Россия и русские: Характер народа и судьбы страны. 1

Вид материала

Документы

Содержание Таблица 2. Влияние фундаментальных ценностей русской «Снцины на национальный -русский характер

Подобный материал:

• «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты, 21.1kb.
• Реферат по истории Отечества. "Освободительный характер войны 1812 г. Мужество и героизм, 276.77kb.
• Т. Н. Александрова, 89.5kb.
• Реферат по теме: Весенние русские народные праздники, 550.55kb.
• И. П. Смирнов Национальная мыслительная традиция — предмет истории мысли, 157.61kb.
• Реферат по литературе на тему: «История страны и судьба народа в поэме А. Ахматовой, 236.19kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 171.79kb.
• Современный русский язык это национальный язык русского народа, форма русской национальной, 71.42kb.
• «Культура Древней Руси IX-XIII в в.», 130.88kb.
• «Культура Древней Руси IX-XIII в в.», 127.11kb.

72

Но вернемся к общине. Хозяйство в ней было, как сказано выше, подчинено одной цели — как-то прокор­мить крестьянина, соблюсти элементарную форму спра­ведливости и обеспечить его биологическое существо­вание. Не случайно поэтому крестьяне — даже те, что претерпели неудобства, когда в некоторых местностях впервые вводился передел земли по душам,— считали, что «лучше, чем по душам,— не надо: все теперь рав­ны, теперь хоть какой-то хлеб, да все едим, а по-ста­рому (т. е. без передела. — Авт.) многим бы теперь по­мирать пришлось» (В. В. Крестьянская община//Итоги экономического исследования России. Т. 1. М., 1882. С. 43).

Итак, на «законных» и «нравственных» основаниях, то есть находящихся в соответствии с принятыми общи­ной ценностями, рациональное и далее рыночное хо­зяйство крестьянину-общиннику было не создать, ибо он был лишен хозяйственной свободы на земле. Поэто­му рыночное хозяйство в период общинного землевла­дения возникало именно как «кулацкое», «мироедское» (мирское хозяйство действительно разъедалось кула­ком!), а человек, решившийся организовать в этих ус­ловиях рациональное хозяйство, непременно должен был быть «сволочью», «выжигой» и т. п., ибо преодо­леть общинную мораль (саму по себе весьма привле­кательную и человечную) он мог только силой своего духа и за счет весьма непривлекательных с точки зре­ния общины личностных качеств. Не отсюда ли пошла в нашем обществе нелюбовь к деятельным людям, по­иск «мироедов», а в более позднее время борьба с ку­лаками, с кулачеством как классом?

Как мы уже говорили, с конца XIX века было не­сколько возможностей аграрной реформы, но они наты­кались на жесткое противодействие общинной психо­логии. Одна из таких попыток делалась в мае 1917 го­да на Всероссийском съезде крестьян, где обсуждались два проекта — проект кадетов (партии конституцион­ных демократов) о передаче земли в частную собствен­ность и эсеров (социалистов-революционеров) об «об­щенародной собственности» на землю. Однако 80 про­центов голосов получил второй проект общегосударст­венной собственности на землю, ибо первый не воспри­нимался крестьянами психологически: появятся кула­ки-мироеды, сосед станет богаче... (см. Сироткин Влад­лен, Азы, которые надо постичь//Литературиая газета. 1991. 13 февраля).

73

Тот, кто желал получить более широкое признание через рынок, должен был решиться в общине на «не­праведную деятельность» (ибо в народе прочно сидело убеждение, что «от трудов праведных не наживешь па­лат каменных»), которую и церковь вдобавок осужда­ла. Поэтому «мироед» должен был обладать наглостью и хитростью, лицемерием и жадностью, жестокостью и цинизмом. И он должен был воспитать своих клевре­тов в общине, поскольку ему нужны были «подголоски», раболепие и трусость, угодничество и покорность, при­вычка к подачкам и т. д. И приемы соответствующие он должен был употреблять.

Иначе говоря, отсутствие законных путей обретения социальной значимости через ее модусы, связанные с хозяйственной деятельностью, неизбежно порождало в общине (и будет порождать в аналогичных случаях) уродливые способы достиже­ния Богатства, Дела (Хозяйства), извращенные формы Мастерства и воспитывало многие крайне непривлека-. тельные человеческие качества. В этой связи приходит­ся лишь горько сожалеть, что реформаторская деятель­ность П. Столыпина — революционная по своему со­держанию, ибо объективно она была направлена на «просвещение» общественного подсознания, ввод в не­го норм, связанных с индивидуальной, рациональной хозяйственной деятельностью, ориентированной на ры­нок,— прервалась так рано.

Попытка П. Столыпина свести на нет общинное зем­левладение имела двоякую цель. Первая — ослабить то революционное движение, которое росло в России то­го времени, вторая цель — развитие страны через раз­рушение сельской общины, превращение крестьянина в собственника через создание хуторов, отрубов и пере­селение его в районы Сибири, Средней Азии и т. д. К реформе Столыпина можно относиться по-разному (и это показывают дискуссии в различных журналах), но, с нашей точки зрения, положительные рационально-экономические моменты ее не видеть нельзя. Община мешала социальному и духовному развитию народа, его основных ценностей, о которых мы говорили. Аграр­ной реформе П. Столыпина, которая могла бы иметь сильный эффект, помешали по крайней мере два фак­тора. Первый — нежелание придворных, помещичьих кругов. Они не хотели никакого движения крестьян, боялись их обезземеливания и отчуждения помещичьих земель. Второй —общинная психология крестьян, которые сами не хотели выйти из общины, чтобы не поте­рять взаимопомощь. Этому способствовали и плохое субсидирование индивидуальных хозяев, и юридическая их неопределенность.

Но человек не может трудиться, не получая соци­ального признания. За счет чего индивид получал иско­мое в условиях русской общины? Через достижение ка­ких ценностей он мог стать социально значимым в ней?

Во-первых, как уже говорилось, это «страдание», «подвиг», вообще «жертва» во имя «мира», что влечет известность или славу. Пострадать за «общество» — значит увековечить свое имя как подлинно нравствен­ного человека или приобрести авторитет в мирских де­лах. К «заслуженному» человеку прислушивались и прислушиваются до сих пор. Во-вторых, сохранение на­родной мудрости, то есть знание преданий, былин, ле­генд, правил проведения полевых работ. Иначе говоря, сохранение духовной культуры народа, связанной, как правило, с владением словом. Как свидетельствует пи­сатель В. Белов, «в деревне существовал культ слова, владение им в какой-то степени определяло социальное положение человека, было причиной уважения, а для иных предметом зависти» (Белов В. Лад//Наш совре­менник. 1979. № 7. С. 125). К этому можно добавить и владение письменной грамотой. В-третьих, хозяйствен­ная деятельность в доме и около него, домовитость, а также связанное с этим ремесленное мастерство и во­обще способность к чему-либо, талант. В-четвертых, сила богатырская, всегда уважаемая в народе, и иные природные качества (красна девица, добрый молодец). В-пятых, счастье, удача, фарт, проявляющиеся по-раз­ному (найти клад, воспитать много работающих сыно­вей, снять богатый урожай и т. д.). Наконец, оказать­ся под божьим покровительством — быть святым или юродивым, то есть «божьим человеком». Это практиче­ски все равно.

Таким образом, социальную значимость в общине можно было получить на нравственно одобряемых и законных основаниях лишь за счет «высших» моду­сов ее, то есть Святости, Знания, Славы (причем в весьма специфических формах), и за счет природ­ных качеств. В системе ценностей русской общины оказывался большой разрыв между собственно биоло­гическими качествами человека и его высшими духов­ными потенциями.

78

Сами по себе эти пути социальной значимости впол­не приемлемы. Более того, необходимо для общества и для отдельных людей, чтобы достижение Святости, Знания, Славы было доступно для любого стремяще­гося к ним человека. Но без стержневой хозяйственной деятельности и без ценностей, связанных с ней, они как бы лишены корней, они недостаточны, чтобы сделать развитие общества устойчивым, ибо материальная дея­тельность составляет основу всей общественной жизни, Поэтому в общине неизбежно накапливалась и не находила цивилизованного выхода социальная энергия. Человек не мог стать вне общины социально значимым без рациональной хозяйственной деятельности, которая в общине на законных основаниях была невозможна. И в общине он не мог стать социально значимым на основании этой же деятельности. Ибо ее просто не бы­ло. Не случайно поэтому «на почве общинного устрой­ства» весьма легко «произрастает полное пренебреже­ние к лицу» (Огарев Н. П. Крестьянская община//Из-бранные произведения. Т. 1. М., 1952. С. 152) сначала как субъекту независимой хозяйственной деятельности, а затем и как субъекту межличностного общения. И в деятельности, и в досуге, и в правовых отношениях дей­ствуют жесткие нормы обычая, традиций, сломать ко­торые непросто.

Однако отсутствие личной свободы далеко не всем казалось недостатком. Напротив. В частности, Н. Чер­нышевский писал: «Понятие о преобладании «мира», общины над отдельной личностью в древней Руси — одно из самых дорогих убеждений для славянофилов, и подчинение личного произвола в отдельном человеке общественной воле — едва ли не существеннейшая чер­та их идеала в будущем. Мы не подозреваем себя в пристрастии к славянофильскому образу мыслей, но должны сказать, что учение об отношении личности к обществу — здоровая часть их системы и вообще до­стойна всякого уважения по своей справедливости» (Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. В 15-ти т. Т. 3.

М., 1947. С. 88).

Конечно, из этого суждения Н. Чернышевского вов­се нельзя делать вывод, что он полностью поддержи­вал идеи славянофилов. Он говорил лишь о достоинст­ве и уважении.

Свободу хозяйственной деятельности индивид мог получить лишь вне общины, но если он порывал с ней, то положение его оказывалось весьма незавидным. Мало того, что у него, как правило, не было материаль­ных средств для ведения хозяйства самостоятельно, но, что гораздо хуже, у него не было и соответствующих умений и навыков, а часто и желания тоже.

Жизнь без привычки к рациональной хозяйственной деятельности дает свободу духа, лишь отчасти иллю­зорную, что всегда стимулировало в русском человеке творческое начало. Но, неограниченное действительной, то есть хозяйственной, потребностью, это начало легко трансформируется в чудачество или работу на удивле­ние окружающих. Поэтому человек изобретает крылья, строит деревянный велосипед или «рубит просеку на звезду» (метафора, вероятно, выдуманная, но очень точная) — то есть совершает действия, абсолютно бес­смысленные для хозяйства. Напротив, хозяйство ока­зывается подчиненным этой «затее». Если мы присмот­римся внимательнее к нашей деятельности в советское время, то обнаружим нечто довольно похожее. Нам по­требовалось «покорять» природу, прорывать гигантские каналы. Мы построили самую большую в мире гидро­станцию. Первый в мире пассажирский самолет с реак­тивным двигателем появился тоже у нас. Очень многое из совершенного действительно оказывается выдающи­мися достижениями, но отдача для народного хозяйст­ва, для человека от этих достижений не всегда очевид­на, а чаще сомнительна.

Прямо противоположен подход западноевропейца, которому свойственны погоня за изобретениями с целью удешевления производства и стремление направить на­уку на решение экономических и технических задач. Как отмечалось не раз, техническая потребность дви­гает науку вперед сильнее, чем десяток университетов, причем это именно хозяйственная потребность.

Та же привычка нерационально тратить энергию легко ведет к озорству, вполне способному вылиться в асоциальные формы поведения — разбой, или «татьбу», как говорили раньше. Через асоциальные формы пове­дения человек может достичь отрицательной социа"ль-ной значимости, хотя иных подобная слава не смущает (вспомните Герострата).

Характерно, что уже в наши дни колумбийские юно­ши, занимающиеся преступным бизнесом, совершают убийства в качестве наемных убийц. При этом они поль­зуются уважением своих сверстников и выглядят в их глазах героями — ведь они таким способом зарабаты­вают деньги. У них нет других реальных путей проявить себя, и им приходится идти на это, хотя многих из них ждет тяжелая расплата — потеря собственной жизни (см.: Турчин Р. В страшном чреве Медельина// Известия. 1990. 5 мая).

В русском народе среди казачества хищничество, грабежи считались сравнительно законными (особенно на первых порах) способами добывания средств к су­ществованию. Сам феномен казачества до известной степени был оправдан тем, что казаки служили барье­ром против извечных степных врагов, защищая рубежи государства. Однако казаки при случае отнюдь не сте­снялись поживиться за счет единоверцев и соплемен­ников. Казак, это известно, не трудился, а гулял, ока­зываясь порою для земских людей свирепее поляков и немцев («грубнее литвы и немец», по выражению лето­писца). (См.: Соловьев С. М. Чтения и рассказы по ис­тории России. С. 436.)

Казачество, очевидно, вносило свою струю в народ­ное подсознание, но анализ ее содержания еще пред­стоит сделать. Одно можно сказать твердо — рацио­нальной хозяйственной деятельностью казачество очень долго не занималось. Во всяком случае, как упоминал Д. Мамин-Сибиряк, еще в конце прошлого века причи­нами голода среди зауральских казаков были «беспро­сыпная казацкая лень, кабаки и какая-то детская без­заботность о завтрашнем дне» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Хлеб. М., 1984. С. 400). Голод при тридцати десятинах казацкого надела! О рациональном хозяйстве здесь не может быть и речи.

Ориентация в общине на «непрочные» пути обрете­ния социальной значимости, отсутствие в ней законной свободы индивидуальной деятельности по крестьянско­му хозяйству отчасти порождали эфемерные виды де­ятельности, случайно увлекавшие человека, отчасти же способствовали развитию надомного ремесла и отхожих промыслов. Может быть, именно отсутствие свободы хо­зяйственной деятельности, а не пресловутое безземелье послужило основной причиной развития отхожих про­мыслов и домашнего ремесленничества в крестьянской среде.

Трудно не согласиться со словами И. Тхоржевско-го, что «из-за нашего проклятого запоздания с устрой­ством крестьян на основе мелкой земельной собствен­ности... произошли два основных парадокса русской предреволюционной эпохи, так поражавшие иностран­цев: 1) в России, при ее земельных просторах и редком населении, крестьянство всегда жаловалось на мало­земелье; и 2) крестьянство, которое везде в других стра­нах обычно считается устоем порядка, элементом кон­сервативным,— в России было пороховым погребом, так как оно легко поддавалось революционной пропа­ганде» (Т-хоржевский И. Последний Петербург. Из вос­поминаний камергера//Нева. 1991, № 4. С. 196).

Земли бы в России действительно хватило, будь она распределена между отдельными крестьянами. Тогда мелкие собственники не поддержали бы револю­цию.

То же отсутствие индивидуальной свободы воспи­тывало привычку к авральной массовой деятельности («страда», «покос»), странным образом сочетавшей тяжкий труд и праздничный настрой (особенно этим отличался покос). Не исключено, что праздничная ат­мосфера на этих работах была тем компенсаторным средством, которое позволяло с большей легкостью пе­ренести тяжкий труд и отказаться от личной свободы в хозяйственной деятельности. Вероятно, коммунистиче­ские субботники не привились бы ни в одной европей­ской стране, кроме России, именно из-за отсутствия привычки превращать труд в массовый праздник. Вы­езды горожан на сельскохозяйственные работы и ово-щебазы имеют, может быть, то же самое психологиче­ское происхождение, поскольку привычка действовать «навалившись всем миром» чувствуется и здесь.

Поскольку россиянину трудно было стать хозяином-работником на земле, он легко, если отрывался от об­щины, склонялся на самые разные авантюры — шел в монахи, разбойники, солдаты и даже актеры (да и в те же казаки). Поэтому он мог всю жизнь «искать смысл жизни». «Всякий истинно русский человек инте­ресуется вопросом о смысле жизни и ищет общения в искании смысла» (Бердяев Н. А. Самопознание. Л., 1991. С. 339).

Случайность свободно выбранной деятельности и несвобода, хозяйственной инициативы в сочетании с от­сутствием или крайне слабым развитием объективного рыночного механизма приобретения социальной значи­мости вели к тому, что в русском национальном харак­тере действительно сочетались самые разнообразные (противоречивые) черты. Да и в отдельном русском че­ловеке тоже.

Русский одновременно мог быть храбрецом на поле брани и трусом в гражданской жизни, и это противоречие неоднократно отмечалось как специфически рус­ская черта.

А. Солженицын писал: «Ведь мы привыкли под доб­лестью понимать доблесть только военную (ну и ту, что в космос летает), ту, что позвякивает орденами. Мы забыли доблесть другую — гражданскую — а ее-то! ее-то! ее-то! только и нужно нашему обществу! только и нет у нас!» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ//Но-вый мир. 1989, № 9. С. 154).

Впрочем, следует сказать, что недостаток граждан­ской смелости у русских отмечали и другие русские люди задолго до Солженицына. В частности, дьяк Иван Тимофеев, общественный деятель смутного времени, «особенно выделяет именно... недостаток «мужествен­ные крепости» — пассивное и раболепное «бессловесное молчание» перед сильными мира сего. Еще резче об этом недостатке гражданской смелости говорит... Ав­раам Палицын. Он называет его — «всего мира безум­ным молчанием» и в этом «безумном молчании» видит основной общественный порок, повлекший за собой ос­лабление государства» (Лихачев Д. С. Национальное самосознание Древней Руси. М.; Л., 1945. С. 115—116).

Но ведь не недостаток личной смелости и страх за собственную жизнь как таковую были причиной этого «безумного молчания». Вспомните подвиг Ивана Суса­нина. Как писал Д. Лихачев, «освободительная борьба начала XVII века ясно обнаружила глубокое развитие во всех слоях населения чувства гражданского долга, сознание личной ответственности каждого за судьбу всей Русской земли в целом. Жители городов и сель­ское население — нижегородцы, смоляне, ярославцы, владимирцы, москвичи и т. д. — с готовностью согла­шались на всякие личные жертвы ради спасения ро­дины. О своем знаменитом приговоре нижегородцы пи­сали: „Стоять за истину всем безызменно, к начальни­кам быть во всем послушным и покорливым и не про­тивиться им ни в чем, на жалованье ратным людям деньги давать, а денег недостанет — отбирать не толь­ко имущество, а и дворы, и жен и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать, чтобы ратным лю­дям скудости не было. На этом нижегородцы дали Бо­гу души свои"» (Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 112).

Не правда ли, весьма характерное для поведения всех русских людей во все времена высказывание? Раз­ве не приносили мы жертвы во имя обороноспособно­сти страны в советское время? И разве из-за недостатка личной смелости не противостояли в массе своей многим нелепостям нашей жизни? Не случайно же по­пулярна у нас пословица: «Или грудь в крестах — или голова в кустах».

Сочетание противоречивых черт в русском характе­ре можно объяснить именно своеобразием путей дости­жения социальной значимости в России и «привычкой» русских к этому своеобразию. Одновременное наличие воинской доблести и отсутствие гражданского мужест­ва естественно для русского потому, что в первом слу­чае он достигал социальной значимости через герой­скую смерть или вообще подвиг, а во втором — прев­ращался в социальное ничтожество, если осмеливался выступать против власти. Но и другие качества соче­тались в -русском человеке столь же противоречивым образом. Он мог быть лично предан государю, но од­новременно грабить государеву казну («одна рука —-вороватая, да верная», как отозвался Петр I о Менши-кове), тратить чудовищное количество денег и энергии на забавы и халатнейшим образом вести дела, эти деньги доставляющие. Не противоречие ли это — кура­житься над человеком, которого в сущности глубоко уважаешь и за сына которого готов отдать дочь (вспом­ните, например, отношения пушкинских Троекурова и старшего Дубровского)?

Для западного человека (да и для иного мысляще­го русского тоже) эта широта, противоречивость рус­ской натуры были непонятны, а реакции русского че­ловека непредсказуемы и загадочны. Действительно, как человеку, чей духовный склад основан на индиви­дуальной деятельности рыночного типа, даже если он ничего на рынок непосредственно не производит, а слу­жит в конторе в качестве чиновника, понять неуваже­ние к деловым обязательствам? И кому из западноев­ропейских фермеров придет в голову «хату покинуть, пойти воевать, чтоб землю в России крестьянам от­дать»? Можно ручаться, что массовым такое движение-никогда не станет. Ведь столько забот и хлопот по хо­зяйству!

Не случайно ничего похожего на общественное дви­жение в защиту балканских славян, столь распростра­нившееся в России в последней трети прошлого века, не наблюдалось в Западной Европе со времен кресто­вых походов. Среди тех, кто ушел добровольцем на вой­ну, нередки были люди, не нашедшие по тем или иным причинам своего места в России, ощущавшие свое co­st

циальное ничтожество или стремившиеся заполнить пу­стоту своего существования. Участие в освободитель­ной войне давало им шанс достичь социальной значи­мости даже ценой смерти. Вспомните героев очерка Г. Успенского «Письма из Сербии», Ивана Голована из «Очарованного странника» Н. Лескова.

Несколько ранее, в последекабристский период, «русские люди очень мучились от невозможности дея­тельности» (Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века// О России и русской философской культуре, М., 1990. С. 62). Правда, здесь речь идет уже о представителях высших социальных групп, о так называемых «лишних людях», но и для них отсутствие развитого рынка силь­но сужало сферу возможного приложения сил. Впро­чем, зачастую для них деятельность была не столь не­возможна, сколь ненужна. Богатому помещику-крепо­стнику не было, вообще говоря, действительной нужды заботиться о хозяйстве. Правило «мужички всегда про­кормят» действовало весьма успешно. Помещику, что­бы не разориться, достаточно было просто воздержи­ваться от чрезмерных трат. Иначе говоря, причины воз­можного разорения лежали вне собственно хозяйствен­ной деятельности. А раз нет объективной необходимо­сти заниматься хозяйством, то попытка «улучшить» или «усовершенствовать» его почти неизбежно превра­щается в «барскую затею», которая, кстати, способна привести к разорению. Именно поэтому в русской ли­тературе мы часто встречаемся с разорившимися дво­рянами или идущими к этому, людьми, неспособными к активной деятельности (любой), людьми без ценно­стей, связанных с ориентированной на рынок деятель­ностью. Для примера вспомним хотя бы роман «Обло­мов» Гончарова.

Поэтому, как писал в свое время Андреевич, нет ничего удивительного в том, что русская литература, развивая свой идеализм на почве общинного строя жизни, казалась западной критике созданием дикарей или святых. «Дикарей, потому что превозносились ар­хаические формы жизни, давным-давно разрушенные культурой, самая память о которых стерлась в уме за­падных людей; святых, потому что эти архаические формы толковались в смысле древней христианской об­щины, как высшей по форме и типу проявления соци­альных инстинктов, нравственной связи между людьми и общежития, обеспечивающего счастье, равенство и братство всех людей» (Андреевич. Опыт философии русской литературы. СПб., 1909. С. 19).

Напротив, рыночное хозяйство объективно нужда­ется в постоянном совершенствовании. И оно постоян­но требует активизации деятельности, раскрытия чело­веческого потенциала. Рыночное хозяйство непременно разорится, если его хозяин (или управляющий) не при­лагает достаточных- усилий, если его деятельность не ориентирована на рынок.

Можно одним словом обозначить то, что составляет загадку и отличие русского от западноевропейца,— н е р ы н о ч н и к. Отсутствие в России достаточно мощ­ной струи рыночно ориентированной деятельности не по­зволяло формировать русский национальный характер на основе рыночной деятельности. Западноевропеец-«рыночник» часто не способен понять русского-«неры-ночника» именно вследствие фундаментальных разли­чий в духовном .складе, обусловленных принципиаль­ными отличиями их деятельности.

Ведущими ценностями западноевропейца, через ко­торые он стремится получить социальную значимость, являются Дело (Хозяйство), Мастерство, Богатство. Ведущая инструментальная ценность — Свобода, необ­ходимая для достижения и удержания этих ценностей. Следовательно, особенно важна такая ценность (ин­струментальная), как Право. Прочие модусы социаль­ной значимости — Святость, Знание, Слава — тоже при­знаются, имеются даже социальные группы, для кото­рых они выступают в качестве ведущих, но лозунг «Де­ло Америки есть Дело» ясно показывает удельный вес остальных ценностей среди этих основополагающих. Вошедшая в подсознание и постоянно культивируемая триада вышеупомянутых ценностей и обусловливает все успехи западной цивилизации. Ясно также, что ры­нок — ведущий способ получения социаль­ного признания.

Э. Фромм, метавший критические (и во многом справедливые) стрелы в адрес западноевропейского со­циального характера, названного рыночным, замечал, что сам человек этого типа ощущает себя товаром, го­тов полностью слиться со своей социальной функцией или подчиниться требованиям рынка, чтобы сохранить спрос на себя и отчуждаясь при этом сам от себя (см.: Фромм Э. Иметь или быть. М., 1986. С. 169—172). Дей­ствительно, в рыночном процессе есть антигуманный момент, вызывающий глубокий внутренний протест. В социальном мире все противоречиво, поэтому нужен критический подход ко всему, но не эйфория, которая иногда граничит с безумием.

Однако «рыночный» характер, хорош он или плох, обладает такими качествами, которые ставят его в з а-ведомо выигрышное положение по сравне­нию с характером «нерыночным». Ибо, как это уже от­мечалось, в основе рыночного характера лежат ценно­сти, связанные с материальной хозяйственной деятель­ностью,— Дело, Мастерство, Богатство. А это непре­менное практическое условие развития общественной объективно необходимой деятельности и ее всесторон­него совершенствования. Поэтому европеец будет пре­восходить русского дешевизной и качеством своего то­вара, пока в русском характере не произойдет необхо­димая эволюция в сторону рынка. Именно рынок мо­жет способствовать углублению потенциальных возмож­ностей россиянина в развитии Дела, Мастерства и Бо­гатства.

Кроме того, безличная зависимость от рынка обора­чивается личной независимостью от другого человека. И это крайне важное условие внутренней свободы и личного достоинства. А. Чехов выдвинул прекрасный лозунг о необходимости по капле выдавливать из себя раба. Но это невозможно сделать, если нет объектив­ного механизма оценки личности, если человеку не на что опереться, помимо другого человека, а последний не является святым, достойным этого.

При наличии развитого рынка европейцу много про­ще, нежели русскому, «выдавить из себя раба», хотя в любом случае это непросто. Но общая тенденция та­кова, что европейское общество будет развиваться ус­пешнее по сравнению с русским (нерыночным), ибо свободные индивиды в целом более разумно и весомо воздействуют на свое общество. В этом суть демокра­тического общества.

Итак, в национальном русском характере в силу пе­речисленных особенностей не сформированы и не за­креплены три ведущие ценности материальной хозяй­ственной деятельности (остальные модусы социальной значимости мало способствуют ее развитию). И по­скольку ведущая инструментальная ценность Справед­ливость не способствует развитию рыночно ориентиро­ванной деятельности, ожидать прочных и постоянных успехов в движении к цивилизации западного типа не приходится.

В российских условиях более или менее устойчивую социальную значимость можно было получить через власть, поскольку Власть—укоренившаяся в подсозна­нии ценность (это отражено в поговорке, якобы шутли-иой: «Я — начальник, ты — дурак, ты — начальник, я — дурак»). И при ориентации на власть, когда отсутству­ет объективная оценка через рынок, начальник часто становится высшим экспертом, а значит, появляется необходимость служить не делу, но лицам. Так возни­кает почва для формирования многих непривлекатель­ных черт — раболепия, лести, отсутствия собственных убеждений («не должно сметь свое суждение иметь») и т. д.

В подсознание россиянина глубоко вошли высшие общечеловеческие ценности — Общество и Родина. То же самое можно сказать и о человеке (как ближнем). Но слабое развитие мастерства и деловитости вело к тому, что и патриотизм, и гуманность (милосердие) легче всего были способны проявиться как жертвен­ность или благодеяния. Да формы и того и другого не всегда оказывались достойны цивилизованного (в евро­пейском смысле) человека. Басня Крылова о «медвежь­ей услуге» не зря родилась в России.

Отмечая недостатки общины, не позволяющие чело­веку реализовать свой потенциал, подчеркивая ее ирра­циональность с точки зрения рыночного хозяйства, уме­стно тем не менее задать вопрос: почему же община вообще, а в России в частности, так устойчива? Ведь несмотря на то, что русская община как форма хозяй­ственной организации явно изжила себя к началу века, несмотря на усилия правительства прежней России, столыпинская реформа, если верить статистике, проте­кала медленно и была малоуспешной. Так, к январю 1916 года из общины выделилось 2 миллиона 478 тысяч домохозяев с 16 миллионами 916 тысячами десятин зем­ли, что составляло всего 26 процентов от числа общин­ных дворов и около 15 процентов площади крестьянско­го общинного землевладения.

Существует, правда, мнение, что столыпинская ре­форма набирала ход, поскольку к лету 1917 года 62,5 процента крестьянской земли находились в частной собственности и личном владении, то есть не в общи­нах (см.: Селюнин В. Истоки//Новый мир. 1988, № 5. С. 185). Очевидно, что на основании одной этой циф­ры, даже если она верна, нельзя сделать вывод об ус­пешности упомянутой реформы. Ведь и до псе значи-

тельная масса земли находилась во внеобщинном вла­дении. Вся Прибалтика, Польша, Южная Россия, от­части Белоруссия и Сибирь не знали (точнее, почти не знали или знали в очень ограниченной мере) общин­ного землевладения. И если к этим землям присовоку­пить земельные участки, действительно выделенные из общины, то упомянутый процент можно, по-видимому, получить. Следовательно, чтобы уверенно говорить об успешности столыпинской реформы, надо знать, сколь ко подлинных общинников вышло из общины и на­сколько сократилось общинное землевладение. А эти цифры, как мы видели, не так велики.

. Об устойчивости общины как формы общежития свидетельствует солидный факт из германской истории. Известно, что ликвидация общинного землевладения в Пруссии на основании указа 1821 года происходила с применением грубой силы, а крестьяне насильственно были поставлены в положение индивидуальных хозяев. Следует учесть, что германская «марка» была значи­тельно подготовленнее ходом исторического процесса к изменению форм хозяйствования, чем община, посколь­ку в ней земля давно была поделена между крестьян­скими дворами, чего не знал русский «мир».

Могут сказать, что община устойчива в силу при­вычки крестьянина жить в ней. И в этом есть солид­ный резон. Невозможны быстрые смены привычных об­разцов поведения и деятельности. Но, думается, есть и другие, более глубинные причины, способствующие устойчивости общины.

Во-первых, исходя из представления о том, что од­ной из фундаментальных ценностей общины является человек как живое существо, следует, что в общине признана его значимость хотя бы в этом качестве. Ина­че говоря, человек значим как «рот» или «едок» (это устойчивые счетные единицы в крестьянской среде). Весь социальный механизм был подчинен обеспечению этого «рта» пищей.

Во-вторых, на основе этого биологического равенст­ва община регулировалась весьма демократично. Лю­бой человек в ее рамках мог претендовать на учет сво­их нужд, мог оказывать воздействие на любые мирские решения и стремиться к достижению любой социаль­ной роли в общине.

В-третьих, община представляет собой естествен­ную и гармоничную референтную: группу, дающую человеку насыщенную эмоциональную атмосферу. Вырос­шие вместе и переключившиеся от совместных игр и забав к совместной- работе и проведению досуга, люди не могли быть чужими друг другу. В любви или нена­висти, но они оставались «своими» во взаимоотноше­ниях, а их симпатии и антипатии равно «грели» чело­веческую душу, спасая ее от холода одиночества.

А. Зиновьев вкладывает в уста одного своего героя, оказавшегося на Западе, следующие слова: «Я почти не переживаю потерю родственников и друзей, москов­ской квартиры... Но мне ни днем, ни ночью не дает покоя то, что я потерял коллектив... Любой какой-то наш (мой) коллектив. Здесь, на Западе, есть организа­ции, которые очень похожи на советские коллективы, но... они.не дают той защищенности индивиду и той ду­шевной теплоты, какие есть в советских. Здесь корыст­ные интересы сильнее и острее. Люди холоднее и бес­пощаднее» (Правда. 1990, 6 июля). Несмотря на иро­ничный контекст, в котором звучат эти слова, в них чувствуется какая-то глубинная правда.

Вероятно, подобные ощущения испытывали и об­щинники, оказавшиеся вне общины. Им трудно и тя­гостно было почувствовать себя «никому не нужными». И еще труднее стать «нужными» вне общины на осно­вании только собственных способностей и ресурсов.

Общинная психология очень сильна в нашем созна­нии и подсознании и теперь. Многие из нас живут по принципу: день прошел, пустых щей похлебал — и лад­но, авось проживем. Экономист Н. Шмелев считает, что у нас сегодня до 80 процентов населения — «общинни­ки», включая 15 процентов «босяков-люмпенов». Таким образом, большинство населения готово существовать «бесплатно», без целенаправленного труда и везде во всех видеть «кулака», ненавидеть «частника» (см.: Ли­тературная газета. 1991. 13 февраля).

В-четвертых, благодаря обилию природных ресур­сов, прежде всего земли, община в России могла вести существование, пусть скудное и нередко голодное, но привычное многим миллионам крестьян. Иначе говоря, в русских условиях хозяйственная несостоятель­ность общины не стала очевидным фактом для основной массы общинников. Большинство сохра­няло свои иллюзии относительно возможности жить н приемлемом достатке и в общине, что конкретно пока­зал Всероссийский крестьянский съезд » Петрограде, о чем мы уже говорили.

8Т

Таблица 2. Влияние фундаментальных ценностей русской

«Снцины на национальный -русский характер

ценности	Условия хозяйствования и социализации	Признаки хозяйства и общества
Община («мир»)	Переделы, череспо- лосица	Натуральное
Индивид (как живое существо и труженик)	Сравнительное изо-	Нерациональное
Слава (Известность)	билие ресурсов	Неиндивидуаль-
Знание (Коллектив- ная мудрость)	Удаленность от ме- ста работы	ное
Труд (как обязан- ность, божественное предписание)	Нерациональные за- траты труда	«Присваиваю- щее» (не воспро- изводит природ- ный ресурс)
Справедливость (ра- венство по отношению к земле) Богатство (?)	Демократия Социальный конт- роль	Демократиче- ское Несвободное
Мастерство (?) (в сельском хозяйстве)	Влияние стариков
Дело (Хозяйство) (?)	Открытость жизни	Гуманное
Власть «мира»	индивида миру
Природа, окружаю- щая среда (?)	Отсутствие инди- видуальной свободы

Наконец, в общине были выработаны многочислен­ные формы коллективного проведения досуга, нередко сочетаемого с совместным трудом,— посиделки, гулян­ки, гостевания, праздничные обряды («колядки», «мас­леница») и т. п.

Иначе говоря, во всех сферах жизнедеятельности обеспечивалась причастность индивида к кол­лективной жизни, что давало ощущение «полноты бытия». И пусть эту причастность с позиции рыночной цивилизации кто-то может оценить как «варварскую», это не совсем так. А кроме того, она была, и отказать­ся от нее, равно как от полноты бытия, представляется делом далеко не простым, ибо от коллективизма дея­тельности, досуга полностью отказаться нельзя — в этом сущность человека. Речь идет лишь о мере коллек­тивизма н индивидуализма.

В целом же, обеспечивая и сохраняя социальную

т

Хозяйственная и общественная практика	Нормы общинного духа	Черты национального характера
Неритмичность, стра- iui, «штурмовщина»	День год кормит	Импульсивность (в смысле прили-
	Бог даст день, Бог	вов трудолюбия и
Работа «на раз», «по С Т V43IO&	даст и пищу	лени) Отсутствие пе-
Одновременное (мас­совое) проведение сель-.хозработ	Кормится сирота — растет миру работник На миру и смерть красна	дантичности, ме­тодичности в ра­боте Беспечность Иррациональ­ность (в смысле
		заботы о завт-
Круговая порука, вза- имопомощь	С миру по нитке— голому рубаха	рашнем дне и тра- ты ресурсов)
Сходки	Вперед не суйся, сзади оставайся	Милосердие
Массовые формы до- суга (посиделки, хоро- воды, гулянки, кулачные бои и т. д.)	Яйца курицу не учат Не лезь поперед батьки в пекло	Скромность Почтительность
Обрядовость, риту- альность важнейших со- бытий человеческой жиз- ни	От трудов правед- ных не наживешь па- ла,т каменных Миром и батьку легче бить	Пассивность Бескорыстие Совестливость

значимость индивида на «феодальном» уровне, община в принципе (по названной причине) была не способ­на к саморазвитию и саморазрушению. Речь могла идти лишь о ее совершенствовании. Разру­шиться община могла только под совместным действи­ем внешнего рынка, государственной политики, ориенти­рованной на развитие рыночных отношений, и деятель­ности рыночных людей внутри ее. В России комплекс этих обстоятельств и факторов влиял на общину недо­статочно сильно и долго. Кроме того, были и противо­действующие разрушению факторы. Во-первых, это глу­бокое укоренение в сознании и поведении общинных от­ношений, мнение, что община — это все. Во-вторых, об­щинные отношения в основном соответствовали само­державию, они были его опорой. Частная собственность на землю могла порождать активное противодействие той системе. Наконец, общину из-за ложно понятой справедливости, народности активно поддерживали раз­личные политические течения России — народники, поз­же эсеры, монархисты всех родов.

В целом наш критический анализ общины показыва­ет, что отношения.в ней не способствовали развитию деятельного потенциала личности на основе усвоения ценностей, связанных с рыночно ориентированной дея­тельностью.

Завершая этот раздел, приведем таблицу 2, где све­дены основные понятия, отражающие влияние русской общины на формирование русского национального ха­рактера (с. 88—89).

В первой колонке таблицы перечислены ценности, лежавшие в основе общины,, причем не только позитив­ные, принятые общиной, но и сомнительные. Эти ценно­сти сопровождаются знаком вопроса.

Во второй — условия хозяйственной и политической практики, являющиеся следствием влияния ее ценнос­тей.

В третьей — перечислены признаки хозяйства и об­щества, возникающие и возможные в таких условиях.

В четвертой — признаки хозяйственной и политичес­кой практики, свойственные общине.

В пятой — нормы, вошедшие в национальное подсоз­нание.

В шестой — черты национального характера, связан­ные с реальной жизнедеятельностью в общине, хозяй­ственной и политической.

Следует добавить еще, что все поле таблицы раз­делено на две части. В верхней части отражена хозяй­ственная практика общины, то есть ценности, условия, нормы, черты национального характера, связанные с этой практикой. В нижней части отражена социально-политическая практика общины.