Geum.ru

Ловец обезьян, раздавая им каштаны, сказал: «Утром три, а вечером четыре». Все обезьяны разгневались

Вид материалаДокументы

Содержание


De profundis. из бездны… /flashback/.
Чудо чудное христово - исцеление слепого. рекламная пауза на 103-й странице третьей части оратории
Ii. «шпил же мир лиделе ин идиш
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15

DE PROFUNDIS. ИЗ БЕЗДНЫ… /FLASHBACK/. Ты проговариваешь эти слова и становишься противен самому себе. Память (о, будь проклята эта память!) услужливо рисует тебе туалет Университета народной демократии. Ты «видишь» имперскую голубую ленту орденского знака святого равноапостольного Андрея Первозванного, хромированные шведские смесители и белоснежные финские писсуары.


Тогда, сразу после торжественного вручения дипломов, вы втроем – Звонарев, Крамаренко и ты – спустились отлить. Ты слышишь, как Пашка, пустив воду в раковине, задумчиво говорит:

- Я хотел бы попрощаться с тобою, Гнус. Жизнь непредсказуема, и кто знает – свидимся ли… Я ждал этой волшебной минуты шесть долгих лет, все те шесть лет, что ты «сдавал» весь наш курс оптом и в розницу. Извините, господин Магистр, но за все в этой жизни приходится платить…


А потом Звонарев просто размазывает Игорька по стенке: акцентированные, изумительно красивые (на твой взгляд, так просто совершенные!) удары с двух рук поцелуйными звуками впечатываются в печень, солнечное сплетение, бока. Крамаренко ловит ртом воздух, ползет по стене, тяжело оседает на шахматные клеточки кафеля, прямо в зеленоватую лужу, облагороженную летучим плевком дымящегося хлорного порошка.


Пашка брезгливо поднимает «филолога, преподавателя РКИ и переводчика англо-испанского языка» за шиворот и наносит последний удар, на этот раз по лицу, куда-то в район левой скулы. Ты видишь, как мгновенно – в доли секунды – «закрывается» всевидящий Игоряшин глаз, как алая кровь заливает голубую магистерскую ленту через плечо, галстук цветов Сандхерста, белоснежную сорочку, купленную в магазине «Лейпциг», и новехонький – с иголочки! – велюровый костюм из чековой «Березки»…


* * *


Да-а-а, не прошло и десяти лет, а все переменилось. И где теперь твоя былая гордость, где чувство собственного достоинства? Теперь ты чуть не с благодарностью принимаешь бабки от той вонючей нечисти, что растекалась когда-то в луже мочи между двумя ослепительными писсуарами из дружественной нам страны Суоми…


- Тогда – держите! Здесь две тысячи долларов. Мине видится, что за два часа работы сумма совсем хорошая. Это лично Вам, Артур, и сведения о полученном вознаграждении совершенно не обязательно вносить в протокол о намерениях. Позвольте напоследок дать дельный еврейский совет: будьте смелее! Вашему первому, то есть – главному, основному титру … - о, как ненавязчиво этот старый пройдоха подчеркнул то, что должно было быть подчеркнуто! – не хватает оптимизма, широты и дерзости.

- Разве? – вяло удивляешься ты.

- Ну конечно! ПОЖАЛУЙ, НЕ ХУЖЕ ШАМПАНСКОГО, - это, согласитесь, звучит легковесно, если не беззубо. Размах не тот, да и социальный оптимизм что-то не особо ощущается! Услышав такой дохленький слоган, среднестатистический потребитель, если он не совсем идьёт, неминуемо впадет в тягостное сомнение. А сомневаться и размышлять наш человек не должен, это для него… мгм… совсем не полезно. Что Вы говорите?.. Вздор это все, голубчик, вот как есть – вздор! Меньшевизм, уклонизм, соглашательство и ренегатство! ПОЖАЛУЙ, ЛУЧШЕ ШАМПАНСКОГО! Вот так, я себе думаю, будет в самый раз. Резковато, конечно, но после этой фразы остается замечательно сладкое послевкусие. Вы согласны со мною?

- Вон оно как! – с энтузиазмом восклицаешь ты, - тогда, черт меня подери, мы точно сработаемся! Ах, какой Вы замечательный клиент, какая, право, душка! Видите ли, до Вашего последнего замечания у меня оставались определенные сомнения, но Вы их благополучно сняли. Теперь я знаю наверняка, как Вам угодить! Вы упомянули о легендировании бренда, не так ли? Приезжайте в ГЕРОЙ послезавтра, и, надеюсь, я сумею Вас приятно удивить…


Больше работать в этот день ты не хочешь и не можешь.

Во-первых, какие-никакие деньги уже получены. Во-вторых, тебе кажется, что ты «нащупал» одну славную (если не гениальную) идейку. Она глубока, как артезианская скважина. Вместе с тем, она настолько проста, дерзка и по-шизофренически нагла, что поначалу приводит тебя в священный ужас.

По счастью, ты знаешь, как бороться с подобной напастью. Давно уже приступы внезапного страха и / или излишней стыдливости ты купируешь не дурным самокопанием, а отличным вискарем. Даббл скотч но айс – и ненавидимые, но так до конца и не изжитые тобою комплексы мягкотелого правдиста-интеллигента, дрогнув, отступают на периферийный план. Еще пару-тройку раз по дабблу – и серое вещество твоих мозговых извилин из полужидкой, расслабленно-аморфной массы превращаются в россыпь природных алмазов, где каждая клеточка, сиречь – каждый благородный кристалл с невероятной твердостью готов сопротивляться вдавливанию, царапанью и другим механическим воздействиям.

Обычно размышления о минеральных самоцветах тебя успокаивают, а вкупе с алкоголем так и вообще исцеляют. Именно поэтому из переговорной ты направляешься прямиком к Веньке Горностаеву, прихватив с собой в качестве партнера-собутыльника сумрачного и сцеженного Третьякова. После унизительной беседы с господином Розенфельдом Петя имеет бледный вид перезревшего мухомора, и как следует принять на грудь главному юристу ГЕРОЯ сейчас явно не помешает.


Гендиректора медиа-сейл-хауса на месте нет, но очаровательная секретарша Таня хорошо вышколена: девушка знает, что к шефу пришли старинные друзья, а потому не только приносит кофе, но и шлепает на стол непочатую бутыль GLENFIDDICH’а-21, и подает квадратные стаканы.

- Разливай, Леонидыч! – командуешь ты, по-хозяйски откинувшись на спинку чужого кресла, - Венька нас простит за самоуправство, а если что не так – мы все на глупую Танечку спишем. Наливай – и долой все фобии! Я хочу немедленно выпить! Я хочу выпить за победу сионизма во всем мире, за победу полную и окончательную!


Горностаев не заставляет себя ждать – он появляется в дверях в тот самый момент, когда ты, вытянув из подставки крайнюю трубку, начинаешь задумчиво вертеть ее в руках.

- Привет честной компании! Однако – давненько не заходили.

- Переговаривались, мать-перемать… - мычит Третьяков (после первой «дозы» его еще не отпустило), - доверенному лицу вашего студенческого дружка очки втирали.

- Втерли?

- Пока да, а вот что будет дальше – не ведаю. Нам поставили убийственную задачу. Видишь ли, Вениамин, клиенту позарез нужно залегендировать бренд-контрафакт. Винишко же, которое мы собираемся рекламировать, настолько левое, что, боюсь, мы поимеем неприятностей не только со стороны надзорных органов родного нашего государства, но и со стороны дружественной Италии, по линии министерств иностранных дел и сильно внешней торговли. Как с этим бороться, я, как юридическое лицо, не знаю, а как лицо литературное ощущаю в себе «бессилье умственного тупика», то есть – нахожусь в полной геморройной заднице. Вот моя жопушка в первую очередь и пострадает. И я это не просто чувствую! Я уже готов бежать подмываться и смазывать свое нежное интимное место толстым слоем земляничного вазелина.

- Ага, - смеешься ты, - розовые наши попки точно пострадают, это уж как пить дать! Но ты не кисни, Петя, есть у меня одна идейка вкусная. Конечно, я пребываю в тягостных сомнениях и еще ничего не решил, но… Понимаешь, очень уж мысля моя стремная, скользкая и дебильная. В общем, посмотрим, будет еще вечер.

- Придумаете что-нибудь, - равнодушно говорит Горностаев и с широчайшей улыбкой поворачивается к тебе: - Что, Артур, «савинелька» моя понравилась?

- Не то слово!

- Это коллекционный экземпляр. Трубочная чашка вырезана вручную и украшена золотым кольцом. К этому шедевру от Джанкарло Савинелли прилагаются два мундштука – из черного и янтарного люцита. А ты не хочешь ли на нормальное курево перейти?

- Очень хочу, и давно! Вот только мои финансовые возможности были, увы, ограничены. Но сегодня – дело другое. Сегодня господин Розенфельд засыпал меня деньгами в количестве двух тыщ долларов. Завтра же поеду в «Табачную лавку» и куплю что-нибудь охренительное.

- Ну, зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать уже сегодня…


Венька с хитрым видом достает из ящика стола два кожаных футляра и неторопливо вынимает оттуда … две прямые трубки:

- Это тебе от меня в качестве новогоднего подарка. Вот, DUBLIN и LOVAT. Безделушки дешевые, но это настоящий, сертифицированный бриар, тебе именно с таких нужно начинать. Да и не только тебе – всем, кто в первый раз берет эти игрушки в зубы. Да, трубочки не совсем статусные, но достойные и качественные, выбирал по своему вкусу. На, владей! Только умоляю – забудь о «крутизне», а паче - не вздумай сам себе что-нибудь покупать! Я все понимаю: тебе немедленно захочется чего-нибудь изогнутого, тяжеловесного, орнаментального, по возможности – дорогого. Вот как только этого захочется – немедленно со всей дури врежь себе по рукам! В таком строгом занятии, как созерцательное пыхтение трубкой, главное – найти золотую середину. Здесь важно соблюсти aequilibrium indifferentiae*. Первый по-настоящему сильный кайф от курения ты получишь не раньше, чем через шесть месяцев. А разбираться в хитром трубочном хозяйстве научишься года через полтора, вот тогда уже мои советытебе не понадобятся. Ну, а если захочется бесплатного и содержательного разговора по табакам-набивкам-аксессуарам-обкуриваниям – ты заходи, не стесняйся! И никогда не совмещай эту прелесть с белым алкоголем, даже с джином и серебряной текилой, поскольку трубка и белый алкоголь, как гений и злодейство, - две вещи несовместные. Все понял, салага креативная?

- Венька, - тихо шепчешь ты, отчаянно – почти до слез! - краснея, - спасибо! До тебя и Старостина мне, конечно, далеко, но сегодня я чувствую некоторую уверенность в завтрашнем дне.

- А что тебе Старостин? – интересуется твой щедрый студенческий приятель.

- Он тоже балуется трубками. Слабость гения, каприз великого Феллини. Или – Серджо Леоне…


Горностаев очумело смотрит на Третьякова, потом они оба – одновременно – разражаются громовым хохотом.

- Вы что, братцы? – ты смущен и растерян.

- Я только сейчас понял тебя до конца, - отхохотавшись, но все еще тяжело дыша, говорит Венька: - Снаружи ты крут и циничен, а снутри девственно чист. Плохо ты еще, брат, обкурен! Олежка, как и Вова, не живет, а производит впечатление. В трубках этот господин ничего не понимает, это я тебе как специалист говорю. Да и не «господин» он вовсе. Но об этом Петр Леонидович лучше меня знает.

- Расскажу, - Третьяков, кажется, развеселился окончательно, - ибо история сия весьма занимательная есть. Тебе сообщили, наверное, про сценарии для голливудских блокбастеров?

- Ну да.

- А еще о том, что Старостин – звезда подиума, правда? Видишь ли, все это восточные сказки, современная ненаучная фантастика. Для Голливуда Олег ничего не писал, в киношной Америке и помимо него полно классных сценаристов. Творческий директор продакшн-студии ОСТ в соавторстве с дюжиной других «писателей» (они, кстати, почти все мексиканцы или, хуже того, кубинцы!) отметился сценариями для пяти порнофильмов. Малюсенькая студия, аферист-владелец из Пуэрто-Рико. Вороватый менеджмент, ужасающее качество и, между нами говоря, на редкость паскудные мужики с бабами! Там всего было по полной программе, Артур: свары, скандалы, невыплата оговоренных сумм, попытка подкупа должностных лиц, уход от налогов. В Штатах нет преступлений более страшных… Ну, а с модельной карьерой все получилось еще интересней, еще тоньше! Мне доводилось бывать в Тампе и ее окрестностях, там есть две замечательные улочки – Кентакки-бульвар и Дэйл-Мэбри-бульвар. Так вот, нигде в мире – даже в Таиланде – я не видел такого количества стрип-клубов. Ну что, уже все понятно? Порога Фабрики грез Олег в жизни не переступал, да его бы за этот порог и не пустили. И во Флориде шмотки от всемирно известных кутюрье он ни единой секунды не рекламировал. В экзотической Тампе, равно как в Сент-Питерсберге и Клируотере, городах, граничащих с административным округом Хиллсборо, «гений современного кинематографа» работал мужским стриптизером, исполнял приватные танцы для местных геев и сильно эмансипированных, а потому тотально недотраханных американских телок. Что же до писательства… Если ты заметил, Старостин и говорит-то с трудом, какие уж тут, на фиг, сценарии! Вся рекламная нетленка нашего мэтра ваяется Мурзиным и Ячменевым, и за свой каторжный труд ребятишки получают ровно две с половиной копейки.


- О, Боже! – двумя руками ты хватаешься за бутылку и наливаешь себе полный – с краями! - стакан, - извини, Венька, но мне сегодня надо напиться! А виски я тебе возмещу!

- Ни в чем себе не отказывай, - любезно отвечает Горностаев, - если надо, так пей, сколько влезет, и об отдачах забудь! Слава Богу, Вова мне платит столько, что на хорошей выпивке я могу не экономить. А вот ты мне не нравишься. Ты выглядишь настолько потрясенным, что, по-моему, крепенько бухнуть сейчас не только твоя обязанность, но и прямой долг. Вливай в себя эту гадость, Schone Seele*, дерьма не жалко!

- Давай, - говорит Леонидыч, - давай залпом! Измени свое сознание, и тогда сразу все по своим местам расставится. Ну – цумволь!

- Матушка-заступница, - бормочешь ты, - спаси, сохрани и помилуй мя, грешнага! Только сегодня утром я написал пророческое четверостишие: «Здесь так с варягов. Всякий знает: // здесь сладок хрен, а мед – горчит. // У нас Царь-пушка не стреляет, // у нас Царь-колокол молчит». Иногда я себя самого цинично начинаю бояться, ибо вижу над своим челом нимб Нового Нострадамуса. Да-с… И чему тогда в этой жизни можно верить?


ЧУДО ЧУДНОЕ ХРИСТОВО - ИСЦЕЛЕНИЕ СЛЕПОГО. РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА НА 103-Й СТРАНИЦЕ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ ОРАТОРИИ


ОМ! Прекрасно одетый человек лет тридцати выходит из богатого средиземноморского дома. Внезапно из кустов (скорее всего, это заросли лавра) к нему нетвердой походкой подступает мужчина чуть постарше. Второй гражданин передвигается нетвердо: то ли он в дымину пьян, то ли слеп от рождения. Одет он в бесформенную, выцветшую дерюгу; на ногах – грязные и рваные сандалии.


- Помилуй мя, Иисус, Сын Давидов! – кричит незрячий (или бухой) оборванец, пуская тягучую, противную слюну.


Первый человек останавливается и говорит с видимой досадой:


- Что ты хочешь от Меня, несчастный? У Меня был тяжелый день. Сначала на яхте FAIRLINE Я шел из Десятиградия в Капернаум, затем исцелял и воскрешал, воскрешал и опять исцелял… Я устал, поди от Меня прочь.


- Аз есмь незрячий и токмо на Тя уповаю, о, Иисус милосердный! Исцели и меня до кучи, как исцелил Ты уже тех страждущих!


- Ладно, - смягчается роскошный господин и царственным жестом поднимает на лоб изящные очки STARK-EYES, - Я помогу тебе, убогий. Веруешь ли ты, что недуг твой не от болезни, а исключительно от пития вискаря неразбавленного?


- Еще как верую!


Сын Божий касается двумя руками (крупно – перстень белого золота с чистейшим тайским сапфиром и неслабые часики от VACHERON CONSTANTIN) глаз просящего и говорит:


- По вере твоей да будет тебе.


Исцеленный человек прыгает, хохочет от счастья. Неожиданно он достает из-за пазухи ополовиненную бутылку GLENFIDDICH’а-21, и, широко размахнувшись, забрасывает ее в кусты вечнозеленого лавра.


АУДИОРЯД: Фрагмент из Третьей симфонии Бен-Хаима «СЛАДКОГЛАСНЫЙ ПЕВЕЦ ИЗРАИЛЯ».


ПРОНИКНОВЕННЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС ЗА КАДРОМ: «НЕ ЗДОРОВЫЕ ИМЕЮТ НУЖДУ ВО ВРАЧЕ, НО БОЛЬНЫЕ. НАСТУПИТ ДЕНЬ – И ШИРОКО ОТКРОЮТСЯ ИХ ОЧИ, И ПРОЗРЕЮТ ОНИ, И ПРЕМНОГО ВОЗРАДУЮТСЯ».


Гендиректор медиа-сейл-хауса сочувственно наблюдает за твоим суетливым глотательным процессом, задумчиво покусывая янтарный мундштук отобранной у тебя дорогущей «савинельки»:

- По большому счету – ничему. Мне странно, что приходится объяснять элементарные вещи тебе, бывшему студенту Университета народной демократии и сегодняшнему писателю великолепных рекламных текстов! Если интересно, наш общий друг Грига знал о славном боевом прошлом Старостина. Знал он и о том, что этот homo pictor* представляет собой в плане творчества, а посему был резко против приглашения твоего креативного Кэмерона сюда, в ГЕРОЙ. Но Вову переубедить не смог. Анатольевич сам аферист штучного разбора, а подобное тянется к подобному. Вот и вычленил наш с тобою шеф этого самовлюбленного идиота со средним образованием и полным набором комплексов Наполеона из целого ряда ему подобных. И вознес его на рекламный Олимп, и объявил богом кинематографа, прямым наследником Антониони, Висконти и Феллини. А что? Фигура у Олежки отличная, рожа смазливая, харизма, в общем и целом, подходящая. А взгляд?! Ты обратил внимание, какой у него взгляд? В этих глазах есть что-то и от искренне заблуждающегося сектанта, и от неизлечимого сумасшедшего, и от пламенного революционера. В этом чудном взоре вся бездна вселенной, вся хитрость мирового разума. List der Vernunft в чистом виде! О, этот парень далеко пойдет! В отличие от тебя я не ясновидящий, но отчего-то уверен в том, что мсье Старостину скоро станет тесно в жестких рамках современной рекламы. И вот тогда он двинет в большой кинематограф, не дай Бог, конечно!

Ты слушаешь Горностаева, но не забываешь о его GLENFIDDICH’е. Янтарная жидкость убывает из бутылки катастрофически быстро, и так же быстро вымываются из твоих просветленных алкоголем мозгов прежние сомнения и вчерашние иллюзии. И здесь же, за гостеприимным Венькиным столом, намерение осуществить одну дурацкую идею неожиданно становится крепче гранита.


II. «ШПИЛ ЖЕ МИР ЛИДЕЛЕ ИН ИДИШ*…» /РЕЧИТАЦИЯ/


Secreta**. Violino - довольно живенько

- Нет-нет, - ты решительно отстраняешь птичью лапку Зиновия Соломоныча от своих драгоценных листочков, - я не готов принять Вашу манеру чтения! Документ этот сколь серьезен, столь и неоднозначен, поэтому для меня крайне важны нюансы. Давайте договоримся так: я буду читать свои записи вслух, а Вы перебивайте меня, если возникнут вопросы. Пейте свой чай и слушайте! Итак, начнем с графики. Прежде всего, наш условный потребитель видит товарный знак (на жаргоне – «зю») игристого МАДАМ РАША. Зю представляет собой две переплетенные в виде вензеля буковки «М» и «Р» белого цвета. Вензель помещен в красное поле славянского щита, увенчанного Большой императорской короной Российской Империи. Слева – благородная латынь цезарей, надпись SUMMA SUMMARUM. Справа от щита с вензелем и короной – пояснение для дураков на русском – ПРЕДЕЛ ПРЕДЕЛОВ. Я мог бы все это нарисовать, но боюсь испортить впечатление. Вот, для наглядности, товарный знак MARTINI. Видите красный кружок и слоган ЖИЗНЬ В СТИЛЕ VIVA LA VITA? Приблизительно так. Почему латынь? Ну, во-первых, потому, что это всегда изысканно и малопонятно; во-вторых, этим мы сразу косвенно обозначаем страну-производителя; в-третьих, ненавязчиво подчеркиваем, что выше и лучше Вашего пузырькового говна ничего в целом свете нет. При «слепой» дегустации «благородного» напитка, произведенного головастым господином Крамаренкой на марьинских полях аэрации, убывают в бессрочный, но неоплачиваемый отпуск все игристо-шампанские вина классов «премиум» и даже «люкс». Они все отдыхают, понимаете?! Самые редкие винтажи, наиболее законченные вина и коллекционные cuvees prestige: BRUT IMPERIAL “MOЁT & CHANDON”, LA GRAND DAME, GOSSET CELEBRIS, ASTI, LOUIS ROEDERER CRISTAL, KRUG, FREIXENET, NICOLAS FEUILLATTE, DOM PERIGNON, и так далее… Ну, как Вам идейка в первом ее шизофреническом приближении?

- Славно, - расслабленно говорит Розенфельд и, сделав изрядный глоток зеленого чаю, устало закрывает глаза, - по-моему, очень хорошо.

- Дальше будет еще лучше, - пылко заверяешь ты, - шапка у нас такая: ИГРИСТОЕ МАДАМ РАША. ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ОБРАЗА. Закрывайте глаза и слушайте родившийся в муках текст:


«Помимо многочисленных восторженных откликов на Высочайший Манифест об отмене крепостного права в России, среди новостей марта 1861 года в ряде петербургских и московских газет появилось невнятное сообщение о том, что в Турине, в то время – столице молодого Итальянского королевства, никому не известный винодел Пьерлуиджи Кавалли, после нескольких лет тайных экспериментов, нашел уникальную комбинацию трав для создания «совершенного игристого вина» с легким привкусом высококлассного вермута. Так родился уникальный, единственный в своем роде продукт, которому под торговой маркой ИГРИСТОЕ МАДАМ РАША BRUT суждено было стать самым популярным аперитивом российского Императорского Дома.


- Почему только аперитивом? – дядя Зяма лениво размыкает сонные вежды: - Не кажется ли Вам, что мы сознательно идем на то, чтобы ограничить свои «сферы влияния»? Это не дело, голубчик, это мине не нравится!

- Имейте терпение, - ты досадливо морщишься, - все учтено могучим ураганом.


Но признание пришло не сразу, а только через три десятилетия. Причины лежали на поверхности. Франция первой из европейских стран распробовала ИГРИСТОЕ ПЬЕРЛУИДЖИ КАВАЛЛИ /так до 1891 года называлось это вино/ и, разумеется, не обрадовалась конкуренту. Могущественная соседка всячески препятствовала отправкам партии нового продукта из Генуи на Британские острова, в Америку и Австралию. Не остались в стороне от этой торговой войны и «добрые соседи» с Апеннин: начиная с 70-х годов XIX века прямые конкуренты из MARTINI & ROSSI десятками получали премии на престижнейших международных дегустациях в Дублине, Париже, Вене. Филадельфии, Бордо, Мельбурне… И вот наступил 1891 год, который буквально перевернул ситуацию. ИГРИСТОЕ ПЬЕРЛУИДЖИ КАВАЛЛИ каким-то чудом оказалось на столе Александра