Книга четвертая

ВОЙНА: ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ И ВЕЛИКИЙ ПОВОРОТ

Аннотация

На основе обширных материалов, мемуаров и дневников дипломатов,

политиков, генералов, лиц из окружения Гитлера, а также личных воспоминаний

автор - известный американский журналист рассказывает о многих исторических

событиях, связанных с кровавой историей германского фашизма, начиная с

возникновения нацистской партии и кончая разгромом гитлеровского

государства.

Во втором томе излагаются события 1939-1945 годов.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

- 18 -

ПАДЕНИЕ ПОЛЬШИ

В 10 часов утра 5 сентября 1939 года у генерала Гальдера состоялась

беседа с генералом фон Браухичем, главнокомандующим немецкой армией, и

генералом фон Боком, возглавлявшим группу армий "Север". Рассмотрев общую

обстановку, какой она представлялась им в начале пятого дня нападения на

Польшу, они, как записал Гальдер в своем дневнике, пришли к единому мнению,

что "противник разбит".

Накануне вечером сражение за Польский коридор закончилось соединением

4-й армии генерала фон Клюге, наступавшей из Померании в восточном

направлении, с войсками 3-й армии под командованием генерала фон Кюхлера,

наступавшей из Восточной Пруссии в западном направлении. Именно в этом

сражении прославил себя и свои танки генерал Гейнц Гудериан. На одном

участке, когда танки неслись на восток через Польский коридор, они были

контратакованы Поморской кавалерийской бригадой, и взору автора этих строк,

посетившего несколько дней спустя участок, где разворачивалась контратака,

предстала отвратительная картина кровавой мясорубки.

Для скоротечной польской кампании это было символично. Лошади против

танков! Длинные пики кавалеристов против длинных стволов танковых пушек. И

сколь ни были мужественными, доблестными и безрассудно храбрыми поляки,

немцы просто раздавили их стремительной танковой атакой превосходящими

силами. Для них, да и для всего мира, это был первый опыт блицкрига -

внезапно обрушившегося наступления: в небе с ревом проносились истребители и

бомбардировщики, проводя воздушную разведку, атакуя цели на земле, сея огонь

и ужас; визжали пикирующие бомбардировщики, устремляясь на свои жертвы;

танки, целые дивизии танков, прорывая оборону, покрывали за день 30-40 миль;

самоходные скорострельные тяжелые артиллерийские установки мчались со

скоростью до 40 миль в час по изрытым колеями польским дорогам; невероятные

скорости развивала даже пехота - целая армия в полтора миллиона солдат

неслась на колесах, направляемая и координируемая с помощью специальной

связи, состоящей из сложных радиосетей, телефонных и телеграфных средств.

Эта сила, какой никогда не видел мир, казалась неким механизированным

безжалостным чудовищем.

Примерно через 48 часов польские военно-воздушные силы перестали

существовать, большая часть из 500 самолетов первой линии были уничтожены на

аэродромах бомбовыми ударами, не успев подняться в воздух; аэродромные

сооружения были сожжены; подавляющая часть личного состава аэродромных

команд были либо убиты, либо ранены. Краков, второй по величине город

Польши, пал 6 сентября. В ту же ночь польское правительство бежало из

Варшавы в Люблин. На следующий день Гальдер занялся планами переброски войск

из Польши на Западный фронт, хотя там не наблюдалось какой-либо активности

западных союзников. В полдень 8 сентября 4-я танковая дивизия достигла

окраин польской столицы, в то время как на южном направлении со стороны

Силезии и Словакии продвигалась 10-я армия Рейхенау, которая захватила

Кельце, а 14-я армия Листа заняла Сандомир у слияния Вислы и Сана. За неделю

польская армия была полностью разбита. Большая часть из ее 35 дивизий - все,

что успели мобилизовать, - была либо разгромлена, либо зажата в огромные

клещи, которые сомкнулись вокруг Варшавы.

Теперь немцам предстояло осуществить вторую фазу: более плотно стянуть

кольцо вокруг ошеломленных и дезорганизованных польских частей, оказавшихся

внутри, уничтожить их и захватить в более крупные, на сотни миль к востоку,

клещи остальные польские формирования, дислоцированные к западу от

Брест-Литовска и реки Буг.

Эта фаза началась 9 сентября и завершилась 17-го. Левое крыло группы

армий "Север" под командованием Бока устремилось на Брест-Литовск. 19-й

корпус Гудериана подошел к городу 14 сентября и через два дня овладел им. 17

сентября части корпуса Гудериана встретились с патрульными дозорами 14-й

армии Листа в 50 милях к югу от Брест-Литовска, возле Влодавы, - так

сомкнулись вторые гигантские клещи. Контрнаступление, как заметил позднее

Гудериан, нашло "четкое завершение" 17 сентября. Все польские войска, за

исключением незначительных групп у русской границы, были окружены. Польские

войска, оказавшиеся в варшавском треугольнике и возле Познани, мужественно

оборонялись, но были обречены. Польское правительство, или то, что от него

осталось после непрерывных бомбардировок и обстрелов с воздуха самолетами

люфтваффе, 15 сентября добралось до румынской границы. Для него и гордого

польского народа все кончилось. Оставалось только умирать в рядах тех

частей, которые все еще с неимоверной стойкостью оказывали сопротивление.

Русские вторгаются в Польшу

Правительство в Кремле, как и правительства других стран, было

ошеломлено той быстротой, с какой немецкие армии пронеслись по Польше. 5

сентября, давая официальный письменный ответ на предложение нацистов напасть

на Польшу с востока, Молотов сообщал, что это будет сделано "в подходящее

время", но "это время еще не наступило". Он считал, что "излишняя

поспешность" может нанести ущерб, но настаивал на том, чтобы немцы, хотя они

первыми вошли в Польшу, скрупулезно соблюдали "демаркационную линию",

согласованную и подтвержденную в секретных статьях германо-советского пакта.

Подозрительность русских в отношении немцев уже начала проявляться. В Кремле

полагали, что на завоевание немцами Польши может потребоваться довольно

много времени. Однако вскоре после полуночи 8 сентября, когда немецкие

танковые дивизии достигли предместий Варшавы, Риббентроп направил "срочное,

совершенно секретное" сообщение Шуленбургу в Москву о том, что успех

операций в Польше превзошел "все ожидания" и что в сложившихся

обстоятельствах Германия хотела бы знать о "военных намерениях Советского

правительства". На следующий день, в 16.10, Молотов ответил, что Россия

применит вооруженные силы в ближайшие дни. Несколько ранее советский

комиссар по иностранным делам официально поздравил немцев по случаю

вступления войск в Варшаву.

10 сентября Молотов и посол фон дер Шуленбург запутались. После

заявления о том, что Советское правительство ошеломлено неожиданными

военными успехами немцев и потому находится в "затруднительном положении",

комиссар по иностранным делам коснулся обоснования, которое Кремль собирался

выдвинуть в оправдание своей агрессии по отношению к Польше, Это было, как

телеграфировал Шуленбург в Берлин, делом "наиболее срочным" и "совершенно

секретным".

Польша разваливалась, и вследствие этого у Советского Союза возникла

необходимость прийти на помощь украинцам и белорусам, которым "угрожала"

Германия. Этот довод, утверждал Молотов, необходим для того, чтобы Советский

Союз смог оправдать свое вмешательство в глазах широких масс и не предстал

агрессором. Более того, Молотов сетовал на Немецкое информационное бюро,

которое цитировало заявление генерала фон Браухича, утверждавшего, что

"больше нет необходимости вести военные действия на немецкой восточной

границе". Если это так, если война закончена, то Россия, по словам Молотова,

"не может начать новую войну". Он был крайне недоволен сложившейся

обстановкой. Стремясь еще больше усложнить дело, 14 сентября он вызвал

Шуленбурга в Кремль и, сообщив ему, что Красная Армия выступит раньше, чем

предполагалось, поинтересовался, когда падет Варшава, - чтобы оправдать свое

вступление в Польшу, русские должны были дождаться падения польской столицы.

Поднятые комиссаром вопросы смутили посла. Когда падет Варшава? Как

отреагируют немцы, если Россия возложит на них вину за свое вступление в

Польшу? Вечером 15 сентября Риббентроп направил "сверхсрочную, совершенно

секретную" депешу Молотову через своего посла в Москве, в которой сообщал,

что Варшава будет занята "в ближайшие дни" и Германия "приветствовала бы

начало советских военных операций именно теперь". Что касается намерения

возложить на Германию вину за вторжение русских в Польшу, то об этом не

может быть и речи. "...Вопреки истинным немецким намерениям... это

противоречило бы договоренностям, достигнутым в Москве, и наконец...

представило бы два государства перед всем миром противниками". Депеша

заканчивалась просьбой к Советскому правительству установить день и час

нападения русских на Польшу.

Это было сделано вечером следующего дня, и два оказавшихся в числе

захваченных немецких документов донесения от Шуленбурга, показывающие, как

это было сделано, раскрывают всю лживость Кремля.

"Я встретился с Молотовым в 6 часов вечера, - телеграфировал Шуленбург

в Берлин 16 сентября. - Он сообщил, что военное вмешательство Советского

Союза произойдет, вероятно, завтра или послезавтра. В настоящее время Сталин

совещается с военными руководителями. Молотов добавил, что... Советское

правительство намерено оправдать свои действия следующими мотивами: Польское

государство развалилось и более не существует, поэтому все соглашения и

договоры, ранее заключенные с ним, утратили силу; третьи державы могли

попытаться воспользоваться хаосом, который там возник, поэтому Советское

правительство сочло своим долгом вмешаться, чтобы взять под защиту

украинских и белорусских братьев и дать возможность этим несчастным людям

жить в мире".

Поскольку единственной возможной "третьей державой" в данном случае

могла быть Германия, Шуленбург возразил против такой формулировки.

"Молотов согласился с тем, что предлагаемый довод Советского

правительства содержит ссылку, задевающую немецкую чувствительность, но

просил нас, учитывая затруднительное положение Советского правительства, не

придавать этому доводу значения. У Советского правительства, к сожалению,

нет возможности выдвинуть какие-либо другие доводы, поскольку ранее

Советский Союз никогда не проявлял беспокойства о положении национальных

меньшинств в Польше и вынужден так или иначе оправдывать свое нынешнее

вмешательство перед заграницей".

17 сентября, в 5.30 вечера, Шуленбург отправил еще одну "сверхсрочную,

совершенно секретную" депешу в Берлин:

"Сталин принял меня в 2 часа ночи... и заявил, что Красная Армия

пересечет советскую границу в 6 часов утра... Советские самолеты сегодня

начнут бомбить районы к востоку от Львова".

Когда Шуленбург высказал свои возражения по трем пунктам советского

коммюнике, русский диктатор "с подчеркнутой готовностью" внес в текст

изменения.

Таким образом, был выдвинут именно этот жалкий предлог: Польша

прекратила свое существование, и польско-советский пакт о ненападении,

следовательно, утратил свое значение и силу, а поскольку требовалось

защитить свои интересы и интересы украинского и белорусского национальных

меньшинств, Советский Союз утром 17 сентября направил свои войска в

поверженную Польшу. Чтобы нанести дополнительное оскорбление, польского

посла в Москве проинформировали, что Россия в польском конфликте будет

строго придерживаться нейтралитета. На следующий день, 18 сентября,

советские и немецкие войска встретились в Брест-Литовске, где ровно двадцать

один год назад молодое большевистское правительство порвало узы, связывавшие

прежнюю Россию с западными союзниками, и заключило сепаратный мирный договор

с Германией на тяжелейших для себя условиях.

И хотя теперь русские выступали в роли соучастников нацистской Германии

в уничтожении древней Польши, они сразу же продемонстрировали недоверие к

своим новым друзьям. Как информировал Берлин посол Шуленбург, на встрече с

ним накануне советской агрессии Сталин выразил сомнение, будет ли немецкое

верховное командование придерживаться условий Московских соглашений,

предусматривающих отвод немецких войск на демаркационную линию. Посол

пытался успокоить Сталина, но, очевидно, без особого успеха. "Ввиду присущей

Сталину подозрительности, - телеграфировал он в Берлин, - я был бы

признателен, если бы меня уполномочили дать дальнейшие заверения подобного

характера, дабы устранить его последние сомнения". На следующий день, 19

сентября, Риббентроп телеграммой уполномочил своего посла сообщить Сталину:

"...Соглашения, которые я подписал в Москве, будут, конечно, соблюдаться...

Они рассматриваются нами как прочная основа для новых дружественных

отношений между Германией и Советским Союзом".

Тем не менее трения между участниками противоестественного партнерства

продолжались. 17 сентября возникли разногласия по поводу текста совместного

коммюнике, призванного оправдать русско-германское уничтожение Польши.

Сталин высказался против немецкого варианта, поскольку в нем факты

излагались "слишком откровенно". Затем он составил свой собственный вариант

- образец изощренности - и вынудил немцев согласиться с ним. В нем

утверждалось, что общей целью Германии и России являлось "восстановление

мира и порядка в Польше, которые были подорваны развалом польского

государства, и оказание помощи польскому народу в установлении новых условий

для его политической жизни". По цинизму Гитлер нашел в Сталине достойного

партнера.

Поначалу оба диктатора, по-видимому, были склонны создать на территории

Польши государство наподобие наполеоновского Варшавского герцогства, чтобы

успокоить мировое общественное мнение. Однако 19 сентября Молотов объявил,

что у большевиков на этот счет иные соображения. После сердитого протеста,

выраженного Шуленбургу по поводу того, что немецкие генералы игнорируют

Московские соглашения и пытаются захватить территорию, которая должна отойти

к России, он перешел к сути.

"Молотов намекнул, - телеграфировал в Берлин Шуленбург, - что

первоначальное соображение, поддержанное Советским правительством и лично

Сталиным, которое сводилось к существованию

Польши на остальной территории, привело к идее раздела Польши по линии

Писса - Нарве - Висла - Сан. Советское правительство желает немедленно

начать переговоры по данному вопросу".

23 сентября Риббентроп по телеграфу поручил Шуленбургу сообщить

Молотову, что "русская идея о пограничной линии вдоль хорошо известных

четырех рек совпадает с точкой зрения правительства рейха". Он выразил

пожелание вновь прилететь в Москву для отработки деталей этого вопроса, а

также "окончательной структуры польского района".

Теперь переговоры взял в свои руки Сталин, и его немецкие союзники

убедились - а английские и американские союзники убедятся в этом несколько

позднее, - насколько упорным, циничным, склонным к соглашательству партнером

он был. 25 сентября, в 8 часов вечера, советский диктатор вызвал в Кремль

Шуленбурга, а несколько позднее, в тот же вечер, германский посол

предостерегал Берлин относительно суровой реальности и хитроумных замыслов

Сталина:

"...Он считает ошибочным сохранить независимую Польшу (на тех землях,

которые останутся после изъятия части земель в пользу Германии и России). Он

предложил территорию к востоку от демаркационной линии, всю Варшавскую

провинцию, которая простирается до самого Буга, добавить к нашей доле. За

это мы должны отказаться от наших притязаний на Литву.

Сталин... добавил, что если мы согласны, то Советский Союз немедленно

возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с

(секретным) протоколом от 23 августа и ожидает в этом вопросе безоговорочной

поддержки со стороны немецкого правительства. Сталин выразительно указал на

Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию".

Это была хитроумная и трудная сделка. Сталин предлагал две польские

провинции, которые немцы уже захватили, за Прибалтийские государства. Оказав

Гитлеру огромную услугу - предоставив ему возможность напасть на Польшу, он

стремился теперь, пользуясь благоприятными условиями, получить все, что

возможно. Более того, он предложил включить в состав Германии основную массу

польского народа. Хорошо усвоив урок многовековой истории России, он

понимал, что польский народ никогда не примирится с потерей своей

независимости. Так пусть по этому поводу болит голова у немцев, а не у

русских! А между тем он получит Прибалтийские государства, которые были

отняты у России после первой мировой войны и географическое положение

которых позволяло Советскому Союзу обезопасить себя на случай внезапного

нападения нынешнего союзника.

Риббентроп во второй раз прибыл самолетом в Москву в 6 часов вечера 27

сентября. Прежде чем отправиться в Кремль, он нашел время прочитать

телеграммы из Берлина, в которых его информировали о том, чего хотят

русские. Это были переправленные из Берлина в Москву донесения немецкого

посланника в Таллинне, в которых тот сообщал Риббентропу, что эстонское

правительство только что проинформировало его о требовании Советского Союза

"под самой серьезной угрозой немедленного нападения" предоставить ему

военные и авиационные базы. Поздней ночью, после долгого совещания со

Сталиным и Молотовым, Риббентроп телеграфировал Гитлеру, что в эту самую

ночь заключается пакт, на основании которого Советский Союз разместит две

дивизии Красной Армии и одну авиационную бригаду "на эстонской территории,

однако на сей раз без упразднения эстонской системы правления". Но фюрер,

имевший опыт в делах подобного рода, знал, чем обернется это для Эстонии. На

следующий день Риббентропу сообщили, что фюрер приказал эвакуировать из

Эстонии и Латвии 86 тысяч фольксдойче. Сталин предъявлял свой счет, и Гитлер

был вынужден, по крайней мере пока, оплатить его. Он немедленно оставлял не

только Эстонию, но и Латвию, которые по обоюдному согласию, достигнутому при

заключении нацистско-советского пакта, были включены в советскую сферу

интересов. Но прежде чем день закончился, Гитлер уступил также и Литву,

которая по условиям дополнительного секретного протокола к Московскому пакту

входила в сферу интересов рейха. Во время совещания с Риббентропом, которое

началось в 10 часов вечера 27 сентября и продолжалось до часу ночи, Сталин

предоставил немцам на выбор два варианта. Эти два варианта, как он сообщил

25 августа Шуленбургу, состояли в следующем: принятие первоначальной

демаркационной линии по рекам Писса, Нарев, Висла и Сан, при этом Германия

получает Литву; или, уступив Литву России, Германия получает дополнительно

польскую территорию (Люблинскую провинцию и земли к востоку от Варшавы), что

поставило бы под контроль немцев почти все польское население. Сталин упорно

настаивал на втором варианте, и Риббентроп в обстоятельной телеграмме,

отправленной Гитлеру в 4 часа утра 28 сентября, оставлял этот вопрос на его

усмотрение. Гитлер согласился.

Раздел Восточной Европы потребовал соответствующего точного обозначения

на картах, и днем 28 сентября, после трех с половиной часов переговоров,

после чего в Кремле был устроен банкет, Сталин и Молотов прервали переговоры

с Риббентропом, чтобы принять латвийскую делегацию, которую они вызвали в

Москву. Риббентроп поехал в Большой театр смотреть "Лебединое озеро" и

вернулся в Кремль в полночь для дальнейших консультаций по составлению карт

и по другим вопросам. В 5 часов утра Молотов и Риббентроп поставили свои

подписи под новым пактом, получившим официальное название

"советско-германского договора о дружбе и границе". При этом Сталин

улыбался, как докладывал позднее один немецкий дипломат, "от удовольствия"

{Андор Хенке, помощник министра иностранных дел, долгие годы работавший в

немецком посольстве в Москве, составил подробный и забавный отчет об этих

переговорах Это единственная немецкая запись о втором дне совещаний

Риббентропа со Сталиным и Молотовым - Прим авт.}. Для этого у него были

основания.

Сам договор, сразу же опубликованный, провозглашал границу

"соответствующих государственных интересов" двух стран в "бывшем польском

государстве" и утверждал, что в пределах полученной ими территории эти

страны восстановят "мир и порядок" и "гарантируют людям, проживающим там,

мирную жизнь в соответствии с их национальными традициями".

Однако, как и при предыдущей нацистско-советской сделке, на этот раз

также имелись секретные протоколы, в двух из которых была заключена суть

соглашения. В одном из протоколов содержалось положение, согласно которому

Литва входила в советскую сферу интересов, а Люблинская провинция и земли к

востоку от Варшавы - в сферу интересов Германии. Второй протокол был краткий

и конкретный:

Обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации,

затрагивающей интересы другой стороны. Обе стороны обязуются на своих

территориях подавлять в зародыше любую подобную агитацию и информировать

друг друга относительно принятых с этой целью мер.

Таким образом, Польша, как ранее Австрия и Чехословакия, исчезла с

карты Европы. Однако на сей раз Адольфу Гитлеру содействовал в уничтожении

страны Союз Советских Социалистических Республик, долгое время выдававший

себя за защитника угнетенных народов. Это был четвертый раздел Польши,

осуществленный Германией и Россией {Арнольд Тойнби в своих трудах называет

это пятым разделом Польши - Прим авт.} (в других разделах Польши участвовала

и Австрия), и раздел этот должен был стать наиболее безжалостным и

бесчеловечным.

Гитлер развязал войну против Польши и выиграл ее, но куда в большем

выигрыше оказался Сталин, войска которого вряд ли произвели хоть один

выстрел {По официальным данным, немецкие потери в Польше составили 10 572

убитых, 30 322 раненых и 3400 пропавших без вести - Прим авт.}. Советский

Союз получил почти половину Польши и взялся за Прибалтийские государства.

Это, как никогда ранее, отдалило Германию от ее основных долгосрочных целей:

от украинской пшеницы и румынской нефти, остро ей необходимых, чтобы выжить

в условиях английской блокады. Даже польские нефтеносные районы Борислав,

Дрогобыч, на которые претендовал Гитлер, Сталин выторговал у него,

великодушно пообещав продавать немцам эквивалент годовой добычи нефти в этих

районах. Почему Гитлер согласился заплатить русским столь высокую цену?

Очевидно, что он пошел на это, чтобы удержать Советский Союз от консолидации

с западными союзниками и от участия в войне. Но он никогда не был

сторонником соблюдения договоров, и теперь, когда Польша пала под не

поддающимся сравнению ударом немецкого оружия, можно было ожидать, что он не

сдержит, как настаивал на том рейхсвер, обязательств, принятых согласно

пакту от 23 августа. Если бы Сталин стал возражать, фюрер мог пригрозить ему

нападением самой мощной армии в мире, как только что подтвердила польская

кампания. А мог ли? Нет, не мог, пока английские и французские армии стояли

на западе в боевой готовности. Чтобы разделаться с Англией и Францией, он

должен был обезопасить свой тыл. Именно в этом, как явствует из его более

поздних заявлений, заключалась причина, по которой он позволял Сталину брать

верх в сделках с нацистской Германией. Но он не забывал жесткого поведения

советского диктатора в ходе этих сделок, хотя в данный момент и устремлял

все свое внимание на Западный фронт.

- 19 -

Blog

Книга четвертая

Содержание

Уильям Ширер. Взлет и падение третьего рейха (том 2)

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ВОЙНА: ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ И ВЕЛИКИЙ ПОВОРОТ

ПАДЕНИЕ ПОЛЬШИ