Geum.ru

Книга четвертая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   42   43   44   45   46   47   48   49   ...   53

436}.

Штауфенберг был глубоко потрясен арестом Лебера, с которым они стали

близкими друзьями и которого он считал незаменимым в предполагаемом новом

правительстве, и сразу понял, что всем участникам заговора грозит

смертельная опасность, поскольку люди Гиммлера могли вот-вот выйти на их

след. Лебер и Рейхвейн были людьми мужественными, и он считал, что они не

выдадут тайны даже под пыткой, что на них можно положиться. А если нельзя?

Некоторые заговорщики не были уверены в этом. Даже самый смелый человек не в

состоянии молчать, когда его тело истерзано невыносимой болью.

Арест Лебера и Рейхвейна подтолкнул заговорщиков к немедленным

действиям.


20 июля 1944 года


В конце июня заговорщикам все-таки выпал счастливый случай. Штауфенберг

был произведен в полковники и назначен начальником штаба к генералу Фромму,

командующему армией резерва. Этот пост не только позволял ему отдавать

приказы по армии от имени Фромма, но и открывал доступ к Гитлеру.

Действительно, фюрер стал чаще вызывать командующего армией резерва или его

заместителя к себе в ставку (два-три раза в неделю), требуя свежих

пополнений для своих потрепанных в России дивизий. Штауфенберг решил

подложить бомбу на одной из таких встреч.

Ключевой фигурой в заговоре отныне стал Штауфенберг. Теперь

единственный шанс заговорщиков на успех зависел всецело от него. Поскольку

из всех заговорщиков только он имел возможность проникнуть через плотную

охрану в гитлеровскую ставку, ему и предстояло убить Гитлера. Лишь на него,

начальника штаба армии подготовки пополнений, могла быть возложена задача -

Фромм все еще вызывал сомнения, и на него нельзя было до конца положиться -

руководить операцией по захвату Берлина после того, как Гитлер будет

ликвидирован. И ему, Штауфенбергу, предстояло выполнить эти задачи в один

день в двух разных местах, разделенных расстоянием 200-300 миль: в ставке

Гитлера - в Оберзальцберге либо в Растенбурге - и в Берлине. Между первым и

вторым актом драмы намечался интервал в два-три часа, когда его самолет

будет находиться в полете и когда он не сможет что-либо предпринять, а

сможет только надеяться, что его сподвижники в Берлине начали энергично

воплощать в жизнь его планы. Однако это была лишь одна проблема, как мы

вскоре убедимся.

Возникли и другие. Ничем, казалось бы, не оправданные осложнения

появились у заговорщиков в связи с тем, что они пришли к выводу: устранить

одного только Адольфа Гитлера недостаточно. Одновременно следует убить

Геринга и Гиммлера, с тем чтобы предотвратить использование ими против

заговорщиков военных сил, находящихся в их подчинении. Они также считали,

что высший генералитет на фронте, еще не перешедший полностью на сторону

заговорщиков, сделает это гораздо скорее, если будут устранены два ближайших

заместителя Гитлера. Поскольку Геринг и Гиммлер обычно присутствовали на

ежедневных военных совещаниях в ставке фюрера, заговорщики посчитали, что не

составит особого труда ликвидировать всех троих посредством одной бомбы. Это

нелепое решение привело к тому, что Штауфенберг упустил две блестящие

возможности разделаться с Гитлером.

11 июля его вызвали в Оберзальцберг для доклада фюреру о ходе отправки

на фронт крайне необходимых там пополнений. В самолет, летевший в

Берхтесгаден, он прихватил одну из бомб английского производства, имевшихся

в абвере. На совещании заговорщиков, состоявшемся в Берлине накануне

вечером, было решено, что настал момент разделаться с Гитлером, а заодно с

Герингом и Гиммлером. Но Гиммлер в этот день отсутствовал, и, когда

Штауфенберг, выйдя на минуту, позвонил генералу Ольбрихту в Берлин и сообщил

об этом, дав понять, что может убрать Гитлера и Геринга, генерал уговорил

его подождать еще день, когда соберутся все трое. Этим же вечером,

вернувшись в Берлин, Штауфенберг встретился с Веком и Ольбрихтом и настоял

на том, что в следующий раз он попытается убить Гитлера независимо от того,

будут присутствовать на совещании Геринг и Гиммлер или нет. Они согласились.

Вскоре представилась еще одна возможность. 14 июля Штауфенберг получил

приказ доложить на следующий день фюреру о положении с резервами, ведь

каждый новобранец был теперь на счету, о том, как закрыть бреши на фронте в

России, где группа армий "Центр", потеряв 27 дивизий, перестала существовать

как боевая группировка. В этот день, 14 июля, Гитлер перенес свою ставку

назад в Вольфшанце в Растенбурге, взяв лично на себя задачу восстановить

Центральный фронт, где войска Красной Армии вышли на рубеж всего в 60 милях

от Восточной Пруссии. Утром 15 июля полковник Штауфенберг вновь отправился

самолетом в ставку фюрера {Среди историков существуют разногласия по поводу

того, куда направился Штауфенберг - в Растенбург или Оберзальцберг. Два

наиболее авторитетных в этом вопросе немецких исследователя Эберхард Целлер

и профессор Герхард Риттер приводят противоречивые сведения. Целлер считает,

что Гитлер все еще оставался в Берх-тесгадене, а Риттер уверен, что это

ошибка и что фюрер возвратился в Растенбург. К сожалению, календарь Гитлера,

который до сих пор надежно служил автору, сохранился не полностью, и записи

на этот период отсутствуют. Наиболее надежные свидетельства, в том числе

доклад о действиях Штауфенберга, составленный в ставке Гитлера 22 июля,

убедительно указывают на то, что 15 июля Гитлер находился в Растенбурге и

что именно там Штауфенберг намеревался его убить. Хотя оба места, откуда

Гитлер пытался руководить ходом войны (он редко бывал в Берлине,

подвергавшемся варварским бомбардировкам), находились примерно на одинаковом

расстоянии от столицы, Берхтесгаден давал заговорщикам больше преимуществ,

чем Растенбург, поскольку был расположен неподалеку от Мюнхена, гарнизон

которого, считалось, сохранял верность Беку. - Прим. авт.}, прихватив с

собой бомбу в портфеле. В этот момент заговорщики настолько уверовали в

успех, что было решено подать первый сигнал операции "Валькирия" за два часа

до совещания у Гитлера, назначенного на 11 часов. По этому сигналу войскам и

танкам из танкового училища в Крампнице предписывалось начать марш на

столицу. Задержки с захватом власти быть не должно.

В субботу 15 июля, в 11 утра, генерал Ольбрихт отдал приказ

"Валькирия-1" для Берлина и еще до полудня войска начали движение к центру

столицы, имея приказ занять квартал на Вильгельмштрассе. В 13 часов

Штауфенберг с портфелем в руке прибыл в конференц-зал фюрера, сделал доклад

о резервах и затем вышел довольно надолго, чтобы по телефону сообщить в

Берлин Ольбрихту посредством условленного кода, что Гитлер на месте, что сам

Штауфенберг намерен вернуться в зал и взорвать бомбу. Ольбрихт информировал

его, что войска в Берлине уже начали продвижение. Казалось, успех большого

дела обеспечен. Но когда Штауфенберг вернулся в зал, Гитлер уже ушел и

больше не возвращался. Огорченный Штауфенберг пошел к телефону известить о

неудаче Ольбрихта. Генерал в бешенстве отменил тревогу, и войска постарались

вернуться в казармы как можно быстрее и незаметнее.

Весть о еще одной неудаче явилась тяжелым ударом для заговорщиков,

которые по возвращении Штауфенберга в Берлин собрались, чтобы обсудить

дальнейшие действия. Герделер был сторонником так называемого "западного

решения". Он предложил Беку вылететь вдвоем в Париж на встречу с

фельдмаршалом фон Клюге и обсудить возможность заключения перемирия с

Западом при условии, что союзники согласятся не пересекать франко-германскую

границу, высвободив тем самым немецкие армии на Западе для последующей

переброски их на Восточный фронт во имя спасения от русских и от

большевизма. Но у Бека была более ясная голова. Он сознавал, что идея

заключения сепаратного мира с Западом всего лишь пустая затея. Тем не менее

заговор в целях убийства Гитлера необходимо было осуществить любой ценой,

как утверждал Бек, хотя бы ради спасения достоинства Германии. Штауфенберг

поклялся, что в следующий раз он не подведет. Генерал Ольбрихт, который

получил нагоняй от Кейтеля за передвижение войск в Берлине, заявил, что не

пойдет на новый риск, поскольку это раскроет весь заговор. Ему едва удалось

убедить Кейтеля и Фромма в том, что это были обычные практические занятия.

Страх ввести в дело войска еще раз до того, как станет точно известно, что

Гитлер убит, в четверг на следующей неделе обернулся катастрофой.

В воскресенье вечером, 16 июля, Штауфенберг пригласил к себе домой в

Ваннзе небольшой круг близких друзей и родственников: своего брата

Бертольда, уравновешенного, погруженного в себя молодого человека ученого

вида, служившего при морском штабе советником по международному праву;

подполковника Цезаря фон Хофакера, своего кузена и связного с генералами на

Западе; графа Фрица фон Шуленбурга, бывшего члена нацистской партии, который

все еще оставался заместителем полицай-президента Берлина; Тротта цу Зольца.

Хофакер только что вернулся с Запада, где встречался с некоторыми

генералами, такими, как Фалькенхаузен, Штюльпнагель, Шпейдель, Роммель и

Клюге. Он рассказал о неизбежном крушении Западного фронта и - что было

гораздо важнее - о поддержке заговора Роммелем независимо от того, куда

повернет Клюге, хотя он по-прежнему высказывался против убийства Гитлера.

После длительного обсуждения молодые заговорщики сошлись на том, что теперь

единственный выход из создавшегося положения - уничтожение Гитлера. К этому

времени у них уже не осталось иллюзий относительно того, что их отчаянный

шаг спасет Германию от безоговорочной капитуляции. Они даже согласились, что

следует капитулировать как перед русскими, так и перед западными

демократиями. Самой важной задачей для немцев, считали они, является

освобождение Германии от гитлеровской тирании.

Они страшно опоздали. Нацистский деспотизм продержался одиннадцать лет,

и лишь убежденность в неизбежности поражения в войне, которую развязала

Германия, чему они почти не противодействовали, заставляла их теперь

действовать. Лучше поздно, чем никогда. Однако времени оставалось мало.

Генералы сообщили им с фронтов, что полный крах как на Востоке, так и на

Западе дело нескольких недель.

Судя по всему, в распоряжении заговорщиков оставалось всего несколько

недель. Преждевременный выход войск на улицы Берлина 15 июля породил

подозрения в ставке ОКБ. В этот день пришло сообщение, что генерал фон

Фалькенхаузен, один из руководителей заговора на Западе, внезапно смещен со

своего поста военного губернатора Бельгии и Северной Франции. Возникли

опасения, что кто-то их выдает. 17 июля они узнали: Роммель настолько

серьезно ранен, что не сможет помочь им в осуществлении их планов в течение

неопределенно долгого времени. На следующий день друзья из штаба полиции

предупредили Герделера, что Гиммлер подписал приказ о его аресте. По

настоянию Штауфенберга Герделер был вынужден скрыться. В тот же день личный

друг Штауфенберга капитан Альфред Кранцфельдер, один из немногих морских

офицеров, состоявших в заговоре, предупредил его, что в Берлине

распространяются слухи о том, будто ставка Гитлера в ближайшие дни взлетит

на воздух. Снова, очевидно, произошла утечка информации. Все указывало на

то, что гестапо сужает кольцо вокруг ядра заговорщиков.

Вечером 19 июля Штауфенберг опять был вызван в Растенбург для доклада

Гитлеру о положении дел с новыми дивизиями ополчения, которые армия резерва

поспешно формировала для переброски на разваливающийся Восточный фронт. Ему

было поручено на следующий день, 20 июля, сделать доклад в ставке фюрера на

первом дневном совещании - в 13 часов {По свидетельству генерала Адольфа

Хойзингера, начальника оперативного управления сухопутных войск, вести,

поступившие 19 июля с Украинского фронта, были настолько плохи, что он

запросил ставку о наличных войсках армии резерва, проходящих подготовку в

Польше, которые можно было бы перебросить на Восточный фронт Кейтель

предложил вызвать на следующий день Штауфенберга для доклада по этому

вопросу (Хойзингер А. Спорный приказ, с 350) - Прим. авт.}. Штауфенберг

попросил фельдмаршала фон Вицлебена и генерала Гепнера, проживавших в

пригороде Берлина, прибыть в город к назначенному времени. Генерал Бек

сделал последние приготовления для руководства переворотом до того момента,

когда Штауфенберг возвратится самолетом после выполнения своей задачи.

Ответственные офицеры в гарнизонах внутри и вокруг Берлина были извещены о

том, что 20 июля - день операции.

На Бендлерштрассе Штауфенберг продолжал работать до вечера над докладом

Гитлеру и отправился домой в Ваннзе вскоре после 8 часов вечера. По дороге

он остановился у Далемского католического собора, чтобы помолиться

{Фицгиббон пишет "Считается, что перед тем он ходил на исповедь, но конечно

не получил отпущения грехов" Автор рассказывает, что Штауфенберг поведал

епискому Берлинскому, карциналу графу Прейсингу, о том, что намерен

совершить. Епископ ответил, что он с уважением относится к мотивам,

побуждающим к действию молодого человека, и не вправе удерживать его по

религиозным соображениям - Прим. авт.}. Вечер он провел дома с братом

Бертольдом и рано отправился спать. Все, кто видели его днем и вечером,

вспоминают, что он был приветлив и спокоен, как будто не предстояло ничего

особенного.

Теплым солнечным утром 20 июля 1944 года, в начале седьмого, полковник

Штауфенберг в сопровождении своего адъютанта лейтенанта Вернера фон Хефтена

отправился на машине мимо разбомбленных зданий Берлина на аэродром в

Рангсдорфе. В своем раздувшемся портфеле он вез документы о новых дивизиях

ополчения, о чем ему предстояло в 13 часов докладывать в ставке Гитлеру.

Между бумагами лежала завернутая в рубашку бомба замедленного действия. Она

была того же типа, что и та, которую Тресков и Шлабрендорф заложили в

самолет фюрера годом раньше и которая не сработала. Как известно, она была

английского производства. Срабатывала она после того, как разбивалась

стеклянная ампула и находившаяся в ней кислота разъедала тонкую проволочку,

освобождавшую боек, который ударял по капсюлю-детонатору. Толщина проволочки

определяла время до взрыва. Этим утром он вложил в бомбу самую тоненькую

проволочку. Она должна была раствориться за каких-нибудь 10 минут.

В аэропорту Штауфенберг встретил генерала Штиффа, который доставил ему

накануне вечером бомбу. Там они разыскали ожидавших их личный самолет

генерала Эдуарда Вагнера, первого генерал-квартирмейстра сухопутных войск и

руководителя заговора, который позаботился о том, чтобы предоставить им

самолет для этого важного полета. Самолет взлетел в 7 утра и в 10 с

небольшим приземлился в Растенбурге. Хефтен проинструктировал летчика быть

готовым к возвращению в любое время после полудня.

С аэродрома штабная машина доставила прибывших в ставку Вольфшанце,

расположенную в мрачном, заросшем густым лесом районе Восточной Пруссии.

Попасть туда было непросто, а выбраться еще труднее, что наверняка отметил

про себя Штауфенберг. Она была построена в виде трех колец, каждое из

которых прикрывалось минным полем, дотами и колючей проволокой под

напряжением. Днем и ночью "логово" охраняли фанатично преданные фюреру

войска СС. Чтобы проникнуть в тщательно охраняемый внутренний комплекс, где

жил и работал Гитлер, даже высшие чины генералитета обязаны были

представлять специальный разовый пропуск и пройти личный досмотр оберфюрера

СС Раттенхубера, начальника управления безопасности у Гиммлера и командира

подразделения охраны СС, или одного из его заместителей. Однако, поскольку

Гитлер лично приказал докладывать Штауфенбергу, он и Хефтен, хотя их и

остановили для проверки пропусков, сравнительно легко миновали три

контрольно-пропускных пункта. После завтрака с капитаном фон Меллендорфом,

адъютантом начальника гарнизона, Штауфенберг разыскал генерала Фрица

Фельгибеля, начальника службы связи ставки.

Фельгибель был одной из ключевых фигур заговора. Штауфенберг убедился,

что генерал готов в срочном порядке сообщить заговорщикам о взрыве, с тем

чтобы они немедленно приступили к действиям. Затем Фельгибель должен был

изолировать ставку фюрера от внешнего мира, перекрыв телефонные, телеграфные

и радиоканалы связи. Никто другой не годился, как он, для этой цели, и

заговорщики, перетянув его на свою сторону, считали, что им крупно повезло.

Для успешного осуществления заговора он был незаменим.

После визита к генералу Буле, представителю армии резерва при ставке, с

которым они обсудили подготовку резервов, Штауфенберг прошел в блок Кейтеля,

повесил в приемной фуражку и ремень и затем вошел в кабинет начальника штаба

ОКБ. Здесь он узнал, что ему придется действовать быстрее, чем он

рассчитывал. На часах было начало первого, и Кейтель проинформировал его,

что, поскольку Муссолини прибудет поездом в 2.30 дня, первое ежедневное

совещание у фюрера переносится с 13 часов на 12.30. Полковнику, сказал

Кейтель, придется сократить свой доклад, поскольку Гитлер хочет закончить

совещание пораньше. Должно быть, перед взрывом бомбы Штауфенберг подумал,

что судьба снова готова отнять у него шанс на успех. И в то же время у него,

очевидно, промелькнула надежда, что на этот раз совещание будет проходить в

подземном бункере фюрера, где взрывная волна во много раз сильнее, чем при

взрыве на поверхности. Но Кейтель сообщил ему, что совещание состоится в

конференц-казарме {Ряд авторов утверждают, что ежедневные военные совещания

у Гитлера в Растенбурге проводились в его подземном бункере и что совещание

20 июля было перенесено в наземное здание ввиду ремонта, а также из-за жары

и большой влажности - Прим. авт.} (казарменном помещении для совещаний). Она

отнюдь не походила на непрочный деревянный барак, каким его часто

изображали. За минувшую зиму по указанию Гитлера первоначально деревянную

основу строения укрепили бетонными стенами толщиной 18 дюймов (45

сантиметров) для защиты от зажигательных и осколочно-фугасных бомб, которые

могли упасть поблизости. Эти массивные стены усилили действие бомбы

Штауфенберга.

Вскоре ему предстояло запустить ее механизм. Он кратко изложил Кейтелю,

о чем собирается докладывать фюреру, и, еще не закончив, заметил, как

начальник генштаба нетерпеливо поглядывает на часы. За несколько минут до

12.30 Кейтель сказал, что им следует немедля идти на совещание, иначе они

опоздают. Они вышли из блока, но не успели пройти и нескольких шагов, как

Штауфенберг заявил, что забыл фуражку и ремень в приемной, и быстро пошел

назад, пока Кейтель не сообразил, что надо бы послать за ними адъютанта,

шедшего рядом.

В приемной Штауфенберг быстро открыл портфель, выхватил тремя пальцами

изувеченной руки щипцы и раздавил ими ампулу. Ровно через десять минут, если

снова не произойдет сбоя в механизме, бомба взорвется.

Кейтель, который был весьма обходителен с начальством, но груб с

подчиненными, раздраженный задержкой, повернулся к Штауфенбергу и рявкнул:

"Мы опаздываем". Штауфенберг извинился. Кейтель несомненно понимал, что

калеке требуется несколько больше времени, чем здоровому человеку, чтобы

надеть ремень. По дороге к блоку Гитлера Штауфенберг, казалось, был настроен

добродушно, и мелочная раздражительность Кейтеля - у него не появилось и

тени подозрения - рассеялась.

Тем не менее, как и опасался Кейтель, они опоздали. Совещание уже

началось. Когда Кейтель и Штауфенберг вошли в здание, последний задержался

на минуту в прихожей, чтобы предупредить унтер-офицера, дежурившего у

телефонного коммутатора, что он ждет срочного звонка из своего штаба в

Берлине, чтобы получить последние данные и отразить их в докладе (это