Собрание сочинений Мортаза Шахид Моттахари Первый том из раздела «История»

Вид материала

Документы

Содержание Общественный строй Семейное право Образование и обучение женщин Уровень духовного развития

Подобный материал:

• Собрание сочинений 21 печатается по постановлению центрального комитета, 8762.76kb.
• Собрание сочинений в пяти томах том четвертый, 3549.32kb.
• П. П. Бажов. Собрание сочинений в трех томах. Том первый, 4694.86kb.
• Лев толстой полное собрание сочинений издание осуществляется под наблюдением государственной, 1514.85kb.
• Лев толстой полное собрание сочинений под общей редакцией, 2283.66kb.
• Собрание сочинений 20 печатается по постановлению центрального комитета, 7764.62kb.
• Собрание сочинений 16 печатается по постановлению центрального комитета, 9525.02kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
• Н. В. Гоголь (полное собрание сочинений). F-bit, 1998, 133.3kb.

Общественный строй

Для того, чтобы изучить влияние ислама на Иран, необходимо также рассмотреть общественный строй Ирана того времени, который был изменен исламом, установившем другой строй.

Общество Сасанидского Ирана было сословным, и сословные принципы и устои соблюдались в нем строжайшим образом.

Разумеется, сословный строй был изобретен не Сасанидами, он существовал в эпоху и Ахеменидов и Ашканидов². Сасаниды возродили и укрепили этот строй.

Мас’уди в «Мурудж аз-захаб»³ пишет:

«Ардешир, сын Бабака, основатель династии Сасанидов, разделил народ на семь сословий.»

В «Ат-танбих ва аль-ашраф»⁴ он пишет:

«По причине того, что Кова, который был всего лишь кузнецом, смог свергнуть власть Заххака, Ардешир в своем известном указе предостерегал последующих царей своей династии от опасности, которая может исходить от простого народа.»

Ибн Асир пишет:

«Когда в Кадисии сошлись армии мусульман и иранцев, Рустам Фаррохзад призвал к себе Зухрат ибн Абдуллу, который, двигаясь вместе со своим войском в авангарде армии мусульман, разбил лагерь неподалеку от иранского войска, для того, чтобы решить дело каким-либо оружием и не доводить дело до войны. Он сказал ему: «Вы, арабы, были нашими соседями, и мы оказывали вам милости, заботились о вас, поступали с вами так-то и так-то». Зухрат ибн Абдулла сказал: «Мы отличаемся от тех арабов, о которых ты говоришь. Наша цель отличается от их целей; их влекли на вашу землю интересы жизни ближней, мы же пришли сюда ради жизни грядущей. Мы были такими, какими ты описал нас, но Господь послал к нам своего Пророка, и мы приняли его призыв. Он дал нам уверенность, что того, кто не примет эту религию, будут презирать, а того, кто примет ее, - будут почитать. Рустам сказал: «Поведай мне о своей религии». Тот сказал: «Главная основа ее – признание того, что Господь един и Мухаммад – пророк его». Рустам сказал: «Это хорошо. Что еще?». Тот сказал: «Также освобождение рабов Господа от рабства его рабов, ибо они – рабы господа, а не рабы его рабов». Рустам сказал: «Это хорошо. Что же еще?» Тот сказал: «Еще то, что все люди рождены от одной матери и одного отца (Адама и Евы), все они – братья друг другу и равны между собой». Рустам сказал: «И это также очень хорошо».

Затем Рустам сказал: «Если мы примем все это сейчас, что вы будете делать? Вы готовы возвратиться? Тот сказал: «Да, клянусь Богом, мы больше не придем в ваши города, кроме как ради торговли или другой надобности». Рустам сказал: «Я верю твоим словам. Но, увы, я должен сказать тебе, что со времен Ардешира существует обычай, по которому низшим сословиям не дозволяется вмешиваться в дела, которые являются уделом высших сословий и знати, ибо, выходя за границы своих прав, они вызывают гнев аристократии». Зухрат ибн Абдулла сказал ему: «Поэтому из всех народов мы лучшие для людей. Мы никогда не будем вести себя по отношению к низшим сословиям так, как поступаете вы. Мы верим, что должны соблюдать завет Божий в отношении низших сословий, и нам не важно, соблюдают ли они завет Божий в отношении нас или нет.»¹

Западные исследователи, в распоряжении которых находятся различные исторические источники – греческие, римские, сирийские, армянские и арабские (кроме того, большую помощь в установлении исторической правды им оказали недавние раскопки), сходятся во мнении, что сословный строй Ирана уходит своими корнями в глубокую древность. Кристенсен, изучавший все эти источники и посвятивший изучению истории Ирана при Сасанидах около тридцати лет, и, возможно, до сих пор оставшийся непревзойденным, подробно пишет об этом в предисловии к своей книге² и во второй главе своей книги³. Желающие могут обратиться к ней.

Кристенсен утверждает, что такие распространенные в трудах исламских историков слова, как «аль-азама» «великие», «ахл-е альбайутат» «благородные» и «аль-ашраф» «знать», которые упоминаются в отношении личностей той эпохи или последующих эпох, являются литературным переводом пехлевийских слов: «васпухаран», «азатан» и «бозорган»⁴.

Используя исследования Кристенсена и других, мы посвящаем данную главу общественному устройству Ирана во времена Сасанидов.

В седьмой главе своей книги под названием «Маздакитское движение» Кристенсен рассматривает в качестве предисловия социальное положение иранцев, сословное деление общества, семью и гражданское право в Иране. Он пишет:

«Иранское общество основывалось на двух столпах: собственности и крови (происхождении). Согласно «Письму Тансара», весьма прочные границы отделяли знать и аристократию от простого народа. Отличия между ними касались одежды, лошадей, домов, садов, жен и слуг… Кроме того, внутри сословий также существовало деление в соответствии с социальной градацией; за каждым человеком было закреплено устойчивое положение в обществе. Согласно строгим законам политики Сасанидов, никто не имел права стремиться к более высокому положению, чем то положение, которое он имел, в силу своего происхождения… Законы государства охраняли чистоту крови семей, а также сохранность их недвижимого имущества. В «Фарснаме» есть отрывок, который, по-видимому, взят из «Айин Намак» эпохи Сасанидов: «У царей Фарса династии Сасанидов было принято брать дочерей правителей соседних народов – китайцев, греков, турков и индийцев и устанавливать отношения между династиями, однако они никогда не отдавали им своих дочерей, а выдавали их замуж только за тех, кто принадлежал к их роду». Имена знатных семей заносились в свитки. Государство было обязано охранять их, и людям незнатного происхождения запрещалось покупать их собственность. Несмотря на это, некоторые благородные семейства с течением времени вымирали… Среди низших слоев также существовали ярко выраженные различия. Каждый человек обладал устойчивым положением в обществе, никто не мог заниматься другим делом, кроме того, для которого он был создан Богом.»¹

Саид Нафиси пишет:

«Помимо религиозных и идеологических противоречий, наибольший раздор в иранском обществе создавали строгие сословные различия, установленные в Иране Сасанидскими правителями. Корни этих обычаев восходят к прежним культурам (иранским), однако в эпоху Сасанидов они были многократно ужесточены. Привилегиями обладали в первую очередь семь знатных родов, затем пять сословий общества, тогда как низшие сословия были их лишены. Почти все богатства принадлежали этим семи семействам. Сасанидский Иран, который в одном направлении простирался до Амударьи, а в другом – до Кавказских гор и Евфрата, обладал населением, которое составляло около ста сорока миллионов человек. Если предположить, что количество членов каждого семейства составляло около ста тысяч человек, их общее количество составляло семьсот тысяч человек. Если мы допустим, что количество правителей пограничных областей и знатных землевладельцев, которые также в определенной мере пользовались правом собственности, также достигало семисот тысяч человек, то из этих почти ста сорока миллионов человек правом владения собственности обладали только полтора миллиона человек, а все остальные были лишены этого естественного права. Любая новая религия, которая уничтожила бы эти недозволенные привилегии, установила бы равенство, дала бы миллионам обездоленных право собственности и уничтожила бы сословные привилегии, а все разумные и жаждущие справедливости люди неизбежно приняли бы ее.»²

В «Шахнаме» Фирдоуси, основанной на иранских и зороастрийских источниках, есть известный рассказ, который четко отражает удивительный сословный строй и закрытые сословия той эпохи, когда получение образования также было возможно лишь для привилегированных сословий.

Рассказывают, что во время одной из войн между византийским кесарем и Ануширваном, кесарь направил свои войска в Сирию, которая в то время находилась под властью Ануширвана, и иранское войско вступило с ним в борьбу. Вследствие того, что война затягивалась, а иранская казна опустела, Ануширван посоветовался со своим визирем Бузурджмехром. Было принято решение занять деньги у богатых купцов. Ко двору были приглашены некоторые купцы. Среди них был купец, который считался представителем низшего сословия, ибо он был сапожником. Он сказал: «Я готов выплатить всю сумму сразу, при условии, что мне позволят отдать в обучение своего единственного сына, который очень хочет учиться.


Сапожник так молвит: «Сполна одолжу,

Свою благодарность казне приложу».

Он гири, весы и дирхемы берет,

Калам между тем не пускается в ход.

Работа купца к завершенью пришла.

Забота гонца к разрешенью пришла.

«О ясный лицом! – так сказал. – Не взыщи,

К моей Бузурджмехра нужде приобщи.

Скажи, у купца одолжившего есть

Сын юный – купца и богатство, и честь.

Быть может, доложит – что стоит царю

И сердце утешить, и душу мою –

Позволит к наставникам сына отдать.

Есть деньги и разума не занимать».

Муж славный ответил: «Не в труд это мне,

Ведь ты сократил нам дорогу к казне».

И вскоре благой Бузурджмихр, говоря

С владыкой, увидел улыбку царя.

Сказал повелитель: «Йездану хвала!

Угодны молитвы мои и дела,

Коль есть в моем царстве сапожник простой,

Отмеченный столь благодатной судьбой.

Немалой, как видно, казной наделен,

Ему да не будет ущерб причинен!

Подумай, как лучше купца наградить,

Чтоб должную честь и обычай явить.

Наш долг возвращая, сто тысяч прибавь,

В нем добрую память об этом оставь.

Не будет забот никаких у бойцов,

Желать остается победных венцов.

Не след справедливость царю забывать,

Забудет – удачи ему не видать».

Сказал Бузурджмехр властелину: «О шах

С благою судьбой, справедливый в делах!

Башмачник сказал о желанье одном,

Коль шах дозволяет поведать о нем.

Прибывший с казною мне так сообщил:

Купец доложить о себе попросил.

Сын, дескать, взрастает, отец посему

Наставника доброго ищет ему.

Он помощи просит царя самого –

Дабиром хотел бы увидеть его.

Молился б о царской душе без конца,

Да вечным пребудет достойный венца!»

«О мудрый! – Владыка владык возгласил. –

Знать, див твои очи средь ночи затмил.

Гоните обратно верблюдов своих,

Верните, нет нужды в дирхемах таких.

Коль станет дабиром башмачника сын,

В познаньях должных достигнув вершин,

А вскоре наш сын унаследует мир,

И надобен будет владыке дабир, -

Башмачника знаниям будет внимать?

И слух свой, и взоры к нему обращать?

А мудрому знатному этой земли

Вздыхать да печалиться только вдали?

Мужам в униженье безродный придет,

Ответ изречет и в почет попадет?

Немало проклятий по смерти пожнем,

Коль ныне обычай подобный введем.

Из этой казны не пристало платить!

Казну и труды поспеши позабыть.

Верблюдов назад, как сказал, отправляй,

И впредь у башмачников не занимай».

Дирхемы, что вскоре назад привезли,

Башмачнику на сердце камнем легли


Кристенсен пишет:

«В целом переход в высшее сословие был невозможен, но иногда случались исключения. Это происходило, когда кто-либо из подданных выказывал особое искусство или компетенцию. В этом случае, согласно «Письму Тансара» он должен был предстать перед шахом, затем, подвергнуться испытаниям жрецов, проводившихся с целью выяснения того, достоин ли он перехода в другое сословие… Положение горожан было несколько лучше. Как и деревенские жители, они платили многочисленные налоги, однако они были освобождены от воинской службы и, благодаря ремеслам и торговле, обладали имуществом и положением в обществе. В то же время положение крестьян было во много раз хуже, всю жизнь они были обязаны жить в одном селении, работать на господина и служить в пехоте. Аммиан Марцеллин пишет: «Эти пешие крестьяне группами шли за солдатами, как если бы они навсегда были обречены на смирение и никогда не получали вознаграждения»…В нашем распоряжении нет больше информации о положении крестьян, которые были в подчинении у знати и правителей. Аммиан пишет: «Упомянутая аристократия считала себя вправе распоряжаться жизнью слуг и крестьян».Положение крестьян у аристократии и правителей ничем не отличалось от положения слуг…Несмотря на это, учитывая большую роль, которое играло земледелие в зороастризме, согласно священным книгам, которые усердно восхваляют это занятие, несомненно, что законные права земледельцев были определены со всей точностью. Несколько частей Авесты содержат законы и правила, касающиеся данного вопроса.»¹

Далее он пишет:

«Хотя сведения об иранском обществе, которые мы можем извлечь из древних источников, неполны и отрывочны, однако они знакомят нас с обществом, внутренняя сила и прочность которого основывались на глубокой и древней приверженности к нерушимой родственной связи. Были установлены законы для охраны семьи, крови, происхождения и собственности, таким способом власть стремилась с наибольшей строгостью сохранить сословные привилегии...»²

В 8-й главе своей книги Кристенсен также приводит примеры, аргументы и цитаты для подтверждения строгого сословного деления, существующего в обществе того времени.³

Дюмезиль также в статье под названием «Сословное общество древнего Ирана» приводит объяснения в этой области⁴.

Особое положение занимает вопрос о всеобщем образовании и религиозной идеологии, которые связаны между собой.

Саид Нафиси пишет:

«В ту эпоху духовенство в Иране обладало абсолютным превосходством во всех социальных сферах. Духовенство делилось на три группы: к первой группе принадлежали мобеды… Глава мобедов, называемый Верховным жрецом, был первым лицом в государстве и обладал неограниченными полномочиями… Несколько ниже мобедов находилось сословие хирбадов, которым поручались суды, обучение и воспитание детей. В эту эпоху правом на обучение, воспитание и изучение распространенных в то время наук обладали только дети жрецов и аристократии, в то время как большинство детей Ирана были этого права лишены. После хирбадов шло сословие азарбедов, которые занимали должность смотрителей и служителей храмов огня, а также их многочисленного имущества. В их задачи входило в первую очередь забота о священном огне каждого храма, затем поддержание в чистоте площади храма, а также управление религиозными обрядами, такими как молитва, праздник повязывания детям священного пояса, брак и церемонии, связанные с умершими…»⁵

Другой вопрос, касающийся социального устройства Ирана, связан с политическим режимом Сасанидов. Власть Сасанидов представляла собой абсолютную монархию. Они считали свое происхождение божественным, а себя – воплощением бога на земле; они требовали от народа земных поклонов, и народ привык к такому положению вещей. Желающие изучать положение иранского общества того времени с этой точки зрения, могут обратиться к следующим источникам: «История литературы» Э. Брауна, том первый, переводчик Али Пашасалех¹, «Цивилизация Ирана», авторский коллектив востоковедов, переводчик доктор Бехнам², «Общественная история Ирана», автор Саид Нафиси, том второй³, и особенно, «Иран при Сасанидах», автор датский исследователь Кристенсен, переводчик Рашид Ясеми⁴.

Мы сейчас не видим необходимости в рассмотрении этого вопроса. Мы немного коснемся этого вопроса позднее, в разделе «Служение Ирана исламу».

Семейное право

«В эпоху Сасанидов областью, которая более всего подвергалась вмешательству, отмене, опровержению и урегулированию со стороны жрецов, была область «личных прав». В особенности это относилось к законам брака и наследства, которые были настолько сложны и запутаны, что жрецы могли поступать полностью по своему усмотрению, ибо они обладали в этой области такими полномочиями, которыми духовенство не обладало ни в одной другой области права.»⁵

В эпоху Сасанидов было распространено многоженство. Современные зороастрийцы пытаются это отрицать, однако безуспешно. Все историки, начиная от греков Геродота и Страбона эпохи Ахеменидов до историков Нового времени, пишут об этом.

Геродот пишет об обычаях иранской знати эпохи Ахеменидов:

«Каждый из них имеет несколько законных жен, тогда как количество наложниц гораздо больше.»⁶

Страбон пишет об этом же сословии:

«Они берут много жен, и, несмотря на это, имеют множество наложниц.»⁷

Юстин, летописец эпохи Ашканидов, пишет о династии Ашканидов:

«Обычай иметь множество наложниц, получивший особенное распространение у царей, возник с того времени, когда они обрели богатство, так как кочевая жизнь не позволяла иметь много жен.»⁸

В древнем Иране в обычае знатного сословия было не просто многоженство, а гаремы, следовательно, количество жен не было ограничено ни четырьмя, ни большим, ни меньшим числом, а также не ограничивалось каким-либо условием, например справедливостью и равенством жен в правах, а также их имущественной способностью. Подобно тому, как иранское общество делилось на сословия, тот же принцип сохранялся и при устройстве семьи.

Кристенсен пишет:

«В основе семьи лежал принцип многоженства. В действительности количество жен, которое мог иметь мужчина, зависело от его благосостояния. По-видимому, малоимущие мужчины вообще не могли иметь более одной жены. Глава семьи пользовался правом руководителя в семье. Одна из жен считалась обладательницей всех прав; ее называли «старшей женой» (жена-царица). Ниже ее по положению была жена, которая выполняла обязанности служанки; ее называли «жена-служанка». Законные права этих двух жен были различны… Муж был обязан содержать свою старшую жену и заботиться о ней на протяжении всей жизни. Такими же правами обладали сыновья до совершеннолетия и дочери до замужества. Что же касается жен низшего ранга, то в семье отца принимались только их дети мужского пола. В персидских книгах недавнего времени указывались пять видов брака, однако, по-видимому, в законодательстве Сасанидов не существовало других форм брака, кроме двух вышеупомянутых.»¹

Девушка не имела права сама выбирать себе мужа. Этим правом распоряжался ее отец. Если отца не было в живых, право выдать девушку замуж переходило к другому человеку. Это право сначала переходило к матери, а если матери не было в живых, то – к брату отца или матери.

Муж владел имуществом жены, и жена не имела права распоряжаться своим имуществом без разрешения мужа. Согласно закону о браке только муж обладал правовой дееспособностью. С помощью правового законного документа муж мог сделать свою жену партнером по имуществу. В этом случае жена становилась партнером в совместном владении имуществом и могла распоряжаться им наравне со своим мужем. Только таким образом жена могла заключать законные сделки с участием третьего лица.

Если муж говорил своей жене: «с этого момента ты свободна и сама распоряжаешься своей судьбой», это означало, что женщина не получала свободу, а получала разрешение, в качестве жены низшего ранга, избрать себе другого мужа… Дети, которые рождались в новом браке при жизни ее первого мужа, считались его детьми, то есть женщина оставалась в подчинении у первого мужа.

Муж имел право передать в пользование другому мужчине свою единственную жену, или одну из своих жен (даже жену «высшего ранга»); согласие женщины не имело значения. В этом случае второй муж не имел права распоряжаться имуществом женщины, и дети, рожденные в этом браке считались принадлежащими семье первого мужа, и считались равными его детям…Это считалось добрым поступком и рассматривалось как помощь своему стесненному в средствах единоверцу².

Кристенсен пишет:

«Одним из особых законов Сасанидского права является «брак-замена», который описал автор «Письма Тансара», и его подробное описание имеется в книге «Альхинд» Бируни, которое непосредственно заимствовано из перевода Мафкуда Ибн Аль-Мукаффа.

«Кратко он заключается в следующем. Когда кто-либо умирает, не имея наследника мужского пола, а его очаг, так сказать, гаснет, то дабы сохранить семейное имя, не поколебать право собственности семьи, обладающей этим правом, и не позволить богатству этой семьи попасть в чужие руки, после его смерти заключался «брак-замена». Согласно закону, его жену должны выдать замуж за ближайшего из его родственников, который носит то же имя, что и покойный. Если же у него нет жены, от его имени за ближайшего из его родственников выдают замуж его дочь или одну из его родственниц. А если нет дочери или родственницы, то за ближайшего из его родственников выдают женщину со стороны, давая ей от его имени приданое из его имущества. Ребенок мужского пола, рождающийся в таком браке, по закону считается сыном покойного и является его наследником. Тот, кто пренебрегает выполнением этой обязанности, становится причиной убиения множества душ, так как род покойного прерывается, и его имя навсегда предается забвению».³

В отношении наследства было установлено, что наследство должно делиться поровну между старшей женой и ее сыновьями. Незамужним дочерям полагалась половина доли. Жена низшего ранга и ее дети не имели права на наследство. Однако отец мог ранее даровать им что-нибудь из своего имущества или завещать, чтобы после его смерти им была выделена их доля⁴.

Кристенсен приводит подробное описание обычая о «положении приемного сына», истоки которого лежат в необычайном стремлении той эпохи избежать исчезновения семейного имени¹. Для того, чтобы избежать многословия, мы не приводим здесь его слова.

В основе семейного законодательства лежали две вещи, а все законы были призваны обеспечить их сохранение: происхождение и богатство.

Так брак с близкими родственниками, который был распространенной традицией в ту эпоху, восходившей к более древним временам, основывался именно на этом принципе. Для того, чтобы не допустить смешения своей крови с чужой, а также предотвратить попадание своего богатства в распоряжение посторонних людей, семьи, по мере возможности, стремились к заключению браков со своими близкими родственниками. Так как эта традиция противоречила природе, она в большей или меньшей степени насаждалась народу с помощью силы, религиозной власти и обещаниями того, что в другом мире за это ожидает награда, а не соблюдающего эту традицию ждет ад.

В «Ардавираз-наме», авторство которой приписывается «благому Шапуру», одному из ученых эпохи Хосрова Первого Ануширвана, и которая представляет собой рассказ о путешествии его души в мир иной, рассказывается о том, что на втором небе, в раю, он видел души людей, вступавшие браки с близкими родственниками и заслужившие этим прощение своих грехов. А в отдаленнейших местах ада он видел душу женщины, терпевшей вечные муки из-за того, что она расстроила заключение подобный брак. В заключение говорится, что Вираф, чья душа совершила духовное путешествие, выбрал себе в супруги семь своих сестер. В третьей книге «Динкарта» используются другие выражения, касающиеся этого вопроса, в том числе, «близкая связь», которое означает связь с ближайшими родственниками, и в этой области подразумевает связь отца с дочерью или брата с сестрой. Ноусай Бурз Михр, один из зороастрийских жрецов, толковавших эту часть Динкарта, привел много положительных сторон подобного брака, который, по его мнению, искупает тяжкие грехи².

Кристенсен пишет:

«Стремление сохранить чистоту рода и семейной крови считалось одним из наиболее ярких особенностей иранского общества, развитым в такой степени, что брак с близким родственником считался дозволенным, и подобный брак называли «хизогадас» (в Авесте – «хаят вадас»). Этот обычай был распространен с древних времен, начиная с эпохи Ахеменидов. Хотя значение слова «хаят вадас» в современной Авесте не определено точно, однако в утерянных частях Авесты под ним, несомненно, подразумевался брак с близкими родственниками.»³

Зороастрийцы, и особенно парсы Индии, осознав в Новое время противоестественность этой традиции и отказавшись от нее, стали в последнее время отрицать эту традицию. Отрицая то, что эта традиция вообще является зороастрийской, они стремятся дать слову «хитак дас» другое толкование. Кристенсен пишет:

«Поскольку существуют достоверные свидетельства, содержащиеся в зороастрийских и зарубежных источниках, современных эпохе Сасанидов, усилия, которые предпринимают некоторые современные парсы для отрицания этой традиции, то есть брака с близкими родственниками, представляются безосновательными и не заслуживающими внимания.»⁴

Саид Нафиси пишет:

«Документы той эпохи непреложно свидетельствуют о том, что, несмотря на весь невежественный шум, который поднялся в последнее время, одной из несомненных особенностей культуры той эпохи является распространенность в те времена обычая брака между близкими родственниками, то есть, брака между родственниками первой степени.»⁵

Затем Саид Нафиси приводит отрывки из священных зороастрийских книг, таких как Динкарт, содержание которых не вызывает двусмысленности, а также пояснения, данные мусульманскими писателями, такими, как Мас’уди, Абу Хиан Таухиди и Абу Али Ибн Маскуйе, а также упоминает о браке Кавада со своей дочерью или племянницей, браке Бахрама Чубина со своей сестрой, а также о браке Михрана Гушнаспа, впоследствии принявшего христианство, со своей сестрой.

Покойный Машир Ад-Дауле в своем ценном труде «Древний Иран» приводит слова древнегреческого историка Страбона об Ахеменидах:

«Они (маги) согласно своему обычаю берут в жены даже своих матерей».¹

Об Ашканидах он пишет:

«Некоторые иноземные историки с крайним отвращением упоминают о браке падишахов династии Ашканидов со своими близкими родственницами. Подобные отношения Геродот приписывает Камбизу, а Плутарх – Ардеширу, впрочем, некоторые иранские зороастрийские писатели, отвергая эту связь, утверждают, что слово «сестра» в отношении Ашканидов не следует понимать буквально. Парфянские падишахи называли всех царевен сестрами, так как они были из одной семьи и одного рода, поэтому так называли и племянниц, и внучатых племянниц, и т.д.»

Затем пишет сам Машир Ад-Дауле:

«Однако поскольку при записывании исторических событий следует устанавливать и записывать истину, подлинно то, что в древнем Иране одобрялся брак с близкими родственниками, известный как «хитак дас», вызванный, по-видимому, стремлением сохранить род и чистоту крови.»²

Якуби, авторитетный историк третьего века хиджры, который сам был иранцем, также пишет:

«Иранцы брали в жены своих матерей, сестер и дочерей, считая этот обычай формой родственных отношений, угодных Богу.»³

Кристенсен пишет о христианах Ирана:

«По примеру иранцев, они, вопреки законам своей религии, свыклись с обычаем брать в жены близких родственниц. Марбаха, ставший в 540г. (н.э.) епископом, предпринимал чрезвычайные усилия для борьбы с этим обычаем, противоречащим христианским законам.»⁴

В начале исламской эпохи брак с близкими родственниками был распространенным обычаем среди зороастрийцев, поэтому некоторые мусульмане стали порицать и упрекать зороастрийцев за этот обычай, называя их по этой причине незаконнорожденными. Однако, праведные имамы запрещали мусульманам подвергать зороастрийцев оскорблениям, говоря, что этот обычай разрешен их законом, и если они вступают в брак, согласно своим законам, их дети не могут считаться незаконнорожденными⁵.

В главе «Худуд» также приводится предание, согласно которому, однажды в присутствии имама Садека один человек спросил у другого: «Что за человек тот, у которого ты брал взаймы?» Тот ответил: «Он незаконнорожденный». Имам Садек очень рассердился: «Что ты такое говоришь?» Тот ответил: «Да буду я твоей жертвой, он из магов, и его мать – дочь его отца, а значит, она и мать ему, и сестра, следовательно, он – незаконнорожденный. Имам сказал: «Разве в их религии не дозволен этот обычай, и разве он поступил не согласно этому обычаю? Значит, ты не имеешь права называть его незаконнорожденным».⁶

Судук в «Таухиде» передает предание, которое есть и в «Васаиль аш-шие» (глава о браке). Однажды Али обратился к людям с просьбой, дабы они пользовались случаем, и пока он жив, обращались к нему со своими вопросами. Одним из задавших вопросы был Ашас Ибн Кайс Кинди. Этот человек относился к иранцам с неприязнью, и мы уже приводили ранее его спор с Али по поводу иранцев. Этот человек обратился к Али с таким вопросом: «Отчего вы заключаете сделки с магами, как с людьми писания, и взимаете с них джезие¹, они ведь не обладают божественным писанием».

Али сказал: «Они обладали писанием. Господь послал к ним пророка, и согласно учению этого пророка, брак между близкими родственниками был запрещен. Однажды один из их падишахов, находясь в состоянии опьянения, вступил в связь со своей дочерью. Люди, узнав об этом, возмутились и сказали: «Ты осквернил нашу веру и должен понести за это наказание». Тот падишах, придумав хитрость, сказал им: «Соберитесь и выслушайте меня. Если это был грех, вы вольны принять любое решение». Люди собрались, и он сказал им: «Вам известно, что никто из людей не может сравниться с нашими прародителями, Адамом и Евой». Все сказали: «Это правда». Он сказал: «Разве они, родив сынов и дочерей, не отдавали своих дочерей в жены своим сыновьям?» Люди сказали: «Ты говоришь правду». Он сказал: «Это значит, что в браке с близкими родственниками, например, дочерью или сестрой, нет ничего недозволенного». Эти слова возымели на людей действие, и с тех пор этот обычай стал считаться законным, и получил распространение»².

Этот диалог свидетельствует о том, что в начале эпохи ислама среди зороастрийцев был распространен обычай заключения браков между близкими родственниками, и этот обычай вызывал вопросы и дискуссии.

Мусульманские правоведы, как шииты, так и сунниты, иранского и неиранского происхождения, подвергали этот вопрос рассмотрению в различных областях исламского права, как реалию, выходящую за рамки мусульманских законов. Эти правоведы были по преимуществу иранцами, а некоторые из них, как например, Абу Ханифа, имели предков зороастрийцев. Если бы среди зороастрийцев не был распространен этот обычай, этот вопрос не мог рассматриваться в исламском праве начала мусульманской эпохи.

Великий шейх Абу Джафар Туси в книге «Аль-Халяф» (том второй, книга «Аль-Фараиз», вопросы 119-123) рассматривает вопросы наследования у магов, в особенности те случаи, когда существует основание для наследства с двух сторон, то есть, например, в тех случаях, когда наследница является и матерью покойного, и его сестрой по отцу одновременно. Он дает ответ на эти вопросы и приводит мнения других исламских правоведов.

Отрицание существования подобного обычая у магов сродни отрицанию очевидной истины, однако, зороастрийцы современности, в очередной раз, в истории этой религии решив подкорректировать ее основные и второстепенные положения, неизбежно допустили в этой области много преднамеренной лжи.

Образование и обучение женщин

Несмотря на то, что положение женщин в целом было неблагоприятным, иногда мы сталкиваемся с историческими фактами, которые свидетельствуют о том, что некоторые женщины занимали исключительное с точки зрения высшего образования положение. Исследователи упоминают название одного юридического источника, написанного в то время и носящего название «Изложение тысячи судебных постановлений». До нас дошла часть этой книги, и некоторые европейские исследователи, например, Бартоломе, перевели и опубликовали ее. В этой книге приводятся имена некоторых судей того времени, а правовыми источниками той эпохи были, разумеется, Авеста и Зенд. В этой книге приводится рассказ, суть которого в следующем:

«Когда один судья направлялся на судебное заседание, его окружили пять женщин, и одна из них задала ему несколько вопросов по поводу закона о залоге и поручительстве. Когда она задала последний вопрос, судья не нашелся, что ответить. Одна из женщин сказала: «Послушай, господин, оставь это и просто скажи, что не знаешь. Мы и сами найдем ответ в книге, написанной Галуганом Андарзбадом.»¹

Может ли эта история служить подтверждением в пользу того, что женщины той эпохи были поголовно образованны?

Как показывают исследования, проведенные Бартоломе, в отношении прав женщин в эпоху Сасанидов, и которые легли в основу взглядов Кристенсена, в знатных семействах женщины иногда получали высшее образование; то есть, в этом случае, как и во всех других случаях, главенствующим был принцип «сословного деления». Кроме того, в эпоху Хосрова Парвиза в течение непродолжительного времени правили две его дочери: Пурандохт и Азармдохт; их выбор на престол был обусловлен огромной верой иранцев в «шахский род». Иранцы верили в божественное происхождение своих царей. Ардешир Бабакан, который основал династию Сасанидов, возводил свой род к более древним иранским шахам, во избежание вопроса, как, человек, не являющийся отпрыском шаха, может претендовать на престол. Во время бунта, произошедшего после царствования Хосрова Парвиза, два человека, не являющиеся потомками царя, заявили свои права на престол, однако, не будучи царского рода, они не смогли удержаться на троне. В эпоху раздоров, наступившей после царствования Хосрова Парвиза, дочери Хосрова Парвиза получили трон по той причине, что Шируйе, сын Хосрова Парвиза, умертвил семнадцать своих братьев, и эти две девушки были единственными непосредственными потомками шаха. Не следует смешивать огромную веру в кровь и происхождение с вопросом о правах женщины; царствование Пурандохт и Азармдохт, а также высшее образование, которое получали некоторые женщины из знатных сословий, не может служить мерилом для прав всех женщин того времени.

Кристенсен пишет:

«Исторические источники, которыми мы располагаем, ничего не сообщают об обучении девочек. Согласно предположению Бартоломе, образование девочек сводилось в основном к обучению основам домоводства. Кроме того, в одной из глав Авесты под названием «Баг» прямо говорится об обучении женщины ведению домашнего хозяйства. Впрочем, женщины из знатных семейств иногда получали весьма глубокие знания в науках.»

В седьмой главе своей книги, в которой говорится о маздакитском движении, Кристенсен пишет:

«Характеристика положения женщин, сделанная нами на основании исследований Бартоломе, касающихся прав женщин в эпоху Сасанидов, содержит много противоречий. Причина этих противоречий заключается в том, что законное положение женщин претерпело некоторые изменения в течение эпохи Сасанидов. Согласно мнению Бартоломе, с научной и формальной точки зрения женщина в то время не являлась правовым субъектом, однако в действительности женщина в то время обладала несомненными правами. Древние представления сохранились в новых законах эпохи Сасанидов, и это является причиной внешнего противоречия. До того, как арабы мусульмане завоевали Иран, женщины Ирана, несомненно, пользовались правами и независимостью.»²

Уровень духовного развития

Если мы хотим выяснить уровень духовности и общую степень нравственности иранского народа того времени, мы не располагаем достаточными и прямыми свидетельствами, но из совокупности косвенных указаний можно сделать выводы о том, какими были характер и нравственность народа в то время.

Характер и менталитет бывает двух видов: врожденный и приобретенный. Врожденный характер народа включает в себя особенности его происхождения и территории. Подобно тому, как наследственность, а также природное и географическое окружение влияют на внешние особенности человека – цвет кожи, глаз, волос, особенности строения тела, они оказывают также большое влияние и на особенности менталитета, характера и внутренний мир народа, с той разницей, что фактор происхождения, то есть наследственность, вследствие смешения, межнациональных браков и переселений народов, может исчезнуть или измениться, тогда, как территориальный и географический фактор является относительно устойчивым.

Благожелательность и доброта, эмоциональность, гостеприимство, сообразительность и восприимчивость, достоинство и умение сохранять лицо являются теми особенностями, которыми вовсе времена славились иранцы.

Приобретенный менталитет зависит от уровня культуры, разумеется, культуры гуманной и духовной, а не промышленной и технической. С одной стороны приобретенный менталитет связан с видом обучения и воспитания, а с другой – с социальными устоями, традициями и обычаями, царящими в обществе. Влияние фактора обучения и воспитания оказывает непосредственное влияние, тогда как влияние фактора социальной среды является косвенным.

Важной частью характера и нравственности народа является духовный отклик народа на события, которые происходят в социальной среде, в особенности, на обычаи и законы, которые управляют его жизнью.

С точки зрения врожденного, то есть наследственного и территориального менталитета иранцы занимали достойное место. С давних времен иранцы славились своими высокими качествами. Геродот, известный греческий историк 5-го века до нашей эры, который был уроженцем Малой Азии и которого называют отцом истории, привел относительно полное описание народа Ирана того времени. Характеристика иранского народа, данная Геродотом, включает как плохие, так и хорошие качества, однако можно сказать, что хорошие качества преобладают¹.

Ксенофонт, известный ученик Сократа, живший почти век спустя после Геродота, является одним из тех людей, который описали характер иранцев. Однако он, в отличие от Геродота, который описывал период расцвета Ирана, наблюдал период упадка в Иране и, сравнив менталитет и духовный уровень иранцев в эпоху Кира Великого с менталитетом и духовным уровнем иранцев в свою эпоху, он дал объяснение изменениям, произошедшим в уровне духовности иранцев в его время².

Если мы сравним врожденный характер иранцев с другими народами, несомненно, что если они не превосходят другие народы, то и не уступают им. Для того, чтобы избежать многословности, мы воздержимся от приведения некоторых характерных особенностей присущих иранскому духу, как хороших, так и плохих, о которых уже было сказано.

В исламских преданиях прославляются характер и духовный уровень иранцев, особенно в двух отношениях: первое – свободомыслие и терпимость, и второе – любовь к знаниям.

В Священном Коране говорится: «А если бы Мы ниспослали Коран на кого-нибудь из иноплеменников, они (арабы) никогда бы в него не уверовали»³. Имам Садек сказал: «Действительно, если бы Коран был ниспослан иранцам, арабы не уверовали бы в него. Однако он был ниспослан арабам, и иранцы уверовали в него, и в этом – мудрость иранского народа».¹

Также Имам Садек сказал: «Тот, кто принял ислам по доброй воле, лучше того, кто принял ислам из страха. Лицемеры арабы приняли ислам из страха, и вера их не истинна, тогда, как иранцы приняли ислам по доброй воле»².

Абдулла Ибн Омар рассказывает о Великом Пророке, который сказал: «Во сне я видел стадо черных овец, в которое влилась большая группа белых овец. Люди спросили у него: «О, Пророк Аллаха, как ты истолкуешь этот сон?» Он сказал: «Этот сон означает, что иноплеменники будут участниками в вашей религии, а также в вашем роде и в вашей крови, то есть они примут вашу веру, смешаются с вами, и кровь их смешается с вашей. Люди с удивлением спросили: «О, Пророк Аллаха, иноплеменники примут ислам, а затем их кровь смешается с нашей?» Пророк сказал: «Да, если звезда веры закатится, иноплеменники обретут ее.»³

В заключение своей книги Кристенсен посвящает несколько страниц менталитету и духовному уровню иранцев. Он пишет:

«Иранский мир, в том виде, в каком его знали западные историки такие, как Аммиан Марцеллин⁴ и Прокофий⁵, описывая как положительные, так и отрицательные его качества, был с нашей точки зрения чистым аристократическим обществом. Только высшие сословия считались представителями этого общества и придавали иранской нации ее особый вид и облик.»

Комментарии Аммиана Марцеллина, подробно изложенные Кристенсеном, касаются знатного сословия знати и, естественно, низкие черты их нравственного облика во многом превосходят их высокие черты. Количество их положительных сторон невелико, поэтому нет необходимости приводить их здесь.

Кристенсен пишет:

«Арабские писатели возвеличивали и прославляли Сасанидскую империю, как образец политики государств Востока, и упоминали величие иранского народа.»

Там же он приводит отрывок из книги под названием «Холасат аль-аджаиб»:

«Все народы мира признавали превосходство иранцев, особенно в управлении государством, высокой технике ведения войн, ярком искусстве, кулинарных умениях, изготовлении лекарств, в искусстве ношения одежды, в основании областей, заботе о том, чтобы все находилось на своем месте, поэзии, искусстве переписки, ораторстве, силе разума, совершенстве чистоты и праведности, и восхвалении своих падишахов. Во всех этих сферах превосходство иранцев над другими народами мира было несомненным. История этого народа является образцом для тех, кто после них займется обустройством государства.»

Удивительно, что после этого Кристенсен пишет:

«В течение долгих веков иранцы сохраняли свое духовное лидерство среди исламских народов, однако их природная и политическая сила после падения Сасанидского государства весьма ослабела. Причиной этого ослабления, как полагают некоторые, заключается не в том, что ислам уступал персидской религии в прочности нравственных устоев, а в том, что одной из причин упадка иранской нации является «власть простого народа», которая была установлена вместе с исламом. Высшие сословия, постепенно смешавшись с другими сословиями, исчезли, и качества, которые отличали их, ослабели.»

Конечно, под природной силой, которую Кристенсен упоминает рядом с политической силой, понимается политическая этика, которая отличается от этики гуманизма. С точки зрения политической этики, то есть с той позиции, с которой смотрит Кристенсен, уничтожение высших сословий и ослабление их особых качеств, благодаря которым незначительное меньшинство, сосредоточив в своих руках власть и богатство, присвоило себе права подавляющего большинства и эксплуатировало его, создав на этой основе могущественное государство, вызывает сожаление. Однако, с позиции гуманности и с точки зрения человеческой этики, уничтожение правящего сословия и открытия пути для «власти простого народа» не только не может огорчать, а, напротив, радует.

Мы не располагаем точными сведениями в отношении того, каким было государство Сасанидов с точки зрения обучения и воспитания, и что лежало в его основе, однако каким бы оно ни было, оно могло осуществляться только посредством жрецов «хирбедов» Хирбеды обучали людей содержанию Авесты, ничем другим они не располагали.

Зеркалом, которое лучше всего может отобразить нравственное состояние людей той эпохи, являются социальные и семейные устои того времени. Гражданское общество, как и семья той эпохи, не представляло собой упорядоченное общество. Выше мы подробно рассмотрели оба этих вопроса.

В неупорядоченном обществе люди делятся на два сословия меньшинства и большинства: богатое и пользующееся всеми благами меньшинство и обездоленное и нуждающееся большинство.

Богатое и пользующееся всеми благами сословие, благодаря своему положению и состоянию, приобретает определенные черты характера, так же, как и обездоленное сословие обретает свой менталитет, однако менталитет ни того, ни другого сословия не будет носить упорядоченный и гуманный характер. В подобных обществах богатое сословие обычно является самодовольным, надменным, эгоистичным, капризным, бездеятельным, трусливым, нетерпеливым, не способным к сопротивлению, изнеженным, уязвимым, расточительным и любящим увеселения. Эти характеристики мы более или менее видим в описании Аммиана Марцеллина. В то же время в подобных обществах обездоленное сословие является пессимистичным, мстительным, недовольным, злобным, верящим в случайность, отрицающим гармонию и справедливость в мире.

Хотя историки не описывали простой народ Ирана той эпохи, однако, как правило, в подобных обществах другое сословие просто не может существовать.

В Иране взимался налог на душу населения. Однако те сословия, которые прежде других должны были подчиняться этому закону, были исключением. Ануширван, который пересмотрел налоговое законодательство и усовершенствовал его, все же «сделал исключение для знати, благородных, воинов, жрецов, писцов и других государственных чиновников»¹. Очевидно, что эта дискриминация и привилегированность отдельных сословий стали причиной недовольства и склонности к бунту тех сословий, которые платили налоги».

Некоторые исторические события той эпохи дают в большей или меньшей степени возможность сделать вывод о духовном уровне простого народа.

Ибн Асир пишет:

«Когда Рустам Фаррохзад отправился на землю Междуречья для сражения с мусульманским войском, он встретил одного араба. Беседуя с Рустамом, тот выразил уверенность, что иранцы потерпят поражение. Рустам в шутку сказал: «Значит, мы должны знать, что с этого момента находимся в вашем распоряжении.» Араб сказал: «Ваши неправедные поступки предначертали вам такую судьбу.» Услышав это, Рустам пришел в ярость и отдал приказ убить араба. Рустам со своим войском достиг Бараса и занял его. Воины Рустама учинили грабежи имущества местного населения, бесчестили женщин, пьянствовали и чинили беспорядки. Народ начал роптать и Рустаму стали жаловаться на его солдат. Рустам произнес перед воинами речь, в которой сказал: «Иранский народ! Теперь я знаю, что слова араба, сказавшего, что наши неправедные поступки предначертали нашу роковую судьбу, правдивы. И я теперь убежден, что арабы одержат над нами победу, так как уровень их духовности и поведения гораздо выше нашего. Несомненно, что в прошлом Господь даровал вам победу над врагами, ибо вы были праведны, вы избавляли народ от притеснений и приносили ему добро. Теперь же, когда вы уже не те, что прежде, милость Божья, несомненно, покинет вас.»¹