Собрание сочинений в пяти томах том четвертый

Вид материалаДокументы

Содержание


1. «Пора, мой друг, пора!»
2. «Aсhtung! Strоm!»
3. Великие украинцы
4. Обычные украинцы
5. Вольная Украина
6. Вселенский пал
8. Кюй* Сулейменова
9. Украинское сало
10. «При избе, на призьбе»...
Уже соколома крильца припешали
Свій примчу я кубок-череп
12. Киев в ракурсе Бату-хана
13. «...мы, братья, казацкого рода!»
Ой ты, дорога длинная
Ще не вмерла Украҝни
Ще нам, браття молодіҝ
У писателя железные лимиты времени, слов, фраз... Как у автомата Калашникова: рожок на одну очередь. Но так: ты стрельбу еще не
Выстрели стихами, как подснежник весной, что ты смолоду хнычешь: «отцвели уж давно хризантемы в саду»...
Сделай полочку
Сюжет фантастической повести – напряженный драматический момент сохранения генетического кода человечества в период трансформаци
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Костанай

«Костанайский печатный двор»

2009


АНАТОЛИЙ ТАРАСЕНКО

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

В ПЯТИ ТОМАХ


том ЧЕТВЕРТЫЙ

Эмигрант

(повесть)


Распрягайте,

хлопцы, коней

(Антология гуляйпольской поэзии)


ББК 84 (5Каз-Рус)-44

Т-19


Тарасенко Анатолий


Т-19 Собрание сочинений. В 5-ти т. Т. 4: Эмигрант: повесть; Антология гуляйпольской поэзии. – «Костанайский печатный двор», 2009, – 216 с.


ISBN 978-601-227-063-1 - (Т. 4)

ISBN 9965-760-28-4


В четвертом томе собрания сочинений впервые на русском языке публикуется повесть «Эмигрант» – небольшая история наших дней о путешествии в Киев героя не очень известной там диаспоры украинцев Казахстана. В художественной форме в повести рассмотрены некоторые вопросы исторической взаимосвязи славянской и тюркской цивилизаций.

Антология гуляйпольской поэзии знакомит читателя с творчеством лучших ее представителей в переводе на русский язык.


© Издательство

“Костанайский печатный двор”, 2009

© Оформление, 2009

© А. Тарасенко, автор, 2009


Эмигрант

(повесть)


1. «Пора, мой друг, пора!»


– Поеду – не поеду... Поеду? Не поеду!..

– Поедем... И я с тобой, жена украинского представителя как-никак. А им парами вояжировать положено…

Такая вот психология: у меня еще назначения нет, а она уже жена представителя...

– Если ты еще раз об этом своем статусе заикнешься, то останешься невыездною, – говорю я, хотя без супруги ни разу на родину не отбывал. Разве что в добрые холостяцкие времена... Да нет, тогда я сидел здесь будто в ссылке и все откладывал на потом, потому что находился в Костанае временно. Первый год сдавали пусковой объект в Аркалыке до самого новогоднего боя курантов, на второй – только поздней осенью вылетели из футбольного полуфинала кубка республики, третий – я уже и забыл, что меня тут удержало. Четвертый запечатлелся в памяти свадьбой здесь и медовым месяцем на Украине.

Путешествие стало серьезной проверкой прочности брачных уз житейскими неурядицами. Больше, чем их было в том плацкартном вагоне, для первых испытаний даже представить трудно. В рукавичку нашего купе набилось тридцать три с половиною пассажира, и все до одного, что интересно, с квитанциями на постели. А дробью был я, потому что находился там частично, лишь ногою да рукой, вцепившейся в дрожащую перегородку, пока, чуть ли не вместе с ней, меня не оттеснили в тамбур. Потом дальше, в меха межвагонной гармошки, где в полусне, под паровозный тяни-толкай, то сжимались в липком поту, то расправлялись плечами, дабы перехватить дух, голые до пояса парни Советской Армии. Видимо, взвод. И как будто бы тоже с правами на постели... Самый высокий из них мертво ухватился за буферную раму над собою, на запястье его швартовой руки в нитчатой авоське болталась банка ряженки, которую на перронном базарчике воинам за так отдали жалостливые старушки. В августовской жаре сметана подошла снизу сывороткой, в амплитуде колейной качели стекло глухо билось об железяку, пока не дало трещину. Вероятно, небольшую, но муть под напором внутреннего брожения уже кисло прыскала на дремотные солдатские головы...

Потом летали-перелетали на современных лайнерах: позор, службы движения – долой! Они пускают насмарку всю конструкторскую заботу о нашем комфорте! Господи, боже мой: бортовое радио, цветные мониторы, тележки газет, глянцевых журналов и сувениров, есть подают горячее. А вылеты и прибытия среди ночи... И зачем вам те услуги спросонья да зевотный день впереди…

Лишь купе на две персоны в мягких вагонах полностью отвечает национальной чумацкой философии «хорошо тому, кто в дороге...» Но лучше всего было своим ходом, незабываемыми тропами путешествий на личном авто...

Колеса фантастически перемещали нас в координатах времени и пространства. Необозримые казахские степи хоть и соединяются с украинским Приднепровьем ковылем да совместными каменными бабами, но только через узкую горловину между Уралом и Каспием. С севера там – отроги гор, с юга – пустыня. На скорбных этих шляхах шевченковской ссылки плавятся шины и дымят подошвы. Но украинцы тут живут. А среди здешних казахов имя Тарас распространенное...

– Вот только не рассказывай мне, – сердится акын Жолбарыс Баязид, – что у него детей не было. Это у вас не было, а у нас есть... Родословная наша всегда была изустной, из уст в уста, стало быть, доподлинной, а не бог знает кем составленной, и дальнейшее развитие этой темы мы имеем, советская власть ее просто замяла. Я тебя лично с его казахскими потомками познакомить могу. Они об этом нигде не кричат, но цену себе и корни свои знают. И, что интересно, как вылитые есть. Это значит, что уже седьмое поколение пошло, седьмое колено замыкает цикл генного круговорота...

Дальше – границ тогда не было – благословенные, умеренных широт земли усадеб Радищева и Белинского, Толстого и Тургенева, Лермонтова и... Нет, под есенинский крестьянский двор «усадьба» не подходит. Но если хочешь «умом Россию понять», то и рязанское село Константиново, с видом на заокские дали, и дворянская Ясная Поляна, с могучими, как хозяин, вязами, и монументальный капиталистический центр старого Нижнего Новгорода помогут. Лучше других источников...

Родная украинская земля простирается в безграничную даль... Для нас, наполовину уже азиатов, она знаменовала собой Европу: чистые села, сытые придорожные харчевни, фруктово-овощной рай и конфетное раздолье детям. И все это в изумруде садов, среди тяжелых баштанов, самородного золота тучных нив под высоким голубым небом и ослепительно синей православной церковкой о бок магистрального тогда пути...

Идиллия и пастораль «затхлому времени»? Не скажите! То вы просто не заезжали во двор своего дома с нашей восточной стороны. Зачем оно вам сдалось? Вы привыкли через западную калитку напротив? Согласен, впечатление несколько другое, мы сами оттуда не раз приземлялись. Но смотри ты на нее хоть с улицы, хоть с огорода, она, хата твоя, одна. И бог с ними, сторонами, потому что есть между ними вещи, сравнению не подлежащие, с какой стороны ты к ним подступай... Киев со Святой Софией... Хортица, южные степи и западные горы. Приднепровские седые могилы... Звенигородщина, Миргородщина, шевченковские и гоголевские места... И всякая другая кроха твоей родной земли, по которой, я это знаю, сердце вдали щемит сильнее…

Казахстанские украинцы – граждане двух отечеств. Их, «двойных», тут немало... На целине как на войне, – нет такой украинской семьи, которая не командировала бы сюда, временно или навсегда, своего представителя. В некоторых случаях земляки окружают тебя так плотно, что остальных не видно. И не то они чтобы одной ногою здесь, а другою там, но как-то так корни сплелись. У моих соседей дети в Костанае, а гараж за Бердянском. Отец недвижимость около моря отписал. Недалеко ведь...


В Киев мне надобно ехать на утверждение региональным представителем зерновой компании в Северном Казахстане. Предлагают мне такую должность. А сам я здесь, так сказать, давно при деле...

– Это пока что предварительный разговор, – успокоил я супругу. – У них там шеф срочно в Канаду уехал, да и у меня здесь пока своих забот по горло... Кстати, приготовь мне на сегодня официальный костюм...

Во второй половине дня мы, представители местных деловых кругов, встречаемся с посланником США. Никогда я к этим поднебесным сферам отношения не имел, а тут прямо какая-то «полоса международного признания». Главная тема его визита мне пока что не очень ясна – общественные неправительственные организации, еще и не политические... Это что – кружки кройки и шитья?

– Между прочим, американец прибыл вчера вечером и без супруги, – заметил я. – Не очень они там, видать, с вами цацкаются...

– Потому что их родители не в костанайской земле лежат, – ответила Татьяна. – А твои, наши то есть, там, в Украине...

Посланник, как оказалось, дипломат отборной когорты с хорошо поставленным русским. В советское время начинал с киевского консульства. Человек скромный, на первый взгляд даже малозаметный. Вот это, имейте в виду, и есть высокие профессионалы. Они всегда целенаправленны и сосредоточенны, их интересует не собственный имидж, а результат для своей страны, не ожидай от них ни промаха, ни откровения. Это некоторые не успеют кресло нагреть, а уже о харизме своей пекутся… Как вон те наши редакторы... На них как раз я злился про себя: они взялись показывать себя Америке, выражали глубокую озабоченность нарушениями где-то там в ней прав своих коллег по перу и пытались склонить господина посланника к признанию таких фактов, из чего следовало бы, что демократия в нашем государстве, а главное, они сами, на американском уровне…

Потом, за круглым столом, меня отрекомендовали уже как украинского представителя, что для бывшего киевлянина стало поводом к короткой речи.

– Украина, – жмурился он, снимая как жест доверия очки, – это особая тема, но принципы для новых независимых государств у нас одни. Векторы движения – демократическое общество, консолидация интересов разрозненных и антагонистических групп, ориентация на западные ценности как образ желанного будущего и открытость миру. Удержание режима тех или иных ограничений – это рецидивы закрытости. Условиями переходного периода они кое-где безосновательно оправдываются. Мы, Америка, иногда входим в положение, что не всегда корректно перед народами, о чем свидетельствуют события в интересном для демократии южном поясе от Карпат до Кавказа. Поддержка демократии не есть вмешательство во внутренние дела. Демократия привлекательна, когда идет обнаженной, как Венера Ботичелли из пены морской, а не из помоев прошлого.

Я молча слушал эти короткие фразы о тактике американской политики на постсоветском полигоне во втором тайме. Они поддержат ту общественную силу, которая задекларирует платформу с наименьшим кругом ограничений, потому что всякие ограничения есть разграничение общества. Носитель единства и всей полноты прав – народ. Народ не толпа, он американскую конституцию утвердил, и только в его среде, через интересы социальных групп, формируется демократический фон государства. Потому американцев интересуют все те неправительственные объединения, которые финансово самостоятельны, либо существуют на международные средства или их гранты. Для этого, собственно, господин посланник и явился. Больше он ничего не скажет, и так весьма развернутый спич... И про юг, интересный для демократии тем, что подпоясывает Россию, и про общественные неправительственные организации, в которых совсем другие материи для кройки и шитья.

– Все ваши принципы для новых независимых государств, – заметил ему редактор какой-то здешней оппозиционной газеты, – изложены в открытых документах. В них же вы верно усматриваете главную преграду для их реализации – социальную поляризацию общества. Потому что пока в этих ННГ шла проповедь Евангелия демократии, разучивание хором под дирижера его глав и закрепление на распев, до хрипоты, всяких там кондаков, происходил не организованный процесс усвоения духовных материй, а стихийное разовое поглощение невозобновляемого котлового продукта...

– Это уже не вопрос, а выступление, – остановили его коллеги, потому что читал он по написанному.

Действительно, при чем здесь посланник? Они сами когда-то так стартовали – под тем же лозунгом равных возможностей. Но у нас свои правила, к тому же мы ученые – еще недавно нас дубиной в коммунальный рай гнали. Теперь не гнал никто, сами с криком «дорогу знаем!» сорвались...

Посланник заметил, что его присоединение к дискуссии на эту тему было бы вмешательством в наши внутренние дела, но в официальных документах проблема действительно определена как осложняющая на пути консолидации. – Могу лишь из собственного опыта сказать, – завершил он, – что всякое динамичное общество быстро забывает о своих стартовых грехах. Чем раньше, тем лучше. Как не удивительно, дольше всего родимые пятна остаются на самом капитале.

И пожелал всем нам мобильного движения вперед. А меня попросил передать его пламенный привет Киеву и весточку о том, что в ближайшее время он собирается к нему наведаться.

Дома ждала электронная почта. «Десятого надо быть здесь, шеф возвращается. Радченко».

Вот тебе и предварительный разговор...

– Тебя Воля рекомендует, – предположила Татьяна, – чтобы его самого сюда не вернули?

– Весьма резонно, а я сразу и не подумал!

Этот Володар Радченко всю казахскую степь-ковыль, как когда-то писал о себе Кобзарь, из конца в конец исходил...

А в обыкновенной почте был небольшой сверток с незнакомым почерком. Донецкий штемпель... Тогда это от близких и друзей Максима Христича.

Я прикинул – бандероль нетяжелая, содержимое неизвестно. С ним, Максимом, мы хоть и выросли рядом, под Гуляйполем, но разлетелись в разные стороны. Вскоре он, как сообщили, погиб при исполнении профессионального долга. Совсем немного до независимости не дожил, хотя с детства бредил запорожской казацкой вольницей. Официально – трагическое стечение обстоятельств. Каких – это оставалось тайной за семью печатями, потому что город той фатальной командировки был и пограничный, и закрытый, и вообще территорией, управляемой по статусу военного гарнизона. Именно это и порождало неофициальные версии гибели журналиста с намеками на власть. Смерть его так и осталась загадкой.

...Бандероль вместила все творческое наследие Старика – так с детства за рассудительность и большую белесую голову называли Максима. Пожелтевшие листы, резолюции, канцелярские штемпеля... Знакомые фамилии маститых писателей, критиков, рецензентов...

Получалось так, что печатались одни его газетные статьи на темы редакционных заданий. А все то, что он предлагал для литературного издания, в основном возвращалось обратно... Я, впрочем, эту историю знал, поэтому сам попросил друзей прислать мне архив для публикации. У меня есть финансовая возможность издать то, что осталось. Исполнить долг.

Надо садиться за стол и разбираться, что к чему. Написать предисловие, а потом уже обращаться к профессионалам из издательств. Одним словом, работа – работой, Радченко – Радченком, а Пушкин – Пушкиным... Это он сказал когда-то: «Пора, мой друг, пора!» И оказался прав...

А тут ехать надо, родина позвала. Когда это было такое! Быть-то оно было, но звали миллионами, в порядке тотальной мобилизации. А меня персонально... Поэтому два события придется объединить в одно процессуальное дело. И про Старика есть возможность узнать больше...


2. «Aсhtung! Strоm!»


Король здешних железных дорог Бертран Рубинштейн, который давненько, правда, уже сменил трон на пенсию, суетился насчет мест в купе, потому что, к удивлению, такой вопрос встал. Международный восточный экспресс «Астана – Киев» являл собою шлейф прицепных советских вагонов с новыми гербами и теми самыми приснопамятными плацкартами, которые нам и предлагались теперь без вариантов в Костанае. Поэтому речь шла не о каком-то там дипкупе, традиционном для восточных экспрессов в приключенческих лентах, а о самом обыкновенном как таковом – спальном, с постелью на персону, а не на взвод, о нем и беспокоился Рубинштейн, настойчиво названивая куда-то...

Татьяна укладывала чемоданы. А я подался на работу: то, что нужно в дорогу мне, готовили там. Попутно взяли на вокзал Рубинштейна, он, кажется, дозвонился... Водитель наш никак не мог опередить троллейбус в ярких рисунках и готике – провода электросети крепко держали его за сохатые рога прямо посреди проспекта. Здешние муниципальные службы перекупают общественный транспорт со вторых рук в Германии вместе с рекламой, поэтому костанайцам хорошо известны адреса кельнских цирюлен и номера оперативных служб гильдии боннских трубочистов. Хочешь-не хочешь – читай, демонстрация принудительная. Перед нами вот: «Aсhtung! Strоm!» – осторожно, ток...

Тут меня этим «струмом» будто бы ударило... Слово это, общее для украинцев с немцами? Нет, это подсознание откликнулось на пиктограммки-предостережения, значки бортовой безопасности транспортного средства на электротяге. Впервые я увидел их школьником. Высоковольтная линия из Запорожья на Донецк пролегала недалеко, за селом Рада, провода от нее тогда начинали тянуть к нам, и мы торопливо крутили педали туда, в свидетели того индустриального чуда. Навстречу нам, с каждым днем все ближе и ближе, эстафетой несли факелы-фонарики высокие стройные столбы с этими молниями-треугольничками на груди...

– Что оно обозначает? – спросил кто-то.

– Не лезь – убьет, – объяснял Старик.

Советская власть у нас была нерушима, к ней, по ленинской формуле коммунизма, энергично плюсовалась электрификация. Мы очень надеялись на коммунизм, у нас, кроме этих велосипедов, не было ничего, а коммунизм обещал все... С надеждой выросли... На велосипедах мы ту власть хоронили – она долгого пути не выдержала и надорвалась. У нее, люди говорили, что-то все-таки было при себе, да царство ей теперь небесное... А вот сила тока жила, живет и жить будет! Мы его ценим не так высоко, как вождь революции, который распознал законы физики лучше постулатов коммунизма.

Что сегодня обеспечивает прогресс? На эту тему я часто бился об заклад, и те, кто разнимали нам руки, победу всегда присуждали мне. Теперь спорить не с кем, всех уже просветил... А тогда мои соперники начинали «из-за Умани» – интеллект, наука, революционные технологии...

Черта с два: более века уже движущая сила – электричество... Не в тяге, не в напряжении дело, и не в лошадиной силе... Хотя и в ней тоже, потому что завод – ток, фабрика – ток, связь – ток, телевизор – ток, тепло – ток, холод – ток... Но не это главное – электричество теперь большей частью головой работает. Оно в основе всех высоких технологий. Оно в продолжении интеллекта. Оно думает. В компьютерах все своими электронами вычисляет. В любой отрасли, в каждом бытовом калькуляторе присутствует.

Все на силе, быстроте и сообразительности тока.

Как не крути – замены ему не видно.

Кругом ток!

Один ток!

Слава току!

– Нам о билетах в Украину думать надо, а ты насчет электричества разошелся, – меняет тему Рубинштейн.

– Да я же об Украине и думаю. У нас все великое: прошлое, нынешнее, будущее. И трагическое тоже великое – движущая сила электричества превратилась в Чернобыль. У всех на свете – ток, а у нас – катастрофа на весь мир. На моей памяти, смотрите: оккупация – тотальная, голод – повальный, Чернобыль – глобальный...

– Тогда это, наверное, уже ваш последний черный шарик...

– Какой еще черный шарик?

– Поверье у нас такое: у каждого в кармане шариков поровну. После черных всегда белые вытаскиваются. Получается, у вас только они и остаются...

– Дай вам Бог на добром слове. Может, на самом деле мы того удостоились...


Архив Максима я закрою до возращения в сейфе своего офиса. А в дальнюю дорогу наши компьютерщики переписывают его мне весь, до листика, на новое, очень способное на память устройство размером с футбольный судейский свисток. Кроме архива, с собою нужно взять еще некоторые материалы, и все это при помощи техники в «карманном» формате и электронов... Невероятно!

Во времена незабвенного призыва «Опередим США на земле и в космосе!», по единственному тогда на все государство телеканалу промелькнул небольшой сюжет об американском дорожном патруле. Едут два их полисмена и высматривают, кто на оживленной автомагистрали рулит неуверенно. На мониторе своего компьютера, в салоне своего же авто, по номерному знаку транспортного средства они видят извлечение из государственной картотеки водителя и анкету с фотографией чернокожего владельца. А тут за рулем нервно дергается представитель желтой расы. И пока один страж порядка подает сигналы для остановки, второй достает наручники... Продолжение – в приключенческих книгах, а у нас здесь об информационных технологиях…

– Ты видел вчера передачу про американских «фараонов», – спросил меня утром Нефедченко, председатель партийной комиссии. Его кабинет находился рядом с нашим сельскохозяйственным отделом Костанайского обкома...

– Видел...

– А видел компьютер какой-нибудь наяву, а не во сне?

– Где?

– Так кого мы опережать собрались? Опережают ведь тех, кого догнали... Не так ли? – поинтересовался у меня человек, который за утвердительный ответ на подобный вопрос исключал «соглашателей» из партийных рядов. Меня бы Нефедченко не исключил, но я все же промолчал.

...С действующим еще Чернобылем, при сплошной электрификации мы проиграли в сплошной электронике как отрасли интеллектуального использования этого продукта цивилизации, а тут не случай с маком, который семь лет не родил, и голода не было... Уже тогда мы должны были признать историческое поражение, но пытались тянуть время...

Взрыв над Припятью стал началом конца геополитического, до крови из-под ногтей, армрестлинга: «кто кого». Никто даже подумать не мог, что мирный ток, порожденный мирным атомом, а не смертоносная бомба, выведет европейцев из многолетней конфронтации. Чернобыль переломил психологию континента.

В фантастических романах человечество сплачивается перед угрозой поглощения антиматерией, столкновения с астероидом либо агрессивными гуманоидами. Теперь оно содрогнулось перед реалиями техногенной катастрофы. На нашей стороне в умах самых ортодоксальных голов начали сворачиваться пламенные лозунги о преимуществах социализма. К противоположной стороне пришло чувство реалий коммунальной квартиры и совместного подворья. Оно изменило не только психологию политиков, но и той европейской, сосредоточенной на своих проблемах массы, которая давала им мандаты и полномочия действовать по пословице «наша хата с краю».

Чернобыль стал первой и главной вехой начала посткоммунистической эпохи. Это вам скажут политики очередного поколения, потому что нынешние – не столько наши, сколько более влиятельные западные, – до конца дней будут молчать, чтобы все думали, что веха – это они. Кое-кто из наших, правда, тоже не комплексует, хотя всем понятна протокольность констатации новых реалий как в белорусском заповеднике, так и в столицах союзных республик государства, которое сложило все свои полномочия и растаяло – как будто и не было – утренней дымкой в один из погожих после смертоносной чернобыльской копоти дней...

Чернобыль изменил психологию эпохи, изменил сами эпохи, но счета оплачивать и оплачивать Украине. Историческую дань нации за вклад в общее прозрение.

Внезапная «смена вех» открыла шлюзы, с той стороны хлынуло компьютерное половодье и сняло вопрос – «ты видел?», который висел бы еще и теперь.

…По дороге я забираю из компьютерного цеха все «оцифрованное» литературное имущество, действительно, как судейский свисток, – со шнурком на шею. Потом ты возьмешь в руку небольшой чемоданчик – ноутбук с выходом в Интернет через мобильный телефон и поедешь в путешествие с багажом знаний всего мира при себе... И пускай тебе икнется с чувством благодарности за это прогрессивному человечеству...


– Доставай паспорт, заберем билеты, – снова отвлек меня Рубинштейн. – Мой павлодарский коллега, Аби Саркиншаков, заказал вам купе в их прицепном, отремонтированном накануне вагоне.

– Один билет – пять тысяч тенге, два билета... – щелкает на электрической машинке кассир...

– ...Десять тысяч...

– Я вас прошу – не перебивайте. За день здесь, – стучит себя по лбу служащий, – бывает, так перемкнет... А в электронной машинке – никогда...