Экскурс в историю полемики о философии как науке Позитивистская традиция

Вид материала

Монография

Содержание Микулинский С.Р

Подобный материал:

• Темы рефератов для сдачи экзаменов кандидатского минимума по «Истории и философии науки», 118.23kb.
• Лекция 22. Позитивистская традиция в философии XIX, 145.9kb.
• Экскурс в историю. Танец ХХ века, 3167.56kb.
• Экскурс в историю дизайна. От Сократа до Баухауза, 176.86kb.
• Тематика лекций раздел философия и наука в системе культуры 14 ч. Лекция, 1264.31kb.
• Вопросы к экзамену по Истории и философии науки, 42.5kb.
• Тема введение 8 ч, 1291.99kb.
• Задачи: Совершить краткий экскурс в историю психологии, как науки. Провести беседу, 41.26kb.
• Экскурс в историю: Хронология развития вопроса о социальной ответственности бизнеса., 84.28kb.
• Экскурс в историю Алгебраические софизмы, 144.92kb.

социальной установки», как именует сам автор его центральное понятие. Киссель исходит из убеждения, что «категориальный аппарат философии и предлагаемые философами решения философских проблем не имеют непосредственного социально-политического смысла». Ставя на этой основе «вопрос о существовании внутренней связи между общей философией (онтологией, гносеологией, методологией) и социально-политической философией в рамках разбираемого учения», автор приходит к выводу, что «одни и те же философские принципы допускают социально-политическую интерпретацию в очень широком диапазоне значений», поскольку «ввиду чрезвычайной абстрактности философских основоположений» от них «нет однозначного перехода к конкретным социальным оценкам»⁷.

В поисках «опосредующего звена между общефилософскими принципами и социально-политическими оценками» автор приходит к понятию «социальной направленности», или «социальной установки». Отличая социальную установку от «социально-политической позиции» и тем паче от «социально-политической программы», автор определяет ее как обоснование «определенного отношения к окружающей социальной реальности, причем отношения, выраженного в предельно абстрактной форме, логически вытекающей из философских основоположений» (курсив мой. — З. К.). Для социальной установки характерен также «латентный характер», связанный «с недостаточной разработанностью философских принципов и одновременно — с недостаточной проясненностью реальных тенденций общественной жизни»⁸.

Другой оригинальной разновидностью концепции опосредования является теория строя мышления. В контексте критики экстер- и интернализма с этой теорией выступил С. Микулинский (и в какой-то степени Л. Маркова). Экстернализм ставит образование научных идей в зависимость от внешних, а интернализм — от внутренних факторов развития науки, но Микулинский считает эту альтернативу надуманной, искусственной⁹. Основная проблема, которую решают Микулинский и Маркова, состоит в том, чтобы «раскрыть общие закономерности развития науки, относящиеся как к внутренней логике движения научного знания, так и к взаимодействию науки и общества»¹⁰. Более узкая проблема формулируется так: «Одно из основных затруднений методологического плана на современном этап вызывает вопрос о том, посредством каких механизмов социально-экономические условия, являясь комплексом внешних условий, вплетаются в “содержательную ткань” развития науки и воздействуют на нее? Центральная задача... состоит именно в том, чтобы раскрыть этот переход социально-экономического, внешнего, в логическое, содержательное как закономерное. А это означает необходимость найти принципиальные подходы к раскрытию “тайн” возникновения научных знаний»¹¹ (курсив мой. — 3. К.). Задача эта решается признанием воздействия социально-исторического детерминанта на строй мышления, а через него — на структуру науки. Именно в этом усматривают авторы раскрытие и конкретизацию идеи «относительной самостоятельности» развития науки. На вопрос «каким образом социально-экономические условия и потребности воздействуют на изменение логической структуры науки, способа научного мышления?» они отвечают: «через строй мышления, свойственный той или иной эпохе»¹².

Однако в данном случае незаметно произошло некоторое смещение проблемы: мы ищем ответ на вопрос о механизме формирования содержания научных идей, а получаем ответ о механизме формирования строя мышления, структуры науки. Но ведь это совсем не одно и то же. Строй мышления, как неоднократно говорят сами авторы, это вопрос о способе, который использует ученый, а не о содержании научных понятий. И потому механизм формирования содержания сам по себе никак не выявляется из указания на строй мышления и его изменение под воздействием социально-истерического детерминанта. Поскольку авторы размышляют о науке вообще, а точнее — о естествознании, они не ставят вопросов о специфических аспектах роли социально-исторического детерминанта в формировании содержания именно философских идей. Но если даже и оставить в стороне эту идею, то нельзя не признать, что концепция строя мышления, как ни плодотворна она для изучения вопроса о «логической структуре науки, способе научного мышления»¹³, не проникает в «тайны возникновения новых знаний»¹⁴. А ведь именно к этому авторы призывают нас, и именно это они считали «главной задачей историко-научного исследования», главной теоретической и методологической проблемой истории науки, требуя «ответить на важнейший вопрос: как возникает новое знание и в силу чего оно на протяжении истории трансформируется, развивается?» (курсив мой. — З. К.). До предела обострив формулировку постановленного вопроса и, по сути, именно в связи с этим обращаясь к идее предметного детерминанта, в дальнейшем Микулинский, в сущности, уходит в сторону и в конечном итоге упускает, казалось бы, пойманную жар-птицу, иначе говоря, преобразовывает уже вроде бы сформулированную проблему в другую, а именно: «как социально-экономические факторы воздействуют на внутренний строй науки» через «строй мышления?»¹⁵ (курсив мой. — З. К.).

На грани отказа от теории опосредования находится селективная концепция социально-исторической детерминанты. Она была сформулирована наиболее отчетливо и определенно Б.С. Грязновым. Основная его мысль состоит в том, что, как ни велико значение этого детерминанта, он не формирует содержание философских идей, а воздействует лишь на другие стороны историко-философского процесса, и это влияние может быть охарактеризовано как селективное, почему оказывается возможным обозначение этим термином данной концепции. Свою концепцию Грязнов выдвинул на Всесоюзном симпозиуме по проблемам методологии истории философии (Ленинград, 9–10 дек. 1974). Он не мог присутствовать на этом симпозиуме, и приготовленный им текст под названием «Принципы рациональной реконструкции в истории науки и истории философии» был просто зачитан. Это выступление было опубликовано в сборнике статей автора, вышедшем в свет лишь после его смерти. По мнению Грязнова, «изменения в научном знании», т. е. развитие его, есть «результат решения научных задач», и механизм их выбора состоит в том, что они «возникают и формулируются самой наукой и детерминированы не социальными условиями, а наличным научным знанием» (курсив мой. — З. К.).

Позиция Грязнова состоит в том, что «формулировка и решение задач оказываются независимыми от внешних факторов... Объяснение механизма изменения и вообще возможности появления новых идей в философии и науке нужно искать в истории философской и научной мысли, а не во внешних влияниях». При этом Грязнов отнюдь не отрицает роли внешних факторов — и среди них прежде всего социально-исторических — в процессе развития совокупного знания. Но «социальные и классовые позиции ученого» «могут проявиться по отношению к науке (знанию) в форме механизма выбора задач»; они случайны относительно «научного знания» как такового, т. е. относительно его содержания, и потому, — дает Грязнов резюмирующую формулировку, — «внешний фактор — это селектор, а не создатель» нового знания, развития его содержания¹⁶ (курсив мой. — З. К.).

Концепция «строя мышления» и «селективная концепция» нашли поддержку и у других советских авторов. Так, Г.В. Старк, И.В. Ватин и Ю.Р. Тищенко, изучая проблему «определяющей роли материального производства по отношению к науке», вопрос о том, «как именно производство выполняет свою определяющую роль по отношению к науке», решают в том же самом «селективном» смысле, в каком решал его Б.С. Грязнов (»материальное производство.., — пишут они, — оказывается причастным... в конечном счете к формулированию задач и проблем, которые становятся предметом научного познания», оно «детерминирует направление развития научного познания»), и даже употребляют тот же термин, утверждая, что «практика детерминирует селекцию фактов». Как и С.Р. Микулинский и Л.А. Маркова, названные три автора говорят об опосредованном воздействии экстернальных факторов на содержание научных идей через «строй мышления», а именно его «категориальный строй»: «Категориальный строй мышления по содержанию имеет исторический характер: он видоизменяется, наполняется новым содержанием от эпохи к эпохе. Именно поэтому обозначенные одними и теми же словами, но наполненные различным содержанием категории позволяют “схватывать” ту сущность предмета, которая была скрыта от исследователей в предшествующие периоды» (курсив мой. — З. К.). Старк, Ватин и Тищенко конкретизируют в своей статье тезисы об «определяющей роли материального производства по отношению к науке» и «определяющем значении практики для социального познания»¹⁷.

Равным образом и Г.П. Матяш в своем стремлении более конкретно показать обусловленность «механизма духовного производства... конкретно-историческим способом материального производства» и представить социальную обусловленность категорий естественнонаучного мышления как проявления социальной детерминированности «форм мыслительной деятельности», «форм духовного производства» вообще¹⁸ подчеркивает сложность и опосредованность этих связей. Она возражает, в частности, против «прямого сведения научных проблем ньютоновских поисков к запросам развивающегося капитализма», как это пытался делать Б.М. Гессен¹⁹, указывает на сложность действующей здесь многоступенчатой системы опосредования. Матяш специально исследует вопрос о роли социального детерминанта в формировании и развитии «форм мыслительной деятельности», в создании «механизма духовного производства»²⁰, в особенности категорий естественно-научного мышления, и т. д. и т. п.

Но как бы ни изощрялись сторонники концепции опосредования, они признают формирующее влияние социально-исторического, экономического детерминанта на выработку содержания научных, в том числе и философских, идей. В результате и в форме концепции «социальной установки», и в форме концепции «строя мышления», и в наиболее общей форме — когда в качестве опосредующих факторов рассматриваются другие формы идеологии и науки — решающим на формирование содержания философских идей признается воздействие социально-исторического детерминанта. Исключение здесь составляет «селективная концепция», которая прямо заявляет, что научные идеи, научные задачи «возникают и формулируются самой наукой и детерминированы не социальными условиями». Но эта отрицательная формулировка не дополняется столь необходимой в данном случае формулировкой позитивной; фактор, определяющий содержание научных идей, предлагается искать «в истории философии и научной мысли, а не во внешних влияниях», т. е. в традиции, о которой у нас пойдет речь отдельно. Однако обращение к традиции есть лишь перенесение проблемы в глубь веков, ибо вопрос «а как же возникали идеи в истории философии и научной мысли?» остается без ответа.

Таким образом, развитие идеи социально-исторического, экономического детерминанта подводило научную мысль к проблеме установления детерминанта, формирующего само содержание научных, философских идей.

Примечания

¹ Ср.: Микулинский С.Р. Современное состояние и теоретические проблемы истории естествознания как пауки // Вопросы философии. 1976. № 6. С. 8I–82; Матяш Г. О социальной обусловленности естественнонаучного мышления // Социальная природа познания. М., 1979.

² Имеются в виду выступления О. Иванова, Г. Тевзадзе и др. См.: Методологические проблемы исследования истории философии в странах Западной Европы и Америки. М., 1986. Ч. I.

³ Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983. С. 167.

⁴ См.: Баженов Л. Обладает ли наука особым эпистемологическим статусом // Вопросы философии. 1988. № 7.

⁵ Ситковский Е. Ленин и Плеханов как критик махизма // Под знаменем марксизма. 1934, № 2. С. 49.

⁶ См.: Соловьева В. Энгельс об истории философии как науке // Под знаменем марксизма. 1940. № 11. См. также: Яковлев М.В. Основные принципы марксистско-ленинской истории философии // История философии и марксизм. М., 1979; Аманлиев Б., Брудный А. Ф. Энгельс и некоторые проблемы истории философии // Известия АН Киргизской ССР. Серия общественных наук. 1970. № 6; Мальцев М.А. Энгельс как историк философии // Вестник ЛГУ. Серия экономики, философии и права. 1970. № 17. Вып. 3; Мшвениерадзе Г., Федосова А. Энгельс как историк философии // Развитие Ф. Энгельсом проблем философии и современность. М., 1975; Гросу И.М. Разработка Энгельсом вопроса об относительной самостоятельности историко-философского процесса в сочинениях 80- 90-х годов // История философии и марксизм. М., 1978.

⁷ Киссель М.А. О понятии социальной установки в истории философии // Методологические проблемы истории философии и общественной мысли. М., 1977. С. 167, 168.

⁸ Там же. С. 170.

⁹ См.: Микулинский С.Р. Мнимые контраверзы и реальные проблемы теории развития науки // Вопросы философии. 1977. № 11.

¹⁰ Микулинский С.Р., Маркова Л.А. О различном понимании движущих сил развития науки // Вопросы философии. 1971. № 8. С. 106.

¹¹ Кузнецова Н.И., Макашова О.В. Проблемы методологии историко-научного исследования // Вопросы философии. 1974. № 7. С. 156.

¹² Микулинский С.Р., Маркова Л.А. Цит. соч. С. 110–111, 111.

¹³ Там же. С. 114 и др., 111.

¹⁴ Кузнецова Н.И., Макашова О.В. Цит. соч. С. 156.

¹⁵ Микулинский С.Р. Современное состояние и теоретические проблемы истории естествознания как науки // Вопросы философии. 1976. № 6. С. 80, 83, 85.

¹⁶ Грязнов Б.С. Логика. Рациональность. Творчество. М., 1982. С. 104, 105.

¹⁷ Старк Г.В., Ватин И.В.,Тищенко Ю.Р. К вопросу о социальной детерминации научного познания // Социальная природа познания. М., 1979. С. 41, 42, 43, 53, 47–48, 47, 41.

¹⁸ Матяш Г.П. О социальной обусловленности категорий научного мышления // Социальная природа познания. С. 69.

¹⁹ См.: Гессен Б.М. Социально-экономические корни механики Ньютона. М.–Л., 1933.

²⁰ Матяш Г.П. Цит. соч. С. 179, 169.

Б. Предметный детерминант

Генетически эта проблема тесно связана с проблемой детерминанта социально-исторического: первая выкристаллизовывалась в процессе критики вульгарно-социологической интерпретации второй, а потому и материалы здесь в известной степени пересекаются, авторы оказываются одними и теми же, но акценты расставляются по-разному. Пальма первенства в формулировании этой теории (хотя и без употребления самого термина) принадлежит В.Ф. Асмусу, который развивал данную идею, идя, по существу, тем же путем, которым в свое время шел Энгельс, а именно полемизируя с представителями вульгарного социологизма. О том, как это было сделано Асмусом и какова в 20-х годах ХХ в. была ситуация в советской литературе, мы достаточно подробно поговорили во второй части нашей книги.

В новых условиях значительный вклад в формирование концепции тройной детерминации был сделан М.Т. Иовчуком, который сумел вычленить в ее пределах предметный детерминант. В полемике с А. Богдановым и В. Шулятиковым он предложил (едва ли не впервые в советской литературе именно в такой формулировке) расчленить проблему детерминации философских идей и по отдельности рассматривать «направление» их развития и формирование их «содержания». И хотя это предложение не получило дальнейшего развития и было высказано в весьма осторожной форме, главное заключалось в том, что оно все же было сформулировано: «Если в конечном итоге направление развития философии обусловлено экономической жизнью общества, то содержание философских идей и особенно логические категории, в которых развивается философская мысль, не непосредственно вытекают из экономики». Опосредование осуществляется через «идеологическую борьбу своего времени», «развитие смежных форм общественного сознания (наука, искусство, религия и др.)», а также «мыслительный материал, который оставлен философам их предшественниками»¹. «Осторожность» в данном случае заключалась в том, что автор не выделял предмет познания как детерминирующий фактор, а продолжал поддерживать идею опосредования и непосредственности действия фактора социально-исторического. Но когда мы изучаем историю вызревания какой-либо концепции, то чрезвычайно важно проследить, как происходило накопление всех ее элементов. В данном случае одним из таких элементов будущей концепции была идея дихотомического разделения проблемы. Подобное разделение со всей остротой ставило проблему формирования содержания философских идей и их систем, выделяло ее в самостоятельный объект исследования, но при этом отрывало ее от вопроса о выявлении фактора, определяющего направление этого развития. Хотя М. Иовчук и не решал поставленной проблемы, именно к подобным случаям относится утверждение о том, что поставить проблему подчас важнее, чем ее разрешить.

Подобные же идеи Иовчук высказал в том же году в книге «Г.В. Плеханов и его труды по истории философии», в которой много места было отведено рассмотрению проблемы «специфики развития философской мысли», хотя едва ли не главное внимание уделялось третьему детерминанту — «мыслительному материалу, накопленному предшествующими поколениями»², т.е. традиции.

Следует заметить, что в другом такого же рода теоретико-методологическом введении к конкретному исследованию мирового историко-философского процесса, в котором соавторами Иовчука выступали Кедров и Дынник, рассмотрение процесса созревания идеи предметной детерминации пошло дальше, хотя и не завершилось четким ее вычленением и определением. Во «Введении» к шеститомной «Истории философии» названные три автора писали о том, что философия, обусловленная социально-историческим детерминантом, «вместе с тем... обладает и известной относительной самостоятельностью в своем развитии. Как определенная форма идеологии, она имеет свою специфику, свои законы развития, известную внутреннюю логику, которая выражает в обобщенной форме закономерности познания мира, являющиеся отражением объективных закономерностей природы и общественного бытия»³ (курсив мой. — З. К.). Выделенные слова как раз и показывают, что авторы приближались к вычленению предметного детерминанта, ибо именно всеобщие и общие «объективные закономерности природы и общественного бытия» и суть тот предмет, который формирует содержание философских идей.

В дальнейшем созревание идеи предметного детерминанта идет по пути конкретизации того, что определяет «содержание» философских идей и их систем, а в этой связи — по пути критики вульгарного социологизма, который именно и сводил детерминирующий это содержание фактор к социально-историческим условиям и, в сущности, отрицал наличие детерминанта предметного. Именно по этому пути в конце 50-х — начале 60-х годов идут три автора: Давыдов, Кессиди и Розенталь.

Ю.Н. Давыдов подверг критике концепцию А.А. Богданова и его преемников и учеников — Шулятикова и пролеткультовцев. Критика эта велась как раз в связи с интересующим нас вопросом. Богданов, как отмечал Давыдов, исходил из тезиса Маркса «об определяющей роли способа производства материальных благ по отношению ко всей идеологической надстройке». Критика Давыдовым Богданова как раз и была сосредоточена на интересующей нас проблеме, и именно в этой критике выявилась позиция ее автора: он, в сущности, утверждал, что детерминантом содержания философского знания является «материальный объект», в то время как у Богданова этот объект был заменен неким продуктом субъективного «конструирования». «Когда подвергается сомнению, — писал Давыдов о позиции Богданова, — материалистическое положение о том, что мерилом истинности всякой научной теории, источником ее непреходящей ценности является соответствие этой теории материальному объекту, наука теряет свое значение»⁴. Если попытаться выявить собственную позицию автора, служащую теоретическим основанием его критики, то становится очевидным, что Давыдов в качестве основного детерминанта философского знания, философской идеи рассматривает те «материальные объекты», которые воспроизводятся в понятиях, а потому, с его точки зрения, философские идеи определяются в соответствии не только с вертикалью «базис — идея», но и с вертикалью «объект — идея».

Очень важным этапом формирования понятия предметного детерминации стали две рецензии на книгу Джона Томсона «Первые философы», написанные Ф.Д. Кессиди и М.М. Розенталем и напечатанные в одном и том же номере журнала «Вопросы философии». Оба рецензента упрекали автора книги в грехе вульгарного социологизма, в следовании «экономическому материализму». Кроме того, Кессиди отметил, что мысль Томсона о том, что «первобытное мышление по своему существу является проекцией или отражением родовой системы», а логические категории — «отражением структуры человеческого общества, перенесенными на внешний мир», есть мысль дюркгеймианская и по существу, и по форме и что сам Томсон ссылается на дюркгеймианца Ф. Корнфорда⁵.

Розенталь в своей критике Томсона развивал и положительную идею, противопоставляя его вульгаризаторской и дюркгеймианской позиции свои собственные взгляды. Он писал, что нельзя игнорировать тот факт, что содержание философской теории задается объектом исследования, каковым является не только общество, но и природа, и потому неверно утверждать, как это делает Томсон (в изложении Розенталя), что «философские теории древности не более как мысленная проекция структуры экономического строя»⁶ (курсив мой. — З. К.). Подвергая эту точку зрения радикальной и продуктивной критике, Розенталь, в сущности, рассуждал об объективном содержании изучаемых философией объектов. Томсон «полагает, — писал он, — что производственные отношения непосредственно своей структурой, своим характером обусловливают ответы на вопросы о сущности законов природы, обобщаемых философами. Учение философских систем о мире с этой точки зрения непосредственно вытекает из характера экономического базиса». Признавая, конечно, значение изучения производственных отношений для понимания философских систем и ссылаясь при этом на Энгельса, Розенталь отмечал, что такое изучение дает «необходимый материал» для понимания философских систем и идей, но «это нечто другое, чем объяснение философских теорий как простой мысленной проекции структуры производственных отношений». Такой взгляд на философские теории приводит «к отрицанию содержащихся в них элементов объективной истины», а поэтому позиция Томсона «неизбежно ведет к серьезной недооценке познавательного значения философских идей и теорий». Свою оценку Розенталь резюмирует в следующих словах: «...Уязвимость методологической позиции Томсона состоит в стремлении непосредственно из структуры производственных отношений и характера экономики вывести категории философской мысли, всю ее сущность, игнорируя то обстоятельство, что философия есть исторически и социально обусловленная форма отражения объективной действительности и ее законов»⁷.

Критика вульгарной социологии, обнаруживающейся в историко-философских исследованиях, содержалась и в других, весьма многочисленных работах этого времени. Она включала в себя указания на необходимость изучения специфики философского развития, на опосредованность отражения базиса в философии, на роль традиции в этом опосредовании, на относительную самостоятельность философского и вообще идеологического развития. В этой связи следует обратить внимание на критику вульгарного социологизма, содержавшуюся в работах М.Т. Иовчука и Б.А. Чагина⁸, в статьях О.Д. Леонова, писавшего, что против вульгаризаторских тенденций в материалистическом истолковании детерминации идей выступал еще молодой Маркс, «прекрасно» видевший «влияние самого процесса познания на форму и содержание различных систем и учений»⁹, и В.В. Соколова, проследившего вульгарно-социологическую тенденцию в историко-философской концепции Б. Рассела, а также М.И. Сидорова и А.А. Ивановой¹⁰.

Вся эта предварительная работа, выразившаяся прежде всего в углубленной дифференциации при рассмотрении трех упоминавшихся детерминантов, позволила в конце 60-х годов выработать концепцию тройной детерминации, характерной чертой которой стало выделение предметного детерминанта в качестве особого и фундаментального фактора. Параллельно с нашими работами 1968–1972 гг.¹¹ идея предметного детерминанта разрабатывалась Б.В. Богдановым, хотя он нигде и не употреблял этого термина и не выделял проблему как таковую. Признавая, разумеется, роль «борьбы классов» и всех прочих социально-политических факторов философского развития, он усматривает «самое ценное в философском наследстве» в том, что доставляет ему «процесс действительного познания», и требует «в диалектически противоречивом единстве социального и познавательного начал в философском сознании вскрыть» то, чем обогащает философию «процесс все более глубокого проникновения знания в постигаемый объект»¹². Это разделение и сосредоточение на том, что дает философии детерминация знания его «объектом», делают возможным «преодоление как субъективистских, так и вульгарно-социологических блужданий». О том же разделении, о той же двойной детерминации философского знания автор пишет и в других местах своей книги, говоря о «моментах, формирующих содержание философских учений», и усматривает их в «постижении действительности» (предметная детерминация) и в «причинах социальных». Генезис этого разделения Богданов возводит к идеям Маркса, согласно которым необходимо разделять «социальный и гносеологический аспекты» учений, а их содержание выводить «из предметно-практического освоения мира общественным человеком»¹³. Таким образом, представляется несомненным, что хотя Богданов нигде и не говорит ни о предметном детерминанте, ни о концепции тройной детерминации, он, по сути своих рассуждений, по ходу развития мысли, а отчасти даже и по используемой им терминологии (вместо предлагаемого нами термина «предмет» он употребляет термин «объект»), вычленяет предметный, или, в соответствии с его терминологией, объектный, детерминант. А если иметь в виду его книгу в целом, то в ней, конечно же, содержится указание и на третий детерминант — традицию.

Л.А. Абрамян и Л.Я. Старостина придерживаются концепции опосредования¹⁴. Однако в отличие от большинства сторонников этой концепции, опирающихся на работы Энгельса 90-х годов, Абрамян обращает внимание и на тот оттенок мысли Энгельса, на который обратили внимание и мы, и учитывает «условия данной области», усматривая в этой формуле указание на «природу философии», на «особый вид знания», в чем и мы видим намек на предметный детерминант философского знания, воздействие которого и объясняет нам тот факт, что содержание философского знания не может быть выведено из экономики. Старостина также пребывает на позициях концепции опосредования, но все же замечает, что «философские понятия... отражают наиболее общие и существенные свойства, стороны, отношения явлений объективного мира», а не только экономические отношения, социальные условия и т. п. базисные феномены¹⁵. Однако, оба эти автора никак не концептуализируют выявленного и зафиксированного ими факта расхождения содержания философской идеи и выводов концепции опосредования, касающихся того, что содержание философской идеи формируется хотя и опосредованно, но все же социально-историческими условиями развития этих идей.

Как и Б. Богданов, о двух детерминантах говорили немецкие ученые-марксисты. М. Бур, выступая на XVI Всемирном философском конгрессе, сказал (в пересказе П.Н. Федосеева), что «процесс адекватного познания развертывается между двумя полюсами: социально-исторической детерминацией н конкретной реальностью, отражаемой познанием»¹⁶. Другой ученый-философ из ГДР, А. Козинг, употребляет термин «предметный детерминант» в том смысле, в каком и мы предлагаем его употреблять.

Ввиду несомненной близости взглядов А. Козинга к нашей концепции процитируем большую выдержку из его статьи. Исходя, как и мы, из основополагающего тезиса марксизма о том, что «наше познание, совокупность всех наших знаний есть идеальное отражение материального мира в общественном сознании людей» и что «всякое исторически обусловленное знание есть отражение объективного мира, причем это сложное, многослойное отражение, которое проходит через несколько разных уровней», автор пишет: «Целесообразно отчетливо различать и связывать два аспекта: с одной стороны,