Geum.ru

Собрание сочинений в пяти томах том четвертый

Вид материалаДокументы

Содержание


8. Кюй* Сулейменова
9. Украинское сало
10. «При избе, на призьбе»...
Уже соколома крильца припешали
Свій примчу я кубок-череп
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

7. Хохляндия


Назвал так эту главу с намерением добавить в скобках под заголовком еще и солидное, как мне думалось, дополнение: «К истории вопроса». В манере научных деятелей. Но заглянул перед тем в Интернет. Да-а... Недаром в присутствующем там же интервью Ивана Драча, которое он дал, будучи министром культуры Украины, за слово «хохол», использованное не вообще, а применительно к нам, рекомендуется немедленно по морде. Наотмашь! Исследователь истории вопроса вам под руку попадется или кто другой – министр особо церемониться не советовал, хотя, с точки зрения американского посланника, такие действия правительственных лиц есть открытое проявление режима.

На сайтах, где это слово отыскивается, действительно не юмор, как предполагалось, господствует, а недоброжелательное отношение к нам всякого компьютерного хамья. Само по себе это удивления не вызывает: любое государство рассчитывается с миром не только за свое существование, но и за каждого из нас в отдельности. К тому же в Интернете засветилось много тех, кто раньше на заборах писал... Но никакой американец не будет замахиваться тебе в ухо за «янки», хотя употребляется оно презрительно. Янки, если и отреагирует, то только для того, чтобы растолковать… Украинцу будет понятно, ведь это слово у нас есть, как говорится, один в один. Драча в детстве тоже, скорее всего, так называли – Иванко. Относительно россиян это были бы «Ваньки». Кстати, «Иванушки» и «Митьки» у них есть как самоназвания творческих групп.

А что значит «хохол»? Может, также – ничего обидного. Но даже книжная мудрость с ответом перед нами пасует.

Великий луганец наш Владимир Даль усматривает в нем манеру прически «оселедцем» и с прозвищем нации не связывает. И приведенные поговорки у него не столько обидные, сколько характерные, они избирательно выхватывают некоторые наши качества. Вероятно, часть из них автонимна, то есть нашего же собственного авторства: «хохол не соврет, но и правды не скажет», «хохляцкий цеп на все стороны бьет» (украинцы своеобразно молотят через руку)...

Другие словари тоже не берутся думать за нас. Предложенные ими «верхушка снопа» (польское), «чубатый» (словацкое) ничем особенным нашу нацию среди европейцев не выделяет. Наличие христианских чупрунов, как аномалий, могли отметить про себя разве что «голомозые» соседи – выбритые до глянца правоверные турки-мусульмане. Но назвали бы они нас в таком случае не славянской лексемой, а какими-нибудь «шашидами» (Алтыншаш – золотоволосая – распространенное тюркское имя в Казахстане). Но национальной идентификации по таким нестойким приметам нет, даже те «голомозые» кругом известны как басурмане. Потому что намотают чалму – и та же самая история, что у деда Полищука с паспортом...

Есть в толкованиях, у Шобера, например, и такая версия: «хохол» – от «холопа».

Ведущий по тиражам своих словарей этимолог Макс Фасмер (вообще он есть классик этой науки) называет такое предположение «очень рискованным». Я тоже так думаю, ведь за него, как говорит Драч, можно действительно дать в морду и закрыть этот словарь... А на том и всю тему неблагодарную вместе с «историей вопроса»...

Но разве вы сами не спрашивали про нее у своего отца?

– Узнавай меня по паролю на голове. А называй – хохол.

– А я бородой отличительный козлиною – как цап. Так и называй – кацап.

Такую миролюбивую легенду рассказал когда-то мой отец, а я записал. Он был учителем и интересовался словом не меньше, чем своей математикой. Прислушивался, как говорят люди, потому что они знают толк в языке. И он, толк этот, смысл утаивающий, несомненно, есть, ведь всякое слово – букашка в капле янтаря из забытой-презабытой старины. Науку смысл беспокоит не всегда, на эту, временами наивную фольклористику низов, она и списала недостойных высокого внимания «хохлов».

Интересно, что «синдрома Драча» лишены казахстанские потомки пореформенных украинских переселенцев. Деды их подались сюда из Приднепровья еще при жизни Тараса Шевченко, в последний, правда, его год, на который пришлась отмена крепостного права. Внуки их до сих пор употребляют законсервированное в казахских степях слово без всякого обидного значения, но адресно – «украинцы живут дома, а хохлы – везде». Один из признаков национального самочувствия – умение пошутить, посмеяться над собой при случае... При случае, потому что на деле свое национальное достоинство те деды в Казахстане не только задокументировали, но и увековечили.

...На межреспубликанском совещании в Харькове от имени казахстанской делегации доклад сделал Нуркан Жиентаев. На звонком украинском языке, без всякого акцента. Удивленный министр просвещения Украины, человек с юмором, сказал:

– Таких специалистов украинского языка у нас немного, поэтому предлагаю вам должность своего заместителя...

– Согласен, – достал из кармана паспорт Жиентаев, – запишите пожалуйста, мои анкетные данные. Родился в Костанайской области. В селе Украинском!..

– Ого! – почесался министр. – В таком случае вместо меня садитесь...

Украинки Малые и Великие, Малороссийку, Киевку, Полтавку, Черниговку, Звенигородку, Подол, Барвиновку, Мелитополь и даже малоизвестное тогда еще, до батька Махно, Гуляйполе деды нам здесь оставили… Было и целинное село Харьковское на Костанайщине. Но при суверенизации переименовали. На автомагистрали теперь казахское – Каркен.

– Как это переименовали, – возмущается старожил тех мест, знаменитая еще недавно трактористка Камшат Доненбаева, – Каркен и есть Харьков...

Да, действительно... В казахском ведь буквы «х» и «в» достаточно специфические, они, как правило, усиливаются, а знакомых нам со школьных лет «науськивающих» суффиксов «-цкий» и «-ский» нет вообще...


Но у казахов есть Олжас Сулейменов.


^ 8. Кюй* Сулейменова


«Слово – это чип, в котором закодировано прошлое человечества».

Олжас Сулейменов


У казахов есть Олжас Сулейменов, а у него – знания относительно лексемы «хохол», потому что у нас самих, кроме байки моего отца, больше никаких версий нет. Мои попытки популярно передать сулейменовское толкование вызывали обычно одну и ту же реакцию.

– Неужели ты считаешь, – спрашивали меня тихо, как будто и я им азиатскую крамолу тоже вполголоса сообщал, – что этот образ нам сформировали казахские имиджмейкеры?

Намек на вторичность, кроме сакраментального возмущения, у нас больше ничего иного не вызывает. А тут не намек... Да еще из голых степей... Да еще и в чью сторону?.. Как-никак, а Киев – «мать городов русских».

Не везде мы вторичные, я даже здесь успел написать о почвозащитных буккерах, которыми мы одарили мир... Сплошная первичность невозможна, но есть еще отрасли, где мы первые. Тем более перед Казахстаном, независимо от того, что этим его словом свою «первичность» определяем. «Пер», «бер» – качественное тюркское числительное «один», а порядковые числительные в этих языках имеют суффикс «-ши». Вот к нам их «перші» (а к русским – «первые») и дошли.

В древние времена тюрки (как и все другие народы) должны были обозначать числа просто, быстро и понятно. Поэтому «один» у них – тычком-точкой, а «первый» – черточкой сверху вниз, словно ученическая «палочка». А свои владения, как и всю ойкумену вообще, они изображали так, как обрисовывает пространство пустая, без мела, рука – круговым махом. А мелом или чем-либо другим – иероглифом-кружочком, насколько площадь позволяет. Вот такой у них алфавит был: «один» – точка, «первый» – черта, а «вселенная» – окружность.

Ассирийские цари, – обращает внимание Сулейменов, – держат в руках круг (с волейбольный мяч) и палочку, похожую на жезл дирижера. Круг – государство под Солнцем, а палочка-штрих – первый. Вот это и есть то лаконичное, двумя иероглифами написанное сообщение, кто перед вами сидит. Написанное так, чтобы уяснить мог всякий подданный, ибо выше, чем этот державник всего, на свете нет никого...

– Вы дипломат высокого ранга и вместе с тем известный писатель, – обратились к Сулейменову журналисты. – Одно другому не мешает?

– До шести вечера я работаю на Казахстан, – ответил Олжас. – А ночью – на человечество. Потому что я знаю то, что пока никто не знает...


Одарить человечество – тайная надежда всяких ночных сочинителей, но в большинстве случаев безосновательная. У Сулеймнова – небезосновательная, что признано мировой тюркологией.

...Сулейменов не подлежит беллетризированному пересказу, это высшая математика грамматики. Я от Олжаса Омаровича получил небольшое письмо в связи со своими этимологическими изысканиями в книге о «Слове о полку Игореве». О нем самом писать немного сложнее. Разве что в виде короткого сообщения...

Его короткий список славянских (читай – и украинских тоже) тюркизмов впечатляет, потому что думаешь, какой же тогда полный? Впрочем, живя в Казахстане, я чувствую, что он намного превзойдет мизерный словарь украинских полонизмов А. Железного из каких-то там 528 единиц, половина которых к тому же не польские, а общеславянские. С тюркскими заимствованиями таких сомнений нет, а численность их даже установить трудно. Казахстанский тюрколог, украинец Александр Гаркавец, с которым я встречался в Алматы, насчитал таковых в украинском языке около четырех тысяч, правда, вкупе с именами собственными. Полторы тысячи тюркизмов, по его свидетельству, сидит в письменных памятниках Киевской еще Руси... В словаре Р. Девлетова «Тюркизмы в украинском и русском языках» более ста страниц...

Тысяча слов – это уже язык в языке. Тысячи слов достаточно, чтобы в чужой стране общаться без помощи пальцев. В эпоху суверенитетов уровень владения государственным языком иноязычными гражданами, необходимый для службы в чиновных учреждениях, почти везде предусматривает приблизительно такой количественный словарный багаж. И если бы необходимость требовала, то язык тюрков дался бы украинцам легче, чем другие неславянские языки...

Краткий перечень тюркизмов составлялся Сулейменовым для московского ученого, поэтому первым в нем стоит «утро». У нас оно общеславянское – «ранок». Кроме него, в этом ряду есть еще с десяток русских слов, которые при украинском переводе список сокращают. Но эти незначительные издержки казахский поэт возместил бы сторицей, едва ступив на майдан нашей незалежности. И даже устраненные мною здесь из его коллекции «русизмы» суслик и сурок в украинском языке существуют как еще более явные тюркизмы – ховрашок (евражка, оврашка) и байбак. У нас сагайдаки, а не «колчаны», кылымы, а не «ковры», хотя и ковдры тоже есть...

– Бог с ними, с их грушами, арбузами, баштанами, с арбами, сеном, соломой, с их пшеницей, горохом и шкварками, с чумаками, хомутом и ярмом… Но казаки наши славные – товарищ, усы, сабля, кош, курень, жупан, чеботы, кисет, узда, бунчук, колпак, шаровары!.. Да что там казачество, если домбра и бандура!.. Да что там та бандура, когда даже кобза и сам кобзарь…

А может, господи, отведи и заступись, это они у нас заимствовали?

– Спокойно! Без эмоций! Нормально!..


Язык наш уникален, и кто сводил его к диалекту, тот был прав лишь в том, что любой язык когда-то был диалектом. С большим количеством вкраплений, но это мелочи, потому что полного понимания «хромосом» слов в генотипах нынешних языков современной науке пока что не дано… А вот когда диалект языком нации становится – это уже не мелочь. Это мировое событие…

Первоначальный язык человечества тоже был диалектом – испорченным звериным, но, видите ли, насколько вперед шагнул… С ним человек осознал себя человеком, от этого слова многие народы вывели самоназвание. Здесь не было никакого шовинизма, разумные люди выделяли себя таким образом из окружающей среды, чувство превосходства и исключительности помогало выжить… Уже и следа нет от той окружающей среды – одни люди вокруг, а гены все выдают и выдают на-гора рудименты тысячелетий… Мы вздрагиваем во сне и просыпаемся иногда в холодном поту от какого-то первобытного страха с тех еще далеких эпох, когда наши природные спальни были общими с пещерным тигром или медведем…

Так же стойко передаются из поколения в поколение все иерархические понятия как важнейшие организующие начала…

«Хохол», по Сулейменову «кокіл» (тюркское), это обозначение первенства более совершенным, объединенным иероглифом: окружностью на палочке.

Спокойно… Без рукоприкладства… Нормально… Речь пойдет о казацкой булаве.


^ 9. Украинское сало

Знают – вот

украинское сало.

В. Маяковский


Булава, если разобраться, была нашим адекватным ответом Западу. Заковавшись в панцирь, он методично полз и полз на плодородный восток – такая у него историческая миссия. От бульдозера сабелькой не отмахнуться, сабелька – это баловство, упрямого рыцаря только чем-нибудь предметным остановить можно. Сверху, например, оглушить, железное темя смять...

Как-то перед камерой-обскурой на тех стефановских постановках я, тевтонский пес ярл Биргер, надел на голову плоский шлем – небольшое оцинкованное ведро, а Александр Невский стебанул по нему сверху мечом – прутом подсолнуха, то есть... Баба Христина мне неделю уши закапывала. Так то ведь хворостина была…

Булава стала знаком преимущества...

Символом казачества и всего украинства...

Государственным клейнодом...

Элементом самоидентификации...

Выразительным знаком рисуночного письма…

Современным логотипом...


К нам постучался дед Полищук с еще одним символом украинства – тарелкой мелко накрошенного пахучего сала. Припорошенное черным перцем с розовыми прослойками мяса, оно одним лишь видом нагоняло аппетит.

Когда-то, после Европы (та поездка была давно), я подумал, что сало нам братья и сестры по СССР для юмора прилепили, потому что его, скажем, немцы едят – за ушами трещит. В любой рядовой лавке Гамбурга, этой сосисочной столицы мира, сала будет с десяток сортов. Нет, вдвое больше. Компактный, «высокооктановый» энергетический продукт там пользуется спросом. Но потом передумал и сделал вывод, что лепят не зря: где вы слышали про казака с сосисками в торбе.

Из купе деда Полищука компактным энергетическим продуктом, приправленным чесночком, тянуло и утром, и в обед, и к ужину, и Татьяна намекнула относительно расчетов салом за калькулятор. Вот дед и принес.

Я выключил архив Старого, и мы сели обедать. Позвали бригадира, он что-то выяснял в нашем вагоне.

– Дочка солит, – хвалился Полищук. – Мастер – золотые руки... Может, самогону немного принести?..

– Я уже эту снедь видел, – показал пальцем на тарелку Колесник. – Стыдно только было мне, Петр Петрович, в вашем купе при свидетелях-казахах отказываться... То, что вы этим высоким словом называете...

– Ты смотри, как запели... Видели они!.. А кто со мной вчера с теми свидетелями ел?

Иван Федорович, он уже было присел, поднялся:

– Ваши соленья в банках с чесноком да всякими специями есть консервация, а не натуральная природная пища!

И ушел. Я подумал, что насовсем. В знак протеста.

– Своего сейчас принесу, – пояснил Колесник.

– Я тоже, – поднялся дед.


Один из зарубежных классиков девятнадцатого века на страницах романа обстоятельно воспел диван, протирая который творил. Почему бы и нам, украинцам, не дать здесь места бригадиру Ивану Федоровичу Колеснику для его развернутого монолога-ответа Петру Петровичу Полищуку, озвученного на международном уровне в поезде «Астана-Киев» на перегоне между Волгой и Доном.

«Сало нужно вырастить, а солить – это уже всякий... сумеет, потому что рецепт нехитрый: его, свежее, просто засыпают солью. Там оно и лежит себе в четвертинах, размером пядь на пядь, разрезанных крест-накрест посередине до шкурки. А вырастить сало нужно толстое, мягкое, однородное – без всяких этих розовых прожилок, нагуливается оно на сочных корнеплодах, овощах и фруктах, которые в украинских селах летом девать некуда. То, что для американца бекон, для украинца – издержки откорма, сало по консистенции должно напоминать спрессованное сливочное масло.

Настоящее сало – деликатес, который не уступает красной или черной икре. Выберите, если своего нет, такую четвертину на базаре – добрые люди подскажут, – нарежьте пластинками на тонкие кусочки черного хлеба. Перец, другие специи и приправы нужны больше для вида, но если для вас это дело вкуса, то надо сказать, что практически все они с салом сочетаются наилучшим образом».

Дед Полищук, пока наполнял рюмки, терпел сагу бригадира молча, а потом так разошелся за честь дочери, что на какое-то время и про сало забыл.

А мы с аппетитом пообедали предметом дискуссии.


^ 10. «При избе, на призьбе»...


Приеду в Киев, пойду к Святой Софии. В тишь веков... В толще ее стен улеглось многое. Лишь слабые отзвуки…

Киевская Русь – это период серийного жилищного строительства из дерева да глинобитных мазанок по безлесью для суетного бытия. Для души – вкрапления каменных соборов с колокольнями до небес, устранявших архитектурную приземленность ландшафта.

То, что для бытия – горело-перегорело… Пепел истлел.

То, что для души – осталось.

Как-то мы попали в Святую Софию во время реставрации ее древнейшей стены. В таких случаях туда и близко никого не подпускают, к тому же недавно какой-то придурок поранил глаза княгине Ольге на фреске одиннадцатого века... Но в конце концов осколок блейвейса из первичной плинфы нам принесли... Частичка Святой Софии теперь в Костанае. Конкретно – в моем кабинете. Дух Киевской Руси...

Древний Восток – царство самана – строительного леса не имел. Западная Европа имела, но вырубила. В оборот на Востоке и на Западе вошла формованная сырцовая или обожженная глина. Когда и у нас не стало леса, мы тоже перешли на заимствованные вместе с немецким названием брикеты – «цигель» или «цеглу», россияне же овладели тюркской технологией «кирпич». До этих времен, между тех двух миров, из глины мы делали большей частью всякую посуду. Резонансные горшки вмурованы в стены Святой Софии, в один из них перед нами тот раз кто-то кинул окурок...

Сколько поколений, сколько людей в том храме перебывало... Много пакостников даже свое присутствие засвидетельствовало резьбой автографов по дереву и колоннам. Причем во времена первых мастеров, потому что по свежим еще штукатуркам кто-то накарябал протокириллицей.

За княгиню и заплеванный «бычок» никому никакого прощения нет. А за ту старинную резьбу, если разобраться, немного все же есть, потому что не было тогда бумаги. Резали – это теперь, по-нашему, «писали»: на дощечках, бересте, вощинах... И считали зарубками-насечками, а итог для памяти держали на палочках-резах...

Всякое писание до бумажно-чернильной, с гусиным пером, эпохи было преимущественно резанием. В большинстве, между прочим, языков. По-гречески, к примеру, «писать» – «графо» – значит «высекать».

«Писатель – пишет, кравец – крадет»... – так когда-то выполнил домашнее задание на логическое мышление мой брат Виталий. Если закройщик, «кравец» по-нашему – дело специфическое (у нас почему-то лишь швеи портняжили), то относительно «письма» и «писать», как видим, даже второклассники не ошибаются.

Колеблются взрослые.

Макс Фармер считает, что русское писать, украинское писати, белорусское пісаць, древнерусское писати, старославянское пъсати, пишу – все это есть «чертить», «украшать», «разнообразить».

То же самое усматривает этимолог в болгарском, сербохорватском, словацком, словенском, польском, нижнелужицком, чешском... Родственные слова – пестрый, пес и некоторые их формы в литовском, греческом, готском, старопрусском, староиндийском и староперсидском языках... И все-все в тех же значениях – «чертить», «украшать», «разнообразить». Это, собственно, и не этимология, а перечень языков, на которых слово одинаково звучит и «пишется». Писать-то мы пишем, но цель этой науки – не столько ареал распространения слова, сколько само его происхождение... Где, так сказать, народилось и где пригодилось. Тюркского следа в данном случае Фасмер не обнаруживает.

В версии Сулейменова – «писать» как первоначальное «резать» – такой след есть и тянется к нам вместе с «кирпичом». Историю лексемы «писать» в тюркском ее происхождении этот «кирпич» продлевает на тысячелетия вглубь... Потому что кир – лепкая глина, и пич (пиш) – «режь», «вырезай» – это есть шумерские глиняные письмена. Мы резали всякий подручный материал, в том числе уборы Святой Софии, а они – обычную глину. Глина была главным богатством Междуречья: его цивилизация из древних, дометаллических еще эпох, а этот первобытный природный дар можно брать без инструмента – он месится босыми ногами, а формуется голыми руками. У слова кирпич ( кирпиш) был западнотюркский синоним киръяз, где яз также «вырезай», «пиши», «вырезанное», «надпись».

Тюркская этимологическая линия пич, пиш – как «писать», «резать», «вырезать» продолжается в славянских языках, скажем, в пещере, печере – первых вырытых (вырезьбленных) или природных праславянских жилищах. В Древней Руси этот тюркизм был освоен в двойном значении – и писать, и резать. В том же «Слове о полку Игореве»:


^ Уже соколома крильца припешали

поганыхъ саблями,

а самаю опуташа

въ путины железны.


«Припешали», то есть подрезали крылышки нашим князям-соколам половцы в том походе…

Линия яз (как «резать», «вырезать», но уже не в значении «писать») в славянских языках – язба. Общеславянское язвити, язва – «вырезка», присутствует в украинском языке: «... письменник Михайло Іванченко захворів на сибірську виразку». В сербохорватском язва – «вырезанная нора» или то же самое жилище, что и пещера или изба в русском.

«Изба» у нас, украинцев, тоже есть. Расширений возле порога цоколь – это призьба. Приизба, то есть, или примост, где можно «примоститься». Словари, правда, эту праславянскую жилища семантику не совсем, на мой взгляд, обоснованно рассматривают как «насыпь», «присыпа». Да и саму «избу» тот же Фасмер относит к украинскому лексическому материалу, но (ощутите дистанцию между ним и Сулейменовим!) как «натопленное место», изтопу. «Истобка» в «Повестях временных лет» – баня.

Линию кир, чер, тер нам здесь лучше оставить, ибо она перешла в неисчерпаемое глобальное понятие территории вообще и самой земли-матери – «терры инкогниты». Саман или обожженная глина от нее производная, вторичная. Но интересна эта линия как метод исследований Сулейменова.

От диалекта чер мы имеем обожженную пластинчатую глину черепицу и керамическую кровлю вообще – череп. Люди, переселившиеся из южных пещер и изб под крыши умеренного климата, уже «пишали» – резали иероглифы. Кровлю, крышу, свод – череп – изображали, как на детских рисунках ^.

Сулейменов обращает внимание на то, что иероглифы переносят название знака в уменьшенной форме и на другие подобные предметы. Черепаха, чрево, червлений, червонный (цвет обожженной – палевой – глины, а не краситель из червя-молюска, как толкуется в учебниках), да и сам червь дугообразный… Перевернутый керамический череп – иероглиф U – черпак, черепок всякий.

И вся керамика современная тоже отсюда…

Это сулейменовское наблюдение красочно иллюстрируется школьной историей: хазарский вождь сделал из черепа побежденного князя киевского Святослава черепок и черпал им себе кумыс. Реинкарнацией казачества легенда вплетена в «Вариацию на украинскую тему» нашим современником, поэтом с фамилией от диалекта чер, Леонидом Черватенко:


^ Свій примчу я кубок-череп

Вам, потомки, на бенкет.


От диалекта кир, кр, кроме керамики, идут, как уже упоминалось, обожженные бруски глины – кирпич. Далее в этом формате: кремль, крепкий, кремень, а также кровь (вновь цвет обжига), кровля, кривая (иероглиф свода строений) и даже курва – то есть кривая относительно некоторых прямых принципов.

Важнейшие ассирийские книги «закалялись» огнем для библиотек. Позже несметные фонды Ашшурбанипала завоеватели пустят в практический обиход – хватит и на дворцы полководцам, и на халупы воинам. С тех пор стандартные бруски обожженной глины, кирпичи-книги, стали более известны цивилизации именно в утилитарной строительной форме.


В самом казахском языке «пиш» теперь не означает «писать», оно осталось только в «режущем» значении. Канцелярская сущность термина досталась нам, славянам. С молодых лет Сулейменов приглашал: давайте вместе прочитаем чипы миллиона слов, там нетронутые еще пласты мировой истории...

Вкупе с ним читать бы следовало: он действительно знает то, чего другие пока не знают. Известные мне версии наших словарей относительно всех этих «чер», «кир», «пиш», как и всей остальной науки (по крайней мере, до разработки этой темы Сулейменовым с начала семидесятых годов), заканчиваются тем, что черево, либо тот же череп – он и в Африке череп, а червяк – он и в Польше, и в Литве червяк. Вот только заполз откуда – непонятно, если не идти за ним на тюркское поле…

Очень характерным оказался этот «червь», поскольку слависты откопали его в старинных пергаментах еще и в значении «ад»… И развели руками: тебя здесь, черта, только нет хватало! Приведу исследование вопроса Фасмером.

Червь I у него общеизвестен. А вот червяк номер два дословно:

«Чървь II, «ад», только в др. – русск. (Олонецк, Сборнн., Доп., XV в., Срезн., 272). Неясно».

Ключами Сулейменова подобные черные ящики можно отмыкать: связать, к примеру, «ад» – червь – геенну огненную – с пламенным, ассирийским еще горнилом, в котором не то что грешная плоть, но даже сама раскаленная земля червонеет… В современном «чреве печи» – это, я думаю, в чреве II, в жару, а не в метафорических внутренностях домны, этого «глиняного парня», потому что чрево плотское – это червь I – пузо, утроба, образная парижская клоака пускай, но не огонь.

Суть черва II украинский термин «пекло» передает точнее, чем русский «ад», взятый из греческого «hades» – «подземное царство». Царство все же, а не сковорода раскаленная или котел с булькающей смолой для грешников. Редкое в русском языке «пекло» в ряду таких колоритных украинизмов, как «самостийнисть», «наймит», «батько», «дивчина», «указивка» и тому подобное, является заимствованием. Очень интересная среди них «сыворотка», как показатель способности какого бы то ни было языка в деле искажения чужих слов, потому что она есть ничто иное, как «сыроватка», седьмая вода из нашего сыра на российском киселе.

Немало слов южноукраинского говора в книгах дальневосточного корейца, затем казахстанца, а теперь будто бы москвича, известного современного писателя Анатолия Кима: «мрели» (вдали), «дивились», «нещадно», «замурзанный»…

Можно было прояснять чипы слов с Сулейменовым. Он предлагал это еще с начала семидесятых, но собеседников тогда не нашлось, была уничижительная критика и некоторый тихий плагиат тех или иных его версий или предположений… Теперь Олжас Омарович уже никому ничего не предлагает. «Эта тема пока что не востребована», – решил он и начал писать сам, потому что ресурс плодотворных лет и ночей у каждого из нас исчерпаем.

«Пересекающиеся параллели. Тюркославистика – обоснование проекта» – название первой части его книги «Тюрки в праистории». Но этим сказано не все – у него есть дар видения исторического процесса великого переселения: не народов, а более динамичных слов по планете. Он погрузился в пучину первородного языка на встречных течениях тюркского и славянского, связал этимологию с палеографией, суть звуков с начертанием иероглифов и алфавитов. Чипы его слов сообщают о многом, ключ толкования – в знании этих двух языков и основных их диалектов. Да искры озарения от разрядов аккумулированной в нем энергии полей биполярной культуры…

«Я причисляю себя, – пишет он, – к тюркославистам: привык любую тюркскую этимологию сопрягать со славянской и наоборот. Результаты сотен этимологий, проделанных за несколько десятилетий, убедили меня в том, что пратюрки и праславяне культурно взаимодействовали даже более интенсивно, чем древние тюрки с древними славянами. Не в пример сотрудничеству в новейшей истории».

Поэтому «хохол» возник в этимологических построениях Сулейменова не презентом «вашему столу от нашего», а своим сугубо рабочим звеном. Но вязью иероглифов это слово вплелось в днепровское казачье устройство. Если к этому его толкованию добавить еще и ту самую запорожскую психологию, то оно, скорее всего, будет обозначать самовластие. Хохол – «сам себе хозяин». Такую самостоятельность казаки показывали даже своим внешним видом. Сулейменов прочитал логотип их прически при помощи иероглифов на портретах ассирийских царей: прядь – единица и та самая сфера, выразительно подчеркнутая бритьем. А нам весело – вот чудили наши деды с теми «оселедцами»…

Иронизировать здесь не следует и близко.

Хоть не настолько богат, как уже было сказано, на разнообразие волосяной покров человека, чтобы выделять нацию, как породу коней, из окружения, зато для всяких там социальных и прочих групп это как раз самая стойкая примета. Гусарские усы и шкиперские бакенбарды, борода старообрядца и иудейские пейсы, букли лорда и вельможный парик, постриженный монах и поп-расстрига, голый, как бубен, буддист и лохматый, словно Адриан Евтихеев, анархист, пестрый панк и нафабренный гарным маслом дореволюционный предприниматель – это лишь кое-что из прорвы всяких возможностей выражения «чубами» определенной сути. Не стоит разъяснять тут, что такое заплетенная и расплетенная коса.

«Заушные» пряди с полушарий выбритой головы известны истории до Запорожья. Скажем, из текстов Плано Карпини.

Казаки были именно той общественной группой, которая свою независимость не просто демонстрировала всем своим видом, но и кое-чего, так сказать, значимого в этом направлении достигла…

Вот тебе и «наотмашь без разбора»… Здесь образ и менталитет нации вырисовывается… Какая-то российская газета напишет: действительность показала, что украинцев мы совершенно не знаем…

Скоро приедем в Киев, пойду к Святой Софии… В соборе саркофаг Ярослава Мудрого. Интересно, был ли он хохлом или еще нет?