И Т. Ракин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеИли Одинокие велосипедисты 3. Замечания к рецензии "Одинокие велосипедисты". Stupor Mundi No comments Bibi-hin bibi-t Керзовых шагов |
- Ракин Александр Викторович, директор высшей категории, учитель географии высшей категории,, 1083.3kb.
Chekhov feat. Rakin
Или
Одинокие велосипедисты
Когда человек нездоров, он чувствует себя беспомощно, это заставляет говорить его грубые, вульгарные вещи. То же самое происходит от избытка сил. Слава Богу, мы не находим всего этого в книге Чехова и Ракина, подзабытых было московских интеллектуалов. Текст созревал, он гармоничен. Пик творческого жара авторов пришелся на окно миллениума. Судьба распорядилась так, что в силу разных причин они замолчали едва ли не на десятилетие. Таким образом подготовленная работа – сделана «в белом», праздничный итог трудового молчания.
И это необычное возвращение. Заметна перемена взгляда.
Недавно мне позвонил почти забытый университетский товарищ. Как почти все философы, просил занять в долг, но этим разговор не ограничился.
- Перечитал Generation П. Мне кажется, Пелевин – русский классик. Он никогда не был заодно с этими креативными ларечниками, которые возомнили себя игрунами с языком и ценностями. А помнишь, как Т. был увлечен этим духом ложного переворота и нас увлекал заодно?
Еще бы не помнить. Т. всегда был вожатым мнений в нашем студенческом сообществе, он любил повторять, что сегодня пиар – наследник философии.
- А где сейчас Т.?
- В Сочи оператором работает. Свадьбы снимает.
Крещение матки русских 90-х Пелевина в классики – символично. Так же символично то, что героям его идей не в кого «креститься». Они и не хотят. Поколенческий анализ часто мало что объясняет, скорее, запутывает, подменяя мышление историями и воспоминаниями. Но в данном случае один из ключей к «Разговору земли и воды» утерян где-то в том времени умственных игрушек, смысловой крошки, потребления как игры, а не порционного процесса. В новой работе Чехова и Ракина мы при полной луне видим перерождение безумных креаторов 90-х. Кто знает, зачем и почему, мы видим лишь отчет. Они не просто сменили тактику. Как протеические натуры, Чехов и Ракин более не ровны себе.
Свое «введение в философию» авторы начинают без пошлости, свойственной начинающим. Всеми знаками они дают понять – это долгий путь, без ложной ятромантики и гомона элевсинских мистерий. Философия для Чехова и Ракина – не последняя попытка спастись от участи городского отшельника. Не паломничество на Кайлаш, с обходом горы, стирающим грехи целой жизни, чтобы в конце воскликнуть «Exсelsior!». В то же время их путешествие лишено привычного для современной философии комфорта ссылок и цитат. Они чураются мыслительного надрыва, направляя свою мысль на высшие предметы с той же концентрацией, с какой решают свои обычные дела.
Что же тогда.. О чем это?
С первых страниц читателю предлагается доступная практика умозрения. В нем нет особой цели, особой пользы и даже личного значения. Каждый из авторов - вполне довольный собой и по-своему социально адаптивный интеллектуал. Это важно – диалог ведется не оппонентами. Они сидят на диване, а между ними лежит не пропасть воззрений, а белая орхидея для стимулирования воображения. Тренировка зрения на цвета. В какой степени Чехов и Ракин дополняют друг друга? Как человек и тень. И обмен репликами – как переход с места на место, чтобы обеспечить оптимальное сочетание света и отражения для разглядывания действительности.
Исследование структурно повторяет давно запланированную поездку, без четкого времени остановок, но с гарантированным посещением намеченных мест-вопросов. Где-то Чехова и Ракина ждали долгие стоянки, с обзором истории и разбором переживаний, а на других авторы совсем не задерживались, используя их как обвязки-переправы. Это Антимонтень, в том смысле, что в отличие от монтеневского жанра размышляющего о мире удивленного я, по всей видимости, мы имеем дело с отложенным и, наконец, состоявшимся путешествием по философским топосам. «Я» выступает здесь не как позиция, а как поглощающее действительность пространство. Ровно так же, как бэкпекеры на велосипедах поглотили мир в серии Lonely Planet.
Таким образом, Чехов и Ракин стоят у истоков нового стиля, темпа - философского бэкпекерства. «Разговор земли и воды» - ритуал в той же степени, что и путешествие западных выпускников. Но для повидавших обычный мир.
Чехову и Ракину не приходится извиняться за простоватые речи. Скорее наоборот. Особенно в начале чтения приходится повторять про себя: «Я все еще не понимаю, о чем вы собственно говорите». Но вот вместе с авторами начинаешь мерять объемы туманных понятий, припоминая то Декарта, то Фуко, в конце концов, признаваясь, что обознался. В свои «рюкзаки» они берут только то, что уже не раз доказывало незаменимость. Например, правдивое отображение реального как чего-то противоположного окружающему. Заряд на высверливание дыр бытия. Конечно, как любой русский праздник напоминает день ВДВ, так всякое наше философское мероприятие рано или поздно переходит в определения должного и недолжного. И на пороге морального вопроса, этого бэкпекерского «золотого треугольника», Чехов и Ракин с нами расстаются, но не прощаются, своевременно напоминая нам, что, в глубоко личном смысле философия – это в общем-то ответ на неизменный вопрос:
«Неужели ты не способен сказать что-нибудь, что хоть в каком-то смысле было бы интересно?».
3.
Замечания к рецензии "Одинокие велосипедисты".
Мне в принципе нравится сам ключевой образ статьи - одинокие велосипедисты, открывающие для себя неизведанные уголки планеты. Правда, он вторичен - помнится, Василий Васильевич Розанов использовал образ несущихся велосипедистов, побеждающих само христианство.
Но в целом абсолютно согласен с Димой Серегиным в оценке легкого и ни к чему не обязывающего жанра рецензии как напоминающего стилистику заметок в журналах "Афиша", "Большой город" и проч. - т.е. все пишется вроде и по конкретному поводу, но на самом деле практически ни о чем, т.е. хорошо еще, если об авторе рецензии.
Все же проблема, думаю, не в жанре, а в самом подходе к плодам чужого творчества - они нивелируются
до уровня собственных ассоциаций. В лучших традициях постмодернизма смыслы приносятся в жертву выразительности, автор - самовысказыванию, познание - потреблению, и так далее.
В целом Чехов и Ракин рисуются этакими благополучными, социально адаптированными современными интеллектуалами - философами, ставшими пиарщиками, а потому уже не занимающими денег, а философствующими "сидя на диване и смотря на белую орхидею". Конечно, определенная правда в такой характеристике есть. Но думаю, что рецензенту было бы вернее для душеспасения авторов указать не на их благополучие и сытость (что мало их отличает от философствующих персонажей римской империи периода упадка), а на похвальное устремление к пониманию, ведущее за пределы жизненного автоматизма. Нет, авторы, по рецензенту, всего лишь реализуют свое хобби - экономное индивидуальное путешествие по заранее намеченным смысловым топосам. Думаю, что это не так (в данном случае их философствование - все же езда в незнаемое).
Рецензию можно было бы прореферировать следующим образом. Подзабытые (а ранее известные) московские интеллектуалы А.Чехов и Т.Ракин, почти десять лет молчавшие, наконец предъявили итог трудового молчания - свою чистовую философскую работу. По сути, это итог перерождения "безумных авторов 90-х", хотя, может быть, это только смена пиар-тактики. Ведь они философствуют без особых рисков, надрывов и в то же время без страховок в виде ссылок и цитат. Так путешествуют велосипедисты. Но это виртуальное велосипедное путешествие "сидя на диване". При этом Ракин - всего лишь тень человека Чехова - об этом прямо так и сказано. Однако виртуальное бэкпекерство этих благополучных философствующих пиарщиков (или переродившихся философов) оказывается настоящей экспансией, колонизацией мира. Этот захват мира осуществляется методично (как делаются обычные дела) и автоматично (как ритуал путешествий выпускников). Так высаживаются солдаты войск специального назначения (высверливающие дыры бытия). Правда, день ВДВ для этих ребят еще не настал, поэтому они "трезвы и холодны" и работают "в меру сил". Интересна ли нам их работа, т.е. собственно философична ли она - этот вопрос так и остается без ответа.
Такое вот, "серым по серому", описание работы и авторов. Оценка их труда, как видно, отнюдь не высока. Но рецензент, видимо, на это имеет право.
1 «Все же обнаруживаемое делается явным от света; ибо все, делающееся явным, свет есть» (Еф. 5, 13).
2 И да, и нет. То есть говорить то мы, конечно, о вещах можем, но вот постижение индивидуальных сущностей нам не доступно: individuum est ineffabile. Мыслим мы исключительно общими понятиями (универсалиями), чей онтологический статус – предмет самых ожесточенных философских дискуссий.
3 Стандартное антично-средневековое подразделение сущего на ars и natura.
4 «Основной вопрос», если так можно выразиться, всей греческой философии (а, следовательно, и всей философии вообще) по сути дела сводится к следующему: что же на самом деле есть (а чего на самом деле нет)? При этом ответы, конечно же, могут быть абсолютно разные: у Парменида свой, у Гераклита свой и т.д. Религия же Откровения выдает собственный, весьма не двусмысленный, ответ: так, на вопрос Моисея об имени Божьем (Исх. 3, 14) Сам Бог отвечает ему: «Аз есмь Сый» (Я есть Сущий; Я есть [Тот], Кто есть: Ego sum qui sum), то есть: «Именно Я (Бог) есть Тот, Кто на самом деле есть». Все же остальное, следовательно, фактически существует только постольку поскольку (в конечном счете, по воле Божьей), не имея источника своего существования в себе самом: ибо бытие его не следует из его сущности, а сущность не заключается в бытии. Потому и св. Фома Аквинский называет Бога просто «actus purus essendi (чистый акт бытия)».
5 Здесь следует, конечно же, – как это делал, например, Альберт Великий (1193 или 1206/07 – 1280), – различать Бога как само бытие как таковое и высшее тварное бытие (о котором, собственно, и идет речь). Иначе мы непременно впадем в пантеизм, подобный пантеизму Давида Динанского (втор. пол. XII – после 1215).
6 Поскольку «мир – прост», то есть не-делим (in-dividuum), он – так же, как и всякая конкретная, опять-таки индивидуальная вещь, – не может быть схвачен разумом (в отличие от общих понятий, универсалий, занимающих промежуточное положение между вещами и миром).
7 Ср. с уподоблением Платоном статуса Блага в умопостигаемой области положению Солнца в области чувственно воспринимаемого («Государство», VI, 508 b-e).
8 «До той диалектики света, по которой бесконечно сильный свет равен бесконечно сильной тьме», «дошел» уже Платон: «Ведь свет виден только тогда, и освещаемые им предметы видны только тогда, когда этот свет не берется в своем абсолютном бытии, а есть только расчленение видимых предметов между собою. Когда же свет настолько силен, что ничто другое, кроме него, уже не видно, он и сам теряет свою расчлененность и свою отличимость от тьмы. Такой свет превращается в тьму. Символ солнца в этом отношении чрезвычайно удачен, потому что тот, кто прямо и не моргая смотрит на само солнце, тот слепнет. Эту диалектику света и тьмы, подробно развитую в неоплатонизме, прекрасно понимал уже и сам Платон» (А.Ф. Лосев).
9 Схожий ход мысли наблюдается у Иоанна Скота (Эриугены, ок. 810 – после 871), у которого Бог – это и первая ступень развертывания бытия природы («природа несотворенная, творящая»: natura noncreata creans), и, одновременно, последняя его ступень («природа несотворенная, не творящая»: natura noncreata non creans).
10 Другой пример некомфортного, панического состояния: садишься, а стула нет. То есть вещи нет, а мир – вот он, во всей красе. Кошмар.
11 Это подобно пресловутой «музыке сфер», которая звучит всегда, и именно поэтому-то мы ее и не слышим (давление, производимое ею на барабанные перепонки, всегда одно и то же). Точно так же мы улавливаем факт периодического тарахтения холодильника советского образца лишь тогда, когда он внезапно тарахтеть прекращает.
12 Ср. с проводимой П.А. Флоренским («Иконостас») параллелью между иконой и сном как окном в иную реальность, существующую по законам обратной пространственно-временной перспективы.
13 Ну почему же? Может быть, наоборот:
Вот горшок пустой –
он предмет простой,
он никуда не денется.
И потому горшок пустой,
и потому горшок пустой
гораздо выше ценится!
(Винни-Пух).
14 « Stupor Mundi» – прозвище императора Священной Римской империи Фридриха II Гогенштауфена (1212 – 1250).
15 Следовательно, стоит полагать, что у бывшего израильского премьера Ариэля Шарона губа не дура.
16 Ср. с учением Иоганна (Майстера) Экхарта (ок. 1260 – 1327/28) о рождении Христа в душе человеческой, в той пустоте, что возникает в ней со смертью какой бы то ни было самости.
17 Был уже такой разговор:
Знаю, милый, знаю, что с тобой:
Потерял себя ты, потерял.
(А.Б. Пугачева).
18 «Баюкает», «в мякоти»… А ведь только что явление мира сравнивалось с оглушающим гудком электрички! С чем многие согласны:
Страшно жить на белом свете,
В нем отсутствует уют.
(Н.М. Олейников).
19 Ср.:
Я трамвайная вишенка страшной поры
И не знаю, зачем я живу.
(О.Э. Мандельштам).
20 Может ли быть чистой случайностью то, что единственное интервью, любезно данное прессе исследователем средневековой интеллектуальной культуры А.М. Шишковым, посвящено именно данному вопросу? См.: Искусство тонких преобразований // Сибур сегодня № 6 (30), 2010. Спецвыпуск. С. 48-51.
21 Отмеченный процесс легко сопоставим с механизмом отстаиваемого христианской догматикой воскресения мертвых, причем именно телесного их воскресения.
22 Учение о внутреннем человеке (homo interior), ярко представленное в работах Аврелия Августина (354 – 430), восходит, однако, к Посланиям ап. Павла.
23 При желании это можно сравнить с тезисом Жана Жерсона (1363 – 1429) о том, что познание всякого объекта непременно сопровождается определенной эмоциональной к нему расположенностью, а любая эмоция по отношению к какому-либо объекту, в свою очередь, включает в себя и некоторый познавательный элемент: «Пожалуй, мы не можем найти познания, которое формально или реально не является некоторым переживанием, точно так же, как мы, видимо, не способны найти переживания, которое не было бы некоторым опытным познанием».
24 А вот Зигмунд Фрейд говорил, что «люди не имеют спонтанной любви к труду» («Будущее одной иллюзии»).
25 «А потом Бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь» (Аввакум).
26 О.Э. Мандельштам ценил иное: «Средневековье дорого нам потому, что обладало в высокой степени чувством граней и перегородок. Оно никогда не смешивало различных планов и к потустороннему относилось с огромной сдержанностью» («Утро акмеизма»).
27 Короче, Атман есть Брахман.
28 Снова заочный спор с Августином и его учением о «сокровенном ума» (abditum mentis), или «сокрытой бездне» (abstrusior profunditas) души.
29 Некое подобие аристотелевского космоса, который не располагается ни в каком месте (пространстве), ибо все места (пространства) – уже в нем и только в нем.
30 Почему «налетчики»? Сказано же – плесень.
31 И, тем не менее, вещь не может сама «выступить прекрасной, безобразной, злой, доброй»: ибо той или иной она является исключительно в силу желания Бога видеть ее таковой (так, по крайней мере, считают последовательные оккамисты).
32 В интерпретации В.В. Ерофеева: an sich (термин Иммануила Канта), für sich (термин Иммануила Канта).
33 «Мир – театр» (У. Шекспир), но «театр» – от греч. «теаомай» (рассматриваю, вижу, созерцаю). То есть мир – это зрелище, показуха, позорище.
34 Это перекликается с мыслью Росцелина Компьенского (ок. 1045/50 – после 1120), согласно которому «ни одна вещь не состоит из частей и только слова, которыми мы обозначаем вещи, могут быть делимы».
35 То есть, с одной стороны, сам глаз для того, чтобы видеть, должен быть светлым и солнечным: «Если бы не был глаз солнечным, / как могли бы мы видеть свет?» (И.В. Гёте). Источником для этих слов является трактат Плотина «О прекрасном»: «Глаз никогда не увидел бы солнца, не будучи солнцевидным». Вместе с тем, и сам свет зрит себя в глазе – в споре с А. Шопенгауэром Гёте воскликнул: «Что?! Свет существует, по-вашему, лишь постольку, поскольку вы его видите? Нет! Вас самих не было бы вовсе, если бы свет вас не видел…». В целом же: «Так себя являет природа вечно и в большом и в малом, так себя являет и человеческий дух, и оба – лишь отблеск света свыше, что незаметно весь освещает мир».
36 Существование так называемого «слепого пятна» на сетчатке глаза было открыто в 1666 г. Эдмом Мариоттом.
37 Симптоматично, что данная мысль далее не развивается. К чему бы она привела – к берклианскому Божеству, снам Брахмы, играм Кришны?
38 Уместно, прежде всего, наконец-то, сослаться на Э. Гуссерля (1856 – 1938).
39 Характерно, что латинское intellegere – это прежде всего «различать», «разбирать», а уж потом только «познавать», «мыслить».
40 No comments. Просто весьма толковая мысль.
41 Поскольку «язык – дом бытия» (М. Хайдеггер), то «со-бытие дома – со-дом бытия», а следовательно… Нет, просто Bibi-hin bibi-t и всё.
42 За ответом следует, вероятно, обратиться к концепции универсального деятельного разума Аверроэса (ок. 1126 – 1198): в соответствии с ней, искомое располагается где-то между сферами огня и Луны.
43 Как сказать… Вот Иванушка-дурачек, например, шел «туда, не знаю куда» и таки-да отыскивал там «то, не знаю что».
44 Если колебания дхарм суть причины колебаний наших снов, а сны Брахмы – места, где они происходят, то это Пелевин.
45 См. Нобелевскую речь И.А. Бродского.
46 С этим не согласился бы Исидор Севильский (ок. 560/70 – 636), автор «Этимологий».
47 Вспоминается легендарный диспут на тему: «Говорят ли вещи?», состоявшийся в начале 1990-х гг. на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова между В.В. Бибихиным и И.Р. Янбухтиным: первый отставал тезис о том, что вещи таки-да говорят (действительно, «вещь» – «весть», «речь» – «res»), второй выдвигал на это резонные, как ему казалось, возражения. Победила дружба.
48 Язык, таким образом, подобен ньютоновскому пространству (божественному «чувствилищу»: sensorium Dei), в коем помещаются все вещи мира.
49 Когда в какой-то более ранний момент это понял Уильям Оккам (ок. 1285 – 1347), он их просто-напросто вырезал к чертовой матери своей пресловутой «бритвой»: entia non sunt multiplicanda praeter necessitate.
50 См. «Правила священной теологии» Алана Лилльского (ок. 1120/30 – 1202/03): «Бог есть умопостигаемая сфера, центр которой везде, а окружность нигде».
51 « Керзовых шагов крестьянина за плугом» – это «в лесу раздавался топор дровосека», тем более что некоторые (граф Л.Н. Толстой, например) предпочитали пахать на босу ногу. К тому же правильно, кажется, «кирза», а не «керза».
52 У Аристотеля, положим, душа – это форма тела. Платоники, августинисты и прочие францисканцы считали, что это не верно. Но разве считали они, что глупо вообще давать ей какое-либо определение?
53 Созвучно мысли как Иоганна (Майстера) Экхарта, так и Г.В.Ф. Гегеля.
54 Haecceitas – термин Иоанна Дунса Скота (ок. 1265/66 – 1308).
55 Признаться честно, аристотелевскому Богу – как мысли, мыслящей самою себя, – вообще мало кто завидовал.
56 Ср. с тем, что, согласно Аристотелю, философия начинается именно с «удивления».
57 Такой вот даосизм, понимаешь. А знаете, кстати, как будет «чашка» на санскрите? – «Чашека». Ну что тут можно еще сказать?
58 Вот и у Декарта: субстанция мыслящая и субстанция протяженная (то есть осязаемая).
59 Ср.: «И возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею…» (Мк. 12, 30).
60 Все-таки и В.С. Соловьев («Три разговора»), и А.Ф. Лосев («Диалектика мифа») чего-то явно недопонимали в дыромоляях… Недооценили они их как-то…
61 «Геройство, пафос, удаль, мораль,