Internationale Politik

Вид материала

Документы

Содержание Цвет умбра Интернационал с нечистой совестью Жертвы в стране преступников Террорист, пришедший с Запада Книжная критика

Подобный материал:

• 5/2004 = Дорогие читатели!, 4812.92kb.
• Основная тема предлагаемого Вашему вниманию номера журнала "Internationale Politik", 1888kb.
• Сас ua federation Cinologique Internationale (fci), 58.83kb.
• FÉDÉration internationale des échecs, 47.03kb.
• Аботан Международной организацией по Стандартизации (iso), и оформлен под контролем, 125.75kb.
• I конгресс коммунистического интернационала, 260.19kb.
• Международный день ненасилия Международный день ненасилия, 22.14kb.

Цвет умбра


В публичной дискуссии часто можно услышать мнение, что в Германии в 2005 году царит настроение перемен, схожее с тем, которое было накануне выборов в Бундестаг в 1998 году. Это не соответствует действительности. В 1998 году на самом деле существовало ярко выраженное настроение перемен. После 16 лет правления Гельмута Коля население не хотело видеть его еще четыре года на посту Федерального канцлера. При всем уважении, которое он заслужил в конце своего правления, на него тем не менее возложили ответственность за пробуксовку реформ в стране. И в 1998 году имелась альтернатива Гельмуту Колю как личности в лице Герхарда Шредера, которого считали симпатичным и компетентным. Со Шредером, воспринимавшимся в сравнении с Колем молодым и динамичным, связывали надежду на то, что он сможет обновить и модернизировать страну. Уже в начале 1998 года, еще до своего выдвижения в кандидаты на пост Федерального канцлера, Шредер в вопросе о предпочтениях населения при выборе Федерального канцлера намного опережал Коля - 44% против 22%.

В 2005 году не может быть и речи о сходном настроении, хотя большинство граждан после семи лет правления «красно-зеленых» и испытывает разочарование, полагая, что коалиция плохо управляла страной. Но в отличие от 1998 года, лишь меньшинство верит в то, что новое правительство сделает это лучше. И Ангела Меркель в предпочтениях избирателей не опережает Шредера, а на 11% отстает от действующего Федерального канцлера: 30% против 41%.

Общефедеральное настроение перед новыми выборами в Германский Бундестаг напоминает то, которое было в мае в Северном Рейне-Вестфалии перед выборами в земельный парламент (ландтаг). Жители Северного Рейна-Вестфалии тоже считали, что «красно-зеленые» плохо управляли этой федеральной землей. Но что касается земельного правительства под руководством ХДС, то не набиралось и половины жителей долины Рейна и бассейна Рура, которые полагали бы, что оно будет управлять лучше, чем предыдущее правительство. А при распределении предпочтений в отношении кандидатов на пост премьер-министра Северного Рейна-Вестфалии Юрген Рюттгерс с его 30% значительно отставал от Пеера Штайнбрюка (45%). Только каждый четвертый в этой федеральной земле (и каждый второй среди сторонников ХДС) считал, что Юрген Рюттгерс будет лучшим премьер-министром, чем Штайнбрюк. Однако при всей симпатии к Штайнбрюку неприятие «красно-зеленых» было столь велико, что 22 мая население сделало выбор в пользу ХДС, не испытывая при этом особых надежд на то, что новое правительство будет проводить лучшую политику.

На территории всей Федеративной Республики складывается прямо-таки гротескная ситуация: многие требования, содержащиеся в выборном манифесте СДПГ, большинство населения считает правильными. Однако это не приносит социал-демократам дополнительных голосов. И наоборот: большинство не разделяет основные положения предвыборной платформы ХДС/ХСС, тем не менее это практически не приводит к потере христианскими демократами голосов избирателей.

Попытка СДПГ посредством предвыборного манифеста снова представить себя «более левой» партией столь же мало дает ей в общефедеральном масштабе, как в период выборов в Северном Рейне-Вестфалии критика капитализма Францем Мюнтеферингом не помогла партии привлечь большее количество голосов. СДПГ не потому - как это ошибочно полагают многие члены этой партии - пользуется столь незначительной поддержкой, что она позволила образоваться «дефицитам справедливости» или пренебрегла социальными компонентами в своей политике. Причиной плохих показателей СДПГ в значительной степени является то, что все больше граждан сомневаются в способности и желании этой партии управлять страной. Эти сомнения вполне обоснованны, если подумать, что только треть самих членов СДПГ хочет выиграть выборы, чтобы при помощи политической власти выстраивать общество; 2/3 не хотят власти, поскольку для них важнее придерживаться высоких принципов, чем получить шанс управлять страной.

Способ, которым добились новых выборов, подтвердил сомнения многих граждан Германии в способностях социал-демократов. Ведь если федеральный канцлер сам признается, что он не может более рассчитывать на доверие своей партии - почему тогда избиратели должны доверять СДПГ, которая уже не стоит за федеральным канцлером и его политикой?

Свидетельства неспособности СДПГ проявляются также в малых рутинно-технических вопросах. Так, у социал-демократов было желание избавиться от клейма «социально холодной» партии посредством новой цветовой символики - перехода к цвету умбра, оттенку бежевого, который, как надеялись, будет передавать ощущение теплоты. Однако этот цвет ассоциируется с другими политическими партиями: со СвДП, с праворадикальными партиями или даже с Национал-социалистской партией Германии, но не с СДПГ. Таким образом, такое изменение цветовой символики также не принесет социал-демократам дополнительных голосов избирателей.

Новый Левый союз Партии демократического социализма (ПДС) и Движения за труд и социальную справедливость (ДТСС), напротив, сумел завоевать симпатии избирателей. Эта политическая группа имеет все шансы на то, чтобы на федеральных выборах получить больше голосов, чем СвДП и Союз 90-х/ Зеленые, и стать тем самым наряду с ХДС/ХСС и СДПГ третьей по силе партией, представленной в Германском Бундестаге. При этом нынешние сторонники нового Левого союза ни в коей мере не представляют собой однородной группы. С одной стороны, это классический контингент, голосующий за ПДС: избиратели новых федеральных земель, которые считают себя единым образованием на том основании, что все они чувствуют себя проигравшими. Этой группе нужна партия, которая позаботилась бы о них. Такой партией была и остается ПДС, которая, будучи партией восточногерманской среды, является рупором восточных немцев. Отдать свои голоса за новый союз настроены в Восточной Германии и другие избиратели, которые разочаровались и в СДПГ, и в ХДС, и полагают, что наконец появилась политическая альтернатива обеим партиям - Левый союз.

Сторонники ДТСС в старых федеральных землях принципиальным образом отличаются от контингента, голосующего за ПДС на востоке Германии. Они не являются - как утверждает ДТСС - выходцами из низших социальных слоев, чьи интересы никто больше не представляет. Рабочие, безработные, пенсионеры - их среди сторонников ДТСС меньшинство, большинство составляют чиновники и служащие. Это почти на 3/4 мужчины, половина из них в возрасте от 45 до 60 лет, преимущественно защищенные в социальном плане. Эти представители западногерманской интеллигенции на протяжении десятилетий испытывали досаду в отношении общества. Им не нужна партия, заботящаяся об их интересах, им нужен новый форум, где они могли бы дать волю своему гневу.

Участие Левого союза в выборах вполне может привести к тому, что коалиции ХДС/ХСС и СвДП будет недостаточно, чтобы получить большинство для формирования правительства. Поскольку лишь немногие полагают, что правительство, руководимое ХДС/ХСС во главе с Федеральным канцлером госпожой Ангелой Меркель действительно будет лучше, чем нынешнее правительство (которое все же считается еще большим злом), то существует возможность того, что эйфория в отношении христианских демократов будет и далее улетучиваться, в результате чего ХДС/ХСС и СвДП не наберут необходимых для формирования правительства 48%-48,5% мест в парламенте. Невысокий уровень ожиданий в отношении нового правительства мог бы стать шансом для приятного сюрприза избирателям. Однако существует опасность, что граждане испытают еще большее разочарование. Это имело бы фатальные последствия для и без того уже низкого доверия избирателей к политическим игрокам.

Ральф Фюкс,

Председатель правления Фонда им. Генриха Белля


Интернационал с нечистой совестью

К 10-й годовщине бойни, учиненной сербами в Сребренице


По Дейтонскому соглашению от мультиэтнической Республики Босния и Герцеговина отказались в пользу конфедерации, состоящей из трех частей. Тем самым в основу нового боснийского государства был положен этнический принцип – ошибка в построении, из-за которой страна страдает по сей день. Эта ошибка должна быть устранена при помощи ЕС.


Раннее утро 11-го июля 2005 года. Бесконечные вереницы автобусов и частных автомашин извиваются по горным улочкам Сараево и Тузлы в направлении Сребреницы. Дорога ведет через страну преступников, через мятежную Республику Сербскую, которая входит в государство Босния и Герцеговина. «Республика Српска» является продуктом Дейтонского соглашения, положившего конец сербо-хорвато-боснийской войне, после того, как было убито около 300000 человек, и почти половина жителей Боснии стали беженцами.

Есть горький привкус в том, что Сребреница, прежде небольшой преимущественно мусульманский городок, относится сегодня к территории сербов, к «сербству». «Я возвращаю сегодня Сребреницу сербскому народу», - провозгласил 11 июля 1995 года командующий армией боснийских сербов Ратко Младич, без боя вступив в Сребреницу – «зону безопасности ООН». В то время около 40000 босняков искали в Сребренице убежища. Они тщетно надеялись на защиту международного сообщества, которое безучастно позволило подвергнуть их самому страшному геноциду, какой только имел место в Европе со времени окончания Второй мировой войны.

Дейтонское соглашение ратифицировало политику этнических чисток. От мультиэтнической Республики Босния и Герцеговина отказались в пользу конфедерации, состоящей в этническом плане из трех частей (плюс 49% территории Республики Сербской). Так в качестве основы нового боснийского государства был избран этнический принцип – врожденный недостаток, из-за которого страна страдает и поныне.

В тот день 11 июля десятки тысяч босняков направляются в Сребреницу. Среди них – женщины, чьих мужей, братьев и отцов тогда разлучили с ними, чтобы убить. В течение трех дней около 8000 человек были расстреляны или убиты, а их трупы были зарыты в окрестностях города в безымянных массовых могилах. Женщин и детей депортировали на боснийскую территорию. В 10-ю годовщину бойни останки 600 мужчин, которые были идентифицированы в ходе кропотливой работы, хоронят на территории мемориала. 600 гробов цвета ислама выставлены у входа к памятнику жертвам трагических событий. Затем их передают по бесконечной цепочке, из рук в руки над головами людской толпы к местам захоронения, при этом имя каждого зачитывается вслух. Большинство их родственников, оставшихся в живых после этой трагедии, обитают сегодня в нищете в мусульманской части Боснии, их постоянно преследуют кошмары. Лишь несколько сотен вернулись в свои разоренные дома. Они должны быть готовы к тому, что встретят на улице тогдашних убийц. Так, сегодняшний начальник полиции Республики Сербской входил во время захвата Сребреницы в свиту генерала Младича.


Жертвы в стране преступников

Вдоль дороги, ведущей в Сараево, стоят полицейские Республики Сербской в синей форме, которые должны предотвращать нападения на прибывающих босняков и зарубежных гостей. Так много полицейских в такой маленькой стране! Сколько из них участвовало в бойне в Сребренице, в массовых изнасилованиях боснийских женщин или в пытках пленных боснийских солдат в таких лагерях, как Омарска, где разыгрывались кошмарные сцены? До недавнего времени сербские политики отрицали эти события или умаляли их значение по принципу «нападения имели место со всех сторон». И по сей день в сербском обществе культивируется статус жертвы, согласно которому сербы ведут героическую национально-освободительную борьбу против остального мира.

В нескольких километрах от мемориала жертвам геноцида в Сребренице мы проходим мимо поспешно воздвигнутого памятника сербским жертвам войны, который был торжественно открыт на следующий день с благословения православной церкви, - демонстративная ответная акция, которая служит зачету взаимных обид и должна привить коллективной памяти сербов иммунитет против всякого чувства вины. Это правда, что вина лежит не только на сербских милиционерах. Гаагский Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии рассматривал также военные злодеяния, совершенные хорватской или боснийской сторонами. Однако отождествление, проводившееся между «партиями войны» распадающейся Югославии было уже тогда ошибочным, и в свете судебных решений Гаагского трибунала оно не стало более правильным.

Большинство сербов в Боснии, а также на родине, в Сербии, до сих пор уклонялись от осознания того, что совершенные сербскими подразделениями военные преступления были не единичными актами мести, а частью систематической стратегии «этнической чистки» в завоеванных ими областях. Эта логика геноцида, которая проявилась в многочисленных бойнях уже в 1992 году, в начале войны, достигла в Сребренице своего апогея. Всех юношей и мужчин в возрасте от 12 до 75 лет, попадавших в руки сербам, «убивали не по какой-то иной причине, а лишь из-за их этнической принадлежности», как сформулировал Гаагский трибунал в своем приговоре сербскому генералу Кристичу. Философ и бывший мэр Белграда Богдан Богданович говорит о «коллективном преступлении». Националистические настроения разжигались в народе «со всех сторон»: «с церковных и вузовских кафедр, а также с вершин академической науки», пока они не оказались там, «где была их главная цель, определенная с самого начала: среди сторонников Младича, из которых сделали героев!»

Два года назад на открытии Биллом Клинтоном мемориала жертвам трагических событий в Сребренице не появился ни один известный сербский политик. На этот раз, в 10-ю годовщину бойни, все выглядело иначе. Это был исторический момент, когда сербский президент Борис Тадич, окруженный плотным кольцом телохранителей, возложил венок к памятнику убитым – под наблюдением молчаливой толпы выживших. Сербский представитель в государственном президиуме Боснийской конфедерации, равно как и высокопоставленные лица Республики Сербской также приняли участие в торжествах в память событий в Сребренице. Ни один из них не взял слова, один из них не связал себя никаким обещанием. Но все-таки они были здесь и встретились с прошлым, которое не хочет исчезать.

В Сребренице собралось международное сообщество людей с нечистой совестью. Представитель ООН зачитал послание ее Генерального секретаря. Кофи Аннан выразил сожаление, что ООН нарушила тогда свое обещание защиты преследуемых людей, отдавшихся под ее покровительство: «Мы ошибочно руководствовались двумя основными принципами, которые тогда не соответствовали ситуации, - нейтральности и уклонения от применения насилия. Тем самым жертвы оказались предоставлены их палачам». Джек Строу, британский министр иностранных дел и самый высокопоставленный представитель ЕС на торжествах, также говорил о «глубоком сожалении» по поводу бездействия европейских правительств. Государственный министр Ханс Мартин Бури в качестве представителя правительства Федеративной Республики Германия приехал с опозданием и отбыл рано. Зато здесь были другие, которые уже в начальной фазе войны выступали за вмешательство Запада и составляли в то время в своих партиях меньшинство, объявленное этими партиями «вне закона»: Кристиан Шварц-Шиллинг, который в знак протеста против пассивности тогдашнего Федерального правительства покинул кабинет Гельмута Коля, Марилуизе Бек, Даниэль Кон-Бендит и другие. Они прибыли в Сараево уже накануне, на международную конференцию, организованную Фондом им. Генриха Белля и фракцией «зеленых» в Европарламенте и посвященную урокам Сребреницы и будущему Боснии.

Все зарубежные ораторы, выступавшие на мероприятии в честь памяти жертв геноцида, возмущались скандальной ситуацией по поводу того, что генерал Ратко Младич и тогдашний президент боснийских сербов Радован Караджич, два главных военных преступника, и по прошествии десяти лет все еще на свободе. Говорят, им обеспечивают защиту их старые связи в армии, в сербской националистической партии и православной церкви. Однако единодушное требование, что обоих следовало бы, наконец, предать Гаагскому трибуналу, прозвучало впустую: просто невероятно, что европейские и американские военные в регионе в течение десяти лет не могли поймать обоих главных террористов. Это же относится, разумеется, и к сербскому правительству.

Для этой намеренной неспособности могут быть различные причины. Так, бывший генерал Йован Дивяк, босниец сербского происхождения, возглавлявший вооруженную оборону осажденного сербскими националистами Сараево, иронизировал: пока Караджич и Младич еще разгуливают на свободе, на них можно свалить вину за все возможные злодеяния. Кто знает, сколько людей самого разного ранга трепещут от мысли, что эти оба выложат на суде все, что им известно? Возможно, они могли бы помочь объяснить, почему боевые самолеты НАТО утром 11 июля повернули от Сребреницы и почему главнокомандующие войсками ООН упрямо отвечали отказом на всякую просьбу о помощи из осажденной «зоны безопасности». Во всяком случае, существует еще много невыясненных вопросов, ответ на которые мог бы пролить свет на участие Запада в ответственности за катастрофу Сребреницы.

Хотя Дейтонское соглашение и основывающаяся на нем конституция и положили конец войне, но они изменили будущее страны. Они усилили этнический партикуляризм и националистические партии и помешали восстановлению дееспособного государства. Вместо этого процветают бюрократия и коррупция. По-прежнему между бывшими «воевавшими сторонами» царит недоверие, доходящее до открытой враждебности.

Последние десять лет Босния являлась полупротекторатом под опекой ООН. К концу будущего года с этим временным положением должно быть покончено, ответственность должна быть передана боснийским структурам. Однако без конституционной реформы, без преодоления укрепившейся в результате Дейтонского соглашения внутренней блокады трудно себе представить, как страна может выпутаться из затянувшегося состояния духовной, политической и экономической убогости.

Нельзя построить демократию и залечить раны войны на базе разделения по этническому принципу. Эту дейтонскую ошибку в конструкции необходимо исправить. Для этого нужны политики и партии в Боснии, которые решительно настроены предпринять новую попытку создания мультиэтнической республики. Но для этого необходима также соответствующая помощь со стороны международного сообщества, прежде всего ЕС, который в высшей степени заинтересован в мирном, демократическом и основанном на сотрудничестве будущем на Балканах. Европейский Союз должен, наконец, собраться с силами и занять четкую позицию по вопросу будущего статуса Косово и реформы государственных структур в Боснии. Изменение статуса-кво, в свою очередь, должно быть связано с перспективой вступления в ЕС. Все остальное продлевает состояние организованной безответственности и таит в себе опасность новых вспышек насилия.

Тим Мюллер,

редактор IP,

занимается историей и регулярно пишет для «Зюддойче Цайтунг»


Террорист, пришедший с Запада

Неудачи в интеграционной политике Европы пугают Америку


Лондон был сигналом. «С этого момента мы должны считаться с тем фактом, что война внутри ислама – это война внутри Европы», - заявляет Кристофер Хитченс в «Уикли Стандард» от 18 июля. Но «существует также и зеркальная картина. Многие мусульмане становятся на сторону цивилизации, в то время как многие европейские фашисты и коммунисты симпатизируют джихаду».

Более подробно «джихад made in Europe» рассматривает – в той же «Уикли Стандард» (25 июля) – Рюэль Марк Герехт, ведущий эксперт неоконсерваторов по вопросам терроризма и Ближнего Востока. «То, что когда-то было несомненным импортным товаром, стало отечественным продуктом, который мутировал и подрос». «Европейский ислам» воспринимается как «все более радикальная сила – и в интеллектуальном, и в практическом плане». Герехт, впрочем, тоже подчеркивает, что большинство европейских мусульман придерживаются умеренных позиций. Секуляризация европейских мусульман, которой европейцы зачастую не замечают, является «в целом огромным успехом». Но именно по этой причине мусульманские активисты-радикалы пользуются столь большой популярностью – «умеренные уступили им дорогу».

С Европой связано будущее исламского радикализма и его террористических сетей. Как это получилось? Герехт ссылается на французского исследователя Оливье Руа, который пишет, что «большинство молодых мусульман становятся на Западе радикалами: они – «возродившиеся мусульмане». Их здесь исламизировали. Многие живут в отрыве от своих семей, многие состоят в браке с немусульманами. Их мировосприятие не импортировано с Ближнего Востока – оно абсолютно современно. Оно направлено против американского империализма, капитализма и т.п. Они заняли пространство, которое двадцать лет назад заполняла «Action Directe». Они существуют в оставленной левыми экстремистами воинственной реальности, где молодежь живет только ради того, чтобы разрушать систему. Радикализация – это не следствие «столкновения культур». Эта воинственная эволюция происходит на нашей территории, она стала частью внутренней истории Запада».

Эти тенденции нельзя рассматривать в полном отрыве от Ближнего Востока – саудовские деньги по-прежнему играют свою неприглядную роль; религия в радикально-апокалиптическом варианте тоже вносит свой решающий вклад. И все же Герехт свидетельствует: «Когда встречаешься с молодыми верующими мужчинами во Франции, Бельгии или Голландии, создается впечатление, что машина времени перенесла тебя в среду европейских леваков 70-х - начала 80-х годов».

Для этих молодых европейских мусульман атака террориста-смертника – это «революционная иллюзия/ игра воображения», смерть – это «ультимативное выражение абсолютно западной идеи индивидуальной свободы и самореализации и в то же время абсолютно исламской концепции самоотречения и подчинения воле Господней». Этот еще более радикальный вариант исламского радикализма мог возникнуть только на Западе. Поэтому самые эффективные и ужасные «приверженцы бен-ладенизма» сегодня и в будущем – это «те, кто в культурном и интеллектуальном плане больше всего похожи на нас», - считает Герехт.

Вестернизация освободила молодых мусульман от традиционных семейных уз. Никакие человеческие чувства уже не удерживают их от страшных деяний. Этот вариант «бен-ладенизма – не что иное как мусульманская версия западного тоталитаризма», который и на этот раз возник в Европе. Ни Алжир, ни израильско-палестинский конфликт, ни Ирак не объясняют его. Провал европейской интеграционной политики Герехт упоминает лишь вскользь. Но молодые европейские мусульмане, реализующие себя в радикализме и, в конечном счете, терроре, пугают американских экспертов по террору. Ведь они – граждане Европы. Герехт требует введения виз для всех западноевропейцев, въезжающих в США.

Удивительно, считает Герехт, почему до сих пор к террористам не примкнуло еще больше молодых европейцев-мусульман и они не совершили еще более кровавых терактов, чем в Лондоне. Но надежда приходит с Ближнего Востока. Если ситуация там улучшится, это окажет влияние и на мусульман Европы, считает Герехт. Ожесточенные парни не смогут долго уклоняться от радостей, которыми будут жить их семьи. Если Америка «хочет помочь Европе, она должна всеми возможными средствами поддерживать скорейшую демократизацию Ближнего Востока. Было бы замечательно, если бы прогрессивные политические и религиозные дебаты среди ближневосточных мусульман оказали бы спасительное влияние на их интеллектуально отсталых единоверцев в странах Европейского Союза».

Об интеграции европейских мусульман подробнее пишет в «Foreign Affairs» (июль/август) Роберт С. Лейкен из Вашингтонского Центра Никсона. Его статья о «разгневанных мусульманах Европы» вышла незадолго до взрывов в Лондоне, которые он считал неизбежными, – одно из многочисленных провидческих замечаний автора. Его также интересуют «выросшие в Европе, имеющие европейские паспорта моджахеды, которые могут без визы попасть из Западной Европы в США». Незадолго до взрывов в британской столице Лейкенс приводит в качестве примера родившегося и выросшего в Европе убийцу голландского кинорежиссера Тео ван Гога. Политические убийства по ближневосточному образцу – это поворотная точка, «новая фаза террористической угрозы».

В Европе живет от 15 до 20 миллионов мусульман, их связи с родиной гораздо сильнее, чем у трех миллионов мусульман в Америке. Лейкен также ссылается на Руа и других исследователей ислама, которые пишут о «глобализированном исламе», о порождении западного модерна, направленном против западного господства, об «антизападной вестернизации». Европа, таким образом, уже давно снова стала колониальной державой – испещренной внутренними колониями, в которых поселили мусульман-иммигрантов. Молодые мусульмане уже не хотят этим довольствоваться.

В отличие от Герехта Лейкен считает неудачными сравнения с «RAF», «Action Directe» или «Brigate Rosse», потому что джихадистские группировки обладают гораздо более широкой социальной базой. Число людей, которые их поддерживают, растет. Средства исламистской социализации – это видео, чат-румы, совместные молитвы и летние лагеря. По оценкам европейских спецслужб, радикальный ислам уже превратился в «автономный феномен» – «даже без прямого влияния извне Европы».

Наряду с ищущими убежища и получающими финансовую поддержку из Саудовской Аравии радикальными имамами, которые находят пристанище прежде всего в Великобритании, Лейкен указывает на большую группу родившихся в Европе мусульман-радикалов: это и безработные жители предместий, и хорошо образованные специалисты, впитавшие в себя антизападную культуру Запада. Последние занимают ведущие позиции в радикальных сетях, переход к терроризму происходит здесь плавно. Бойцов джихада теперь вербуют не только в бандах и тюрьмах, но и в университетах и школах. Для «сетей джихада, которые уже давно стали относительно автономными», Усама бен Ладен теперь – это всего лишь «вдохновляющий пример и стратегический ориентир».

Боевую подготовку молодые мусульмане теперь проходят уже не в Чечне, а в Ираке, раненые в Ираке террористы лечатся в Европе. Германия тоже играет определенную роль – здесь, как пишет Лейкен, бойцы джихада достают «у балканских банд оружие». Что так дальше продолжаться не может, сначала поняла Франция в середине 90-х годов. Французские антитеррористические меры весьма похожи на американские: радикалам не предоставляют убежища, подозреваемых можно в течение нескольких дней держать под арестом без предъявления обвинения, полиция нередко вторгается в мечети.

В Великобритании же очень терпимо относятся к мультикультурализму вплоть до сепаратизма, здесь принимают всех радикалов – правда, строго присматривают за ними. Что касается Германии или Нидерландов, то там до недавнего времени, как пишет Лейкен, безраздельно господствовали терпимость, мультикультурализм и сегрегация. Единственный немец, удостоенный позитивного упоминания, это Отто Шили. «Европе срочно необходима эффективная интеграционная политика», - пишет Лейкен. Французская политика абсолютной ассимиляции потерпела такой же провал, как и немецкий или британский мультикультурализм. В качестве образца автор рекомендует американскую модель: «Она отделяет религию от политики, не воздвигая между ними стены, она помогает иммигрантам постепенно приспособиться к местным условиям, предоставляя им относительную культурную автономию». Что же касается безопасности Америки, то Лейкен также убежден, что самая большая угроза исходит от европейских мусульман. Но, в отличие от Герехта, он не выступает за отмену безвизового режима для западноевропейцев, требуя лишь более эффективного контроля, который должен начинаться раньше – уже при приобретении билетов на самолет.

О том, что реакция на терроризм может стать серьезной проблемой, пишет тот же неоконсерватор Рюэль Марк Герехт в «Уикли Стандард» от 4/11 июля. В своей статье он предпринимает атаку на систему Гуантанамо. Сравнения с ГУЛАГом и концлагерями необоснованны. Но для Герехта нет сомнений в том, что Гуантанамо «подрывает решимость Америки в борьбе с исламистским терроризмом. Так становится все труднее вспоминать о том, почему Америка находится в Ираке и поддерживает демократические преобразования на Ближнем Востоке». Америка должна быть образцом. И Герехт предлагает такой принцип: «Действуй за океаном не иначе, чем ты действовал бы на американской территории».

Он резко критикует непрофессионализм специалистов по ведению допросов – чем меньше они умеют, тем скорее прибегают к насилию, считает Герехт. В этом они видит суть проблемы: некомпетентность аппарата – это основная причина безобразий в Гуантанамо и Абу-Грейб. Наибольший вред, по его мнению, нанесла неспособность правительства Буша признавать и исправлять свои ошибки. Если уж есть необходимость в многолетнем содержании террористов как военнопленных, то надо их содержать в США – под контролем Конгресса.

Еще один фронт – это глобальная война идей. Энн Эпплбаум по поручению «Foreign Policy» (июль/август) отправилась на поиски проамериканцев. Как-никак к этой категории относят себя 27% немцев и 38% французов. У большинства из них имеется непосредственный позитивный опыт контактов с Америкой – или же они надеются на успешную карьеру благодаря труду – по американскому образцу. На основе новейших исследований автор противопоставляет «стереотипу антиамериканца» – «разгневанный араб-радикал, участвующий в демонстрации на мифической арабской улице; редактор левой газеты, разгорячившийся на берлинской вечеринке; французский фермер, протестующий против «Мак-Дональдса» – типичный образ проамериканца: «Мелкий британский бизнесмен, восхищавшийся Тэтчер и уже побывавший в отпуске во Флориде. Или польский интеллектуал-антикоммунист, который со своими парижскими друзьями в 80-е годы спорил о Рейгане, а сегодня спорит о войне в Ираке. Или индийский биржевой маклер, сотрудник южнокорейского инвестиционного банка и филиппинский фабрикант, которые поддерживают хорошие деловые контакты с Америкой, выступают за присутствие американских войск в своем регионе и тайно симпатизируют Бушу, о чем они ни за что не рассказали бы своим женам».

Симпатий ищет и Китай. Стратегический проект Роберта Каплана, о котором мы уже рассказывали (см. IP, 7/2005), комментирует Джошуа Курлантцик в «New Republic» от 27 июня. Он пишет, что Китай пока не представляет собой военной проблемы, но во внешнеполитическом плане он – уже проблема. В Азии, Африке и Латинской Америке Китай ищет союзников – особенно среди таких государств как Судан, Иран, Венесуэла и Зимбабве, которые осуждаются Соединенными Штатами и располагают запасами сырья, в первую очередь нефти, в поставках которой заинтересован гигант, которому не хватает энергоносителей. Но китайские дипломаты теперь стали еще хитрее. Они умело разыгрывают свою новую внешнеполитическую доктрину «мирного подъема». Они пытаются рекомендовать себя развивающимся странам в качестве социально-экономического образца. Экономическое благосостояние без политической открытости – для многих это звучит привлекательно.

В последнее время Китай, воспользовавшись антиамериканскими настроениями, даже пытался завязать более тесные экономические отношения со старыми американскими союзниками, такими как Австралия и Южная Корея – и не без успеха. Так что Курлантцик завершает свою статью требованием, чтобы кругозор Америки не ограничивался терроризмом или военным соперничеством. Дипломатическое соревнование с Китаем за доминирование в мире уже началось.

Книжная критика