Geum.ru

Наталья Богатырёва свято дружеское пламя интервью с выпускниками Московского государственного педагогического института

Вид материалаИнтервью

Содержание


Борис Вахнюк
Нина тоже волнуется...
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   25

Борис Вахнюк


Товарищ! Забудь про болезни,

В микстурах не ищут здоровья.

В рюкзак облачиться раз во сто полезней

И выйти в поход в Подмосковье.

Замолкнет щегол, кукушка замрёт

И слушает лес тенистый,

Как звонко поёт задорный народ,

Красивый народ - туристы.

Хоть мы опоздали родиться,

Героями стать не успели -

Тот будет героем, кто пить не боится

Целебный напиток метели.

Пусть ветер в лицо, пусть вьюга метёт,

Пусть злой ураган неистов -

С пути не свернёт отважный народ,

Бесстрашный народ - туристы.

Мы в дальних загадочных странах

Ни разу ещё не бывали,

Про джунгли читали мы только в романах,

Но струсим и там мы едва ли.

Сам лев убежит, уйдёт бегемот,

Питон уползёт пятнистый,

Когда в турпоход по джунглям пойдёт

Весёлый народ - туристы.

По речек извилистым лентам,

По самым опасным маршрутам

Идут по просторам Отчизны студенты

Московского пединститута.

Экзамен - пустяк, не страшен зачёт

Шагавшим тропой тернистой!

Сквозь бури вперёд дорогу пробьёт

Упрямый народ - туристы!

Ленинец, 1958, 26 января.


Мама Нина


Содружество выпускников МГПИ 50-60-х называют семьёй. И в этой семье есть своя мама — Нина Васильевна Михалькова (бывалым МГПИшникам больше известна её девичья фамилия — Высотина). "Мамой" зовут её даже те, кто старше, — за мудрость, сердечность, стремление взять под свою опеку. Это абсолютно надёжный человек, готовый всегда прийти на помощь, преданный друг. Весь день у неё расписан: кого-то надо навестить в больнице, кому-то помочь с билетами на спектакль Фоменко или концерт Кима, кто-то просто хочет выплакаться и выслушать дельный совет или просто спокойные и умные слова поддержки. Какой-то совершенно невероятный альтруизм, бескорыстие и при этом скромность, умение оставаться в тени. А ещё ведь есть дочери, внуки, работа, наконец!

Дисциплине, организованности и умению объединять людей Нину Высотину научил МГПИ, в который она поступила в 1953 году, почти сразу активно проявив себя в общественной работе. В 1957-58 стала секретарём комитета комсомола курса, потом факультета. Во время фестиваля молодёжи и студентов ей поручили работу с иностранцами, а после окончания оставили в институте. В 1959 и 1960 работала лаборанткой на кафедре советской литературы, методики преподавания литературы и одновременно — секретарём комитета комсомола факультета. Сегодня Нина Васильевна — преподаватель кафедры русского языка как иностранного МПГУ, работала в Финляндии, Германии, Чехословакии, Польше, Югославии, Венгрии. То, что она каждое утро встаёт в половине шестого, чтобы ехать, несмотря на плохое самочувствие, через всю Москву к своим студентам, водит их в музеи, устраивает театрализованные праздники, как будто ей по-прежнему 20 лет - для меня всё это равносильно подвигу.

При первом знакомстве с Ниной Васильевна я, честно говоря, оробела: она — сама серьёзность и даже суровость. Но за всем этим — доброта, ранимость и отзывчивость. Юрий Коваль подписал на подаренной ей книге: "Нине Высотиной — одной из самых прекрасных женщин мира". Под этими словами наверняка подпишутся многие наши выпускники.

За эти годы Нина Васильевна мне стала как подруга, которой можно в любое время позвонить и поболтать, пожаловаться на жизнь или поделиться радостью – отклик будет немедленный и горячий. И всегда она найдёт точные и нужные слова, чтобы поддержать человека, заставить его поверить в себя. Нина Васильевна – мозговой и организационный центр большой МГПИшной компании. Любое мероприятие в институтской семье проводится при её непосредственном участии и нередко – руководстве. «Позвоните Нине – она всё знает», - эта фраза звучит постоянно. Мне стоило только заикнуться, что неплохо бы переиздать эту книжку, как Нина Васильевна тут же организовала сбор средств. И можно с уверенностью сказать, что если бы не она – второго издания этой книжки не было бы.

— Нина Васильевна, несмотря на то, что вы были комсоргом факультета, однажды чуть сами не распрощались с комсомольским билетом.

— Была одна история... Ребята написали новогоднюю сказку, в которой были сатирические моменты, касающиеся жизни филфака и всего института. Гарик Бабушкин играл Короля... Всю ночь накануне 31 декабря Володя Лебедев рисовал декорации. Там, где центральная лестница на второй этаж, мы повесили указатель "Тридевятое царство, тридесятое государство", поставили ворота с черепами. А лестница эта вела прямо к кафедре марксизма-ленинизма. И, конечно, меня, как секретаря комитета комсомола факультета, вызвали "на ковёр", сказали: "Что это за намёки в первый год семилетки? Немедленно всё убрать!" Чуть не выгнали из института и комсомола тогда, а в партбюро вызвали членов комитета комсомола Юру Муратова и Сеню Ипполитова, чтобы они свидетельствовали против меня (я это узнала только потом). Но у нас вообще был очень хороший факультет, ребята порядочные. И когда меня обсуждали на общем комсомольском собрании в девятой аудитории, они повели работу так, что меня избрали секретарём единогласно. Когда я узнала об этом, ревела в три ручья — расстроилась, обидно было, что за моей спиной всё устроили... Но сказка всё-таки состоялась. Был карнавал, была ёлка, и расходились мы только в 6 утра... Конечно, в общественной работе было много формального, и как отдушина были капустники, спектакли, литературные вечера.

— Вам, как комсомольскому вожаку, приходилось участвовать в разборе персональных дел. Чью сторону вы отстаивали?

— Часто жалко было тех, кого собирались выгонять из комсомола. Помню, ездила в Подмосковье к родителям Валерия Горбачёва, который чем-то провинился, узнала про его тяжёлую жизнь, защищала потом на собрании... Случались истории, которые сейчас выглядят смешными, а тогда были трагическими. С Кимом в группе училась очень красивая девушка, по имени Лена. Она была приезжей и пользовалась правом получать материальную помощь в первую очередь. И вот она потратила все деньги на... красивую ночную рубашку, да ещё сдуру похвасталась об этом в группе. А в группе учились такие девушки, которым это очень не понравилось. Тут и свёкр со свекровью (она только-только вышла замуж) написали в комитет комсомола жалобу... Завели дело, ведь эту материальную помощь должны были дать другой студентке. Секретарём комитета комсомола была тогда Рита Горемыкина, умница и красавица (её портрет напечатали в "Работнице", и пошли письма из колонии, из армии), но разбираться отправили меня. Было собрание. Очень интересно выступил Юлик, который говорил, что не всегда деньги нужно тратить на еду, могут у человека возникнуть и неожиданные желания... Сейчас смешно, а тогда эту Лену из комсомола хотели исключить, но дело ограничилось выговором.

В 60-м году, когда появились первые стройотряды, мы выехали на работу в Ступино. Руководителем был преподаватель, который не очень студентами занимался. Однажды не привезли воды, задержали завтрак и обед, и девочки устроили забастовку. Ночью мы приехали к ним, Юра Муратов, Сеня Ипполитов и я. Вопрос утрясли и начальству ничего не сказали, чтобы не пострадали студенты. В оргкомитете была и Людмила Жулинская, которая работала заместителем декана филфака, всегда отличалась принципиальностью и никогда не делала ничего за спиной других...

— Кто тогда входил в комитет комсомола?

— Аркаша Филиппов был "министр труда" — заведующий трудовым сектором. Юра Муратов и Сеня Ипполитов — мои заместители по оргработе. Витя Мушенков и Валя Калугин — в политсекторе. Галя Кузнецова — в культсекторе... Если бы у меня не было такой опоры, я бы не вытянула. Потому что была очень наивной. Например, не понимала, как люди могут говорить одно, а за спиной делать другое? Если ты можешь кому-то помочь, то почему нужно отсиживаться?

— Похоже, это стало вашим жизненным девизом. Вы обладаете искусством просить за других, не теряя при этом достоинства (вот только за себя, по-моему, просить не умеете). Искусство это приобретено, видимо, в институтские годы?

— Я всё время ходила то к ректору, то к проректору, искала деньги на помощь для студентов, на книги для призов. Поскольку я всё время за кого-то просила — то место в общежитии, то материальную помощь, — проректор Николай Васильевич Александров однажды спросил: "Нина, у тебя в родне нет цыган?"

— Общественная работа, однако, не мешала вам хорошо учиться.

— Я не была отличницей. Приехала из провинции и немного робела перед москвичками, которые показывали себя очень разносторонними и эрудированными. И я не вылезала из Ленинки, бегала по театрам, прослушала цикл лекций в Третьяковке, в Музее изобразительных искусств. Старалась успеть везде, и в то же время и личная жизнь была, и учиться успевала. Мне нельзя было плохо учиться — стипендия была единственным источником существования. Папа у меня погиб на фронте, у мамы нас было трое — много помогать она не могла. Первый семестр было особенно трудно: мне не дали общежития, пришлось снимать комнату в Подмосковье. Потом всё-таки поселили в общежитии, и жизнь наладилась. В комнате я жила с Юлей Жирновой и Зиной Бондаренко. С Зиной мы до сих пор перезваниваемся... Мы должны были учиться 4 года, но затем предложили пятый, потому что образовался истфил, и весь пятый курс мы изучали историю. Со мной на курсе учились Дима Рачков, Валерий Агриколянский, Миша Ландор. Многие стали преподавателями. Таня Рябченко теперь работает в Институте русского языка имени Пушкина, Зоя Ворошилова преподаёт в техникуме, Нонна Коузова долго работала в издательстве, сейчас она заведующая редакционным отделом в Академии культуры, Аня Бычкова долгое время была председателем райисполкома, Жанна Либхабер писала интересные стихи. Помню Лену Зотову, Валю Громакову, Виктора Анисимова, Игоря Сиснёва и многих других...

— Вашим однокурсникам Валерию Агриколянскому и Дмитрию Рачкову не повезло: их объявили чуть ли не диссидентами, уволили из Южносахалинского пединститута...

— Помню, ко мне в коммунальную квартиру на Плющихе, где мы жили с мужем, пришёл совершенно растерянный Димыч. Ему надо было выговориться, и мы всю ночь тогда просидели. Алексей Васильевич Терновский, кстати, часто помогал выпускникам: посылал деньги Агриколянскому на Сахалин, когда тот женился на нашей студентке, Оле Козловой, и у них родилась дочка. Отец Валерия, который работал в штабе Тухачевского, был репрессирован, маму забрали с третьего курса мединститута, и после реабилитации она смогла устроиться только медсестрой, получала очень мало. Но это не мешало ей зазывать нас перед стипендией, когда деньги кончались, и кормить обедом — об этом может рассказать и Юлик Ким. Валерию она не могла оказать большую материальную помощь. И тут поддержка Алексея Васильевича Терновского оказалась неоценима. Алексей Васильевич – это наша совесть! Он очень помогал ребятам и материально, и морально.

— Что читал у вас Терновский?

— Алексей Васильевич вёл семинар по творчеству Маяковского, и я ходила к нему на занятия, и ещё в семинар Владислава Николаевича Афанасьева, бывшего актёра МХАТ. Он читал нам, несмотря на то, что это не одобрялось, Блока, Есенина, Пастернака. У нас были замечательные преподаватели, со многими из которых складывались сердечные, а не официальные отношения, например, с Зерчаниновым, Устиновым, Введенским, Голановым, Крючковым. Я до сих пор чту Арусяк Георгиевну Гукасову, у которой бывала дома и могла пользоваться академическим изданием Пушкина. Это были учителя старого закала, и они очень много нам давали.

— Юлий Ким за вами ухаживал, как он сам вспоминает.

— Юлик шутит. Это было приятельство, дружба. У меня до сих пор хранится письмо Юлика Кима, написанное по пути на Камчатку, куда он поехал по распределению. Он просил меня выслать справку, что печатался в "Ленинце", чтобы иметь возможность подрабатывать в газетах... Мы симпатизировали друг другу. Однажды шли по Большой Пироговке от Новодевичьего монастыря в сторону нашего общежития на Усачёвке. Юлик читал мне стихи, и мы не заметили, как на нас чуть не наехала машина. Шофёр отругал нас и крикнул: "На том свете влюбляться будете!" Но в основном мои личные дела происходили вне института.

— Зачем вы столько сил и времени тратите на организацию встреч, приглашаете своих знаменитых соучеников к студентам?

— Друзей своих я приглашала для того, чтобы студенты-иностранцы, с которыми я работаю, лучше поняли российскую культуру. У Юры Ряшенцева в поэтическом семинаре занимался мой студент-американец. Один из японцев писал работу о творчестве Коваля. И я очень благодарна им всем: и Пете Фоменко, и Гарику Бабушкину, и Ире Олтаржевской, и Ире Мешалкиной, что они, несмотря на занятость, откликались на мои просьбы.

— Нина Васильевна, как случилось, что вы стали "стрелочницей" в организации мероприятий в жизни выпускников МГПИ?

— У меня, как у секретаря, были адреса и телефоны студентов всех курсов, и когда нужно было кого-то разыскать, обращались ко мне. До сих пор сохранилось триста адресов... Когда мы стали собираться регулярно, должен же был кто-то обзванивать всех.

— Вы стали для многих этакой большой жилеткой. Но это ведь так трудно — нести на себе груз чужих горестей!

— Мне интересны люди и дорого доверие друзей. Они разные, непростые, но я их воспринимаю такими, какие они есть. В молодости я видела окружающих лучше, чем они есть на самом деле. И очень часто поэтому ошибалась в людях, разочаровывалась, обижалась, когда меня подводили... А "большая жилетка" — это Сёма Богуславский. Я не знаю случая, когда Сёма кому-то в чём-то отказал. Он всегда с людьми очень справедлив. Я верю в судьбу и очень рада, что поступила именно в МГПИ и именно в то время, когда здесь учились все мои будущие друзья. Кто-то уже закончил институт, но всё равно часто появлялся. Мы, младшекурсники, относились с большим пиететом к Юре Ряшенцеву... Юра Визбор и Володя Красновский всегда интересовались первокурсниками. Как-то раз я сидела в 40-й аудитории и готовилась к экзамену. Зашёл Визбор и попросил лекции для выпускного экзамена. И, конечно, этих лекций я больше не видела. А Володя Красновский потом сказал: "Я же тебе намекал, чтобы не отдавала!" С Юрой Визбором я не была близко знакома, а вот с Володей Красновским мы симпатизировали друг другу. Петю Фоменко я помню со студенческих лет. У него был дар слова, убедительный настолько, что на репетициях я сидела, открыв рот. Уже тогда он умел перевоплощаться. Я восхищаюсь моими друзьями. Вот Юра Коваль так относился к людям, что всегда казалось, что он это делает только для тебя. Но самый удивительный человек у нас — Роза Харитонова. Очень добрая, всепрощающая... Как-то Юра Визбор на похоронах, кажется, Агриколянского сказал: "Ребята, мы раньше встречались на днях рождения, а теперь на похоронах. У нас должен быть день, когда мы будем собираться, чтобы увидеть друг друга." Решили собираться 26 декабря. Но это день рождения мамы Юры Ряшенцева, Ксении Александровны, которую мы все очень любили. Поэтому встречу перенесли на 27-е. 27 декабря — это для нас глоток свежего воздуха.

1998 г.


Нина тоже волнуется...


Нина Высотина - студентка 4 курса историко-филологического факультета. 4-й курс... Всё ближе и ближе заветная цель — работа в школе. Но и сейчас Нина чувствует себя настоящей учительницей. У неё практика в 6-м классе школы N70 Киевского района. Нина тщательно готовится к каждому уроку. Ведь именно здесь, на практике, можно проверить себя, проверить своё умение работать с детьми… Сегодня Нина предложила своим шестиклассникам самостоятельную работу по русскому языку. И сама волнуется не меньше учеников, а, может быть, и больше. Какие сюрпризы ждут её при проверке? Будем надеяться, что ученики Нины Высотиной выполнят эту работу хорошо.


Ленинец, 1957, 26 февраля


История Алика Ненарокова


Альберт Павлович Ненароков, доктор исторических наук, профессор, академик Академии военных наук, автор книг по истории 17-го года и гражданской войны в России, руководитель группы Центра политической и экономической истории России Российского независимого института социальных и национальных проблем. За всеми этими регалиями — милый, скромный, душевный человек, которого друзья по институту называют просто Алик Ненароков. Он потомственный МГПИшник: родился и вырос в студенческом общежитии на Усачёвке, мама закончила факультет дошкольного воспитания, отец — сначала литфак, а потом педфак. Альберт Ненароков поступил на исторический, но лекции по литературе слушал в едином потоке со студентами-филологами, со многими из которых дружит до сих пор. После окончания МГПИ в 1956-м учился в аспирантуре, вёл историю в школе рабочей молодёжи. Причём ученики — недавно освободившиеся из сталинских лагерей полковники и майоры-чекисты — решили, что юный преподаватель, пришедший на свой первый урок, просто ошибся дверью: "Мальчик, буфет рядом!" И неизвестно ещё, кто кого учил истории страны... А потом была кропотливая работа историка: документальные публикации, статьи, учебники. С 1989 года Альберт Павлович Ненароков представляет российскую сторону в совместном российско-американском проекте по публикации документальной истории меньшевизма от его истоков до угасания в конце 30-х… Пока шла работа над этим сборником, все его герои проявляли к нему горячий интерес и всячески содействовали его выходу, но Альберт Павлович, пожалуй, больше всех: помог в реализации самой для меня малосимпатичной – технической стороны

— Альберт Павлович, вы профессиональный историк. Но только ли профессия это для вас?

— И профессия, и форма существования, жизнь. Это очень интересная работа! Мы исследуем то, что в России не рассматривали никогда, — правое крыло меньшевизма, которое, не сочтите за игру слов, на самом деле и было правым.

— Чем, на ваш взгляд, нынешние студенты отличаются от вас, студентов 50-60-х?

— Я думаю, что мало чем. Сложился определённый миф о времени нашей учёбы, что мы, дескать, всё время пели и плясали. Это не так. Мы учились и работали не меньше сегодняшних ребят.

— Что касается вас, то, судя по всему, вы в самом деле были прилежным студентом. Вот и о своих преподавателях вспоминаете с такой теплотой...

— Ну, положим, особо прилежным студентом я не был, но, действительно, нас учили удивительные люди, великолепные специалисты, отличавшиеся при этом скромностью. Может быть, поэтому мы, часто встречая в институтских коридорах Лосева или слушая лекции Корнилова, не представляли себе истинного масштаба личности этих учёных. Мы обожали Пуришева, Дьякова (он преподавал историю Древнего Рима), с большим уважением относились к Ольге Александровне Ротберг, которая вела у нас кружок по истории античной культуры... Помню преподавателя латыни Черёмухину. Однажды я работал в архиве и нашёл документы на сохранение её личной библиотеки. Какая же была библиотека, если эту бумагу подписал Ленин!.. Во втором выпуске сборника "Историки России о времени и о себе" (это приложение к журналу "Исторический архив") опубликован мой очерк об институте. А наш выпускник Дима Рачков написал книгу "Записки уволенного", несколько глав в которой посвятил МГПИ и преподавателям, поистине уникальным людям.

— Ваше поколение отличалось независимостью и обострённым чувством справедливости, что вызывало порой недовольство властей. Автор "Записок уволенного" тоже пострадал за свободомыслие...

— Действительно, Дима Рачков и Валера Агриколянский в 60-е годы были уволены из одного образовательного учреждения в Южно-Сахалинске за распространение самиздата. Самым известным правозащитником из моих товарищей был, конечно, Илья Габай. Но и Юлий Ким, и Пётр Якир (он не был нашим выпускником, но тесно общался с нашими) занимали очень чёткую позицию по отношению к властям.

— Кстати, разговаривая с теми, кто знал Агриколянского, чувствовала, что все чего-то не договаривают. Чего?

— У Валерия трагическая судьба. После Сахалина он сломался, пил, с циррозом печени лежал в больнице. Я был одним из последних видевших его. Пришёл навестить, а врач попросил зайти к себе и рассказал, что Валера в тяжёлом состоянии: пытался покончить самоубийством, но в реанимацию не даёт себя отвезти. Не мог бы я с ним поговорить? Я зашёл к нему в палату и то, что увидел, было ужасно. Валера лежал, привязанный какой-то сеткой к койке, под капельницей. Я его еле уговорил в реанимацию лечь. А утром он умер: сердце не выдержало... У Юлика Кима подробно описана история Агриколянского в цикле рассказов "Однажды Михайлов...". Рассказ так и называется — "Валера".

— С кем ещё из студентов МГПИ вы дружили?

— С разными людьми: и со старшекурсниками, и с теми, кто был помладше. В МГПИ никогда не было снисходительного и высокомерного отношения к первокурсникам, наоборот, был своеобразный патронаж. Все мы тогда сочиняли, и Семён Богуславский, прочитав что-то из моих рассказов, тут же познакомил меня с Виталием Коржиковым. Богуславский и Ряшенцев тогда уже заканчивали институт, за ними шёл Визбор, и все они были исключительно внимательны к нам, младшим. Ряшенцев при этом отличался ещё и большой требовательностью в смысле языка и стиля наших литературных опытов, но и заботливостью тоже. Если нужно было проходить практику в пионерском лагере, мы попадали в тот, где он был старшим вожатым, и Юра брал нас под свою опеку... Или Визбор, который умел так поддержать, что ты начинал верить в свои силы. Как-то в "Ленинце" напечатали мой рассказ "После концерта". До сих пор стоит перед глазами картина: Визбор сидит на краю фонтана, что в Главном зале, между скульптурами Ленина и Сталина, с кем-то разговаривает и вдруг, увидев меня, говорит: "А это тот самый Ненароков, который недавно опубликовал хороший рассказ". У меня сохранился рассказ "Два адмирала", который мы написали вместе с Визбором. Моё участие там ограничивалось только тем, что я писал под Юрину диктовку: для него важно было втянуть в творческий процесс. Такой же был и Коваль. Где бы я его ни встретил, он тут же загорался: "Давай что-нибудь напишем!" Чем более талантлив человек, тем он бескорыстнее и щедрее... Мы общались и с Володей Маландиным, и с Лёвой Страховым, старшекурсниками...

— А как сложились судьбы ваших однокурсников?

— У кого как. Володя Жогин стал прекрасным педагогом, а был известным хулиганом на своей 3-й Мещанской. Володя Гуляев теперь директор Музея декоративно-прикладного искусства. Это чрезвычайно активно работающий человек, умеющий отстоять свою позицию, создавший замечательный музей буквально на пустом месте. До сих пор у нас с ним дружеские отношения, и когда мне нужна консультация по исторической теме, связанной с музеем, я обращаюсь к Володе. Одним из самых талантливых людей на нашем курсе был Юрий Иоффе. Он очень рано умер от лейкемии, не проработав по распределению и двух лет... Был у нас студент Турченко, активный участник всех "капустников". Был Гера Левитас, необыкновенный заводила, организовавший хор первокурсников. Их судьбы сложились по-разному: Турченко, как и другой мой однокурсник, Женя Немченко, пошёл работать в милицию (и оба были там не слишком счастливы), а Гера закончил три факультета МГПИ (исторический, филологический и физико-математический) и теперь пишет очень интересные учебники по математике. В общем, у нас учились уникальные люди! А какие девушки: Ада Якушева, Галя Гладкова, Ира Супинская!..

— Как правило, наши выпускники отличаются гостеприимством...

— Мы часто собирались у Юры Ряшенцева, у Визбора на Неглинной, у Володи Жогина (у него единственного из группы был телевизор – маленький "КВН"). Дом Лёни Зимана — ещё один центр наших сборищ. Кстати, Лёня был очень дружен с Ильёй Габаем и в педколледже, где работает, поставил прекрасный спектакль по стихам Габая... Между прочим, и редакция "Ленинца" была местом наших посиделок. Мы собирались здесь у Марка Харитонова, нынешнего лауреата Букеровской премии, а тогда работал в "Ленинце" ответственным секретарём. Вместе делали литературную страницу, и в редакции бывала масса интересных людей, царила чудесная атмосфера — творческая и домашняя...

— Юлий Ким — один из ближайших ваших друзей?

— Я даже не могу назвать это дружбой. Это часть моей жизни. Мне трудно говорить о Юлике и о многих других просто как о друзьях. Мы можем очень долго не видеться, но они постоянно со мной, они во мне... После смерти Агриколянского мы стали ежегодно в конце декабря собираться в мастерской Коваля. Даже если встречались раз в год только в этот день, нам этого запаса хватало надолго. Это не такого рода дружба, когда что-то нужно от человека, но она очень обогащает. Общение с друзьями сказалось на моём человеческом становлении. Каждый из них в чём-то является образцом: Габай — доброты и умения прощать, Петя Фоменко — творческой раскрепощённости... Мы не просто компания институтских друзей, а большое крепкое братство людей, любящих и поддерживающих друг друга. Такое внимание, такую трогательную заботу друг о друге в наши дни нечасто встретишь.

— Что дал вам институт?

— Во-первых, понимание того, что не тебя должны учить, а ты должен учиться сам. Это понял не только я, но и многие наши выпускники. Илья Габай в письмах из лагеря Марку Харитонову разбирал целый ряд сложнейших вопросов по литературе и искусству, продолжая самообразование, несмотря ни на что... Во-вторых, уверенность в том, что ты можешь сделать дело, которое начал. И, в-третьих, друзей.

1995-1999 гг.