Книга четвертая
| Вид материала | Книга |
- План: Гелиоцентрическая система Мира Николая Коперника. Галелео Галилей и рождение, 234.93kb.
- Книга первая 2, 2191.86kb.
- Книга четвертая, 529.64kb.
- Книга четвертая, 2994.65kb.
- Крайон. Книга четвертая путешествие домой майкл Томас и семь ангелов Роман-притча, 2806.34kb.
- Четвертая научно-практическая конференция. Тематическая выставочная экспозиция, 24.32kb.
- «Метеорологике», 185.61kb.
- Книга Четвёртая, 1058.54kb.
- Книга четвертая, 4596.96kb.
- Четвертая Международная конференция по газоочистке «ЭкоРос-2006», 82.54kb.
видов бежать через пролив. Разгром!" Он использовал название знаменитого
романа Эмиля Золя, в котором отображено поражение Франции во франко-прусской
войне.
После совещания у Браухича он делает следующую запись в дневнике:
"Браухич раздражен, так как просчеты, которые мы допустили по вине
ОКБ... теперь начинают сказываться... Главное состоит в том, что вследствие
остановки механизированных соединений кольцо не замкнулось на побережье и
теперь нам приходится лишь созерцать, как многие тысячи солдат противника у
нас под носом бегут в Англию, так как из-за плохой погоды авиация
действовать не может". Фактически именно это они и делали. Несмотря на
усиление давления, которое было немедленно предпринято немцами по всему
периметру котла, англичане удерживали рубежи обороны и продолжали дальнейшую
эвакуацию своих войск. 31 мая в этом плане был самым успешным днем: около 68
тысяч человек отправились в Англию, причем треть из них была подобрана прямо
с берега, а остальные -, в гавани Дюнкерка. Теперь общее число вывезенных из
окружения составило 194 620 человек, то есть в четыре раза больше, чем
предусматривалось первоначально. Где же были знаменитые люфтваффе? Часть
времени, как отмечает Гальдер, авиация оставалась прикованной к земле из-за
нелетной погоды, а остальное время проходило в схватках с английскими
королевскими военно-воздушными силами, которые впервые предпринимали
успешные вылеты со своих баз на английском побережье Ла-Манша в ответ на
действия немецкой авиации {Тысячи англичан, измотанные на французском
побережье ожесточенными (бомбардировками, об этом не знали, поскольку
воздушные бои происходили либо за облаками, либо где-то далеко. Они знали
только, что на всем пути от Восточной Бельгии до Дюнкерка их без конца
бомбили и обстреливали, и считали, что авиация бросила их на произвол
судьбы. Добравшись до английских берегов, они нередко осыпали оскорблениями
людей в голубой форме английских ВВС. Черчилль был крайне удручен этим
обстоятельством и внес ясность, когда 4 июня, выступая в палате общин,
заявил, что спасение армии из Дюнкерка "обеспечивали военно-воздушные силы".
- Прим. авт.}. Несмотря на численное превосходство противника, новые
английские "спитфайеры" оказались достойными противниками "мессершмиттов",
успешно сбивая тяжелые немецкие бомбардировщики.
В перерывах между сражениями с английскими самолетами самолетам Геринга
удалось совершить несколько опустошительных налетов на Дюнкерк, после
которых порт на некоторое время полностью выходил из строя, и тогда
эвакуацию личного состава производили прямо с побережья. Люфтваффе совершили
также несколько мощных налетов на плавучие средства, сосредоточившиеся у
Дюнкерка, и в общей сложности потопили 243 (из 861) корабля и судна,
принимавших участие в эвакуации. Однако выполнить данное Гитлеру обещание -
уничтожить английские экспедиционные силы Герингу не удалось. 1 июня, когда
немецкая авиация совершила самый мощный налет (и понесла самые тяжелые
потери - 30 самолетов, как и противная сторона), потопив три английских
эсминца и несколько небольших транспортных судов, для англичан оказался
довольно успешным: в этот день было эвакуировано 64 429 человек. К рассвету
следующего дня внутри котла оставалось только 4 тысячи английских солдат,
которых прикрывали 100 тысяч французов, сменивших англичан на оборонительных
рубежах вокруг Дюнкерка.
Между тем немецкая артиллерия среднего калибра подошла на дистанцию
действительного огня, и эвакуацию в дневное время пришлось прекратить. С
наступлением сумерек немецкая авиация тоже прекращала налеты, поэтому за две
ночи, на 2 и на 3 июня, были успешно эвакуированы остатки английских
экспедиционных сил и 60 тысяч французских солдат и офицеров. Дюнкерк, все
еще упорно обороняемый 40 тысячами французов, продержался до утра 4 июня,
когда из немецких клещей вырвалось 338 226 английских и французских солдат.
К этому времени они уже перестали быть армией и являли собой довольно жалкое
зрелище. Но это были испытанные в сражениях солдаты, которые знали, что при
подходящем боевом оснащении и соответствующем прикрытии с воздуха они бы
успешно противостояли немецкой армии. Большинство из них это доказали, когда
был достигнут баланс в вооружении, и доказали это на прибрежных плацдармах,
недалеко от тех мест на французском побережье Ла-Манша, откуда их
эвакуировали в конце мая - начале июня.
Дюнкерк явился для англичан спасением. Однако 4 июня Черчилль в палате
представителей напомнил, что "войны не выигрываются посредством эвакуации".
Великобритания оказалась действительно в крайне тяжелом положении, в более
тяжелом, чем во времена норманнских завоевателей почти тысячелетие назад. У
нее не было армии, чтобы оборонять острова. Военно-воздушные силы оказались
серьезно ослаблены после боев во Франции. Оставался только военно-морской
флот, но норвежская кампания показала, насколько уязвимы крупные боевые
корабли для авиации наземного базирования. Теперь бомбардировщики Геринга
базировались всего в пяти - десяти минутах лета над узким проливом Ла-Манш.
Французы все еще держались, но их лучшие войска и вооружение были потеряны в
Бельгии и в Северной Франции, а их немногочисленные и устаревшие
военно-воздушные силы разгромлены. Что касается двух наиболее известных
генералов - маршала Петена и генерала Вейгана, которые теперь верховодили в
нестабильном правительстве, то они не испытывали желания драться с
превосходящим их по численности противником.
Держа в голове эти удручающие факты, Черчилль и выходил на трибуну
палаты общин 4 июня 1940 года, в то время когда разгружались последние
транспорты, прибывшие из Дюнкерка, полный решимости, как писал он
впоследствии, показать не только своему собственному народу, но и всему
миру, и прежде всего Соединенным Штатам Америки, что "наша решимость
сражаться базировалась на серьезной основе". Именно в этот раз он произнес
знаменитую речь, которую затем будут долго вспоминать и сравнивать с
величайшими пророчествами, делавшимися когда-либо в прошлые века.
"Даже если огромные части Европы и многие старые и знаменитые
государства падут или попадут в лапы гестапо и всего одиозного аппарата
нацистского правления, мы не расслабимся и не дрогнем. Мы будем сражаться во
Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться со все
возрастающей уверенностью и усиливающейся мощью в воздухе, мы будем защищать
наш остров, чего бы нам это ни стоило; мы будем сражаться на побережье, мы
будем сражаться в местах десантирования, мы будем сражаться в полях и на
улицах; мы будем сражаться в горах; мы никогда не сдадимся, даже если этот
остров или большая часть его будут порабощены и начнут умирать с голода, во
что я никогда не поверю. Тогда наша империя за морями, вооруженная и
охраняемая британским флотом, будет сражаться до тех пор, пока по воле
божьей Новый Свет со всей своей мощью и могуществом не выступит на спасение
и освобождение Старого Света".
Крушение Франции
Решимость англичан сражаться, по-видимому, не вызывала беспокойства у
Гитлера. Он был уверен, что англичане прозреют, когда он покончит с
Францией, к чему он и приступал. После падения Дюнкерка, утром 5 июня, немцы
предприняли массированную атаку на Сомме, и вскоре они уже наступали
превосходящими силами по всему 400-мильному фронту, растянувшемуся от Абвиля
до Верхнего Рейна. Французы были обречены. 143 немецким дивизиям, в том
числе десяти танковым, они могли противопоставить только 65 дивизий, в
большинстве своем второсортных, ибо лучшие соединения и бронетанковые силы
были утрачены в Бельгии. Немногое сохранилось и от маломощных французских
ВВС. Англичане могли внести вклад лишь в виде одной пехотной дивизии,
которая дислоцировалась в Сааре, и некоторых частей танковой дивизии.
Королевские военно-воздушные силы для участия в этом сражении могли выделить
всего несколько самолетов, чтобы не оставить Британские острова без защиты.
Наконец, французское верховное командование, которое возглавляли теперь
Петен и Вейган, было насквозь пропитано пораженческими настроениями. Тем не
менее некоторые французские части сражались с большим мужеством и упорством,
то здесь, то там преграждая на время путь немецким танкам, стойко выдерживая
непрерывные удары вражеской авиации.
Но это была неравная борьба. В "победоносной неразберихе", как метко
заметил Тэлфорд Тейлор, немецкие войска неслись по Франции, подобно
приливной волне, и путаница происходила из-за того, что их, этих войск, было
слишком много и продвигались они так быстро, что часто оказывались на пути
друг у друга. 10 июня французское правительство поспешно покинуло Париж, а
14 июня этот великий город, гордость Франции, оставленный без защиты, был
оккупирован войсками 18-й армии генерала Кюхлера. На Эйфелевой башне была
немедленно водружена свастика. 16 июня премьер Рейно, правительство которого
бежало в Бордо, подал в отставку. Его сменил Петен, который на следующий
день через испанского посла обратился к немцам с просьбой о перемирии. В тот
же день Гитлер ответил, что сначала должен посоветоваться со своим союзником
Муссолини, ибо этот чванливый вояка, убедившись, что французские армии
окончательно разбиты, 10 июня вступил в войну, дабы, подобно шакалу, успеть
поживиться.
Дуче вонзает свой маленький кинжал в спину Франции
Несмотря на свою исключительную занятость развертывавшимися сражениями
на Западе, Гитлер находил время довольно часто писать Муссолини, информируя
его о все возрастающем числе немецких побед.
После первого письма от 7 мая, в котором фюрер одобрительно отзывался о
нападках дуче на Бельгию и Голландию, преследующих цель "обеспечения их
нейтралитета", и сообщал, что будет регулярно информировать своего друга о
прогрессе в делах, с тем чтобы дуче мог в нужное время принимать решения,
последовали новые письма от 13, 18 и 25 мая, с каждым разом все более
детальные и все более вдохновенные. Как видно из дневниковых записей
Гальдера, немецким генералам было наплевать, вступит дуче в войну или не
вступит, однако сам фюрер придавал этому важное значение. Как только Бельгия
и Нидерланды капитулировали, а англо-французские армии на севере были
разбиты и остатки английских войск начали грузиться на суда в Дюнкерке,
Муссолини решил вступить в войну. В письме от 30 мая он информировал
Гитлера, что на 5 июня назначено вступление Италии в войну. Гитлер
немедленно ответил, что глубоко тронут таким решением.
"Если и было что-нибудь такое, что могло бы укрепить мою непоколебимую
веру в победоносное завершение этой войны, - писал Гитлер 31 мая, - так это
ваше заявление... Сам факт вашего вступления в войну является элементом,
рассчитанным на нанесение сокрушительного удара по нашим противникам".
Тем не менее фюрер просил своего союзника передвинуть дату вступления в
войну на три дня, так как сначала хотел разгромить остатки французских ВВС.
И Муссолини передвинул дату на пять дней - на 10 июня, заверив, что боевые
действия начнутся на следующий день.
Однако боевые действия для итальянской стороны развертывались не
слишком удачно. К 18 июня, когда Гитлер вызвал своего младшего партнера в
Мюнхен, чтобы рассмотреть условия перемирия с Францией, около 32 итальянских
дивизий после недели боев оказались не в состоянии потеснить каких-нибудь
шесть французских дивизий на фронте в Альпах и дальше вдоль Ривьеры,
несмотря на то что теперь над обороняющимися там французами нависла угроза
со стороны немцев, наступавших вниз по долине реки Рона и угрожавших тылам
французов на итальянском фронте {Пораженчески настроенное французское
верховное командование запретило любые наступательные действия против
Италии. 14 июня французская эскадра обстреляла заводы, нефтеочистительные
предприятия и топливные резервуары возле Генуи, однако адмирал Дарлан
запретил дальнейшие акции подобного рода. Когда английская авиация собралась
было вылететь с аэродрома в Марселе на бомбардировку Милана и Турина,
французы загромоздили грузовыми машинами взлетные полосы и не позволили
бомбардировщикам взлететь. - Прим. авт.}. 12 июня Чиано записал в своем
дневнике:
"Муссолини совершенно унижен, так как наши войска не продвинулись ни на
шаг. Даже сегодня они потерпели неудачу в наступлении и остановились перед
первым французским укреплением, оказавшим некоторое сопротивление".
Лживость хвастливых заявлений Муссолини о военной мощи итальянцев
обнаружилась в самом начале военных действий против Франции, и это вызывало
у оскандалившегося итальянского диктатора настроение подавленности, когда
вечером 17 июня он выехал с Чиано на встречу с Гитлером, чтобы обсудить
условия перемирия с Францией.
"Муссолини недоволен, - писал Чиано в своем дневнике. - Этот внезапно
наступивший мир беспокоит его. В дороге мы долго обговаривали условия, при
которых может быть удовлетворена просьба французов о перемирии. Дуче...
подумывает даже о полной оккупации французской территории и требовании сдать
французский военно-морской флот. Но он понимает, что его мнение имеет только
консультативную ценность. Война выиграна Гитлером без какого-либо активного
участия в ней Италии, поэтому последнее слово остается за ним. Это,
естественно, беспокоит Муссолини и омрачает его настроение". Умеренность
"последнего слова" фюрера вызвала у итальянцев откровенную растерянность,
когда они совещались с нацистским главарем в Доме фюрера в Мюнхене, где
Чемберлен и Даладье проявили такую уступчивость по отношению к двум
диктаторам в вопросе о Чехословакии менее чем два года назад. Из секретного
немецкого меморандума по поводу этого совещания явствует, что Гитлер был
настроен прежде всего не допустить, чтобы французский военно-морской флот
попал в руки англичан. Его также беспокоило, как бы французское
правительство не сбежало в Северную Африку или в Лондон и оттуда не
продолжило войну. Исходя из этих соображений условия перемирия -
окончательные условия могут оказаться иными - должны быть умеренными,
рассчитанными на то, чтобы "французское правительство функционировало на
французской земле", а "французский флот был нейтрализован". Фюрер резко
отклонил требование Муссолини предоставить итальянцам право оккупировать
долину реки Рона, включая Тулон (крупная французская военно-морская база на
Средиземном море, где сосредоточилась основная часть французского военного
флота) и Марсель, а также требование о разоружении Корсики, Туниса и
Джибути. В немецком меморандуме отмечается, что город Джибути, ворота в
оккупированную Италией Эфиопию, вполголоса назвал Чиано.
Даже воинственный Риббентроп, как отметил в дневнике Чиано, проявил
"исключительную умеренность и спокойствие и высказывался в поддержку мира".
И воинственный Муссолини, как заметил его зять, был "очень сильно смущен".
"Он чувствует, что его роль второстепенная... По правде говоря, дуче
боится, что с наступлением мира мечта его жизни - слава, добытая на поле
боя, - снова останется неосуществленной".
Муссолини оказался неспособен убедить Гитлера вести переговоры о
перемирии с французами совместно. Фюрер не собирался делить с дуче триумф на
историческом месте (он даже не назвал своему другу место, где будет
подписано перемирие с французами), но пообещал, что его перемирие с Францией
не вступит в силу до тех пор, пока французы не подпишут перемирия с Италией.
Муссолини покинул Мюнхен огорченный и расстроенный, однако на Чиано
Гитлер произвел весьма благоприятное впечатление, чего с ним ранее не
случалось. Об этом свидетельствует запись, сделанная Чиано в дневнике по
возвращении в Рим:
"Из всего этого определенно следует, что он (Гитлер) хочет действовать
быстро, чтобы покончить со всем этим. Сегодня Гитлер похож на игрока,
который сорвал огромный куш и хотел бы встать из-за стола, чтобы больше не
рисковать. Говорит он сдержанно, с той осмотрительностью, которая после
такой победы просто удивительна. Меня нельзя обвинить в излишней нежности к
нему, но сегодня я действительно им восхищаюсь".
Второе перемирие в Компьене
Я прибыл следом за германской армией в Париж в июне - время, когда все
в исполненной величия, а теперь поверженной столице наполняется неизъяснимым
очарованием, и 19-го разузнал, где Гитлер собирается изложить французам свои
условия перемирия, о которых два дня назад просил Петен. Вручение немецких
условий должно было состояться на том самом месте, где германская империя
капитулировала перед Францией и ее союзниками 11 ноября 1918 года, - на
небольшой поляне в Компьенском лесу. Там нацистский вождь выплеснет на
французов свою месть, и сам окрестный ландшафт добавит сладости его
отмщению. Эта идея осенила его 20 мая, спустя десять дней после начала
великого наступления на Западе, в день, когда немецкие танки достигли
Абвиля. Йодль отметил в тот день в своем дневнике: "Фюрер работает над
мирным договором... Первые переговоры пройдут в Компьенском лесу".
После полудня 19 июня я поехал туда и застал там немецких саперов,
разрушавших стены музея, где хранился спальный вагон маршала Фоша, в котором
в 1918 году было подписано перемирие. Уходя, я видел, как саперы,
орудовавшие пневматическими молотами, разобрав стену, уже тащили вагон на
рельсы на то самое место в центре поляны, где он стоял в 5 часов утра 11
ноября 1918 года, когда под нажимом Фоша германские представители поставили
свои подписи под условиями перемирия.
Итак, это было в полдень 21 июня. Я стоял у края поляны в Компьенском
лесу, чтобы увидеть собственными глазами последний и крупнейший из триумфов
Гитлера, которых я в ходе своей работы видел так много за эти бурные годы.
Был один из самых прекрасных летних дней, какие мне запомнились в мою
бытность во Франции. Теплые лучи солнца задерживались на мощных ветвях
величественных вязов, дубов, кипарисов и сосен, которые отбрасывали приятную
тень на заросшие дорожки, ведущие к небольшой круглой поляне. Точно в 3 часа
15 минут пополудни прибыл на своем мощном "мерседесе" Гитлер в сопровождении
Геринга, Браухича, Кейтеля, Редера, Риббентропа и Гесса, - каждый в своей,
отличной от других форме и Геринг - единственный фельдмаршал рейха с
маршальским жезлом в руке. Они вышли из своих автомобилей примерно в 200
ярдах от монумента в ознаменование освобождения Эльзаса и Лотарингии,
который был задрапирован немецкими военными флагами так, чтобы фюрер не мог
увидеть огромный меч (я помнил это по предыдущим посещениям), меч
победоносных союзников 1918 года, пронзивший жалкого орла,
символизировавшего германскую империю Гогенцоллернов. Взглянув на монумент,
Гитлер двинулся дальше.
"Я наблюдал за его лицом, - записал я в своем дневнике. - Оно было
серьезным, торжественным и тем не менее полным жажды мести. В нем, как и в
его пружинистой походке, было что-то от победоносного завоевателя,
бросившего вызов всему миру. Было что-то... вроде злобной радости от
свершения этого величайшего поворота судьбы, поворота, который он сам
устроил".
Когда он подошел к маленькой поляне в лесу, где в центре был установлен
его личный штандарт, его внимание привлек огромный гранитный блок,
возвышавшийся примерно на три фута над землей.
"Гитлер, сопровождаемый свитой, медленно подходит к гранитному блоку и
читает надпись, выгравированную (по-французски) крупными буквами: "Здесь 11
ноября 1918 года была сломлена преступная гордыня германской империи,
побежденной свободными народами, которые она пыталась поработить". Гитлер
читает надпись, и Геринг тоже. Все читают ее, стоя в тишине под июньским
солящем. Я стараюсь разглядеть выражение лица Гитлера. Я всего в 50 ярд от
него и вижу его лицо в бинокль, точно он прямо передо мной. Я много раз
видел это лицо в величайшие минуты жизни фюрера. Но сегодня! Оно пылает
презрением, гневом, ненавистью, неистребимой жаждой мести, торжеством. Он
отходит от монумента, всем своим видом показывая презрение, что удается ему
в совершенстве. Он еще раз оглядывается назад - презрительно, зло, - вы
почти осязаете, как он зол, что не может сразу же одним взмахом своего
прусского сапога {По распоряжению Гитлера монумент был взорван три дня
спустя. - Прим. авт.} уничтожить эти отвратительные, провокационные слова.
Внимательным взглядом обводит он поляну, и, когда его глаза встречаются с
вашими, вы чувствуете всю глубину ненависти, таящейся в них. Но в его глазах
таится и торжество - мстительная, ликующая ненависть. Вдруг, будто лицо его
еще не в полной мере отразило чувства, он придает своему телу положение,
созвучное его настроению. Он быстро кладет руки на бедра, расправляет плечи,
широко расставляет ноги. Это великолепная поза, она выражает вызов, жгучее
презрение к этому месту, ко всему тому, что стояло здесь двадцать два года,
будучи немым свидетелем уничтожения германской империи".
Затем Гитлер и его свита вошли в вагон, где фюрер уселся в кресло, на
котором в 1918 году сидел Фош. Через пять минут появилась французская
делегация во главе с генералом Шарлем Хюнтцигером, командовавшим 2-й армией
у Седана, в составе одного адмирала, генерала авиации и одного гражданского
лица, Леона Ноэля, бывшего французского посла в Польше, ставшего свидетелем
краха еще одного государства под ударами немецкого оружия. Они были
потрясены, но сохраняли достоинство даже в этих трагических обстоятельствах.
Им заранее не сказали, что доставят в эту французскую святыню, чтобы
подвергнуть унизительной процедуре, и французы, вне всякого сомнения,
пережили как раз то шоковое состояние, на какое рассчитывал Гитлер. В тот
вечер, после того как Браухич детально описал ему всю процедуру, Гальдер
записал в своем дневнике:
"Французы... не подозревали, что им придется вести переговоры в том
самом месте где проходили переговоры в 1918 году. Этот факт так подействовал
на них, что они долго не могли прийти в себя".
Разумеется, французы были ошеломлены, и это было заметно. Тем не менее
вопреки сообщениям, которые публиковались в те дни, они пытались, как теперь
стало известно из официальных протоколов этой встречи, обнаруженных среди
нацистских секретных документов, смягчить наиболее жесткие пункты условий,
выдвинутых фюрером, и устранить те из них, которые, по их мнению, являлись
позорными. Однако их усилия оказались тщетными.
Гитлер и его свита покинули вагон, как только генерал Кейтель зачитал
французам преамбулу к условиям перемирия, предоставив ведение переговоров
начальнику штаба ОКБ, но при этом не разрешив ему ни на йоту отступить от
составленных им самим условий.
Хюнтцигер, ознакомившись с условиями, заявил, что они "тяжелые и
безжалостные", значительно хуже, чем те, которые французы вручили немцам
здесь в 1918 году. Более того, продолжал Хюнтцигер, если "страна по ту
сторону Альп, которая не нанесла поражения Франции (Хюнтцигер слишком
презирал Италию, чтобы назвать ее), предъявит аналогичные требования, то
Франция ни при каких обстоятельствах не подчинится. Она будет сражаться до
горького конца... Поэтому он не считает возможным поставить свою подпись под
немецкими условиями перемирия..."
Генерал Йодль, второй человек в ОКБ, председательствовавший на
совещании, не ожидал столь дерзких слов от полностью разгромленного
противника и ответил, что хотя не может не выразить своего "понимания"
относительно всего сказанного Хюнтцигером об итальянцах, тем не менее он не
имеет полномочий изменить условия, выдвинутые фюрером. Он может сделать одно
- "дать комментарии и разъяснить непонятные пункты". Французам придется либо
подписать этот документ по перемирию, либо оставить его в том виде, в каком
он есть.
Немцы были раздражены тем, что французская делегация приехала без
полномочий заключить перемирие, а только для того, чтобы передать согласие
правительства, находившегося в Бордо. То ли в результате технического чуда,
то ли по счастливой случайности, но им удалось установить телефонную связь с
правительством в Бордо из старого спального вагона прямо через линию фронта,
где еще шли бои. Французской делегации разрешили воспользоваться этим
телефоном, чтобы передать текст условий перемирия и обсудить их со своим
правительством. Доктора Шмидта, выступавшего на переговорах в роли
переводчика, для подслушивания переговоров поместили в армейскую спецмашину
связи, стоявшую в нескольких ярдах за деревьями. На следующий день мне
удалось прослушать отрывок записанных немцами на пленку переговоров между
Хюнтцигером и генералом Вейганом.
К чести последнего, который несет серьезную ответственность за
поражение французов, за полную капитуляцию и за разрыв с Англией, следует
заметить, что он энергично возражал против многих требований немцев. Одним
из наиболее одиозных требований было обязательство французов передать рейху
всех антинацистски настроенных беженцев, нашедших убежище во Франции и на ее
территориях. Вейган назвал это требование позорным, сославшись на
французские традиции предоставления права на политическое убежище, но когда
на следующий день об этом было заявлено немцам, надменный Кейтель, не слушая
никаких доводов, стал кричать, что "немецкие эмигранты" являются
"величайшими поджигателями войны", что они "предали свой собственный народ"
и должны быть переданы рейху "любой ценой". Французы не высказали возражений
против статьи, в которой говорилось, что с теми французами, которых схватят
с оружием в руках в войсках других стран, воюющих против Германии, будут
обращаться как с франтирерами, то есть немедленно расстреляют. Этот пункт
был направлен против де Голля, который уже пытался организовать в Англии
движение "Свободная Франция". Как Вейган, так и Кейтель знали, что это
являлось грубейшим нарушением элементарных правил войны. Не возражали
французы и против параграфа, в котором предусматривалось, что все
военнопленные будут содержаться в плену до заключения мира. Вейган был
уверен, что англичане покорятся в пределах трех недель и после этого
французские военнопленные будут отпущены домой. Тем самым он обрек полтора
миллиона французов на пятилетнее содержание в лагерях для военнопленных.
Самым сложным в соглашении о перемирии являлся вопрос о судьбе
французского военно-морского флота. Когда Франция зашаталась, Черчилль
предложил освободить ее от обязательства не заключать сепаратный мир, если
французский военный флот получит указание направиться в английские порты.
Гитлер был полон решимости не допустить этого; он хорошо понимал, как
говорил он Муссолини 18 июня, что это неимоверно усилило бы Англию.
Поскольку на карту было поставлено так много, он решил пойти на некоторые
уступки или по крайней мере пообещать пойти на уступки разгромленному
противнику. Соглашением о перемирии предусматривалось, что французский флот
будет демобилизован, а сами корабли поставлены на стоянку в своих портах. В
ответ на это германское правительство торжественно заявило французскому
правительству, что оно не намерено использовать французский флот,
находившийся в портах под немецким наблюдением, в своих военных интересах.
Более того, правительство торжественно заявило, что оно не имеет намерения
предъявлять какие-либо права на французский военный флот во время заключения
мира. Как и все обещания Гитлера, это тоже будет нарушено.
Наконец, Гитлер оставлял французскому правительству неоккупированную
зону на юге и юго-востоке Франции, где оно якобы будет управлять по своему
усмотрению. Это был коварный ход, позволивший не только разделить саму
Францию географически и административно, но и затруднить, если не исключить
полностью, возможность сформирования французского правительства в изгнании и
перечеркнуть любые планы политических деятелей в Бордо сделать местом
пребывания правительства Северную Африку, - замысел, который был близок к
осуществлению, но оказался в конечном счете сорван не немцами, а
французскими пораженцами: Петеном, Вейганом, Лавалем и их сторонниками.
Более того, Гитлер знал, что те, кто теперь контролировал французское
правительство в Бордо, являлись врагами французской демократии и можно было
надеяться на сотрудничество с ними в установлении нацистского "нового
порядка" в Европе.
Однако и на второй день переговоров в Компьене французская делегация
продолжала препирательства и проволочки. Одна из причин задержек - Хюнтцигер
настаивал, чтобы Вейган не просто уполномочил его подписать условия
перемирия: никто во Франции не хотел брать на себя такую ответственность, а
приказал это сделать. В конце концов в 6.30 вечера Кейтель предъявил
ультиматум: французы должны в течение часа принять или отклонить немецкие
условия перемирия. Французское правительство капитулировало. В 6 часов 50
минут вечера 22 июня 1940 года Хюнтцигер и Кейтель подписали соглашение о
перемирии {Соглашением предусматривалось, что оно вступит в силу, как только
будет подписано франко-итальянское соглашение о перемирии, и боевые действия
прекратятся через шесть часов после его подписания. - Прим. авт.}.
Я слушал, как проходил последний акт подписания перемирия, поскольку
все было записано на пленку с помощью скрытых микрофонов. Перед тем как
поставить свою подпись, французский генерал дрожащим голосом сказал, что
хочет сделать заявление от себя лично. Мне удалось записать это
по-французски. Он говорил:
"Я заявляю, что французское правительство приказало мне подписать эти
условия перемирия... Вынужденная силой оружия прекратить борьбу, которую мы
вели на стороне союзников, Франция сознает тяжесть навязанных ей условий. На
будущих мирных переговорах Франция вправе ожидать, что в Германии
возобладают настроения, которые позволят двум великим державам жить и
трудиться в мире и добрососедстве".
Тем мирным переговорам, о которых говорил французский генерал, не было
суждено состояться, но настроения, которые должны были возобладать в
нацистском третьем рейхе, если бы они состоялись, начали выявляться по мере
того, как оккупация становилась все более жесткой, а давление на раболепный
режим Петена все более сильным. Франции было предначертано превратиться в
германского вассала, с чем Петен, Вейган и Лаваль, очевидно, были согласны.
Пошел мелкий дождь, когда участники переговоров покидали вагон. На
дороге сквозь лес можно было видеть бесконечную цепочку усталых, едва
переставлявших ноги беженцев, которые возвращались домой на велосипедах, на
телегах, а немногие счастливчики - на старых грузовиках. Я вышел из тени
деревьев и направился к поляне. Группа немецких саперов, громко крича, уже
начала передвигать старый вагон, в котором велись переговоры.
- Куда? - поинтересовался я.
- В Берлин, - последовал ответ {В Берлин вагон был доставлен 8 июля. По
иронии судьбы в ходе войны он был разбит во время одного из налетов союзной
авиации. - Прим. авт.}.
Франко-итальянское перемирие было подписано в Риме двумя днями позднее.
Согласно перемирию, Муссолини мог оккупировать только ту территорию, которую
захватили его войска, то есть всего несколько сот ярдов французской земли.
Франции была также навязана 50-мильная демилитаризованная зона как перед
границей с Италией, так и в Тунисе. Перемирие было подписано в 7.35 вечера
24 июня. Спустя шесть часов пушки во Франции смолкли.
Та самая Франция, которая в минувшей войне выдержала четыре года
борьбы, на сей раз была выведена из войны всего за шесть недель. Немецкие
войска завоевали территорию большей части Европы от мыса Нордкап за Полярным
кругом до Бордо, от берегов Ла-Манша до реки Буг в Восточной Польше. Адольф
Гитлер достиг вершины славы. Бывший австрийский бродяга, объединивший немцев
в национальное государство, прошел путь от ефрейтора времен первой мировой
войны до величайшего германского завоевателя. Теперь установить германскую
гегемонию в Европе мешал ему лишь неукротимый англичанин Уинстон Черчилль и
возглавляемый им народ, полный решимости и отвергающий возможность
поражения, в то время как Англия стояла на грани поражения; народ,
оставшийся в одиночестве, фактически безоружный, осажденный в своем
островном доме самой мощной военной машиной, какую когда-либо видел мир.
Гитлер ведет игру с целью заключить мир
Спустя десять дней после начала немецкого наступления на Западе, в тот
самый вечер, когда немецкие танки вышли к Абвилю, генерал Йодль, описав в
своем дневнике, как фюрер был "вне себя от радости", добавил, что он
"работает над мирным договором" и что "Англия может получить сепаратный мир
в любое время после возвращения германских колоний". Это было 20 мая. Затем
в течение нескольких недель Гитлер, по-видимому, не сомневался, что после
выхода Франции из войны Англия будет стремиться к заключению мира.
Выдвигаемые им условия, с точки зрения немцев, представлялись исключительно
щедрыми, учитывая, что Англия потерпела поражение в Норвегии и во Франции.
24 мая фюрер детально изложил их генералу фон Рундштедту, выразив при этом
свое восхищение Британской империей и подчеркнув необходимость ее
существования. От Лондона он требовал одного - свободы рук в континентальной
Европе.
Он был настолько уверен, что англичане согласятся с его предложением,
что после падения Франции даже не намечал никаких планов относительно
продолжения войны против Англии, а его хваленый генеральный штаб, который,
считалось, с прусской тщательностью разработал все возможные в будущем
варианты, не надоедал ему со своими планами. Начальник генерального штаба
сухопутных войск генерал Гальдер не делает никаких записей по этому вопросу
в своем объемистом дневнике. Он больше обеспокоен русской угрозой на
Балканах и на Балтике, чем поведением англичан.
В самом деле, разве будет Великобритания сражаться в одиночестве,
оказавшись в столь безнадежном положении? Особенно сейчас, когда она может
заключить мир, сохранив, в отличие от Франции, Польши и других потерпевших
поражение стран, свою целостность и свободу? Этот вопрос задавали повсюду,
но не на Даунинг-стрит, где, как позднее признавался Черчилль, он никогда
даже не обсуждался, ибо ответ напрашивался сам собой. Однако немецкий
диктатор этого не знал и, когда Черчилль публично заявил, что Англия не
сдастся, он, вероятно, этому не поверил. Не поверил, даже когда 4 июня, по
завершении дюнкеркской эпопеи, Черчилль выступил со своей знаменитой речью о
продолжении борьбы на холмах и побережье; не поверил, даже когда 18 июня,
после того как Петен запросил перемирия, Черчилль снова заявил в палате
общин о "непоколебимой решимости продолжать войну", а в заключение другого,
не менее красноречивого и запоминающегося выступления сказал:
"Давайте напряжем все свои усилия, чтобы каждый выполнил свой долг, и
будем помнить, что если Британская империя и ее Содружество просуществуют
тысячу лет, то люди скажут: "Это был их звездный час".
Это могли быть просто высокопарные слова талантливого оратора - так,
должно быть, думал и Гитлер, будучи сам блестящим оратором. Его уверенность,
вероятно, подкреплялась итогами зондажа в столицах нейтральных государств и
призывами покончить с войной, исходившими оттуда. 28 июня Гитлер получил от
папы римского конфиденциальное послание - аналогичные обращения были
адресованы Муссолини и Черчиллю, - в котором глава Ватикана предлагал свое
посредничество в интересах "установления справедливого и почетного мира". В
своем обращении папа подчеркивал, что, прежде чем предпринимать такой шаг,
он желал бы удостовериться, как будет воспринято его предложение
заинтересованными сторонами. Король Швеции также проявлял активность,
предлагая свои услуги в деле заключения мира между Лондоном и Берлином.
В Соединенных Штатах германское посольство во главе с Гансом Томсеном,
поверенным в делах, расходовало каждый доллар, на который могло наложить
лапу, на поддержку изоляционистов, высказывавшихся против вступления Америки
в войну, тем самым подталкивая Англию к отказу от ее продолжения.
Захваченные документы германского министерства иностранных дел изобилуют
донесениями Томсена, который докладывал в Берлин об усилиях посольства
склонить американское общественное мнение в пользу Гитлера. Этим летом в США
проходили партийные съезды, и Томсен всеми силами стремился оказать влияние
на внешнеполитические программы партий, особенно республиканской.
Например, 12 июня под грифом "совершенно секретно, срочно" он сообщил в
Берлин, что "хорошо известный конгрессмен-республиканец", тесно
сотрудничающий с германским посольством, предложил за 3 тысячи долларов
пригласить пятьдесят конгрессменов-республиканцев, поддерживающих программу
изоляционистов, на съезд республиканцев, "с тем чтобы они могли
воздействовать на остальных делегатов в поддержку изоляционистской внешней
политики". Тот же "тесно сотрудничающий" конгрессмен, докладывал в Берлин
Томсен, просит 30 тысяч долларов, чтобы оплатить рекламу в американских
газетах на всю полосу под заголовком "Держать Америку вне войны!" {Такая
реклама появилась в "Нью-Йорк таймc" 25 июня 1940 года. - Прим. авт.} На
следующий день Томсен писал в Берлин о новом проекте, который он обсуждает с
неким американским литератором; в данном случае вопрос сводился к тому,
чтобы пять хорошо известных американских писателей написали книги, от
которых он ждет "больших результатов". На осуществление этого проекта ему
потребуется 20 тысяч долларов - сумма, которую одобрил Риббентроп через
несколько дней {5 июля 1940 года Томсен настолько испугался возможного
разоблачения, что шифром запросил у Берлина разрешения на уничтожение всех
расписок и отчетов по расходам за вышеупомянутые операции: "Выплаты
получателям... производятся через надежных посредников, однако при нынешних
обстоятельствах очевидно, что никаких расписок получать нельзя... Подобные
расписки или памятные записки могут попасть в руки американских секретных
служб, если посольство вдруг будет захвачено американскими властями, и,
несмотря на все усилия по маскировке, сам факт существования таких
документов вызовет серьезный политический скандал и другие нежелательные
последствия для наших друзей, которые, возможно, известны нашим врагам...
Поэтому я прошу разрешить посольству уничтожить эти расписки и отчеты и
впредь обходиться без них". Это телеграфное донесение было уничтожено. -
Прим. авт.}.
Одним из первых публичных высказываний Гитлера о его надеждах на мир с
Англией явилось его интервью с Карлом фон Ви-гандом, корреспондентом
газетного магната Херста, которое было опубликовано в нью-йоркском "Джорнэл
Американ" 14 июня. Спустя две недели Томсен информировал германское
министерство иностранных дел о том, что отпечатал дополнительно 100 тысяч
экземпляров этого интервью и что ему удалось, кроме того, через надежного
агента убедить изоляциониста, члена палаты представителей Торкелсона
(республиканец от штата Монтана), включить интервью фюрера в "Конгрешнл
рекорд" ("Протоколы Конгресса") от 22 июня. Это еще раз гарантирует его
самое широкое распространение.
Нацистское посольство в Вашингтоне хваталось за любую соломинку.
Однажды летом пресс-атташе посольства пытался протолкнуть идею, которая, по
его словам, была предложена неким Фултоном Люисом, радиокомментатором,
которого атташе характеризовал как искреннего поклонника Германии и фюрера и
исключительно уважаемого американского журналиста.
"Фюреру нужно будет обратиться к Рузвельту с телеграммой...
приблизительно следующего содержания: "Вы, господин Рузвельт, неоднократно
взывали ко мне, и я всегда выражал желание избежать кровопролитных войн. Я
не объявлял войну Англии; наоборот, я всегда подчеркивал, что не желаю
уничтожения Британской империи. Мои неоднократные просьбы к Черчиллю
проявить здравомыслие и согласиться на заключение почетного мира упорно им
отвергались. Я вполне осознаю, что Англия жестоко пострадает, когда я отдам
приказ начать тотальную войну против Британских островов. Поэтому я прошу
Вас обратиться от своего имени к Черчиллю и убедить его отказаться от
бессмысленного упрямства". Люис добавил, что Рузвельт, конечно, даст грубый
и язвительный ответ, но это не играет роли. Такое обращение произвело бы
глубокое впечатление как на Северную Америку, так и на Южную Америку..."
Адольф Гитлер не принял рекомендации Люиса, однако министерство
иностранных дел в Берлине телеграфом запросило свое посольство, насколько
авторитетен упомянутый радиокомментатор в Америке. Томсен ответил, что Люис
"пользовался успехом в последнее время... но по сравнению с ведущими
американскими комментаторами никакого политического веса не имеет" {Описание
действий германского посольства в Вашингтоне в этот период, как это видно из
донесений и других документов, опубликованных в томах "Документы по внешней
политике Германии", могло бы стать темой для большой, захватывающей книги.
Поражаешься тенденции немецких дипломатов говорить нацистскому диктатору
именно то, что он желал услышать, - практика, распространенная во всех
тоталитарных странах. Два офицера из ОКВ в Берлине рассказывали мне, что
высшее командование, по крайней мере генеральный штаб, относилось с
недоверием к донесениям, поступавшим из посольства в Вашингтоне, и создало
свою военную разведывательную службу в Соединенных Штатах. ОКВ и генеральный
штаб не получали нужной информации от немецкого военного атташе в Вашингтоне
генерала Фридриха фон Беттихера, если судить по его донесениям, включенным в
тома "Документов". Он все время предупреждал ОКВ, генеральный штаб
сухопутных войск и главный штаб ВВС, куда были адресованы его депеши, что
Америка находится под контролем евреев и франкмасонов, что точно
соответствовало мыслям Гитлера. Беттихер переоценивал влияние изоляционистов
в американской политике, особенно влияние полковника Чарлза Линдберга,
который в его донесениях фигурировал как величайший герой. Одна или две
выдержки из этих донесений дадут полное представление об их тоне:
"20 июля 1940 года. ...Как выразитель интересов евреев, которые через
франкмасонов осуществляют контроль над широкими массами американского
народа, Рузвельт хочет, чтобы Англия продолжала сражаться... В кругах
Линдберга стали осознавать развитие событий и теперь пытаются по крайней
мере помешать распространению фатального контроля над американской политикой
со стороны евреев... Я неоднократно докладывал о подлой и злобной кампании
против Линдберга, которого евреи считают своим наиболее сильным
противником...
6 августа 1940 года. Теперь еврейские элементы занимают ключевые
позиции в американских вооруженных силах... в последние недели посты
военного министра, помощника военного министра, министра военно-морских сил
оказались заняты раболепствующими личностями, а в качестве секретаря к
военному министру приставили очень влиятельного еврея полковника Юлиуса
Охс-Адлера.
В своих донесениях я уже упоминал о силах, противостоящих еврейским
элементам и нынешней политике Соединенных Штатов, учитывая также важность
генерального штаба. Исключительно одаренный Линдберг, у которого довольно
обширные связи, является самой важной фигурой. Еврейские элементы и Рузвельт
боятся духовного и особенно морального превосходства этого человека.
В воскресенье (4 августа) Линдберг нанес удар, который скажется на
евреях. Он... подчеркнул, что Америке следует стремиться к искреннему
сотрудничеству с Германией, имея в виду сохранение мира и западной культуры.
Несколькими часами позднее престарелый генерал Першинг, который долгое время
оставался игрушкой в руках Рузвельта, то есть в руках евреев, прочитал по
радио декларацию, подсунутую ему мастерами закулисных махинаций, о том, что
поражение Англии вызовет реальную угрозу для Америки...
Шайка еврейских элементов, бросающих посредством прессы тень подозрения
на Линдберга, обвинения в его адрес со стороны сенатора... Лукаса, который в
своем выступлении по радио вечером в понедельник по указанию Рузвельта
назвал Линдберга представителем "пятой колонны", то есть предателем, - все
это подчеркивает страх перед духовной мощью этого человека, об успехах и
значимости которого для развития будущих германо-американских отношений я
докладывал в начале войны". 18 сентября в очередном донесении Томсен изложил
конфиденциальный разговор, который, по его словам, состоялся между
Линдбергом и несколькими офицерами американского генерального штаба.
Линдберг высказал мнение, что Англия скоро развалится под ударами немецкой
авиации. Однако офицеры генерального штаба считали, что авиационная мощь
Германии недостаточна, чтобы добиться нужных для нее результатов. - Прим.
авт.}.
Черчилль был несколько обеспокоен, судя по его мемуарам, усилиями
определенных кругов через Швецию, Соединенные Штаты и Ватикан прозондировать
возможность заключения мира с Англией и, убедившись, что Гитлер пытается
максимально использовать такие настроения, принял решительные контрмеры.
Узнав о попытках немецкого поверенного в делах в Вашингтоне Томсена начать
переговоры с английским послом, Черчилль по телеграфу предупредил, чтобы
"лорд Лотиан ни под каким видом не отвечал на послание немецкого поверенного
в делах".
Королю Швеции, который настойчиво требовал, чтобы Великобритания пошла
на мирное урегулирование, непреклонный премьер-министр подготовил твердый
ответ:
"...Прежде чем любое подобное требование или предложение будет
рассмотрено, необходимо, чтобы Германия не на словах, а на деле дала
надежные гарантии восстановления свободной и независимой Чехословакии,
Польши, Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и прежде всего Франции..." {В
"Документах по внешней политике Германии" имеются донесения, адресованные
германскому министерству иностранных дел, о якобы имевших место контактах с
различными английскими дипломатами и деятелями, иногда прямых, иногда через
нейтралов, таких, например, как франкистские испанцы. Принц Макс фон
Гогенлоэ, англофил из судетских немцев, докладывал в Берлин о своих беседах
с английским послом в Швейцарии Давидом Келле и Ага-ханом. Он утверждал, что
последний просил его отправить фюреру сообщение следующего содержания:
"Хедив Египетский, также находящийся здесь, согласился, что в тот день,
когда фюрер остановится на ночь в Виндзоре, они вместе разопьют бутылку
шампанского... Если Германия или Италия планируют отобрать у англичан Индию,
он в их распоряжении... Борьба против Англии - это борьба не против
английского народа, а против евреев. Черчилль многие годы находился на
содержании у евреев, а король слишком слаб и ограничен в правах... Если бы
он направился с этими мыслями в Англию, Черчилль бы заключил его в
тюрьму..."
Необходимо принять во внимание, что эти донесения могут быть совсем
неправдивыми, но они содержат то, что хотелось услышать Гитлеру. Нацистский
план перетянуть на свою сторону герцога Виндзорского состоял в том, чтобы
похитить его, а затем попытаться использовать в своих целях, как это
явствует из секретных документов германского министерства иностранных дел. -
Прим. авт.}
В этом заключалась позиция Черчилля, и, вероятно, никто в Лондоне не
собирался ставить такую позицию под угрозу путем заключения мира,
гарантирующего сохранение Англии, но оставляющего народы стран, порабощенных
Гитлером, на положении рабов. Но этого не понимали в Берлине, где, помнится,
в те летние дни, особенно на Вильгельмштрассе и Бендлерштрассе, были
уверены, что с войной, в сущности, покончено.
Вторую половину июня и первые дни июля Гитлер все еще надеялся получить
из Лондона известие о готовности английского правительства сдаться и
заключить мир. 1 июля он говорил новому итальянскому послу Дино Альфиери
{Аттолико был заменен Альфиери по наущению Риббентропа в мае 1940 года. -
Прим. авт.}, что "не может даже представить, чтобы кто-либо в Англии всерьез
верил в победу". И верховное командование ничего не предпринимало для
продолжения войны против Англии.
Но на следующий день после разговора с итальянским послом ОКБ наконец
издало первую директиву по этому вопросу. Это был скорее нерешительный
приказ.
Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил:
1. При наличии определенных предпосылок, важнейшей из которых является
завоевание превосходства в воздухе, может встать вопрос о высадке в Англии.
Ввиду этого дата пока не назначается. Приготовления к проведению операции
начать как можно ранее...
Прохладное отношение Гитлера к идее вторжения на Британские острова и
его уверенность, что такая операция в конце концов окажется ненужной, нашли
отражение в заключительной фразе директивы:
...Во всех приготовлениях учитывать, что план высадки в Англии отнюдь
еще не является твердым и что речь идет лишь о подготовке возможной
операции.
Когда Чиано встретился с фюрером 7 июля в Берлине, у него сложилось
впечатление, судя по записям в его дневнике, что нацистский главарь в
растерянности и не может пока что принять решение.
"Он, по-видимому, склонен продолжать борьбу и обрушить бурю гнева и
стали на головы англичан. Однако к окончательному решению он еще не пришел и
по этой причине откладывает свою речь, в которой, как он выразился, должно
быть взвешенным каждое слово".
11 июля Гитлер собрал своих военачальников в Оберзальцберге, чтобы
узнать их мнение по этому вопросу. Адмирал Редер, флоту которого пришлось бы
перебрасывать армию вторжения через Ла-Манш, имел в этот день
продолжительный разговор с фюрером. Ни тот, ни другой не проявили особого
желания тщательно рассмотреть возникшую проблему, по существу, основную