сказала, что это бросается в глаза.

Б у д е н н ы й: Меня били в детстве, в отрочестве, в юности. Меня били в деревнях и в больших городах. Меня били в Ставрополе, меня били в Ижевске, меня очень сильно были в Ростове-на-Дону. Но если бы вы знали, как меня били в Новочеркасске! Боже мой, как меня били в Новочеркасске! Однако оставим это. Скажите, Елизавета Ивановна, чего бы вам сейчас хотелось?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Мне бы сейчас хотелось, чтобы я оказалась в Чебоксарах, а вы в Новочеркасске.

Б у д е н н ы й: Нет-нет, это глухие и горькие воспоминания. Я зарекся от посещений этого города. Не хотелось бы вам чего-нибудь более насущного?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Например, встать раком, как давеча?

Б у д е н н ы й: Да, да! Как хорошо, что вы сами об этом сказали!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: А вам самому этого хочется?

Б у д е н н ы й: Мне самому этого очень хочется!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: И поэтому вы мне битых полчаса рассказывали про месяц, про рожь и про то, как вас били в Новочеркасске?

Б у д е н н ы й: Что поделать, Елизавета Ивановна, я старомоден.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: На идиотизм, Семен Михайлович, мода не распространяется. (Кричит): Вася! Вася!


Прибегает Чапаев в ночной сорочке и портупее с шашкой на боку


Ч а п а е в: Что? Что такое? (яростно смотрит на Буденного, затем на сестру): Что он хотел с тобой сделать, Лиза?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Он уже сделал.

Ч а п а е в: Что? Что он сделал?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Он позвал меня встретиться у этого стога сена...

Ч а п а е в (свирепея): Та-ак!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: А сам рассказывал мне, как светит месяц...

Ч а п а е в: Неслыханно!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Как волнуется рожь...

Ч а п а е в: Это просто изверг какой-то!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: И как его были в Новочеркасске.

Ч а п а е в: Сейчас ему Новочеркасск раем на земле покажется!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Вася, ты его зарубишь?

Ч а п а е в: Да, я его зарублю. Причем не просто зарублю, а изрублю в куски. Причем не просто изрублю в куски, а тупым концом шашки, чтобы он не сразу умер, а долго мучился перед смертью.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (кидаясь Чапаеву на шею): Васенька! Как хорошо, что у меня есть брат!

Б у д е н н ы й: Я тоже очень рад за вас, Елизавета Ивановна.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а: Васенька, почему этот человек еще что-то говорит? Почему он до сих пор не изрублен в куски?

Ч а п а е в: Не торопи меня, Лиза. Ты же помнишь, я всегда рос застенчивым мальчиком.

Б у д е н н ы й (обрадованно): Как, и вы тоже? И вас били в детстве?

Ч а п а е в (с невольным апломбом): Не знаю как вас, Семен Михайлович, а меня били не только в детстве. А если я вам расскажу, где меня били, то вам останется только ахнуть! В Саратове били, в Челябинске били, в Мурманске били...

Б у д е н н ы й (с неподдельным интересом): А в Новочеркасске не били?

Ч а п а е в: Нет, в Новочеркасске не били. Зато в Туапсе меня избили так, как вам и не снилось.


Елизавета Ивановна, плюнув, уходит прочь


Лиза, ты куда?

Г о л о с Е л и з а в е т ы И в а н о в н ы: В Чебоксары!

Б у д е н н ы й: Елизавета Ивановна, постойте!

Ч а п а е в: Да наплюйте вы на нее, Семен Михайлович. Пусть катится в свои Чебоксары. Вот уж где меня ни разу не били, и слава Богу.

Б у д е н н ы й: Меня тоже.

Ч а п а е в: Да? Очень рад это слышать. А в Магнитогорске?

Б у д е н н ы й: В Магнитогорске били.

Ч а п а е в: И меня. А в Астрахани?..


Звуки голосов затихают. Месяц поднимается в небе всё выше, заливая молочным светом окрестности.


Котовский


Паперть перед церковью. Из церкви, крестясь, выходят прихожане, проходя мимо нищих, время от времени бросая им кто копеечку, кто пятачок, а кто и гривеник. Среди нищих сидит Котовский, одетый в превратившуюся в лохмотья гимнастерку, обросший щетиной, из которой явственно пробивается черный прямоугольник усиков


К о т о в с к и й: Подайтэ бывшому чэрвоному командыру, бывшому батьку свойих сынив, бывшому господарю вбытого йим коня!


Большинство прихожан брезгливо проходят мимо Котовского, некоторые даже не без удовольствия плюют в его сторону. Котовский стоически, с печальной улыбкой принимает эти плевки. Наконец, возле него останавливается некий пожилой сердобольный господин в пенсне, белом пиджаке и соломенном канотье


К о т о в с к и й: Подайтэ, добродию, Хрыста рады!

С е р д р б о л ь н ы й: Што, сынок, саавсем плоха тибе?

К о т о в с к и й: Йды звидсы, кацапська рожа, покы я пистолэта нэ достав!

С е р д о б о л ь н ы й: Праастите, я плоха понял. Вы саабираете деньги на пистаалет?

К о т о в с к и й: Ой, закрый рота, бо мэнэ зараз зтошныть!

С е р д о б о л ь н ы й: Аа, я понял! У вас ташнаата, и вы саабираете деньги на лекаарства?

К о т о в с к и й: Цэ що ж такэ койиться? Хто пустыв оцэ акаючэ опудало до православного храму?

С е р д о б о л ь н ы й: Аа, так вы саабираете деньги на храам! Эта очень благаародно! Я хаател дать вам пятаачок, а на таакое дело паалучите с меня паалтинничек!


Протягивает Котовскому полтинник серебром


К о т о в с к и й (швыряя полтинник сердобольному в физиономию): Купыты мэнэ хочэш? Прынцыпы мойи за оти погани п’ятдэсят копийок сриблом купыты хочэш?

С е р д о б о л ь н ы й (растерянно): Аа сколька наада?

К о т о в с к и й (лютуя): Ох, вбью! Ох, вбью зараз падлюку!


К ним подходит крепкий чоловик лет сорока с длинными висячими усами


Ч о л о в и к (сердобольному): Вы б кращэ шлы соби, добродию. Хиба нэ бачэтэ, що цэ скажэный?

С е р д о б о л ь н ы й: Што, праастите?

Ч о л о в и к: Кажу... ох ты ж, Господы... Гаварю, идите атсюда и купуйте сибе виласипед.

С е р д о б о л ь н ы й: А заачем мне велаасипед?

Ч о л о в и к: Шоб да Масквы быстрей даехать.


Сердобольный в недоумении уходит


К о т о в с к и й (хватая чоловика за шаровары): Щырый добродию, Хрыстом-Богом благаю, подайтэ зэмляку!

Ч о л о в и к: Тю, то в тэбэ, кажэш, грошэй нэма?

К о т о в с к и й: Нэма, добродию, нэма.

Ч о л о в и к: Чого ж з кацапа нэ взяв?

К о т о в с к и й: Нэ можу я з кацапа браты. Нэ для того рэволюцию робылы. Тилькы з зэмляка можу. Прынцыпы в мэнэ таки.

Ч о л о в и к: А с зэмляка, нэборачэ, ты хиба оцю дулю отрымаеш.


Сует Котовскому под нос дулю и уходит прочь, ворча на ходу: «От и жры свойи прынцыпы, комисарська рожа!»


К о т о в с к и й: Отжэ ж народ жорстоковыйный!


Мимо проходит старушка


Нэнько, нэнько! Нэ проходьтэ мымо! Ну куды ты посьорбала, дура сатра! Дайтэ хоч копийочку!

С т а р у ш к а: Ой, сыночку, просты, нэ побачыла тэбэ зразу. Ты, мабуть, йисты хочэш?

К о т о в с к и й: Дужэ хочу. Як кацап на постойи.

С т а р у ш к а: В мэнэ яечко е. (Достает из кармана яйцо.) Яечко будэш?

К о т о в с к и й (невольно проведя рукой по лысине): Цэ шо?

С т а р у ш к а: Цэ яечко, сыночку. От бидолашный, вжэ забув, як яечко выглядыть!

К о т о в с к и й: Цэ ты з мэнэ знущаешся, стара макытра?

С т а р у ш к а: Як жэ ж я можу з жэбрака знущатыся? З’йиш яечко, сыночку.

К о т о в с к и й (достает из галифе пистолет): А ты знаеш, що цэ такэ, стара грымза?

С т а р у ш к а (близоруко рассматривая пистолет): Ни, сыночку, нэ знаю. Хиба – кулэмэт?

К о т о в с к и й: Як бы то кулэмэт був, я б тут всих вас разом постриляв, нэлюды. А так – поодынци.


Стреляет в старушку, в соседей-нищих, в прихожан. Половина в ужасе разбегается, половина остается лежать замертво


Знов наробыв я дилов. (С раскаением отбрасывает пистолет.) Простить мэнэ, люды добри, як гнив нахлынэ, то такый кураж по усьому тилу, шо покы всих нэ постриляю – нэ зупынюся! Ну, то пийду хоч помолюся за вас.


Кланяется убитым и, крестясь, заходит в церковь


Чапаев и Буденный


Похороны Чапаева. Красноармейцы несут гроб, из которого торчат усы. Неподалеку, понурясь и рыдая, стоит Буденный


Б у д е н н ы й (внезапно кидаясь к гробу): Пустите! Пустите меня к нему!

Ч а п а е в (появляясь рядом с Буденным): Вас и при жизни к нему нельзя было допускать, а теперь и подавно.

Б у д е н н ы й: Ваше какое собачье дело, Василий Иванович... (Осекается.) Василий Иванович! Вася! Васенька! Как же это? Вы ли это?

Ч а п а е в: Определенно я. Будь у меня лысая голова и усы-нашлепка, я бы сказал: нет, это не я, это Котовский. А так – это я.

Б у д е н н ы й: Трудно передать словами мое счастье. Я ведь слыхал, что Котовский, этот полоумный черт, полгорода перед церковью пострелял... Постойте, а кто же лежит в гробу?

Ч а п а е в: Тс-сс.

Б у д е н н ы й: Я не понимаю вашего «тс-сс», Василий Иванович. Я немедленно желаю знать, кто лежит в гробу.

Ч а п а е в: Что вы так раскричались-то? Ведь люди смотрят.

Б у д е н н ы й: Мне, Василий Иванович, чтоб вы знали, на людей наплевать. Мне кто в гробу интересно.

Ч а п а е в: Вот ведь заладили про свой гроб. Подумаешь, какое счастье – гроб! Начхайте на него.

Б у д е н н ы й: В вашем предложении, Василий Иванович, я вижу для себя только оскорбление и дьявольский подвох. Вы хотите сделать из меня посмещище. Вам нравится, чтобы люди говорили: вот идет Буденный, который чихает на гробы. А вы будете стоять неподалеку и хихикать в свой сухонький кулачок.

Ч а п а е в (сузив глаза): Это у кого же сухонький кулочок, почтеннейший Семен Михайлович?

Б у д е н н ы й: У вас, любезнейший Василий Иванович.

Ч а п а е в: А вот вы, Семен Михайлович, сейчас отведаете, сухонький или нет!

Б у д е н н ы й: Спасибо за угощение, Василий Иванович, я кулаками не питаюсь. Особенно сухонькими, вроде вашего.

Ч а п а е в: А я говорю вам, что у меня огромный, увесистый кулачище!

Б у д е н н ы й: Вот я слушаю вас, Василий Иванович, и меня тянет назвать вас дураком.

Ч а п а е в: Если вы это сделаете, Семен Михайлович, то позавидуете мертвым.

Б у д е н н ы й: Ага, проговорились, всё-таки! Так кто же лежит в гробу?

Ч а п а е в: Тс-сс.

Б у д е н н ы й: Да что ж это такое!

Ч а п а е в: Ладно уж, Семен Михайлович, давайте я вам на ухо скажу.

Б у д е н н ы й: Не получится, Василий Иванович. Я вас изучил. Вы мне в ухо плюнете.

Ч а п а е в: Что же я, по-вашему, верблюд?

Б у д е н н ы й: Может, и верблюд, откуда я знаю.

Ч а п а е в: В таком случае, вы мерин.

Б у д е н н ы й: А кто лежит в гробу?

Ч а п а е в: Тс-сс.

Б у д е н н ы й (пускаясь на хитрость): Ладно, Василий Иванович, вы меня убедили. Можете мне не рассказывать, кто лежит в гробу.

Ч а п а е в: А я бы вам и не сказал.

Б у д е н н ы й: Чего бы вы мне не сказали?

Ч а п а е в: Кто лежит в гробу.

Б у д е н н ы й: А кто лежит в гробу?

Ч а п а е в: Тс-сс.


На сцену выходят Слова Автора

С л о в а А в т о р а: А в гробу, меж тем, лежала ужасная старуха. Маленькой девочкой пошла она в лес и заблудилась на земляничной поляне. Тридцать лет и три года питалась она одной земляникой, пока поляна не оскудела, а девочка не одичала. Незаметно для себя став к тому времени молодой женщиной, пошла она дальше и увидела косулю. Голодная и страшная, бросилась она на косулю, а косуля бросилась от нее. Тридцать лет и три года гналась женщина за косулей, пока не выбилась из сил и не свалилась на землю замертво дряхлой, почерневшей старухой, которую...


Чапаев и Буденный стоят, расскрыв рты, и слушают, как Слова Автора рассказывают свою занимательную, от первого до последнего слова лживую историю.


Стихи Ль


Дворик


Быть иль не быть? Бедняга Йорик

Избрал себе благую часть.

И мне хотелось бы попасть

В какой-нибудь забытый дворик,


Где глаз не видно посторонних,

Где сладко пахнет барбарисом,

Ирисом, пирожками с рисом,

Где на покрашеном балконе


Сидит старик в одной пижаме

И тешится журналом мод.

И пятилетний обормот,

В рогатку помещая камень,


Берет мишенью старика

И вслед резинку отпускает.

И в поднебесье проплывают

Невиданные облака.


А рядом сушится белье

И на асфальт тихонько каплет.

И не тревожит больше Гамлет

Воображение мое.


Тоска


Тоска, зеленая тоска.

Кручу я пальцем у виска

На револьвере барабан.

Передо мной стоит стакан,

Пустой, насколько пустота

Быть в состоянии пуста.

А на портьере дремлет клоп,

Наморщив свой клопиный лоб,

И совершенно ясно мне,

Что он доволен всем вполне,

И не подвержен он тоске,

И не висит на волоске

Его клопиная судьба...

И мыслям вслед из револьвера

Я трижды выстрелил в портьеру,

Естественно, убив клопа.

И я почувствовал веселье,

Налил вина и проклял грусть,

Сказав себе: стакан твой пуст,

Но есть еще в бутылке зелье.


* * *


Когда в мой дом заходит вор

С намереньем похитить деньги,

Я поступаю с вором так:

Я становлюсь на четвереньки

И громко лаю на него.

И вор, от ужаса зеленый,

Решает, глядя на меня,

Что перед ним умалишенный.

И порывает с воровством,

И покупает мандолину,

И упражняется в игре

На этом сложном инструменте.


* * *


Я люблю тебя, мой друг,

Потому что слово «вдруг»

Непохоже на другие

Широтой размаха рук.


Я и сам сродни всему,

Что на свете ни к чему –

Я беру билет в Рейкьявик

И лечу с ним в Кострому,


Где у же который год

Кое-кто меня не ждет,

Что из всех из анекдотов

Самый грустный анекдот.


Но послушай, не грусти –

Вот весло. Давай грести.

В этой маленькой пироге

Нам, должно быть, по пути.


* * *


Старик седеющий Пархом,

Потомок Рюрика и дворник,

Заботливо мусоросборник

Окутывал зеленым мхом

И приговаривал: «Поди,

Ужо измерзся весь, поди-ка».

Его супруга Анжелика,

Вставляя в волос бигуди,

Звала Пархома пить кофей

В полуподвальные хоромы.

И о халат ее махровый

Домашний терся кот Матфей,

Гроза котов, герой двора,

Разбойник черно-белой масти,

И из его раскрытой пасти

Неслось не «мяу», а «ура»,

Когда он в бегство повергал

Кота соседки бабы Клары.

Той снились по ночам кошмары:

Развратный царь Сарданапал,

А также Навухудоносор.

Старушка бегала к врачам,

Глотала бром, а по ночам

Орудовала пылесосом,

На что негодовал весь двор,

Грозясь старушку сжить со свету,

И вскоре сжил. Ее в карету

Засунул доктор-мухомор

И на карете свез в дурдом,

И там покой в нее вселился,

И ангел Божий ей приснился,

Что сжег Гоморру и Содом.

А дворник всё не шел кофей

Вкушать с супругою своею

И пеленал, благоговея,

Мусоросборник, как трофей.


* * *


В этой жизни есть много прекрасных минут,

От которых исходят двенадцать лучей,

Как от той никому не известной звезды,

О которой нам в детстве читали стихи

Про жирафа, который весьма одинок,

Потому что он выше любого из нас,

Даже тех, кто высокий цилиндр надел

На макушку, чтоб скрыть увяданье волос,

Ибо лысина женщин пугает, и те

От нее убегают, как страус, стремясь

Обрести долгожданный покой и уют

В тихом доме, где много больных и врачей.

И у каждого доктора белый халат –

Значит, совесть его безмятежно чиста,

Как пеленки младенца, который кричит

В колыбели, увидев какой-нибудь сон

С привиденьем, которое делает жест

Бестелесной рукой и кричит «угу-гу»,

Подражая, должно быть, какой-то сове,

Что, летая над лесом, увидела мышь,

Что уже не пищит, дабы встретить конец

Свой с достоинством тихим и мирным. Итак,

В этой жизни есть много прекрасных минут...


* * *


Я человек, рожденный быть.

Порвав собственноручно нить

Между сегодня и вчера,

Я коротаю вечера

В прогулках пеших по карнизу

И, поводок держа в руке,

Веду с собой на поводке

Воспитанную мною крысу,

С которой рос я и делил

И хлеб, и сыр, и сахар тоже.

С ней не делил я разве ложе,

Поскольку я не крысофил,

А дудочник, и на дуду

Зову я крысу и иду

В ее компании туда,

Куда не ходят поезда

И не летают самолеты,

Поскольку странные пилоты

Не проявляют интерес

К прогулкам пешим по карнизам

И даже самым лучшим крысам

Предпочитают стюардесс.


* * *


Я никогда не видел вереск,

Я никогда не плавал через

Ла-Манш верхом на осьминге,

Не грабил на большой дороге

И на морях под черным флагом,

Не проповедовал бродягам

О царстве Божьем и об аде.

Не гарцевал я на параде

На белоснежном скакуне,

И дамы с верхнего балкона

Цветы бросали благосклонно

И улыбались, но не мне.

А я тем временем сидел

В ночном кафе за кружкой пива

И размышлял неторопливо

О том, что я здесь не у дел –

Не в этом мрачном заведеньи,

Где акогольные виденья

Тануцют в лужах на столе,

Не в этом городе, а в целом –

Я не у дел на свете белом,

На всей бессмысленной земле.

И, как ни странно, но порой

Прподнимали мне настрой

Навязчивые эти бредни.

И я сидел, и пил, и пил,

И расплатившись, уходил

Из посетителей последним.


Енот


Я замыкаюсь, как улитка,

В своей яичной скорлупе

И на замок закрыв калитку,

Всю ночь играю на трубе

Для лучших из моих друзей.

Особенно люблю енота –

В нем что-то есть от Дон Кихота,

Хоть он в душе прелюбодей,

Охальник, хлыщ и потаскун,

Но лучший в мире полоскун.

Стирает всё, что есть в лесу:

Однажды выстирал лису,

Которая, не ждя беды,

Заснула в стеблях лебеды;

Ему как следует бока

Намять грозилась волчья стая

За то, что, гадина такая,

Он застирал их вожака.

Но мой енот бесстрашен. Он

В свое призвание влюблен.

«Пойми, – твердит он мне, – что я –

Творец, Мифический Стиратель.

А весь подлунный мир, приятель, –

Корзина грязного белья».


* * *


Мне ничего не изменить.

Висит, блестя на солнце, нить

Меж пунктом А и пунктом Б,

И я иду по ней к тебе,

Туда, где ты меня не ждешь,

Не приютишь и поймешь

Те драгоценные слова,

Что я несу из пункта А.

И так как некого винить,

Я обвиняю эту нить

Во всех известных мне грехах

И, пнув ее ногою, – трах! –

Срываюсь вниз ко всем чертям

И остаюсь навечно там,

Меж пунктом А и пуктом Б,

Лежать, и по моей губе

Ползет ехидый муравей

И полагает, будто пень я.

И я, держась иного мненья,

Не знаю, кто из нас правей.