Geum.ru

Книга четвертая

Вид материалаКнига

Содержание


Последние дни третьего рейха
Подобный материал:
1   ...   45   46   47   48   49   50   51   52   53

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА




Гитлер планировал покинуть Берлин и направиться в Оберзальцберг 20

апреля, в день, когда ему исполнялось 56 лет, чтобы оттуда, из легендарной

горной твердыни Фридриха Барбароссы, руководить последней битвой третьего

рейха. Большинство министерств уже переехали на юг, переправив туда в

переполненных грузовиках государственные документы и охваченных паникой

чиновников, отчаянно стремившихся вырваться из обреченного Берлина. Десятью

днями ранее Гитлер отправил в Берхтесгаден большую часть домашней прислуги,

чтобы она могла подготовить к его приезду расположенную в горах виллу

Бергхоф.

Однако судьба распорядилась иначе и он уже больше не увидел своего

излюбленного пристанища в Альпах. Конец приближался гораздо быстрее, чем

рассчитывал фюрер. Американцы и русские стремительно продвигались к месту

встречи на Эльбе. Англичане стояли у ворот Гамбурга и Бремена, угрожая

отрезать Германию от оккупированной Дании. В Италии пала Болонья, и союзные

войска под командованием Александера вступили в долину реки По. Овладев 13

апреля Веной, русские продолжали продвигаться вверх по Дунаю, а навстречу им

вниз по реке шла американская 3-я армия. Они встретились в Линце, родном

городе Гитлера. Нюрнберг, на площадях и стадионах которого на протяжении

всей войны проходили демонстрации и митинги, что должно было означать

превращение этого древнего города в столицу нацизма, теперь был осажден, а

части американской 7-й армии обошли его и двинулись на Мюнхен - родину

нацистского движения. В Берлине уже слышался гром русской тяжелой

артиллерии.

"В течение недели, - отмечал в своем дневнике за 23 апреля граф Шверин

фон Крозиг, легкомысленный министр финансов, стремглав бежавший из Берлина

на север при первом же сообщении о приближении большевиков, - не произошло

никаких событий, лишь нескончаемым потоком прибывали посланцы Иова {По

библейским сказаниям, вестники беды. - Прим. ред.}. Судя по всему, нашему

народу уготована страшная судьба".

В последний раз Гитлер выехал из своей ставки в Растенбурге еще 20

ноября, поскольку приближались русские, и с тех пор до 10 декабря пребывал в

Берлине, который почти не видел с начала войны на Востоке. Затем он

направился в свою западную ставку в Цигенберге, расположенную близ

Бад-Наухайма, чтобы руководить колоссальной авантюрой в Арденнах. После ее

провала он вернулся 16 января в Берлин, где и оставался до конца. Отсюда он

руководил своими разваливавшимися армиями. Его ставка размещалась в бункере,

расположенном на глубине 15 метров под имперской канцелярией, огромные

мраморные залы которой превратились в руины в результате воздушных налетов

союзников.

Физически он заметно деградировал. Молодой армейский капитан, впервые

увидевший фюрера в феврале, позднее так описывал его внешность:

"Голова у него слегка тряслась. Его левая рука висела плетью, а кисть

дрожала. Глаза сверкали непередаваемым лихорадочным блеском, вызывая страх и

какое-то странное оцепенение. Его лицо и мешки под глазами создавали

впечатление полного истощения. Все движения выдавали в нем дряхлого

старика".

С момента покушения на его жизнь 20 июля он перестал кому-либо

доверятьcя даже старым соратникам по партии. "Мне лгут со всех сторон", -

возмущенно говорил он в марте одной из своих секретарш.

"Я ни на кого не могу положиться. Меня кругом предают. От всего этого

меня просто тошнит... Если со мной что-нибудь случится, Германия останется

без вождя. У меня нет преемника. Гесс - сумасшедший, Геринг несимпатичен

народу, Гиммлера отвергнет партия, кроме того, он совсем неартистичен.

Поломайте себе голову и скажите, кто может стать моим преемником".

Казалось, на данном историческом отрезке времени вопрос о преемнике

чисто отвлеченный, однако это было не так, да иначе и быть не могло в

безумной стране нацизма. Не только фюрер мучился этим вопросом, но и, как мы

вскоре убедимся, ведущие кандидаты в его преемники.

Хотя физически Гитлер был уже полной развалиной и стоял перед лицом

надвигающейся катастрофы, по мере того как русские продвигались к Берлину, а

союзники опустошали рейх, он и его наиболее фанатичные приспешники, прежде

всего Геббельс, упрямо верили, что в последний момент их спасет чудо.

Однажды, чудесным вечером в начале апреля, Геббельс читал Гитлеру вслух

его любимую книгу "История Фридриха II" Карлейля. В главе рассказывалось о

мрачных днях Семилетней войны, когда великий король почувствовал приближение

гибели и сказал своим министрам, что если до 15 февраля в его судьбе не

произойдет поворота к лучшему, то он сдастся и примет яд. Этот исторический

эпизод, безусловно, вызывал ассоциации, а Геббельс, естественно, читал это

место с особым, присущим ему драматизмом...

"Наш храбрый король! - продолжал чтение Геббельс. - Подожди еще

немного, и дни твоих страданий останутся позади. Солнце твоей счастливой

судьбы уже появилось на небе и скоро взойдет над тобой". Умерла царица

Елизавета, и для Бранденбургской династии свершилось чудо".

Геббельс рассказывал Крозигу, из дневника которого мы узнали об этой

трогательной сцене, что глаза фюрера наполнились слезами. Получив такую

моральную поддержку, да еще из английского источника, они потребовали

принести им два гороскопа, хранившиеся в материалах одного из многочисленных

"научно-исследовательских" отделов Гиммлера. Один гороскоп был составлен для

фюрера 30 января 1933 года, в день его прихода к власти, другой - был

составлен известным астрологом 9 ноября 1918 года, в день рождения

Веймарской республики. Геббельс сообщил позднее Крозигу результат повторного

изучения этих удивительных документов.

"Был обнаружен поразительный факт - оба гороскопа предсказали начало

войны в 1939 году и победы до 1941 года, а также последующую серию

поражений, при этом наиболее тяжкие удары должны были обрушиться в первые

месяцы 1945 года, особенно в первой половине апреля. Во второй половине

апреля нас ожидает временный успех. Затем воцарится затишье до августа и

тогда же наступит мир. В течение последующих трех лет Германии предстоит

пережить тяжелые времена, но с 1948 года она вновь начнет возрождаться".

Ободренный Карлейлем и поразительными предсказаниями звезд, Геббельс

обратился 6 апреля с призывом к отступающим войскам:

"Фюрер заявил, что уже в этом году должна наступить перемена в

судьбе... Истинная сущность гения - это предвидение и твердая уверенность в

предстоящих переменах. Фюрер знает точный час их наступления. Судьба послала

нам этого человека, чтобы мы в час великих внутренних и внешних потрясений

стали свидетелями чуда..."

Едва минула неделя, как в ночь на 12 апреля Геббельс убедил себя, что

час чуда настал. В этот день пришли новые недобрые вести. Американцы

появились на автостраде Дессау - Берлин, и верховное командование поспешно

отдало приказ об уничтожении двух последних пороховых заводов, расположенных

поблизости от нее. Отныне немецким солдатам придется обходиться

боеприпасами, которые имелись у них в наличии. Весь день Геббельс провел при

штабе генерала Буссе в Кюстрине на одерском направлении. Как рассказывал

Геббельс Крозигу, генерал заверил его, что прорыв русских невозможен, что он

"будет держаться здесь, пока не получит от англичан пинка в зад".

"Вечером они сидели вместе с генералом в штабе, и он, Геббельс,

развивал свой тезис, что согласно исторической логике и справедливости ход

событий должен измениться, как это чудесным образом произошло в Семилетней

войне с Бранденбургской династией.

"А какая царица умрет на этот раз?" - спросил генерал. Геббельс не

знал. "Но судьба, - ответил он, - располагает многими возможностями".

Когда поздно вечером министр пропаганды возвратился в Берлин, центр

столицы полыхал в огне после очередного налета английской авиации. Пожаром

были охвачены уцелевшая часть здания канцелярии и отель "Адлон" на

Вильгельмштрассе. У входа в министерство пропаганды Геббельса приветствовал

секретарь, сообщивший ему срочную новость: "Рузвельт умер". Лицо министра

засветилось в отблесках пожара, охватившего здание канцелярии на

противоположной стороне Вильгельмштрассе, и это увидели все. "Принесите

лучшего шампанского, - воскликнул Геббельс, - и соедините меня с фюрером".

Гитлер пережидал бомбежку в подземном бункере. Он подошел к телефону.

"Мой фюрер! - воскликнул Геббельс. - Я поздравляю вас! Рузвельт умер!

Звезды предрекли, что вторая половина апреля станет для нас поворотным

моментом. Сегодня пятница, 13 апреля. (Было уже за полночь.) Это и есть

поворотный момент!" Реакция Гитлера на эту новость в документах не

зафиксирована, хотя ее нетрудно представить, учитывая воодушевление, которое

он черпал у Карлейля и в гороскопах. Свидетельства же реакции Геббельса

сохранились. По словам его секретаря, "он впал в экстаз". Его чувства

разделял и известный нам граф Шверин фон Крозиг. Когда статс-секретарь

Геббельса сообщил ему по телефону, что Рузвельт умер, Крозиг, если верить

записи в его дневнике, воскликнул:

"Это снизошел ангел истории! Мы ощущаем трепет его крыльев вокруг нас.

Разве это не есть дар судьбы, которого мы ждали с таким нетерпением?!"

На следующее утро Крозиг позвонил Геббельсу, передал ему свои

поздравления, о чем он с гордостью записал в дневнике, и, очевидно, не

считая это достаточным, направил письмо, в котором приветствовал смерть

Рузвельта. "Божий суд... Божий дар..." - так писал он в письме. Министры

правительства вроде Крозига и Геббельса, получившие образование в старейших

университетах Европы и долго находившиеся у власти, хватались за

предсказания звезд и бурно радовались смерти американского президента,

считая ее верным признаком того, что теперь, в последнюю минуту, всевышний

спасет третий рейх от неизбежной катастрофы. И в этой атмосфере сумасшедшего

дома, каким представлялась охваченная пламенем пожаров столица, разыгрывался

последний акт трагедии вплоть до того момента, когда должен был упасть

занавес.

Ева Браун приехала в Берлин, чтобы присоединиться к Гитлеру, 15 апреля.

Лишь очень немногие немцы знали о ее существовании и мало кто - о ее

отношениях с Гитлером. Более двенадцати лет она была его любовницей. Теперь,

в апреле, она приехала, как утверждает Тревор-Роупер, на свою свадьбу и

церемониальную смерть.

Ее роль в последней главе этой повести довольно любопытна, но как

личность она не представляет особого интереса. Она не была ни маркизой

Помпадур, ни Лолой Монтес {"Историков Ева Браун явно разочарует", - сказал

Шпеер Тревор-Роуперу, а историк добавил: "И любителей истории тоже"

(Тревор-Роупер. Последние дни Гитлера, с. 92). - Прим. авт.}.

Дочь небогатых баварских бюргеров, которые поначалу решительно

возражали против ее связи с Гитлером, хотя тот и был диктатором, она служила

в мюнхенской фотографии Генриха Гофмана, который и познакомил ее с фюрером.

Это произошло спустя год или два после самоубийства Гели Раубал, племянницы

Гитлера, к которой, единственной в своей жизни, он, очевидно, питал

страстную любовь. Еву Браун ее любовник тоже доводил до отчаяния, правда по

иной причине, чем Гели Раубал. Ева Браун, хотя ей и отвели просторные

апартаменты на альпийской вилле Гитлера, плохо переносила длительную разлуку

с ним и в первые годы их дружбы дважды пыталась покончить с собой. Но

постепенно она смирилась со своей непонятной ролью - не жена, не любовница.


Последнее важное решение Гитлера


День рождения Гитлера, 20 апреля, прошел достаточно спокойно, хотя

генерал Карл Коллер, начальник штаба ВВС, присутствовавший на праздновании в

бункере, отметил его в своем дневнике как день новых катастроф на быстро

разваливавшихся фронтах. В бункере находились нацисты старой гвардии -

Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп и Борман, а также уцелевшие

военачальники - Дениц, Кейтель, Йодль и Кребс - и новый начальник

генерального штаба сухопутных войск. Он поздравил фюрера с днем рождения.

Верховный главнокомандующий не был, как обычно, мрачен, несмотря на

сложившуюся обстановку. Он все еще верил, как он заявил за три дня до этого

своим генералам, что на подступах к Берлину русские потерпят самое жестокое

поражение из всех, какие они терпели до сих пор. Однако генералы были не

столь глупы и на военном совещании, состоявшемся после праздничной

церемонии, стали убеждать Гитлера покинуть Берлин и двинуться на юг. "Через

день или два, - объясняли они, - русские перережут последний на этом

направлении коридор для отхода". Гитлер колебался. Он не сказал ни да, ни

нет. Очевидно, он никак не мог осознать тот устрашающий факт, что столица

третьего рейха вот-вот будет захвачена русскими, армии которых, как он

уверял много лет назад, "полностью уничтожены". В качестве уступки генералам

он согласился сформировать два отдельных командования на случай, если

американцы и русские соединятся на Эльбе. Тогда адмирал Дениц возглавит

северное командование, а Кессельринг - южное. В пригодности кандидатуры

последнего на этот пост фюрер не был вполне уверен.

В этот вечер началось массовое бегство из Берлина. Два самых доверенных

лица и испытанных сподвижника - Гиммлер и Геринг оказались в числе

покидавших столицу. Геринг уходил с колонной автомобилей и грузовиков,

доверху набитых трофеями и имуществом из его сказочно богатого поместья

Каринхалле. Каждый из этих нацистов старой гвардии покидал Берлин в

уверенности, что любимого фюрера скоро не станет и именно он придет ему на

смену.

Им не довелось увидеть его снова, как, впрочем, и Риббентропу, который

в тот же день, поздно вечером, поспешил в места более безопасные.

Но Гитлер все еще не сдавался. На другой день после своего рождения он

приказал генералу войск СС Феликсу Штейнеру нанести контрудар по русским в

районе южнее пригорода Берлина. Предполагалось бросить в бой всех солдат,

каких только можно обнаружить в Берлине и его окрестностях, в том числе и из

наземных служб люфтваффе.

"Каждый командир, который уклонится от выполнения приказа и не бросит в

бой свои войска, - кричал Гитлер на генерала Кол-лера, оставшегося за

командующего ВВС, - поплатится жизнью в течение пяти часов. Вы лично головой

отвечаете за то, чтобы все до последнего солдата были брошены в бой".

Весь этот день и большую часть следующего Гитлер нетерпеливо ждал

результатов контрудара Штейнера. Но не было предпринято даже попытки, чтобы

провести его, поскольку существовал он лишь в воспаленном мозгу отчаявшегося

диктатора. Когда же до него наконец дошел смысл происходящего, разразилась

буря.

22 апреля обозначился последний поворот на пути Гитлера к краху. С

раннего утра до 3 часов пополудни, как и предыдущий день, он сидел на

телефоне и пытался выяснить на различных КП, как развивается контрудар

Штейиера. Никто ничего не знал. Ни самолеты генерала Коллера, ни командиры

наземных частей обнаружить его не сумели, хотя предположительно он должен

был наноситься в двух-трех километрах к югу от столицы. Даже Штейнера, хотя

он-то существовал, невозможно было обнаружить, не говоря о его армии.

Буря разразилась на дневном совещании, состоявшемся в 3 часа в бункере

Разозленный Гитлер потребовал доклада о действиях Штейнера. Но ни у Кейтеля,

ни у Йодля, ни у кого другого сведений на этот счет не было. У генералов

имелись новости совсем иного свойства. Отвод войск с позиций севернее

Берлина для поддержки Штейнера настолько ослабил там фронт, что это привело

к прорыву русских, танки которых пересекли черту города.

Для верховного главнокомандующего это оказалось слишком. Все оставшиеся

в живых свидетельствуют, что он полностью потерял контроль над собой. Так он

еще никогда не бесновался. "Это конец, - пронзительно завизжал он. - Все

меня покинули. Кругом измена, ложь, продажность, трусость. Все, кончено.

Прекрасно. Я остаюсь в Берлине. Я лично возьму на себя руководство обороной

столицы третьего рейха. Остальные могут убираться куда хотят. Здесь я и

встречу свой конец".

Присутствовавшие запротестовали. Они говорили, что еще есть надежда,

если фюрер отступит на юг. В Чехословакии сосредоточены группа армий

фельдмаршала Фердинанда Шернера и значительные силы Кессельринга. Дениц,

который выехал на северо-запад принять командование войсками, и Гиммлер,

который, как мы убедимся, по-прежнему вел собственную игру, звонили фюреру,

убеждая его покинуть Берлин. Даже Риббентроп связался с ним по телефону и

сообщил, что готов организовать "дипломатический переворот", который все

спасет. Но Гитлер уже никому из них не верил, даже "второму Бисмарку", как

однажды в минуту расположения он, не подумав, назвал своего министра

иностранных дел. Он сказал, что принял наконец решение. И, чтобы показать,

что это решение бесповоротно, он вызвал секретаря и в их присутствии

продиктовал заявление, которое следовало немедленно зачитать по радио. В нем

говорилось, что фюрер остается в Берлине и будет оборонять его до конца.

Затем Гитлер послал за Геббельсом и пригласил его с женой и шестью

детьми переехать в бункер из своего сильно пострадавшего от бомбежек дома,

расположенного на Вильгельмштрассе. Он был уверен, что по крайней мере этот

фанатичный приверженец останется при нем вместе с семьей до конца. Потом

Гитлер занялся своими бумагами, отобрав те, которые, на его взгляд,

следовало уничтожить, и передал одному из своих адъютантов - Юлиусу Шаубу,

который вынес их в сад и сжег.

Наконец, вечером он вызвал к себе Кейтеля и Йодля и приказал им

двинуться на юг и взять на себя непосредственное руководство оставшимися

войсками. Оба генерала, находившиеся рядом с Гитлером всю войну, оставили

довольно красочное описание последнего расставания с верховным

главнокомандующим. Кейтель, который ни разу не ослушался приказа фюрера,

даже когда тот повелевал совершать самые подлые военные преступления,

промолчал. В отличие от него Йодль, лакействовавший в меньшей степени,

ответил. В глазах этого солдата, который, несмотря на фанатичную преданность

и верную службу фюреру, еще хранил верность военным традициям, верховный

главнокомандующий бросал свои войска, перекладывая в момент катастрофы

ответственность на них.

"Вы не сможете руководить отсюда, - сказал Йодль. - Если рядом с вами

не будет штаба, как вы сможете вообще чем-либо управлять?"

"Что ж, тогда Геринг там примет руководство на себя", - возразил

Гитлер.

Один из присутствовавших заметил, что ни один солдат не будет сражаться

за рейхсмаршала, и Гитлер прервал его: "Что вы имеете в виду под словом

"сражаться"? Сколько осталось сражаться? Всего ничего". Даже у безумного

завоевателя спала наконец пелена с глаз.

Или боги на мгновение ниспослали ему просветление в эти последние дни

его жизни, похожие на кошмар наяву.

Вспышки неистовой ярости у фюрера 22 апреля и его решение остаться в

Берлине не прошли без последствий. Когда Гиммлер, который находился в

Хоэнлихене, северо-западнее Берлина, получил от Германа Фегелейна, своего

офицера связи из штаба СС, отчет по телефону, он воскликнул в присутствии

подчиненных: "В Берлине все с ума посходили. Что же мне делать?" "Поезжайте

прямо в Берлин", - ответил один из главных его помощников Готлиб Бергер,

начальник штаба СС. Бергер был одним из тех простодушных немцев, которые

искренне верили в национал-социализм. Он и понятия не имел о том, что его

досточтимый шеф Гиммлер, подстрекаемый Вальтером Шелленбергом, уже установил

контакт со шведским графом Фольке Бернадоттом относительно капитуляции