Internationale Politik

Вид материала

Документы

Содержание Шарнир единения: новый центр Европы Мужественная республика Исторические травмы Упорно и умело Как справиться с кризисом? Опасность нового национализма Турецкие кошмары

Подобный материал:

• 5/2004 = Дорогие читатели!, 4812.92kb.
• Основная тема предлагаемого Вашему вниманию номера журнала "Internationale Politik", 1888kb.
• Сас ua federation Cinologique Internationale (fci), 58.83kb.
• FÉDÉration internationale des échecs, 47.03kb.
• Аботан Международной организацией по Стандартизации (iso), и оформлен под контролем, 125.75kb.
• I конгресс коммунистического интернационала, 260.19kb.
• Международный день ненасилия Международный день ненасилия, 22.14kb.

Шарнир единения: новый центр Европы

Итак, в экономике страны ЦВЕ склоняются к англосаксонской, в политике - к континентальной модели. При таком позиционировании у них появляется потенциальная возможность встать в условиях нынешней европейской схизмы посередине между англичанами и французами, как это всегда делала Германия вплоть до конфликта из-за Ирака. Структуры, необходимые для сотрудничества, имеются, хотя новичкам необходимо еще разъясниться по некоторым пунктам, например, аргументированно обосновать «за» и «против» политического единения. Вышеградская группа (Польша, Чешская и Словацкая республики, Венгрия) была недавно вновь «возвышена» и содействует вступлению Украины в ЕС.

В последний раз прямая телефонная связь между Варшавой и странами Балтии доказала свою оперативную ценность в ноябре прошлого года, когда Квасьневский и литовский президент Адамкус демонстративно взяли на себя роль пожарных в Киеве и способствовали предотвращению кровавой эскалации «оранжевой революции». Страны ЦВЕ сознают свои возможности, обусловленные сложившейся ситуацией, и пытаются соответствующим образом организоваться. «Нынешняя ситуация дает хороший шанс новым государствам-членам ЕС, - заявил недавно директор европейского департамента в министерстве иностранных дел Польши Павел Свебода. – В Европе нет в настоящее время другой группы государств, интересы которых совпадали бы так полно. Как раз сейчас, в период кризиса, наша задача заключается в том, чтобы и дальше крепить это единство на пользу Европе».

16 июня в Брюсселе состоялся первый (хотя, как выяснилось в итоге, напрасный) выход этой группа государств на авансцену. При этом «новая Европа» доказала, что давно перестала быть тем клином, который имел в виду американский министр обороны Дональд Рамсфельд, сформулировавший это понятие в период трансатлантических распрей из-за Ирака. Напротив, у стран ЦВЕ есть ныне шанс стать шарниром единения.

Тем не менее европейским проекциям Восточной Европы до сих пор присуще что-то типично «американское». В Европейском Союзе, скроенном по лекалам Варшавы, Таллинна или Братиславы, каждый кузнец своего счастья, как легендарный американский мойщик тарелок или динамичный сантехник Адамский. Внутри этого союза царят открытость, многообразие, стремление к конкуренции. Во внешних отношениях он готов к экспансии. Его границы на «диком Западе» открыты, как у США двести лет тому назад, и он призывает присоединяться каждого, кто разделяет общие убеждения. Как показала осенью прошлого года польско-литовско-европейская экспедиция на Украину, в этом союзе играет свою роль демократическое миссионерское сознание и его оборотная сторона зацикленность - подчас маниакальная - на «великом противнике», «империи зла», если использовать широко распространенный в Америке штамп.

Страны Восточной Европы вышли на старт. В европейской смуте лета 2005 года у них появился шанс задавать ритм движения. И если чирлидеры начинают претендовать на роль в трансатлантических отношениях, то это, возможно, поздняя месть того старого насмешника из Пентагона, который изобрел «новую Европу».

Роберт Пихт,

профессор кафедры европейской социологии Европейского колледжа в Брюсселе, в качестве вице-директора Европейского колледжа руководит его польским кампусом в Варшаве


Мужественная республика

Польша и европейский кризис


Западная Европа кажется Польше донельзя неповоротливой, забюрократизированной и негибкой. Западноевропейские протекционистские меры воспринимают здесь как дискриминацию. По-настоящему открытый, не боящийся конкуренции рынок, напротив, даст шанс этой стране, проводящей жесткие социальные реформы и вынуждающей тем самым западноевропейские страны снижать зарплату и налоги.


После проведения во Франции референдума по Конституции ЕС польская общественность напряженно следит за развитием событий. Выделяются три измерения происходящего: кризис европейского Конституционного договора, кризис европейской интеграции и расширения ЕС, кризис легитимации национальных правительств и правящих кругов. Внимание поляков тем более обоснованно, что в самой Польше также происходит перелом в сформировавшейся после 1989 года партийной системе, предопределенный, правда, другими процессами. Практически ни один из глав государств или правительств, участвовавших 16-17 июня в кризисном саммите, не уверен в своем политическом будущем и в своей власти. Это относится также к польскому президенту и его правительству.

В отличие от западноевропейских стран-основательниц ЕС, которые так уверены в европейской интеграции, что легкомысленно ставят ее на кон, для стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) членство в Союзе в новинку и связано с конкретными ожиданиями. За год, прошедший после вступления в ЕС, они изведали материальные и политические преимущества Союза как источника силы для национального обновления. Куда же им податься, если Европа распишется в собственном бессилии?

Вопрос о том, должна ли Польша проводить референдум после французского и голландского «нет», раскалывает польскую общественность на упрямых сторонников линии «и все же надо попытаться» и приверженцев реальной политики с их лозунгом «только не таким образом». Решающее слово после июньского саммита принадлежит польскому парламенту. Споры идут не только о принципе, но и о времени проведения референдума. Здесь нужно учитывать, что в соответствии с польским законодательством важен не только результат, но и минимальная явка избирателей. Каким образом и в какой момент можно будет мотивировать минимум 50% избирателей принять участие в референдуме?

Президент, срок полномочий которого истекает осенью этого года, и серьезно ослабленное левое правительство, успешно осуществившее, однако, вступление Польши в ЕС, рассчитывают на то, что «да», сказанное поляками Европе, заново легитимирует их партии и политику. Поэтому они стремятся объединить референдум с первым туром президентских выборов 1 октября. Правоцентристские группировки, которые, по данным опросов, вырвутся на предстоящих осенью выборах вперед, выступают против референдума и высказываются за упорное отстаивание польских национальных интересов на намеченных переговорах с Евросоюзом. Популистские правые движения, делающие ставку на иррационализм и ксенофобию, вообще против открытия традиционного польского общества, обусловленного вступлением в ЕС. Глава ЛПС (Лига польских семей) Роман Гертых выкликнул однажды даже «Да здравствует Франция»,⁸⁰ что в свете напряженных польско-французских отношений означает еще одну провокацию.

На эти стратегии влияют опросы общественного мнения, цель которых - определить возможный результат референдума. Сильное воздействие на поляков оказывает «нет», сказанное французами и голландцами, и курс Тони Блэра. Во время опроса, проводившегося 19 мая Центром социологических исследований, 60% респондентов высказались за Конституционный договор и лишь 14% - против. 61% участников опроса выразили готовность участвовать в референдуме. Вопреки прежним опасениям, 58% граждан оценивают членство Польши в ЕС в целом положительно, и лишь 10% относятся к нему подчеркнуто отрицательно. Другой опрос, проведенный 8 июня Институтом изучения общественного мнения (ПБС), выявил такую картину: 36% респондентов приветствовали бы провал Конституционного договора, и лишь 32% сожалели бы об этом. Из 51% граждан Польши, желающих участвовать в референдуме, 40% хотят сказать «да», 36% - «нет», 25% не имеют еще определенного мнения.⁸¹ Проект польского референдума становится все более рискованным. Поэтому Бронислав Геремек – предвестник «Солидарности», бывший министр иностранных дел Польши, а сегодня влиятельный депутат Европейского Парламента - выступает за то, чтобы сделать перерыв для размышлений, который должен продлиться до весны будущего года.⁸²

В польской полемике вокруг Европы почти не затрагиваются конкретные положения Конституционного договора. В Польше он известен столь же мало, как и в других странах. Как и в остальных странах, речь здесь идет о том, чтобы занять принципиальную позицию как в вопросе отношения собственной страны к Европе, так и в ходе общественно-политической дискуссии. Исторические травмы и избавление от коммунизма накладывают глубокий отпечаток на национальное самосознание в государствах ЦВЕ, вступивших в ЕС, и на их отношение к внешнему миру. Их воздействие мощнее, чем влияние основных исторических ориентиров интегрирующейся уже половину столетия Западной Европы на самосознание ее народов.


Исторические травмы

Это в особой мере касается Польши, которая после многих столетий разделов и неизменно безуспешных восстаний против германского, российского и австрийского господства лишь в 1989 году вернулась к своим истокам. Национальный суверенитет и самостоятельная роль в международных делах для нее внове и воспринимаются как выдающиеся достижения. Это делает страну очень чувствительной ко всем попыткам опеки и вмешательства: реакция поляков на французскую бестактность, которую Ширак счел уместной в связи с иракской войной, была прямо-таки аллергической.

Польша, которая при мощной поддержке католической церкви в течение многих веков жестокого гнета умела сохранять свою культурную самобытность, энергично защищает свое достоинство и международное значение. В этом контексте следует рассматривать и раздоры из-за упоминания христианской традиции в Конституционном договоре, и упорное стремление играть самостоятельную роль на мировой арене, опираясь на особые партнерские отношения с США. Своей психологией и повадками Польша очень сильно напоминает голлистскую Францию 60-х годов.⁸³

Поэтому оппозиция, бравирующая своим патриотизмом, выступает не против ЕС, а за устойчивую и самостоятельную позицию Польши в Евросоюзе. Символом этого является Договор Ниццы – реальная основа деятельности ЕС после фиаско Конституционного договора.

Девиз праволиберальной партии «Гражданская платформа»: «Ницца или смерть» - касается не только согласованного в этом городе и выгодного для Польши распределения голосов в Совете ЕС, но и роли Польши в рядах больших стран-членов Союза. Вместо того, чтобы одобрить Конституционный договор, эта партия требует заключить договор «Ницца плюс» и одновременно перенять содержащиеся в Конституционном договоре положения об институционных реформах.⁸⁴

«Конституционный договор мертв (…). Наилучшим выходом для нас были бы новые переговоры или развитие Договора Ниццы», - заявил вице-президент Европейского Парламента от партии «Гражданская платформа» Яцек Сариуш-Вольский.⁸⁵

Польша непреклонно отстаивает свои интересы, когда речь идет об объеме и целевом назначении финансовых средств, выделяемых новым государствам-членам ЕС. Эти средства оказывают прямое воздействие на внутреннюю политику. Ко всеобщему удивлению, бывшую неизбежной структурную перестройку польского сельского хозяйства с его старомодными маленькими предприятиями удалось смягчить путем оказания финансовой помощи крестьянам, в результате чего они являются ныне одной из наиболее довольных групп польского общества. В то же время конкурентоспособность польских продуктов на европейском и международном рынках уже сегодня достаточно высока.


Упорно и умело

Польское правительство ведет сложные переговоры о бюджете ЕС на 2007-2013 годы упорно и с большим прагматизмом. Поскольку их провал имел бы катастрофические последствия для страны, оно проявляет готовность к компромиссам и соглашается с предложением Люксембурга сократить трансфертные выплаты до все еще большой суммы, составляющей 3,9% польского ВВП. Большое значение имеют, однако, более выгодные условия совместного финансирования проектов, продленный на один год срок освоения средств и специальная помощь беднейшим регионам.⁸⁶ Но и в этом вопросе партия «Гражданская платформа» требует ужесточить позицию: «Это не компромисс, а согласие с германской и французской позицией. Мы должны сказать «нет» этим попыткам расшатать основы ЕС», - заявил на пресс-конференции в Страсбурге Яцек Сариуш-Вольский.⁸⁷

От хорошо информированных польских наблюдателей не укрылась взаимосвязь между результатами референдума во Франции и кризисом французского государства всеобщего благоденствия. В этом контексте рассматривается также фиаско правительства Шредера. Дилеммы государства всеобщего благоденствия оказывают прямое воздействие на европейскую финансовую и экономическую политику. Какую цену могут и должны заплатить европейские государства и, таким образом, Европейский Союз, чтобы гарантировать стандарты социальной защиты, установившиеся в длительной фазе экономического роста, которая пришлась на первые десятилетия европейской интеграции? Какие протекционистские меры должна принять Европа и отдельные государства-члены Евросоюза, чтобы исключить нежелательную конкуренцию, которую несет с собой глобализация и расширение ЕС на Восток?

С точки зрения Польши и других посткоммунистических стран, проводящих жесткие социальные реформы, которые ведут к снижению зарплаты и налогов в Западной Европе, это драматические вопросы, но характер драматизма иной, чем кажется Западной Европе с ее медлительной политикой реформ. Западноевропейские протекционистские меры воспринимают здесь как дискриминацию, а по-настоящему открытый общий рынок рассматривают как шанс. Поэтому «нет», сказанное Конституционному договору, понимается в Польше как запоздалое «нет» расширению ЕС на Восток. Так, Ежи Марек Новаковский пишет: «Жители старой Европы страшатся последствий расширения Евросоюза. Их социалистическая ментальность рантье порождает боязнь конкуренции в очереди за социальными льготами и не позволяет им понять, что новые государства-члены ЕС придают ему новую экономическую динамику. Франция цепляется за свою экономическую и социальную модель, переживающую глубокий кризис. Эта модель покоится на власти бюрократии. Фактически она устарела, но это не означает еще, что французы сознают сложившуюся ситуацию и готовы противостоять вызовам современного мира».⁸⁸


Как справиться с кризисом?

Размышляя о путях преодоления кризиса, нынешнее польское правительство, напротив, склоняется к сближению с германской и французской позициями. Оно надеется, что сможет таким образом остаться в числе стран, образующих ядро континентальной Европы. Пытается ли оно возродить Веймарский треугольник, который всегда был «бермудским», прежде всего, из-за сдержанной позиции Франции? Со Шредером и Шираком, каши не сваришь - во всяком случае сейчас.

В Польше наблюдается сегодня поляризация подходов политических сил к решению проблем ЕС, обусловленная, среди прочего, внутриполитическими процессами. Левые апеллируют больше к германо-французскому государственному патернализму, правые склоняются к рыночному либерализму английской чеканки. Конечно, в будущем это противостояние перестанет отвечать реальной ситуации в стране и проблемам Европы, однако в период британского президентства в Евросоюзе оно весьма актуально. Януш А. Майхерек пишет по поводу решения о выборе направления: «Нам следует не отворачиваться от Великобритании, а сближаться с английской позицией (…) Сейчас судьбу европейской интеграции будет определять Тони Блэр; Великобритания является сегодня самым мощным защитным валом от проектов Германии и Франции, которые хотят навязать другим странам свою дебильную социальную и экономическую систему. Англичане не боятся польских сантехников. Мы должны помочь Англии не возрождать европейский проект, а начать его с чистого листа».⁸⁹

Свой самый ценный европейский опыт Польша накопила в ходе удачной поддержки «оранжевой» революции в Украине. Благодаря взаимодействию внешней политики польского президента и политики колебавшегося поначалу ЕС, а также, пожалуй, неафишированной американской помощи удалось добиться того, что казалось немыслимым: подвигнуть Россию к компромиссу, предотвратить насилие и провести в украинское правительство демократические силы. Это была явная победа на решающем - согласно польскому пониманию истории - фронте. Страх перед Россией и жесткость в отношении России - основные мотивы польской политической психологии. Она связана с живыми воспоминаниями о переносе границ после 1945 года. Польские изгнанные также хранят память о потерянной Родине.

Движущей силой политики Польши по отношению к Украине является надежда на ее сближение с Западом. Польша поддерживает вступление Украины в ЕС, но сам Союз тянет волынку. Поэтому вопрос о последствиях европейского кризиса для политики расширения Евросоюза на Восток играет в дискуссии в Польше еще более важную роль, чем на Западе. Вопрос о приеме Турции рассматривается, прежде всего, в аспекте воздействия этого шага на Украину.

Влодзимеш Чимошевич, глава польского парламента, бывший министр иностранных дел и возможный кандидат в президенты от левых сил, интерпретирует это усиление националистического курса следующим образом: «На фоне неудовольствия по поводу расширения ЕС за счет принятия новых стран мы наблюдаем ослабление духа общности. Это создает угрозу принципу солидарности. Мы, поляки, можем при этом лишь проиграть».⁹⁰ На вопрос о том, какие элементы Конституционного договора нужно спасти, отобрав их из конкурсной массы, поляки отвечают «прежде всего, общую внешнюю политику ЕС». Опыт кризиса, разразившегося из-за войны в Ираке, определенное разочарование конкретными результатами партнерства с США и в особенности украинский успех на фоне все еще сохраняющегося ощущения российской угрозы побуждают Польшу активнее, чем это часто бывает на Западе, стремиться к более эффективной Общей европейской внешней политике и политике безопасности. Вступив и в ЕС, и в НАТО, Польша считает, что они должны быть в одной упряжке.


Опасность нового национализма

Руководитель польского Института международных отношений и бывший польский посол в Бонне Янош Райтер полагает, что Польша могла бы сыграть важную роль в их сближении. Порукой тому являются ее хорошие знания восточноевропейских и международных реалий: «А не следует ли Востоку, новым государствам-членам ЕС взять на себя инициативу по его обновлению? Эта идея отнюдь не абсурдна, и ее необходимо проанализировать с должной умеренностью. Польша экономически слаба, но добилась бурного роста. Экономические козыри нуждаются в политическом подкреплении. Надо прислушиваться к мнению других и предлагать компромиссные решения, учитывающие также их интересы. Европейская политика Франции переживает кризис, поскольку страна забыла эти правила. Польша обязана помнить о них, если хочет играть важную роль в Восточной Европе (…). Мы должны спасти из Конституционного договора то, что можно спасти, чтобы суметь осуществить проект ОВПБ. Европа должна соблюдать собственные обязательства по отношению к своим соседям на Востоке и в ближневосточном регионе. Этот проект, как никакой другой, свидетельствует о политических амбициях Евросоюза и напоминает нам о том, что это не только союз государств, но и политическое сообщество (…). Что необходимо спасти, так это надежду на сильный ЕС».⁹¹

Хайнц Крамер,

Руководитель исследовательской группы внешней политики ЕС

в Фонде «Наука и политика»,

Берлин


Турецкие кошмары


Дискуссия о вступлении Турции в ЕС разгорелась с новой силой. Все чаще раздаются критические голоса, советующие еще раз обдумать решение Европейского Совета (декабрь 2004 г.) начать переговоры о вступлении Турции в ЕС 3 октября 2005 года. Европейская Комиссия, представляя 29 июня рамки переговоров, также дала понять, что считает целесообраным учитывать все более широкий скепсис населения государств-членов ЕС. Несмотря на это, она осталась верна избранному пути: переговоры должны начаться, как было предусмотрено, и их исход сегодня нельзя предсказать - процесс является открытым и продлится, по крайней мере, лет десять.

Ввиду отсутствия единства между государствами-членами ЕС по турецкому вопросу эта линия является единственно разумной, если он хочет избежать дальнейшей политической блокады - иначе после провала Конституционного договора и бюджетного кризиса ЕС дополнительно продемонстрировал бы внешнему миру свою недееспособность, поскольку все еще существуют правительства в государствах-членах ЕС, не разделяющие опасений по поводу вступления Турции: председательствующая сегодня в ЕС Великобритания, Испания, Италия, Греция и Германия. Среди новых членов тоже нет единодушия в плане отклонения Турции. В частности, Польша истолковала бы отказ от начала переговоров с Турцией как смещение в далекое будущее энергично поддерживаемой ею перспективы вступления в ЕС Украины. Тем самым ЕС оказывается в ситуации, когда один член, применив свое право вето, может воспрепятствовать началу переговоров, но при этом не просматривается альтернативы, которую единогласно одобрили бы все 25 государств - участников. Узел внутренних противоречий ЕС оказался бы тем самым не ослаблен, а затянут еще крепче.

Отказ от переговоров с Турцией был бы связан со значительными внешнеполитическими издержками для Союза, не приблизив однако разрешения сегодняшнего кризиса в ЕС, поскольку его причины следует искать в другом месте. Как показывают первые реакции на нынешнюю дискуссию вокруг Турции, вера балканских государств в принципиальную перспективу вступления в ЕС, открытую им Брюсселем, была бы сильно поколеблена. Это, по всей видимости, не осталось бы без последствий для ориентации соответствующих правительств в многочисленных региональных конфликтах, в настоящее время сдерживаемых благодаря перспективам членства в ЕС. Во всяком случае, нельзя исключить усиления на Балканах военных кругов, стремящихся к раздуванию конфликтов.

Однако более серьезными последствия оказались бы для Турции и для отношения ЕС к Турции. Правительство Партии справедливости и развития (ПСР), возглавляемое премьер-министром Эрдоганом, лишилось бы основного элемента своей политической легитимации перед населением. Правительственный кризис в сочетании с внутрипартийными конфликтами в ПСР был бы неминуем. По крайней мере, на короткий срок этот легитимационный кризис правительства обострился бы в результате финансового кризиса и сопутствующих ему явлений Ведь вероятность того, что международные финансовые игроки сохранят свой нынешний оптимизм по поводу экономического развития Турции после упразднения опоры в виде ЕС, практически равна нулю. Однако в то же время с отказом ЕС пошатнулся бы и основной столп кемалистского государства, что повлекло бы за собой опасность дестабилизации системы.

Учитывая те силы, которые по-прежнему остаются у руля правления, этого можно было бы избежать лишь ценой возврата к демократии, контролируемой государством, по примеру ситуации в Турции в 90-е годы: политическое доминирование государственного аппарата, включая военное руководство, подчинение демократических ценностей и основ примату нации и ее единства, оценка всякого общественного и политического положения вещей под углом зрения концепции безопасности, в центре которой стоит государство, и возвращение во внешнеполитическом плане и в плане политики безопасности к узкой, национально дефинированной основе интересов при непрерывных усилиях добиться американской поддержки в сфере безопасности.

Такая реакция намного вероятнее, чем повторяемая некоторыми политическими кругами как заклинание радикальная исламизация Турции вследствие отказа ЕС вести переговоры о ее вступлении. Как показало внутриполитическое развитие этой страны за последние месяцы, в целом интерпретировавшееся общественностью Евросоюза как новое укрепление националистических сил, культурная гегемония кемалистского понимания республики по-прежнему доминирует в общественном мнении, в СМИ и в политической жизни Турции. Альтернативные модели государства и общества - такие как либеральная западная (европейская) демократия или исламистские представления - хотя и смогли получить распространение в ходе недавно начавшегося процесса сближения с ЕС, но не сменили национально-кемалистскую модель. С прекращением сближения с ЕС они потеряли бы свое влияние.

Во внутриполитическом плане это повлекло бы за собой в среднесрочной перспективе свертывание успехов в области демократизации и либерализации, во внешнеполитическом плане и в плане политики безопасности – усиленное восприятие региональных угроз, при которых Турция вынуждена рассчитывать только на себя. Важным результатом такого развития было бы усиление националистических установок в поведении в отношении других стран региона с соответственно негативными последствиями для кипрской проблемы, турецко-греческих отношений, турецкой позиции относительно кавказских республик и обостренное недоверие к развитию ситуации на Среднем Востоке, особенно по курдскому вопросу. ЕС снова имел бы в обозримом будущем в качестве соседа государство, расколотое во внутриполитическом плане, а во внешнеполитическом – действующее скорее как региональный фактор нестабильности.

Этому нельзя также противостоять путем предложения «привилегированного партнерства». В качестве альтернативы вступлению оно будет воспринято преобладающим большинством турецкого населения и политических элит как символ отказа со стороны Европы и как доказательство ее нечестности. Поэтому оно усилило бы национально-кемалистский рефлекс и не способствовало бы «полному закреплению Турции в европейских структурах». До тех пор, пока политические силы в ЕС хотят с самого начала придать переговорному процессу с Анкарой двойственный характер из-за связанных с ним многочисленных и значимых неопределенностей, они демонстрируют, с турецкой точки зрения, то, что отвергают вступление Турции как цель. Разговоры с Турцией о возможных альтернативах вступлению могут оказать позитивное воздействие лишь в том случае, если их необходимость будет вытекать из процесса вступления, а не когда они являются профилактической мерой хорошего намерения.

Штефан Шоль,

работает как свободный автор в России (живет в Твери) для журнала «Гео», журнала «Фактс», газеты «Берлинер Цайтунг» и других СМИ