Экскурс в историю полемики о философии как науке Позитивистская традиция

Вид материала

Монография

Содержание Эволюционный метод

Подобный материал:

• Темы рефератов для сдачи экзаменов кандидатского минимума по «Истории и философии науки», 118.23kb.
• Лекция 22. Позитивистская традиция в философии XIX, 145.9kb.
• Экскурс в историю. Танец ХХ века, 3167.56kb.
• Экскурс в историю дизайна. От Сократа до Баухауза, 176.86kb.
• Тематика лекций раздел философия и наука в системе культуры 14 ч. Лекция, 1264.31kb.
• Вопросы к экзамену по Истории и философии науки, 42.5kb.
• Тема введение 8 ч, 1291.99kb.
• Задачи: Совершить краткий экскурс в историю психологии, как науки. Провести беседу, 41.26kb.
• Экскурс в историю: Хронология развития вопроса о социальной ответственности бизнеса., 84.28kb.
• Экскурс в историю Алгебраические софизмы, 144.92kb.

З. К.) не случайны и не сводятся к простым особенностям умственного склада отдельных мыслителей, но что они коренятся в самой природе человеческого разума, в его отношении к коренному предмету его познания». Эта «природа» состоит в том, что движение к постижению истины осуществляется не по бесконечно разнообразным путям, а по вполне определенным, хотя и многочисленным, сводимым к целому ряду типов философских систем — «общим формам миропонимания», повторяющимся, переходящим «из века в век». Таковы «идеализм и реализм, материализм и спиритуализм, дуализм и монизм, эмпиризм и рационализм, скептицизм и т. п.⁴³. Тем самым Трубецкой развивал восходящую к молодому Шеллингу, а именно к его «Системе трансцендентального идеализма», и Гегелю традицию феноменологии духа, с ее идеей перманентного кумулятивного развития познавательной деятельности и представлением о способности человека идти в процессе познания по определенным ступеням, которые можно рассматривать как своеобразные типы этого познания. Как мы уже видели, в русском гегельянстве эту традицию еще в 80-х годах XIХ в. представлял М. Остроумов.

Хотя перечисленные типы, или «общие формы миропонимания», «недостаточны», все они «явно имеют объективные основания», и каждой из них присущи «отдельные ступени или формы развития».
Вот эта-то природа самого познания и определяет задачи «научного изучения» философии и ее истории: «Надо понять философию этих философий, их действительное, жизненное отношение к истине», — считал русский философ. Такое изучение «имеет величайший интерес» еще и потому, что готовит «всеобъемлющий философский синтез». Эти рассуждения чрезвычайно плодотворны и конструктивны, они дают действительно рациональную концепцию обобщенного, осмысленного изучения истории философии. И не удивительно, что Трубецкой в связи с обоснованием этой концепции не просто вспоминает Гегеля, но и отдает ему приоритет в постановке самой задачи конституирования науки об истории философского развития человечества.

Выше я уже цитировал главную оценку, данную Трубецким роли Гегеля в формировании науки истории философии. Развивая ее, философ увязал взгляды Гегеля на данную проблему с его логикой, в результате чего получил возможность говорить не только о величии замысла Гегеля, но и об ущербности определенных аспектов его осуществления. Он совершенно резонно обратил внимание, что, по концептуальной схеме Гегеля, ход истории философии должен был бы быть историческим аналогом хода последовательности развития категорий логики. Но здесь, по мнению Трубецкого, Гегель грешил «отвлеченностью», «несмотря на дар исторического понимания, отличавший великого немецкого мыслителя». Ибо системы, бытовавшие в истории философии, не являются олицетворением логических категорий; «каждое из них (философских учений. — З. К) в самой односторонности своей стремится к целостному пониманию истины и по-своему выражает тот или другой мыслительный образ ее или идею истины». Историк философии призван постичь именно этот образ. Формирование же его зависит не только от личности философа, но и от условий его жизни, от места и времени, в рамках которых осуществлялась его жизнедеятельность, от современного состояния науки, духовной культуры, религии, нравственности. Необходимо учитывать все перечисленные обстоятельства, и потому конкретное философское учение нельзя просто сводить к его категориальной сущности. Все это разнообразие и богатство надо изучать «осмысленно», а не эмпирически, но в то же время и не отвлеченно, не формалистически. «Понять смысл их (философских построений. — З. К.) различий, оправдать философию в самых этих различиях — такова задача научного и философского изучения человеческой мысли».

Возвращаясь к исходной проблеме — к утверждениям о несостоятельности философии на том основании, что философские системы противоречат друг другу и что философы не могут сговориться друг с другом относительно искомого ими — истины, Трубецкой утверждает, что внутренне противоречивый ход историко-философского процесса, наоборот, свидетельствует о том, что все философские течения с разных сторон идут к единой цели — к философскому познанию — и что, «таким образом, история философии служит оправданием философии», выработке «целостного миропонимания»⁴⁴.

Одной из наиболее зрелых и в теоретическом плане разработанных была работа С. Шилкарского «Типологический метод в истории философии»⁴⁵, в хронологическом отношении завершившая весь дооктябрьский период истории изучаемой философской дисциплины в России. При том что автор в значительной мере самостоятельно развивает свою концепцию, несомненна связь его идей не только с теорией Гегеля, но и с предшествующей русской гегельянской традицией — если не по форме, то по существу. Интересно отметить также, что Шилкарский подвергает критике некоторые основоположения марксизма, имеющие отношение к теории истории мысли, в чем он также солидаризуется с некоторыми своими отечественными предшественниками, ссылаясь, в частности, на Е. Трубецкого, автора статьи «К характеристике учения Маркса и Энгельса о значении идей в истории», напечатанной в сборнике «Проблемы идеализма» (М., 1902).

Состав и структура проблематики, которую охватывает труд Шилкарского, напоминает нам о логике построения концепции С. Трубецкого, поскольку и здесь речь идет о недостижимости согласия между разными философами по поводу решения давным-давно вставшего вопроса о том, существует ли «связь, которая объединяет многообразные проявления умозрительного творчества в одно целое», а если эта связь существует, то какова она. Согласия в решении этого вопроса нет, и «спору подлежат не только результаты тех или иных исследований, но и основные предпосылки истории философии как науки». И дело не просто в стремлении обнаружить во всех этих различных «проявлениях» некое единство, но и в поиске ответа на вопрос о том, не подчинены ли все они и, следовательно, само искомое единство некоей «закономерности». В этих спорах выявляются две формы «скептицизма» — «обывательский» и «философский», и выражаемое таким образом «отрицание внутреннего смысла в последовательности развития философской мысли» есть следствие более общего философского скептицизма, существующего в форме «сомнения в возможности истинного познания». Автор отвергает все эти малодушные колебания, особенно в связи с их применением к изучению истории философии: «Без этой основной предпосылки история философии превращается в бесцельный досужий пересказ “мнений”, т. е. случайных созданий некоторых своеобразно настроенных умов».

Знакомясь с авторской позицией, мы сразу же ощущаем влияние Гегеля и его русских последователей, их критический настрой по отношению к историко-философскому эмпиризму и к отрицанию мысли о закономерности единства и кумулятивности историко-философского процесса. Шилкарский провозглашает историю философии наукой, которая, как и все науки, должна обнаруживать присущие ей единство, связи и закономерности — в данном случае по отношению к философским идеям и их движению в истории. Шилкарский и не скрывает того, кто является его «музой», — это, безусловно, Гегель.

И все же, следуя той же — западноевропейской и отечественной — традиции, он делает следующий шаг в своем стремлении ответить на кардинальный вопрос о том, что же является основой единства всего бесконечного разнообразия философских идей. Он отвечает на него так: «Внутреннюю связь и единство сообщает произведениям отвлеченной мысли единственно их отношение к истине», т. е. тот факт, что в своем разнообразии и даже противоречиях все они стремятся постичь истину. Еще один важнейший шаг, сделанный Шилкарским в своем труде, заключается в утверждении им того, что поиск истины ведется не в каких-то фантомах, порожденных умом или чувством, но что она ищется в «познании подлинной действительности», что она «есть соответствие мысли с действительностью». Именно данное стремление и результаты, на этом пути достигнутые, и позволяют истории философии «претендовать на достоинство науки».

Отсюда возникает следующий вопрос — об отношении науки истории философии к самой «философии систематической». Ответ автора гласит: история философии есть способ обоснования теоретической («систематической») философии, «всестороннее историческое оправдание того мировоззрения, которое в глазах данного исследователя представляет собой конечный и наиболее совершенный результат всего предшествующего развития мысли». Таким образом, как и у Гегеля, утверждается, что выдвинутые в истории философские идеи и системы как бы объединяются, а результатом этого процесса становится единство, в рамках которого они выступают «в качестве подлинных частей целого»⁴⁶.

Здесь обнаруживается один весьма важный аспект всей теории истории философии в ее гегельянской интерпретации. Приверженцы этой традиции, разумеется, как и ее основоположник, считают, что историография истории философии, т. е. само ее описание, характер общей картины, которую создает историк, зависит от того, какую именно философскую позицию он занимает. (Эту позицию можно назвать базовой теорией, и, насколько мне известно, подобного термина еще никто не предлагал.) В этом случае получается, что созданные таким образом картины отличаются друг от друга в той мере, в какой различны теории, выполняющие по отношению к ним роль базовых, т. е. позиции разных историков философии. Все это становится основанием для упреков, высказываемых в адрес Гегеля и в XIX, и в XX вв. (Особенно в них преуспели советские критики немецкого философа, когда начиная с 60-х годов стала размываться гегелевская ориентация советской философии.) Упреки эти сводятся к обвинению данной историко-философской концепции в телеологизме. И в самом деле, при подобном рассмотрении истории философии, а именно, когда историография опирается на структуру базовой теории, эта последняя принимает вид некоей цели историко-философского развития.

Однако справедлив ли подобный упрек? Или, точнее говоря, являются ли данная ситуация заслуживающей осуждения, а использование описанной методологии — порочным? Отнюдь нет. Во-первых, потому, что нельзя отрицать того факта — если он, разумеется, фиксируется с достаточной убедительностью, — что ход истории философского развития действительно пришел именно к подобному результату. И, во-вторых, потому, что метод этот есть прежде всего метод осознания связи моментов историко-философского развития. В такой интерпретации телеологизм оказывается не каким-то пороком, а действенным принципом теоретически обоснованной обработки (историографирования) самого процесса философского развития человечества. И Шилкарский без всякого смущения именно таким образом и представляет этот методологический прием: «Смысл всякого исторического процесса определяется телеологически, и если мы правильно установили его конечный момент, то тем самым для нас выясняется и его общий характер и направление». Однако здесь возникает трудность: ну, хорошо, мы будем рассматривать историю философии с позиции некоей «систематической философии», но которую из этого множества концепций мы изберем для подобного обобщения и какое «мировоззрение следует признать естественным завершением многообразных усилий человеческой мысли в ее стремлении к истине»?

Как бы обобщая и завершая традицию истолкования истории философии в аспекте типологизирования философских течений — идея, с которой мы встречались, знакомясь со взглядами представителей гегелевской традиции — Остроумова и С. Трубецкого и которая, как мы сейчас увидим, еще до Шилкарского весьма интенсивно и самостоятельно развивал А. Введенский, — Шилкарский полагает, что если произвести полное деление возможных ответов на вопрос об истине как «соответствии мысли с действительностью», то можно установить, отвергая все имеющиеся классификации как непригодные, наличие трех типов ответа на данный вопрос или трех типов миропонимания: механического, панлогистического (или отвлеченно-логического) и спиритуалистического (или конкретно-идеалистического).

1) Механическое миропонимание: «действительность всецело определяет собой мысль, на долю которой выпадает, таким образом, пассивное отражение, лишенное какой-либо самостоятельности».

2) Панлогистическое, или отвлеченно-логическое, миропонимание: мысль создает действительность.

3) Спиритуалистическое, или конкретно-идеалистическое, миропонимание: между действительностью и мыслью существует взаимодействие, т. е. и в той, и в другой имеется активное начало — «единая деятельная субстанция».

Шилкарский, хотя и вкратце, рассматривает три выделенных типа по существу и устанавливает, что каждому из этих «основных форм философского понимания действительности» «отвечает свой особый метод историко-философского исследования», и потому картины истории философии, нарисованные с помощью каждого типа, будут резко отличаться друг от друга⁴⁷.

Однако каждая из подобных обработок историко-философского процесса неизбежно, по самому определению ее как истории, должна основываться, как и у Гегеля, на идее развития: «История философии изучает развитие философских идей», и потому «идея развития играет в ней центральную роль». Но идею развития можно понимать — и в истории
философии ее, по существу, так и понимали — по-разному, и таких пониманий, или методов освоения концепции развития, автор насчитывает три: это эволюционная теория, диалектическая теория и типологический метод.

Эволюционный метод есть «метод историко-философского исследования, опирающийся на общее механическое миропонимание». Этот метод «должен сочетать в себе как идеи механизма, так и идею развития или эволюции. «Мы называем его поэтому, — уточняет свою терминологию Шилкарский, — эволюционно-механическим». Второй тип миропонимания дает диалектическую теорию развития: «Диалектический метод... является приложением предпосылок панлогического миропонимания в их соединении с идеей развития к научному исследованию». Третий тип выступает в рамках методологии как типологический метод, которым руководствуется сам Шилкарский. Задачи этого метода заключаются в том, чтобы 1) «установить типические точки зрения на действительность и обнаружить их источник в многосторонней природе нашего “я”», 2) «представить типическое миропонимание как последовательные ступени в самопознании нашего “я”», 3) «исторически оправдать духовное понимание действительности как необходимое завершение многообразных усилий человеческого разума постигнуть истину»⁴⁸.

Намечая план дальнейшего исследования, автор считает нужным рассмотреть сперва каждый из методов по существу, а затем осуществить их «приложение». В первом томе своего сочинения он сделал это относительно «метода эволюционно-механического» и на основе «механического миропонимания»⁴⁹.

Мы не будем вникать в то, как удалось «приложить» автору свою концепцию к материалу. Наша задача состоит лишь в вычленении основных положений самой теоретико-методологической концепции.
И она предстала перед нами как довольно своеобразная и в то же время содержащая в себе некоторые основоположения историко-философской и даже общефилософской концепции Гегеля. Добавим также, что критику Маркса, о которой мы говорили в начале этого раздела, Шилкарский представил в контексте изложения «механического миропонимания» в форме концепции «исторического или экономического материализма
(Г.В. Плеханов называет его еще диалектическим)»⁵⁰. Так же, как и Е. Трубецкой, Шилкарский избирает для своей критики исторического материализма марксово «Предисловие» к «Критике политической экономии».

В завершение рассмотрения гегелевой традиции в интерпретации истории философии как науки остановимся на взглядах А. Козлова. Особенность их заключается в том пристальном внимании, с которым этот автор отнесся к проблеме связи истории философии с теоретической философией. Совсем в духе Гегеля Козлов выступил против историко-философского эмпиризма, не считающего возможным построение науки истории философии («отрицательное направление»), а сам встал на сторону направления положительного. «Взгляд на историю философии как науку, — писал он, — зависит от понятия, которое имеет историк о предмете и задачах философии». Поэтому история философии может быть рассмотрена как процесс исторического формирования той философской системы, «которой держится историк», или, более пространно, «истинная история философии имеет своей задачей восстановить процесс развития философской истины и найти закон этого процесса». И это не только более полная из двух приведенных, но и принципиально углубленная формулировка. Первая из них просто констатирует эту зависимость и может быть истолкована непосредственно в релятивистском плане: существует столько историй философий, сколько философских концепций. Вторая формулировка связывает философию и, следовательно, историю философии с истиной. Хотя философий и историй философии может быть сколько угодно, но истинной является лишь одна из них. В случае обнаружения ее история философии становится неким компасом, указывающим философу, который обосновывает истинность своей философии с помощью истории, направление в предпринятом им плавании по бурным волнам исторического развития философской мысли. История философии обнаруживает ошибки, допущенные философами, и указывает «путь, на котором... предстоит наибольшая вероятность сделать шаг в развитии философской истины». Таким образом, история философии способствует также и дальнейшему развитию науки философии.

Но какая же философия является истинной? Посредством серии рассуждений А. Козлов приходит к «полному определению философии»: «Философия есть наука о мире, его познании и его отношении к познающему субъекту». Как и всякая наука, философия «представляет систему логически обоснованных понятий и суждений»⁵¹.

Научный статус философии («философия есть наука») признается большинством сторонников гегелевской традиции. Он провозглашен в работах Новицкого, Гогоцкого, Остроумова, Трубецкого и др.
Но это признание отнюдь не было в России конца XIX в. всеобщим. Здесь существовало немало философских нигилистов, отрицавших научность философии и вместе с тем саму правомерность существования последней. Этот взгляд вел и к отрицанию научного статута истории философии. И потому сторонникам гегелевской традиции было чрезвычайно важно обосновать свой тезис о научном статуте самой философии. По этому поводу возникла полемика, одним из зачинателей которой был А. Козлов. Важным является тот факт, что проблема эта и споры на эту тему не умерли и что в XX в. они разгораются еще с большей ожесточенностью, чем в веке XIX. Так что рассмотрение дискуссии 70-х годов прошлого века имеет значение и для 70–80-х годов XX столетия.

Примечания

¹ Имеются в виду следующие работы названных исследователей: Новицкий О. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований. Киев, I860; Гогоцкий С. Введение в историю философии. Киев, 1871; Остроумов М. История философии в отношении к откровению. Харьков, 1886; Козлов А. Очерк по истории философии. Понятие философии в истории философии. Киев, 1887; Лютославский В. О значении и задачах истории философии. Казань, 1889; Страхов Н. Очерк истории философии. Харьков, 1893; он же. О задачах истории философии // он же. Философские очерки. СПб., 1895; Тихомиров П. История философии как процесс выработки научно обоснованного и истинного мировоззрения. Троицко-Сергиевская лавра, 1899; он же. Научные задачи и методы истории философии. Сергиев Посад, 1907; Трубецкой С. Чему учит история философии; Он же. Проблемы идеализма. СПб., 1902; Шилкарский В. Типологический метод в истории философии. Юрьев, 1916.

² Каринский М. Критический обзор последнего периода германской философии. СПб., 1873.

³ Остроумов М. Указ. соч. С. 4.

⁴ См.: Новицкий О. Указ. соч.. С. VI, I, 3, 8, 11, 24, 51, 56.

⁵ См.: Философская энциклопедия. В 5-ти т. М., I960. T. I. С. 377–378,
а также: История философии в СССР. В 6-ти т. М., 1968. Т. IV. С. 308.

⁶ Гогоцкий С. Указ. соч. С. 57–64, 1–2, 9, 2–3, 5–6, 16, 25–26, 8.

⁷ Остроумов М. Цит. соч. С. 91, 9–10, 12–13, 11, 11 (прим.), 13, 60, 27, 25, 68, 280, 64, 65.

⁸ Козлов А. Указ. соч.. С. 9, 11.

⁹ Лютославский В. Указ. соч.. С. 54.

¹⁰ Тихомиров П. История философии как процесс выработки научно обоснованного и истинного мировоззрения. С. 4–3I, 7–11.

¹¹ Шилкарский В. Указ. соч. С. 3, 6, 7, 41, 7, 8, 54.

¹² См.: История философии в СССР. М., 1968. Т. III. С. 306.

¹³ Гогоцкий С. Цит. соч. С. 14–15, 17, 23, 63–64.

¹⁴ Тихомиров П. Цит. соч. С. 7.

¹⁵ Остроумов М. Цит. соч. С. 13, 14, 25, 27, 47–48.

¹⁶ Новицкий О. Цит. соч. С. 1, VI, 3, 4, 5, 6, 7.

¹⁷ Там же. С. 8, 9.

¹⁸ Там же. С. 24, 25, 51, 56.

¹⁹ Гогоцкий С. Цит. соч. С. 16, 23, 2–29, 8, 16.

²⁰ Там же, с. I, 10.

²¹ Там же. С. 2, 3, 4, 5, 7, 25, 35.

²² Там же. С. 36–54.

²³ Другая формула рациональной истории философии заключается в следующем: «История философии должна: во-первых, на основании исследования существующих исторических памятников восстановить каждую философскую систему... так, как они действительно были развиты различными философами; во-вторых, изобразить их преемственную связь.., поскольку прошедшее состояние оказывало влияние на дальнейшее возникновение различных систем; и, наконец, в-третьих, указать принципы или условия того, а не иного течения исторического процесса философии, поскольку эти условия определяли как общий ход этого процесса, так и отдельные его моменты».

В этом рассуждении, с одной стороны, остается недостаточно проясненным третий способ, который представляется синтетическим, но, с другой стороны, автор еще говорит и о некоем синтезе всех трех способов, иными словами, о способе четвертом. Остается неясным, что же он считает идеалом — третий способ или четвертый. Равным образом неясно его мнение о третьей из названных им групп историков философии: имеет ли он в виду, что эти авторы стремились воплотить на практике лишь третью форму исследований истории философии или же синтетически «совмещать в себе все три способа или метода»?

²⁴