Geum.ru

Учебное пособие Чебоксары 2009 Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное агентство по образованию

Вид материалаУчебное пособие
Зверя распугали, наверно? – Что вы! Полно его на горе: козы, медведи, лисы, белки
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Задание 8. Проанализируйте данные тексты. Каковы особенности текстового использования слов, связанных родо-видовыми отношениями?


1. Мы вышли на большую поляну, от которой отслаивался легкий туман. Вдруг по опушке леса мгновенно проскочило легкое, грациозное животное.

– Косуля?!

– Косуля, – подтвердил Рольф. (В. Чивилихин. Шведские остановки.)

2. Утром мои спутники снова полезли на вершину, а я прошел к маральему солонцу, что был недалеко от нашего лагеря. Вчера мы видели там следы зверя. Животное становилось в грязь на колени, чтобы дотянуться до соли, насыпанной под камень. Кто-кто, а эти-то милые зверюги уже знали, какие замечательные ребята стали хозяевами здешней тайги! (В. Чивилихин. Месяц в Кедрограде.)

3. Огромная тень оторвалась от бугра и стала быстро приближаться.

Ветер дул от зверя, и он шел, не чувствуя постороннего запаха. Шел крупно, уверенно. В нескольких шагах от трупа оленя на мгновение остановился и стал обходить стороной. Медведь заметил посторонний предмет. Что бы это могло быть? (В. Санги. Голубые горы.)

4. – Зверя распугали, наверно?

– Что вы! Полно его на горе: козы, медведи, лисы, белки. Другой раз так рванем, что сейсмологи в Чите регистрируют, а зверь хоть бы хны. Ходит к теплушкам кормиться объедками, представляете? (В. Чивилихин. Светлое око Сибири.)

5. Когда говорят о животном мире Байкала, вспоминают обязательно нерпу. И это действительно любопытно. В самом сердце Евразии, за тысячи километров от океанов, живут себе и не тужат большие тюленьи стада, и тут издавна ведется промышленная добыча этого осторожного зверя. Около тысячи нерп убивают за зиму байкальские охотники. (В. Чивилихин. Светлое око Сибири.)

6. Запустела здесь, на русском Севере, выласканная вольными людьми земля. Стоило отойти чуть дальше от реки, как натыкались на вырубки, похожие скорее на лесные свалки. Лес здесь добирали, видимо, еще несколько лет назад, оставленный когда-то дозревать, и молодняк искорежили, искромсали, завалили сучьями. И бывшие боры затягивались теперь поверх пней малинником, таволгой да кипреем. (Н. Перминова. Плывущие мимо.)

7. Мы пересекали широкую сырую равнину, обрамленную невысокими горами, – кое-где виднелись засосанные грязью грузовики.

– Так и будут загорать, бедняги. Хоть бы трактор им подбросили!

– Это полумера. Не надо было допускать наводнений.

– Как не допустишь – стихия!

– Интересно, где вы работаете?

– А что?

– Да так. Очень охотно на стихию валите… (В. Чивилихин. Светлое око Сибири.)

8. Я всегда хотела учиться музыке. При прежней жизни, в вагонах, это было исключено. Теперь я попросила маму купить мне скрипку. Несчетное количество раз я слышала по радио концерты, где из всех музыкальных инструментов выделяла именно ее. Я нашла в книжке картинку, изображающую этот волшебный инструмент. Среди дров выбирала самое кривое полено, зажимала его подбородком и водила по нему прутом, пища и повизгивая, подражая звукам скрипки. (Н. Лазарева. Последнее место ссылки.)

9. Итак, одна из первых информаций о существовании в Северной Америке живых динозавров появилась в 1775 году. Конечно же, имеется в виду, опубликованных.

Двое охотников из Вирджинии увидели, как из безымянного лесного озера выходит на сушу нечто напоминающее огромного крокодила, только с очень толстым туловищем. Передвигалось существо на двух лапах.

Конечно, малограмотные охотники в XVIII веке не знали слова «динозавр». От страха люди сразу разрядили в невиданное чудовище свои ружья. Как они утверждали, обе пули попали в цель. Однако существенного вреда не нанесли.

Похожая на крокодила, но передвигающаяся на двух лапах тварь заревела так, что на некоторое время в лесу все стихло, и кинулась назад в озеро. Мгновенно она исчезла под водой и больше не появлялась. (В. Бурлак. Рыцари мадам Авантюры.)

10. Все связано на земле, ни один человек не свободен от общего движения, и, пожалуй, именно на отдельном человеке сильнее всего проявляется влияние глобальных катастроф; по крайней мере, любая личность несет в себе самые достоверные признаки эпохи. (П. Проскурин. Долгая зима.)

11. На станции в магазинчике мальчишки покупали билетики книжной лотереи. Кто-то выиграл ластик, кто-то тетрадку. Я потратила на лотерею все деньги, став героем дня среди наших. На самом деле очень хотелось выиграть портрет Есенина, но выиграла калейдоскоп.

Неожиданно незатейливая игрушка понравилась мне так, что, когда стекло случайно разбилось, я купила новый калейдоскоп. Когда и тот пропал, я пошла в игрушечный магазин и приобрела новую бумажную трубочку со стеклышками и зеркалами.

Сейчас на моей прикроватной тумбочке, среди кремов, книжек, календарей и конфет, лежит оптический калейдоскоп. Жаль, что в шестидесятые годы таких калейдоскопов не было. Замечательно, что они есть в наши дни. (Н. Лазарева. Последнее место ссылки.)

12. – Надеюсь, тебе не надо объяснять, что такое причитание? – осведомился Стефан и, не дав мне раскрыть рта, сам же ответил: – Причитание означает плакать, приговаривая, жалуясь на что-то или на кого-то. А еще оно означает плач по покойнику…

– Ты всегда долго и нудно начинаешь издалека… – перебил я приятеля. – Нельзя ли поближе к делу?

Стефан не отреагировал на мое замечание и спокойно продолжил:

– Причитания существовали у многих народов. До наших дней сохранились записи ассирийских, древнеегипетских, иудейских, древнекитайских памятников этого народного творчества.

– И славянских, – подсказал я. (В. Бурлак. Рыцари мадам Авантюры.)

13. Ни в каком другом возрасте душа человека не откликается так на голос искусства и литературы, как в пору юности. (Б. Леонов.)

14. В небе парил орел. Гурко лежал на склоне горы, грея затылок и спину теплом скального монолита, и наблюдал за полетом птицы. Стервятник, казалось, присматривался к человеку, но, конечно же, вряд ли его занимал солдат в выгоревшей защитной форме, поблескивающий бессмысленными глазницами зеркальных очков.

Орел сделал круг и вдруг камнем ринулся вниз. Но перед самым склоном крылья его расправились, выходя из пике, он схватил беспомощно трепыхающегося зверька, продолжая полет со снижением, но уже параллельно склону взмыл над пустынными горами… «Здорово, черт!» – восхищенно отметил про себя Гурко. (С. Ионин. Волк.)

15. Я всегда почитала медаль. Она мне казалась и кажется важнее ордена.

Представляете, нежданно-негаданно я получила такую великую награду! (Е. Лисина. Две деревни на одной земле.)

16. Дальше, дальше, дальше уходил марал, и деловито, даже как бы мешковато трусили в отдалении волки. Тонконогий, но ширококопытный марал и плесенно-легкие пятнышки волков уплывали в белую, рыхло колеблющуюся наволочь неторопливого зимнего утра. Все глубже, все дальше, в сон, в серый свет пустынного, безгласного утра погружался быстрый зверь. Вот уже по колено погрузился марал во мглу, вот уж только комолая голова плывет и качается поверху, вот совсем не стало видно зверя, исчез, утонул или воспарился он, превратился в эту серую мглу, соединился с тишиной и пространством зимнего поля.

И волки, один за другим, словно бы во сне двигающиеся, растворились в этом успокоительном мглистом сне, поглотила их немо белеющая плоскость водохранилища. (В. Астафьев. Улыбка волчицы.)


Задание 9. Определите, какие дополнительные средства используются авторами для выделения в тексте слов с семантическими приращениями. Раскройте значения этих слов.


1. А вот и первые трудности в моем сочинении, Ольга Андреевна, не могу сообразить, как правильно пишется треклятое слово: дребезжание или дребежжение? Что обозначает оно, в конце концов: жгучесть на душе или просто звук? А обойти его, как вы советуете в подобных случаях – нет никакой возможности. Поскольку и сейчас на душе становится муторно, как вспомню тот адский взрыв на краю села после войны: дребезжат в окнах стекла, дребезжит над головой черепичная крыша. Мать, вскочив из-за швейной машинки «Зингер», крестится, прижимает меня к груди, а у самой на ресницах слезы. И вновь вибрируют стекла – эхо от тяжелого взрыва прокатилось от горизонта к горизонту. (К. Песоцкий. Сладкая горечь полыни.)

2. Асьойка частенько брал маленького Тимку к себе в юрту. Тимка знал, что в сундуке, что стоит в углу за потемневшей занавеской, есть «священные» стрелы. Их вынимают только иногда, когда нужно обратиться к богам с молитвой о помощи на промысле. (Ю. Шесталов. Таежная мелодия.)

3. Речка была ленивая, теплая и прозрачная. Меня медленно сносило по течению. Я перевернулась со спины на живот и захлебнулась. Со страху забила по воде руками, на секунду вынырнула и снова ушла под воду.

День выдался ярким, солнечным. Вместо того чтобы зажмуриться под водой, я бултыхалась, широко раскрыв глаза. И вот, сильно уставшая, в очередной раз уйдя под воду, я вдруг… увидела!!!

Я увидела дно речки: каждую песчинку, лучи солнца в воде, зеленую узкую траву, вытянувшуюся вдоль течения, – это было потрясающе! Это было так красиво, что я забыла, что передо мной стоит суперзадача: не утонуть. (Н. Лазарева. Последнее место ссылки.)

4. «Главное в Россини – вовсе не мотив, – говорил ему один скрипач в Одессе. – Мотивы его прелестны – но, согласитесь, заурядны! (Проиграл). Их сочинить несложно! Все дело – в разработке». (Музыкант был скромный, невидный собой, слаб грудью, но, когда он брал скрипку!..)

Александр не думал вовсе, что мелодию придумать так легко: он лично, хоть плачь, не способен был сочинить ни одной, даже простейшей. Но слово, слово… Тут он понимал, что значит – мотив. И что все дело в разработке. И когда мотив терялся, он томился нещадно. (Б. Голлер. Возвращение в Михайловское.)

5. На празднование 50-летнего юбилея ПМС-75 пригласили только бывших рабочих, но я поехала вместе с мамой.

В вагонах уже никто не жил – последние путейцы получили квартиры в восьмидесятых годах.

<…>

Рабочим давали памятные медали. Детям не дали ничего. Я обиделась. Это же – памятная медаль!!! Память обо всем детстве, о юности… Конечно, кирками и лопатами на перегонах мы не махали, шпалы не укладывали, но пятнадцать лет моей жизни прошли в дощатых теплушках – и я не заслужила даже значка на память… (Н. Лазарева. Последнее место ссылки.)

6. Оставалось искать место. Но место «не выходило» – таково уж было вечное счастье Семенюты. Хотя надо сказать, что целый год он с необыкновенным рвением бегал с утра до вечера по всем улицам громадного города в поисках какой-нибудь крошечной должности. (А. Куприн. Святая ложь.)

7. «Уж постой, игуменушко, перетерплю я у тебя все, да и ты меня попомнишь! – думал про себя воевода, низко кланяясь проходившим в ворота богомольцам. – Дай только ослобониться».

«Лаять» игумена в глаза Полуект Степаныч не смел, а то и в самом деле монастырских шелепов отведаешь, как дьячок Арефа. (Д. Мамин-Сибиряк. Охонины брови.)

8. Ему пришла на ум совершенно неожиданная, поразившая его самого мысль: вот он прожил целых семь лет в Европе и Америке, где жизнь была так разумно, удобно и складно налажена, так неизменно ровна и удобна, что лучше, казалось бы, и быть не может, где он чувствовал себя счастливо и беспечно, где у него завелось множество приятелей и даже друзей… И вдруг сейчас без, казалось бы, какой бы то ни было определенной причины, ни даже повода, почувствовал, что там, в заокеанье, ему чего-то не хватало, чего-то очень важного, не укладывающегося в слова, словами не изъяснимого, но без чего жизнь неполна, не своя, а как бы взятая напрокат, на время, как в гостинице, где есть все необходимое и даже многое сверх того, но нет чувства дома, своего дома, своей укорененности в нем. А вот проезжая мимо старого, в чем только жизнь еще теплилась, одни, за полотнищем, руины, особняка, он понял, чего ему не хватало: России. Хотя и этого – что значит для него Россия, что вообще она такое, кроме закрашенного полыхающим кумачом огромного пространства на карте мира, кроме того, что он по воле безответственного случая родился именно в ней, – этого тоже никакими словами не изъяснить, да как-то и неловко, что ли, нескромно как-то выговорить вслух. Но при одной этой мысли у него чуть не выступили слезы на глазах: он дома; его дом, и дело, и вся жизнь тут, в России. (Ю. Эдлис. Ждите ответа.)

9. – Ха-ха-ха! – раздался смех из чулана. – Угораздило же меня появиться на свет у таких родителей! Мама у меня колдунья, папа зомби. В то время как у всех знакомых родители – бизнесмены, у всех! Военные они или гражданские, скотопромышленники или врачи <…>. (М. Москвина. Дом на луне.)

10. Без сигнальных огней впереди бессмыслен любой путь, но в хорошем романе сигнальные огни – впереди, все время впереди, к ним невозможно приблизиться вплотную, это та самая тайна движения жизни, тайна, которая всегда впереди. И ее не нужно познавать до конца, потому что наступает самоуничтожение.

<…>

Сохранить в произведении чувство сигнальных огней, чувство открытия, – на мой взгляд, важнейшее условие творчества: и пусть видимого, грубо очевидного факта самого открытия вроде бы не будет, пусть даже очень многие этого не поймут и не примут, важно подвести читателя к самой границе открытия, заставить его почувствовать трепет открытия, это и есть самая трудная задача. Но это открытие только тогда и состоится, когда его переживет сам автор, творец произведения. (П. Проскурин. В поисках сигнальных огней.)

11. Раньше Смирнов представлялся мне каким-то отшельником, нелюдимом, своего рода робинзоном новейшего времени. А «робинзон», как оказалось, выписывал четыре газеты, к нему далеким путем, через Чуйский тракт и Чулышманскую долину, шла почта, посылки, у «робинзона» было немало знакомых среди ученых и литераторов. (В. Чивилихин. Месяц в Кедрограде.)

12. Шел август. Все тревожнее сводки Совинформбюро: «... ожесточенные бои … наши войска оставили города…» – пугающе вибрирует голос диктора в черной тарелке репродуктора. Уже и в нашем далеком от фронта Сталинграде стали появляться беженцы, которых непривычно называют эвакуированные. Это горькое слово у всех на устах. Но полную меру его горечи мы узнали, когда в нашей семье появилась хворая тетя Тая Четверикова с двумя дочерьми. (В. Еременко. Встречи.)

13. Сережа не решился спросить имени девочки, но однажды ее позвали в форточку: «Наташа!» Среди девочек их двора уже была одна Наташа, но теперь ее словно переименовали, настолько непохожим было ее имя на имя новой Наташи. Из букв, входящих в имя прежней Наташи, нельзя было ничего составить, кроме обыкновенного слова Наташа, похожего на слова Вера, Петя, Коля. Буквы же нового имени (строгое и взрослое «т» в середине) складывались во что-то волшебное, вовсе не напоминающее слово, а как бы сотканное из звуков Наташиного голоса и окрашенное в красный цвет ее зимнего пальто. (Л. Бежин. В детстве у меня был противогаз.)

14. И как радушный хозяин, чуть волнуясь и любуясь и всеми живя, провел генерала Алпатов вдоль полка, представляя своих офицеров, преувеличенно громко называя фамилии и чины.

Со всеми поздоровался генерал, всем одинаково говоря: «Здравствуйте!», но никого ни о чем не спросив, и все отметили после, какая у него рука: холодная, узкая, костлявая, и молодой поручик Голобородов все время потом в ротонде усиленно тер свою ладонь о чужие спины, «чтобы согреть». И у всех остались в памяти узкие, холодные, сощуренные, чужие глаза и длинный, как хобот, нос с белым стрельчатым переносьем. Кто-то назвал его за сутулую шею «костылем», кто-то за длину «семиаршинным». (С. Сергеев-Ценский. Медвежонок.)

15. Всем юным существом своим она (Зина. – Л. П.) верила в то, что не заметят, ни за что не заметят, уйдут дальше… И то, во что так сильно верилось, случилось: фашисты пошли в другую сторону, и тут же нахлынула новая волна белого, как вата, тумана. Тогда она захватила правой рукой правое же плечо танкиста и потащила его к своим. Когда он стонал, она зажимала ему рот и шептала:

– Молчи, сейчас будем дома.

Однако это «дома» было за полтора километра, и несколько часов тащила Зина, как муравей свою ношу, раненого сначала под прикрытием тумана, а потом, когда туман поднялся, по мелколесью. (С. Сергеев-Ценский. «Хитрая девчонка».)

16. Но то, что у Алпатова на дворе, как в берлоге лесной, спал медвежонок, искренне веселило аинцев.

Спрашивали с молодым любопытством:

– Спит?

– Спит.

– Ишь ты его (добродушно), спит!.. Вот язва! (С. Сергеев-Ценский. Медвежонок.)

17. По балкам и в долине речки залегло много промышленных виноградников, табачных плантаций и садов. Все, что производила земля, называлось здесь «доходом», а деньги – «мелочью». Летом и осенью жили шумно, нарядно и весело; зимою – скаредно, голодно, ободранно, – все, как земля. Даже жирные бывшие проводники – татары, торговавшие на базаре «американской» бузой, зимою заметно спадали с тела. (С. Сергеев-Ценский. Валя.)

18. Так же хотели мы стать летчиками, чтобы глянуть вниз с головокружительной высоты, хотели стать моряками, чтобы однажды пробиться сквозь свирепый шторм ради какой-то собственной великой цели и правды; а время длилось и длилось, и не было конца нашему ожиданию; в ослепительном единообразии выпавшей на нашу долю жизни мы даже не заметили, как, при каких обстоятельствах вдруг из ничего вылепилось удивительное, ни на что в нашей деревне не похожее, твердое и острое, как осколок гранита, слово карьер.

Обычно сначала содрогалась под нашими ногами земля, гулко сжимался воздух, и заполошно мы оглядывались, всматривались в самый далекий, самый прозрачный холм.

– В карьере взрывают, – говорил я.

– Ага, в карьере, – с независимым видом отвечал Толик.

Он тоже стремился выглядеть причастным к великой, шатающей землю жизни. (Н. Дорошенко. Карьер.)

19. Чувствовал Глеб, что перевезли-то, конечно, все. Все … да не все. Многое из того, что нужно ему – осталось! И то, что осталось, не принадлежало ни ему, ни его маме и не могло быть увезено фургоном Лентрансагентства. Хотя Глеб и думал, всю свою детскую жизнь думал, что это – его и будет при нем. Всегда.

Это.

О самом палящем Глеб боялся и думать, позволяя себе страдать от всякого прочего, менее жгучего.

Вот кресло. Разлапистый господин в кожаном мундире, а из дюжины прорех – грязноВАТНОЕ исподнее. Глеб умещался в кресле с ногами, с книгой, со стаканом клюквы, которую любил. Он часами мог, поджав ноги, сидеть в нем, как сидят султаны на своих персидских миниатюрах, и учить историю, географию или читать литературу художественную из библиотеки Василия Дмитриевича. И поглощать клюкву.

И вот теперь, казалось бы, то же кресло, и даже лучше – с новой симпатичной прорехой (фургон, перевозка, ножка кухонной табуретки, обезжиренная кожа дореволюционной свиньи). Но кресло в новой квартире втиснули между телевизором и книжным шкафом, и забраться в него не тянуло. И Глеб Дерябин клюкву ел, сидя за письменным столом на стуле, и на раскрытом учебнике физики вспыхивали розовые пятна – свидетельство того, что вымытую клюкву Глеб Дерябин перед поглощением не высушивал. Так что вроде бы и перевезли кресло в новую квартиру, а вроде бы и потеряли по дороге.

Но разве единственная это утрата?! (И. Смирнов-Охтин. Латунная традесканция.)

20. – Я пошел, пожалуй, – говорит Стрепетов, заглядывая к ним в комнату.

– Еще по чашке кофе – и отчалим вместе, – предлагает Михайлов.

– «Отчалим», – морщится Стрепетов. Ждать ему «мебельщика» не нужно, и глупо, и постыдно даже <…>. (В. Маканин. Отдушина.)

21. У здешнего воздуха удивительное свойство скрадывать расстояния. Кажется, вот она, рядышком, гора Аскалда, что лохматой медвежьей тушей разлеглась над лесом. На самом деле до нее полдня хорошей езды. И тайга на первый взгляд кажется такой же доступной и обманчиво близкой, но сколько в ней тайн, до которых идти – шагать! И люди, так называемые «простые люди» оказываются куда как непростыми… (В. Чивилихин. Месяц в Кедрограде.)

22. Илья Петрович поставил чашку на блюдечко, сплел пальцы и посмотрел на дочь. Дударев был единственным, кого Маша называла «дядей», но помимо отсутствия родственников, к которым можно было бы так обратиться, само слово Маше не нравилось, по звучанию. Как и слово «тетя». Маша любила проговаривать слова, прислушиваясь к своим ощущениям, возникавшим в зависимости от произносимых звуков. И так уж получалось, например, что слово «доброта» ей не нравилось из-за сочетания «б» и «р» и следующего за ними «т», из-за возникавшего во рту неприятного покалывания, а слово «злой», наоборот, нравилось из-за «о» и «й», да сочетание «з» и «л» доставляло наслаждение небу. Произнося же «дядя» или «тетя», Маша ощущала себя не то чтобы маленькой, а какой-то убогой. Два быстрых удара языком. Хотелось склониться, пятясь уйти. Слушаюсь и повинуюсь. Сказки. Тысяча и одна ночь. (Д. Стахов. Генеральская дочка.)

23. Несчастные… Так православные зовут всех узников острогов, крепостей. Пастор полагал, что ни один народ столь сердобольно не именует преступников. Распятый и Воскресший неотступно с ними. Да вот они… (Ю. Давыдов. Зоровавель.)

24. – Знаешь, Петрович, что старики наши говорят? В поселках и аулах у нас умные старики.

– Что ж они говорят?

– А говорят они – поход на Европу пора делать. Пора опять идти туда.

– Хватил, Алибек. Евро-опа!..

– А что? Европа и есть Европа. Старики говорят, не так далеко. Старики недовольны. Старики говорят, куда русские, туда и мы – и чего мы друг в дружку стреляем? (В. Маканин. Кавказский пленный.)

25. Витя передавал подслушанный им разговор двух барышень:

– Я сшила себе в прошлом году новое пальто.

– А в каком это было деми-сезоне? (Л. Гинзбург. Человек за письменным столом.)

26. Он (Бологовский. – Л. П.) крепко обнял ее за плечо – оно было теплое, живое. «Что с тобой?»

– Без. Сон. Ницца, – с расстановкой процедила она так жестко, словно кто-то сказал это вместо нее. (Н. Берберова. Лакей и девка.)

27. Павлик вместе с Лавриненко представился начальнику политотдела армии, затем их накормили ужином. Елагина не было – он накануне уехал в одну из дивизий. «Ждать» на армейском языке называлось отдыхать, и Павлику очень понравилась меткость этого слова. «Отдыхайте, Елагин скоро будет», – сказал ему начальник политотдела. (Ю. Нагибин. Павлик.)

28. Беззубая старая парка с черного хода зашла в дом окружного начальника и на кухне потребовала разговора с матерью. (Боже мой, уже весь седой, а мать все еще мама, мамочка. Почему до сих пор так невинна и молода душа? Почему до сих пор хочется, чтобы кто-нибудь заслонил, уберег, огородил от напора жизни? Ма-ма. Что в этом слове?) (С. Есин. Бег в обратную сторону, или Эсхатология.)

29. Люди есть люди, и на подошвах у всех грязь. Он жил сам и давал жить другим. Разве оставят теперь его эти люди, его тайная гвардия? Они себе не враги, они понимают: где он, там хоть и крикливая, суматошная, не предсказуемая, но привычная, в хорошем смысле слова, рутинная жизнь. Они все понимают, что лучше с ним доживать их маленькие творческие жизненки, чем остаться один на один с волчьим аппетитом молодых и голодных. (С. Есин. Бег в обратную сторону, или Эсхатология.)

30. Самое трудное в работе – это начало. А взмахнул «карандашом» – ломиком раз да второй, отвернул, налегая всем телом, тяжелый, объемистый кусок бурого угля, отнес в охапке к саням, перевалил его через дощатый борт да с десяток носилок туда пересыпал, и просыпаются окончательно мышцы, веселее бежит кровь, незаметно приходит и разгорается в работе азарт, и уже кажется, в воздухе потеплело. А вскоре становится и совсем жарко. (Г. Ненашев. Вот иду я по Парижу.)

31. С юности Гортензия Степановна и Евгений Тарасович пламенно любили искусство. Эта интуитивная любовь была связана скорее не с борениями мятежного духа и властью над ним прекрасного, а неким обстановочным моментом, тем привлекательным позлащенным багетом, которым часто это искусство обрамлено. Они оба воспитывались в разных больших городских дворах, оба с искусством познакомились по кинофильмам, по довоенным радиотрансляциям, по кукольным театрам и концертам на елках, и у обоих проснулось неистребимое желание примкнуть к этому порядком опьяняющему миру. Но и Гортензия Степановна и Евгений Тарасович и в юности были людьми рассудочными и поэтому очень аккуратно, точно постарались вписаться в полюбившуюся им среду жизнедеятельности. Они выбрали те области этой, как им казалось, беззаботной и нарядной жизни, где было возможно соавторство. Именно поэтому стремился Евгений Тарасович к специальности режиссера, а Гортензия Степановна решила стать искусствоведом. Вывезут актеры, вывезут художники. Эти решения возникли скорее не осмысленно, а интуитивно, подсказанные ранней опытностью прагматических душ, внешне для всех это выглядело страстью, непреодолимым стремлением. Но эти два всепобеждающих стремления средних людей не совпадали по времени, потому что Евгений Тарасович родился в 1921 году, а Гортензия Степановна была на пять лет моложе. (С. Есин. Соавторы.)

32. Цветы… Любит ли Анюта эту нежную, трогательную в своей беззащитности красоту? Внучка лесника, она все детство провела серди цветов и деревьев и стала как бы частью их. Самое чистое, как роса на цветах, у нее было связано с лесом. Анюта решила посвятить свою жизнь лесу, заботе об этом зеленом и щедром великане, чтоб с земли никогда не исчезла его могучая исцеляющая сила. <…>

Цветы... Разве можно не любить это маленькое трепетное диво, подарок земли и солнца?.. (В. Максимов. Цветет полынь.)

33. И тут она собрала свою храбрость и решимость и высказалась прямо:

– Тетенька, возьмите меня в пожарники, я очень люблю лес, я буду его спасать!

Человек совсем еще маленький, а какие великие слова знает! За миг девочка сказала столь прекрасные слова – «люблю», «буду спасать». Какое сердце может устоять перед такими словами? (Е. Лисина. Две деревни на одной земле.)

34. Далекие они, горы… Высокие они, горы. Высокие и голубые. Голубые-преголубые. Ветрами и легендами овеяны они. (В. Санги. Голубые горы.)


35. Не враг сразит на поле боя,

Я сам себя убью собою,

Убью высоким слогом чести,

Стремлением служить без лести

Закону, Родине, Культуре,

Поэзии, Литературе.

Убью, поскольку в нашем Риме

Живет лишь тот,

Кто ходит в гриме,

Кого не трудно упросить

Там – зализать,

Тут – укусить…

А я, без грима,

Без клыка,

Без «ласкового» языка,

Кому здесь нужен?

Никому!..

Я тихо смерть свою приму.

Приму с достоинством и честью,

Чтоб там, в ином, незримом месте

Без лести петь, без лести жить.

Творить посмертно и служить

Закону, Родине, Культуре,

Поэзии, Литературе!

(А. Пошехонов.)

36. Белов знает деревенскую жизнь не понаслышке – он плоть от плоти ее. Вот почему люди, населяющие его рассказы, – это живые люди, подлинно народные характеры. Это его соплеменники, и Василий Белов считает сыновним долгом быть их «ходоком» в литературе, рассказать всю правду о них.

Вот почему, если первое слово, выражающее отношение Белова к изображаемой им жизни, – это любовь, то второе, идущее следом, рядом, а подчас и опережая его, будет – боль.

Проза Белова наполнена именно этими всепоглощающими чувствами – чувством любви к родной земле и чувством боли за нее. (Ф. Кузнецов. Любовь. Боль. Гнев.)

Литература
  1. Актуальные проблемы функциональной лексикологии : сб. статей / под ред. д-ра филол. наук проф. В. Д. Черняк. – СПб. : Изд-во СПбГУЭФ, 1997. – 214 с.
  2. Будниченко, Л. А. Экспрессивная пунктуация в публицистическом тексте (на материале языка газет) / Л. А. Будниченко. – СПб. : Филологический факультет СПбГУ, 2003. – 223 с.
  3. Валгина, Н. С. Теория текста : учебное пособие / Н. С. Валгина. – М. : Логос, 2003. – 280 с.
  4. Кузнецова, Н. Н. Метафора как одно из основных средств создания экспрессивности / Н. Н. Кузнецова // НДВШ. Филологические науки. – 2009. – № 1. – С. 101–108.
  5. Лосева, Л. М. Как строится текст : пособие для учителей / Л. М. Лосева ; под ред. Г. Я. Солганика. – М. : Просвещение, 1980. – 94 с.
  6. Папина, А. Ф. Текст: его единицы и глобальные категории / А. Ф. Папина. – М. : Едиториал УРСС, 2002. – 368 с.
  7. Папуша, И. С. Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом / И. С. Папуша // НДВШ. Филологические науки. – 2009. – № 6. – С. 63–70.
  8. Русистика: Лингвистическая парадигма конца XX века : сб. статей в честь профессора С. Г. Ильенко / РГПУ им. А. И. Герцена – Филологический ф-т СПбГУ. – СПб. : Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1998. – 348 с.
  9. Солганик, Г. Я. Стилистика текста : учебное пособие / Г. Я. Солганик. – М. : Флинта ; Наука, 1997. – 256 с.
  10. Степанова, В. В. Слово в тексте. Из лекций по функциональной лексикологии / В. В. Степанова. – СПб. : Наука ; САГА, 2006. – 272 с.
  11. Стернин, И. А. Лексическое значение слова в речи / И. А. Стер­нин. – Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1985. – 172 с.
  12. Сулименко, Н. Е. Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии : учебное пособие / Н. Е. Сулименко. – М. : Флинта ; Наука, 2006. – 352 с.
  13. Фомина, Н. С. Кавычки в прозе Н. С. Лескова / Н. С. Фомина // Русская речь. – 2008. – № 6. – С. 34–38.

Слово в лингвокультурном аспекте