Собрание сочинений в пяти томах том четвертый
| Вид материала | Документы |
- Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
- Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
- Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 751.72kb.
- Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 620.01kb.
- Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 669.46kb.
- Источник: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения, 565.43kb.
- К. С. Станиславский Письма 1886-1917 К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
- К. С. Станиславский Письма 1886-1917 К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
- Лев толстой полное собрание сочинений издание осуществляется под наблюдением государственной, 1514.85kb.
- Собрание сочинений в четырех томах ~Том Стихотворения. Рассказы, 42.25kb.
^ 13. «...мы, братья, казацкого рода!»
По офису нашей фирмы виден размах и святое ее призвание во имя человека. Все чинно, даже монументально, но без излишеств. Неведомая, тайная магия вызывает легкое волнение, так и должно быть: в церкви – перед богом, в конторе – перед чиновником. Этой цели здесь все подчинено так, чтобы человек, едва ступив за порог, знал, куда пришел. Словом, я про себя отметил, что имидж нашей фирмы в руках настоящих профессионалов, а первое впечатление перекладывается на все остальное...
Президент компании Журба два года работал в Казахстане еще по дипломному распределению.
– Чуть было не остался на целине, – вспоминал он при знакомстве.– Что у вас там для агронома привлекательно – так это монокультура, да еще и яровая: весной посеешь, осенью пожнешь, а зимой спишь вместе с сурками. Это совпадает с природным циклом, поэтому вы там не такие нервные. А мы посеем да всю зиму маемся – то вымерзнет, то выпреет...
На этом наше знакомство закончилось, пословица «рыбак рыбака видит издалека» – не юмор, а жизненная сентенция.
...Украина сначала рассчитывала на полмиллиона тонн казахстанской пшеницы, но возник дополнительный спрос еще на сто, а может, и больше, тысяч, и компания энергично включилась в разработку этой темы. По стратегическому плану Журбы, который уже действует, мы должны поставлять более дешевый хлеб, иметь выигрыш на прямом, без услуг посредников-дилеров, трейдеров и всяких зерновых союзов, завозе, но в этом случае растет доля риска, мы не знаем участников тамошнего рынка. А они начнут набивать цену, там еще и Россия объявилась покупателем. Поэтому компании нужен в Казахстане свой «человек оттуда».
– Наши представители у вас там уже предметно в дела включились, – сказал на прощание Николай Тарасович, – решены транспортные вопросы, помогли мои старые связи. Вот вы и будете связующим звеном, своим у нас там человеком, а не заезжим купцом. Будете, я думаю, долго... Зерновая проблема обостряется... Если не знаете – почему, то в процессе работы поймете, не будем тратить время зря. За вами теперь поиск и рекомендации серьезных партнеров, цены, темпы отправки, качество зерна и акты согласований. Чтобы не было никаких там форс-мажоров! Мы должны сыграть на опережение. Будьте постоянно на телефоне, я свой тоже не выключаю круглосуточно...
От имени правления фирмы он подарил мне роскошную увесистую книгу и крепко пожал руку.
Журба согласился с моей задержкой в Украине на двое суток (они выпадали на выходные), потому что за годы того казахстанского распределения в моем положении побывал. Знал, что прискочишь сюда запыхавшись, а здесь все разом: и работа, и родители, и друзья, и мысли о том, что уже назад нужно. Кроме того, это был компромисс, потому что как бы ни журился Журба о хлебе для народа, я до его сведения довел, что в контракте с компанией усматриваю служение родине в трудное время, а родина детей с порога не прогоняет...
В пятнадцать минут второго мы пошли обедать в ресторан на Крещатике. Людей там почти не было, интерьер с яркими подсолнухами над плетнем напротив воссоздавал национальный колорит, и Воля в русле этой темы заказал жареную свиную ногу да бутылку горилки с перцем.
– И с сы-ром пи-ро-ги, – пропел я.
Официант посмотрел на Волю.
– Делайте, – подтвердил он.
За столы у плетня усаживалась какая-то шумная компания...
– Как там ваши села и нивы? – спросил у меня Воля.
– По-всякому... Ты же помнишь: рискованная зона, девяносто безморозных дней, знойный июнь без дождей...
– Это не забудешь... Я прошел через Айдарли, Коктал, Сарыузень... – задумчиво ответил Воля и отобрал у официанта бутылку. – Мы сами себе нальем да посидим тихо, – сказал он ему.
– Раньше целинная жатва гудела, как ярмарка: батальоны техники, кучи указаний, толпы уполномоченных. Теперь все тихо, село говорит, что на него плюнули. А хлеб – тот же самый...
– Ну, скажем, не совсем тот. Просто у вас там, в Казахстане, с населением не густо. Небольшая доля собственных затрат, поэтому высокая товарность... Давай лучше выпьем за встречу и за хлеб... Мы с тобой всю жизнь, как говорят, с хлебом нашим насущным...
– Население – населением, а свои четыре миллиона гектаров Костанайщина ежегодно засевает полностью, – чокнулся я с Радченко.
Мы выпили за дружбу и святой предмет нашего цехового ремесла – хлеб.
От плетня с подсолнухами полилась и заполонила пространство звонкая мелодия песни о цветущем терне.
– Как китайцы в нашем поезде, – пошутил я.
– В поезде? – нарастил в шуме-гаме ладонями уши Воля, но тут у него где-то за поясом запищал телефон.
– Не слышно ничего, – кричал он в отстегнутый мобильник. – На улице мы, галдеж вокруг... Ясно... Ясно все, уловил...
И пристроил маленький аппаратик перед собой не столе. Тот мигал лучиком индикатора.
– Вечером пойдем на «Запорожца за Дунаем», Галина купила билеты, – передал Воля суть разговора. – А как вы там, втрое меньшим населением, засеваете втрое большую площадь – я не соображу. Мы посеяли не все...
– Как это – не все?..
Володар долго кромсал ножиком свинину.
– Знаешь, у меня пока здесь не совсем все, как надо... Местом своим на фирме я дорожу, как надеждой. Не больше. То, чем мы тут занимаемся – не дело... Я шел не покупать хлеб, а как вы – продавать... Шел с юношескими еще иллюзиями обоснования политики и структуры инвестиций в наше национальное богатство – чернозем, чтобы завалить эту сытую морду, Европу, своим хлебом... А у нас поля в чертополохе.
Воля замолчал. Я листал подаренную мне книгу – это было представительское издание об Украине для ее гостей с переводом на английский язык. Пастельная палитра пейзажей – желтые нивы под голубым небом – цвета государственного флага… Мудрая все-таки у нас компания, примостилась к самой верхушке...
– Плохо, что я твоего товарища-писателя Христича не знал, – произнес Воля после паузы. – Ни плюсов, так сказать, ни минусов... Знакомился с его делом наш представитель в том регионе, Демченко. Серьезный парень, он тоже ничего того не знает. Слушаем, возразить не можем... Уже и лет немало прошло, эпоха изменилась, государство другое, а дело комментируют те, кто к его ведению был причастен. Отвечают так, что ни с каким сомнением не встрянешь... В той уличной стычке все доказательства против Христича, на трех убийц он напал сам в первый день командировки. Прибыл, поселился в гостинице, вышел на улицу и набросился... Смеркалось уже, да и малолюдно там всегда, как говорит Демченко, но свидетели есть... Это и вызывает сомнения...
– Видно, что белыми нитками шито?
– Наоборот... Гласность самого дела будет невыгодна для памяти покойного. Намекают на его нетрезвость, но материалы экспертизы в секрете... Вообще ничего не показывают: государственная граница, военная тайна. Официальная версия банального бытового случая остается, так бы сказать, наилучшим траурным венком... Тем более что дальнейшая разработка темы безнадежна, если за всем кто и стоит, то ему разве что вслед плюнуть можно... А что стоит кто-то – это чувствуется...
Позвонила Галина, на «Запорожца» нужно идти не позднее шести вечера, потому что в семь часов уже начало.
– А ты того Тепличного нашел? – спросил я Волю. – Они в одной редакции, говорят, когда-то работали...
– Тепличный – человек известный, чего его искать... Но я не успел...
– Тогда давай завтра, после Батуры, к нему и пойдем вместе...
– Пойдем, царствие небесное, все там будем, но не все разом... Семь лет за свои стихи тогда отсидел, нутро отбили... Теперь говорят, умирал – денег на пилюли не было...
– Давай помянем Старика, – предложил я. – Я, кажется, начинаю что-то понимать...
– Чувствуется в них дух корпоративности, – продолжил Воля под закуску, – они как-то там на все ответы нацелены. И словно с атакующих позиций. Вот, скажем, в связи со спецификой дело велось на русском языке. Ни у кого вопросов не было – русский так русский, не папуасы же те Христичи... Сейчас говорят: ваша сторона даже не на государственном языке свои обращения составила, хотя все на самом деле украинцы.
...За столами у плетня, видимо, узнали Волю, потому что пришли оттуда, взбодренные уже, за нами. Их российская фирма всем своим украинским персоналом праздновала день рождения кого-то из сотрудников. Только под предлогом важности переговоров относительно казахстанского хлеба мы отбились от настойчивого приглашения присоединиться и проводили ходоков тостом с наилучшими пожеланиями. Вскоре из-под подсолнухов донеслась знакомая мелодия:
^ Ой ты, дорога длинная,
Здравствуй, земля целинная…
Официант принес пироги:
– Такие, не такие – пробуйте...
Кузнечиком стрекотал мобильник, Воля сердился и кричал ему: «Успеем за Дунай, что мы, маленькие», а потом, со словами «моргает тут», выключил его совсем и спрятал за пояс, потому что закончилось пение, и от того стола пришли снова...
Я тоже отключил телефон и забрал с собой пироги. Нам дали слово, и я от имени народа Казахстана искренно приветствовал юбиляра и стал крепко жать ему руку, но в центре внимания оказался не юбиляр, а директор фирмы. Виновница праздника, девушка, поднялась с противоположного края, и я направился туда…
– Я что должен сказать в продолжение тоста, – слышались вслед слова Воли. – Пускай нам всем будет стыдно сегодня перед человеком, который целует нашу...
– Олену, – подсказал кто-то сбоку...
– Даже больше можно сказать, Оленочка, – только он и имеет такое право, а нас никого и близко не подпускай, потому что мы у них хлеб берем. Покупаем, потому что у самих нет. Такая щедрая земля – а хлеба нет!
Прозвучали аплодисменты, все, видимо, думали, что Воля имеет в виду принесенные мною пироги. Я хотел было возвратиться да попридержать Волю, ибо его как бескорыстного борца в некоторых ситуациях знал хорошо. Тут, после седьмой рюмки, уже не пирогами пахло. Но меня усадили возле Олены. Впрочем, пускай выступает, перед ним его друзья-единомышленники...
Воля втолковывал единомышленникам из фирмы под российским флагом, что и у нас, и в России позитивные процессы широким фронтом пошли вглубь, и тут, и там организованно капитализировано все социализированное тремя поколениями для четвертого, и, главное, успешно завершилась полная приватизация и экспроприация прав туземного люда, который теперь поодиночке жалуется в страсбургские суды на свои правительства и государства. И, что характерно, кто напишет – тот и выигрывает. Поэтому туда, в лоно Европы, под защиту цивилизованного законодательства, нам нужно идти сразу всей страной, ведь иски есть почти у каждого. «Другого выхода из джунглей нет!», – заключил Воля и, словно освещая путь к европростору, вознес, как факел, чарку.
Украинцы российской фирмы аплодисментами поддержали Волю и согласились апеллировать от имени России к Западу также, тем более что им вроде бы уже давно предлагают в НАТО, но Радченко велел ждать, потому что никто, если разобраться, никого в то «лоно» не зовет. Даже, вот увидите, не пустит, там без нас немало голытьбы развелось. И пальцем нас не манят, а направление указывают. А может, просто у виска крутят, потому что если на то цивилизованное поле мы двинем отсюда вместе, то вытопчем все и будет там точно такое же тырло, как и здесь...
Все были заняты политикой, мы с Оленой, она оказалась моей землячкой из Гуляйполя, наговорились в баре... Никто насчет юбиляра за это время и не хватился.
...Мы шли по ночному Крещатику. Я с сувенирной книгою под мышкой, а Радченко с оторванным соцветием мелких полимерных подсолнухов, которые вошли в наш счет за пятьдесят долларов.
Воля громко пел:
^ Ще не вмерла Украҝни
І слава, і воля!..
Потом икнул, откашлялся и спросил:
– А где ты с ними снюхался?
– Кто с кем?
– Спрашиваю, как они оказались в поезде с казахстанской стороны?
– Кто с кем, в конце концов?
– Те твои фирмачи, именинники...
– Так разве то не твои?
– Здрасьте! – остановился Воля. – Ты же говорил, что одним поездом ехали... Китайцев еще каких-то упоминал...
^ Ще нам, браття молодіҝ,
Усміхнеться доля!
– Идите, братья молодые, лучше домой свою книгу читать, – посоветовали какие-то люди в камуфляже, – пока мы вас не отвели куда следует. Как маленькие, ей-богу...
– Меня Воля зовут, – кричал Володар, – а волю в арестантской не закрыть! А со мною – коллега, золотая голова, если бы вы знали, что он для всех нас значит, – объяснял он людям в камуфляже...
Под песенную угрозу – «... и покажем, що ми, браття, козацького роду!» – я затолкнул коллегу в такси.
Голос у Воли неплохой, но лучше было бы «Запорожца за Дунаем», то есть Карася натурального послушать...
14. Максимы
Я чуть свет поднялся первым: нужно срочно определиться с занятием, чтобы вроде как некогда было вступать в дискуссии относительно вчерашнего. У меня, правда, с супругой относительно таких случаев устный брачный контракт: все немедленно утрясается с вечера, по факту, и ничего не переносится на новый ясный день, иначе вся жизнь будет кошмаром. Но сегодня, на всякий случай, нужно подстраховаться... Ближе к обеду будет легче: там встреча с критиком Батурой, потом галопом еще по некоторым адресам, а на ночь едем в Гуляйполе.
Хотел было, как советовали ребята в камуфляже, сесть за изучение подаренной книги, но, пока искал, в спальне номера скрипнул паркет: видимо, встала супруга – время здесь по сравнению с нашим опаздывает, – и я сосредоточенно углубился в тетрадь Христича, которая первой попалась под руку.
Тетрадь под названием «Максимы» – единственное, чем я не стал мучить компьютер и забрал с собою в оригинале... «Максимами» вообще-то именуются короткие выражения этического содержания, но Максим взял это название как отцовское имя для разного рода мыслей, впечатлений и заметок на бегу, которыми мелко заполнил большую половину страниц. С ними я и решил теперь познакомиться.
^ У писателя железные лимиты времени, слов, фраз... Как у автомата Калашникова: рожок на одну очередь. Но так: ты стрельбу еще не закончил, а все уже наповал...
В нашем ремесле можно дойти до уровня более-менее понятного изложения на бумаге фрагментов того калейдоскопа, которые безграничный мир воспроизводит в голове соответственно ее конструктивным возможностям – широты кругозора, высоты мировоззрения и глубины интеллекта... Но ты не бойся, бери перо, учись, ничего здесь страшного нет – мы же пишем... Хотя, возможно, как говорил Шукшин, лучше было бы на гармошке научиться...
^ Выстрели стихами, как подснежник весной, что ты смолоду хнычешь: «отцвели уж давно хризантемы в саду»...
Не ходи один с зонтиком в толпе – тебе сухо, а на других стекает.
Впервые видел самого Руденко – габаритный дядька, до этого возглавлял коммунальное хозяйство. Типичный руководитель, хозяин, меткий на слово, доходчиво объяснил подчиненным, что такое номенклатура. Это миска с варениками в масле, которую нужно постоянно встряхивать, чтобы не слипались. Какой, бывает, вылетит на землю, то кто ж его назад покладет...
Куприяновна говорит, что если так дальше пойдет, то скоро ночами совсем темно будет. Звезды быстро скатываться стали, особенно на новолуние, раньше такого не было. Это сколько же их пропало – сидишь на завалинке, а они вокруг тебя наземь падают...
Бывает, что никто того произведения не знает, кроме известной оттуда цитаты – жемчужины из пустой уже раковины, поскольку остальная белковая слизь моллюска растворилась бесследно. Поэтому, макнув перо в чернила, подумай о композиторе Вагнере, пусть ему на том свете легонько икнется. Он, кажется, шестнадцать опер начал, написал к ним арии, но белковой массы не добавил... Эти арии из опер, которых не было и нет, живут, причем так и называются – ария из оперы...
^ Сделай полочку – хлам наберется...
Манера езды – камикадзе.
Как говорил участковый милиционер Бодня, казахи кочевали в поисках новых пастбищ, а цыгане – новых дураков. А я как раз навстречу шел, у меня все на цифру семь. В семь – школа-семилетка, потом семь лет – техникум с институтом. В трижды семь – двадцать один – я в людях... Седьмой год, как «вышел в степь донецкую парень молодой». Эмигрантом. – «Осенью будет тебе какая-то рубежная перемена, – сказала цыганка. – Совместно с державою, соколик...»
Почти так все и получилось. В державе рубежные перемены, их ждали все. Государство живет… А кто на рожон полез, тех уже нет... «Безумству храбрых поем мы песню»...
Дальше в тетради Максима шла «Большая максима». Я прочитал, она небольшая.
Все литературные жанры человечеством выстраданы. Я долго причислял фантастику к несерьезному чтиву, пока не понял, что именно через нее литературное вмешательство в круг некоторых проблем наиболее эффективно: меньше всякой болтовни относительно твоей точки зрения. Ты заострил внимание – кому нужно, тот поймет... Другие покачают головой: под такое, мол, этот жанр специально и отведен... И никаких тебе агрессивных выпадов.
Нужно написать фантастическую повесть как не очень сердитую, лояльную отповедь старым литераторам, которые, спасибо им, собрали нас на съезд молодых, многообещающих... Перо они держат крепко, о языке заботятся, всегда на страже, наступательная их психология, кажется, стала мировоззрением и перешла на все материи современного бытия. Я записал суть их тезиса дня: «Прогресс работает против человечества, он не остановится, пока не уничтожит его окончательно!!!».
^ ...Сюжет фантастической повести – напряженный драматический момент сохранения генетического кода человечества в период трансформации галактик.
День у человека приземленный: сосредоточься, работай, созидай – под ногами твердь... Голову поднять некогда. Ночь открывает дверь во Вселенную. Сядь и посмотри, в каком необозримом океане и с кем ты плывешь... Дрейфуем косяком – одни особи исчезают, другие возникают; косяк остается. Природа обеспечивает долговечность видов за счет существования роями.
^ Человечество – это коллективная биологическая особь, оно есть нашим «Я». Мы – выходцы из той водной планктонной мезги, которая дергается в конвульсивном движении, как способе существования простейших путем постоянного обновления среды для контактного обмена веществ... Водохлебство и непонятная науке «эпилепсия» – это реликтовая память человечества о колыбели-океане и стадии судорожного своего развития в водной среде...
Уничтожение вида есть смерть биологической особи, на творение которого природа затратила миллионы лет. В этом она никак не заинтересована, она кует крепкую цепь. И человек в ней не исчезает бесследно, хотя на первый взгляд это так: сколько поколений исчезло, а земля даже костями не покрылась, все кругом чисто. Скелет – вот тебе и все останки, но и они, даже похоронами законсервированные, тленны. А сколько всего было вложено в эти трухлявые конструкции. Куда все ушло?
В передачу опыта, в генетический код... Код долговечнее египетских пирамид и самой Земли... Разбегутся галактики, уже не раз разбегались... Раскрошится молекулярно-атомная структура всего и вся... Все превратится в невидимую энергию поля... Ничего не останется: ни золота скифов, ни камеи Гонзаго, ни Галактики... Потом все сбежится на противоположных концах искривленного пространства – и новый взрыв, новая материальная Вселенная.
Так существует материя, такая у нее пульсирующая жизнь: угасает – возрождается, угасает – возрождается, угасает – возрождается. Разум космическими пульсарами каким-то образом раз за разом передает обогащенный опыт. Каждая последующая цивилизация шифрует более прогрессивный код, нежели тот, который оставлен ей. Отгрохочет очередной «первичный» взрыв, остынет все постепенно – и вступает в действие заложенная программа... Для следующего, более совершенного, по законам диалектики, биологического образования в новой галактике.
Галактики и цивилизации были до нас, пока неизвестно, каких пределов они достигли и что заложили нам... Это ближайшие два-три миллиарда лет покажут... А что нам самим предстоит зашифровать и передать, как эстафету, в виде основного и запасного эволюционного кода – нужно думать уже сегодня. И если ты к движению сопротивления прогрессу примкнул, то знай – те судороги простейших у нас теперь развиты до неуемности осмысленного движения.
В повести нужно не забыть об актуальности разработки более динамичной программы эволюции разума, ибо те, кто программировали ее нам, слишком много времени отдали динозаврам. В тот период природно-климатические условия были уже благоприятствующими, но людей на Земле почему-то еще долго не было. Поэтому несколько громадных астероидов (не последних, кстати) проворонили – нечем и некому было на подлете расстрелять, хотя возникала реальная угроза существованию основного кода. На мой взгляд, мы и так уже отстаем от глобального вызова времени, а здесь эта философия агностицизма на съезде да патриархальные рассуждения о вреде прогресса...
Татьяна вошла и молча занялась приготовлением кофе.
– Какими же мелкими заботами живем мы, насекомые, как мелко плаваем, – обратился я к супруге. – Садись, я прочитаю тебе максиму. Она не длинная...
Супруга не села, слушала мимоходом.
– Что касается мелких забот, то вы вчера свои телефоны отключили, а Волю в это время срочно разыскивали из конторы... Галина беспокоится, говорит, он там и так на волосинке висит...
– С чего бы это он висел. Не без проблем, но как профессионал Воля – птица высокого полета. Политизированный немного...
– Потому и висит. Галина говорит, что весной все столичные учреждения проверялись насчет использования государственной символики и атрибутики. Воля как будто бы выступил в ответ с предложением, чтобы всему персоналу их конторы за счет бюджета выдали чеботы и красные казацкие шаровары. Они, дескать, при исполнении обязанностей по всему миру за хлебом ходят, заодно будут образ своей страны пропагандировать. А помощник Кучмы говорит: идея оригинальная, дай я твою фамилию запишу, чтобы не забыть…
– Правильно! Воля, то есть, молодец, правильно сказал... А куда мы с тобой вчера книгу, ту, что я принес, пристроили?
– Так-так... Как говорит Галина, кормильцы вы семей и народов наши... Вы же ее возле «Линкольна» кому-то всунули...
– Самому Филиппу?
– А вот этого с балкона уже не видно было.
...Пока не поздно, позвонил гуляйпольскому брату Антону, послезавтра он отвезет нас от себя в Харьков, оттуда у нас заказаны билеты на поезд «Киев-Астана». Более часа затем ушло у меня на «обзвон» здешней костанайской диаспоры – тех коренных киевлян, которые в разное время у нас там на благо общего дела трудились. Я оперативно вылавливал их до работы, они расспрашивали новости, предлагали встретиться; из-за отсутствия времени я культурно отказывался, звал к себе в гости в Костанай... Испугался звонка лишь мой бывший начальник, кадровик управления, потому что ничего не спрашивал, а начал сообщать, сколько у него сейчас родственников из села в каждой комнате и по коридору вповалку храпит так, что ему даже в трубку сейчас почти ничего не слышно... Ну, ничего, кадровик, должно быть, уже старый скупердяй... И мы такие будем, если доживем... Поэтому присматривайся сейчас, как сказал земляк Гоголь, с чем ты в ту старость идешь, что несешь, ведь там уже поздно будет... Там ты уже целиком и полностью совершенного вида тип, казак во всей своей красе... Милый детский эгоизм, похвальная в юности самостоятельность, целесообразная в зрелости умеренность оборачивается, бывает, с годами капризностью, самодурством, скупостью...
Затем я отважился нарушить спокойствие Батуры. Александр Владимирович – мой земляк, но еще с малых лет попал к тетке в Киев, да так киевлянином и остался. Там учился, время от времени на лето приезжал – все реже и на все более короткий срок. Его у нас знали все, но, можно сказать, никто и не знал: большой человек и все. Поэтому было немного неудобно: вдруг подниму с постели... Но еще больше боялся я напрасно потерять время, потом не догонишь... Маститый критик, как свидетельствовали наши предыдущие переговоры, личность активная, не скупая на слово, деятельная и вечно занятая. Дату встречи, в конце концов, мы с ним тогда обговорили, но надо было засвидетельствовать приезд, скорректировать время, а также место беседы – либо в редакции, либо где-то за столиком...
Батура отозвался сразу и сообщил, что уже заканчивает зарядку, однако все расписание дня у него поломалось. Вчера ему набили синяк, поэтому показываться на люди он не хочет. Смог бы меня принять хоть сейчас, однако получил предложение от местного телеканала и будет вполоборота к камере давать интервью относительно хода того писательского собрания...
– Может, лучше завтра? – спросил он.
– Уважаемый Александр Владимирович! Перенести встречу в пределах дня – на это еще можно согласиться, а на сутки – нет. Со вчерашнего дня я на фирменном коште...
– Хорошо... Давайте ко мне в одиннадцать часов... Как-нибудь будем выкручиваться...
– Я не думал, что это будет дома, поэтому в город собрался с супругой...
– Заходите с супругой, моя, правда, тут забегалась немного, у нее сегодня день рождения...