Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 45

ПРИЧИНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Как ни грозно звучали речи германских идеологов, на самом деле все вышеприведенные теории германского милитаризма и расизма не являлись ни причиной, ни реальной целью войны. Они использовались лишь, как инструмент пропаганды для ее подготовки. Эта пропаганда имела целью обеспечить войне некую моральную базу, основанную на идеологии расизма и легитимности права войны*. На практике ни одна из вышеуказанных теорий не была достаточной, для ставки на мировую войну, в которой вероятность победы была сравнима с вероятностью самоуничтожения. Данный факт отмечали почти все внимательные исследователи тех событий.

Б. Такман вообще не могла найти явных причин войны, относя ее начало на волю несчастного стечения обстоятельств: «Внимательно посмотрев на довоенную политическую карту Европы, мы увидим, что объяснить характер и происхождение мирового кризиса 1914 года, отталкиваясь от геополитических интересов стран — участниц конфликта, невозможно. Германия играет в мировой войне роль нападающей стороны, не имея вообще никаких осмысленных территориальных притязаний. (Идеологи пангерманизма говорили, разумеется, об аннексии Бельгии, русской Польши и Прибалтики, но как серьезная политическая цель эти завоевания никогда не рассматривались, поскольку теории «жизненного пространства» еще не существовало, а с геополитической точки зрения пространство империи и без того было избыточным. Что же касается требования о переделе колоний, то сомнительно, чтобы оно вообще когда-либо выдвигалось.) Франция, выступающая под знаменем реванша и возврата потерянных территорий, напротив, обороняется. Россия, которой исторической судьбой уготовано южное направление экспансии (зона проливов и Ближний Восток), планирует операции против Берлина и Вены»²⁰⁹⁸. К. Каутский в своей книге «Как возникла мировая война», написанной в 1919 г., утверждал, что «не существует ни одного толкования этой войны, которое бы нашло всестороннее при-

* Моральный фактор на войне, по широко известному выражению Наполеона, соотносится с материальным «как три к одному». Ключевым моментом здесь становится мотивация к войне. Именно она порождает ту злость, тот боевой настрой, который создает боевой дух армии. Нападающая сторона всегда в этом плане обладает преимуществом, она психологически готова к войне, подвергшейся нападению необходимо время для радикализации своего сознания. Порой данного времени достаточно, для того, чтобы уничтожить кадровую армию противника. В Германии доктрина моральной подготовки к войне была сформулирована К. Клаузевицем, который для успеха в войне особое значение придавал не материальным, а именно духовным, моральным силам поскольку: «военные действия насквозь пронизаны духовными силами и воздействиями». Одним из элементов подготовки нации к войне по К. Клаузевицу было разжигание в нем «чувства (национальной) вражды», так как: «Национальная ненависть... заменяет в большей или меньшей степени личную вражду одного идивидуума к другому». (Клаузевиц К..., с. 126, 129)

488

знание»²⁰⁹⁹. Биограф кайзера Дж. Макдоно замечает: «Многие утверждали, что немцы стремились к войне ради установления своей гегемонии в Европе. В действительности не было никаких мотивов, ни соответствующего планирования, ни какой-либо программы завоеваний...»²¹⁰⁰

А. Тойнби-младший в своем фундаментальном 12-томном «Исследовании истории» указывает: «Не вызывает удивления... глубокое стремление к переменам и решимость добиться их тем или иным способом, возникающее в ряде угнетенных классов и побежденных или порабощенных народов. Однако довольно странно, что заварили кашу..., прусские милитаристы — которым на самом деле было от этого куда меньше проку, чем утрат...» Канцлер Бюлов вспоминал, что до самой своей отставки в 1909 г. «не имел намерения... вовлечь Германию в войну неизмеримых масштабов, относительно которой лишь одно было достоверно: мы выиграли бы от нее немногое и притом то, что могли бы получить в результате естественного развития вещей также и без войны. Рискуем же мы чудовищно многим. Ставим на карту неизмеримые ценности...» В 1910 году была опубликована книга Нормана Анжелла «Великая иллюзия», в которой доказывалось, что война невозможна. С помощью внушительных примеров и неоспоримых аргументов Анжелл утверждал, что при существующей взаимозависимости наций победитель будет страдать в одинаковой степени с жертвой — поэтому война невыгодна и ни одна страна не проявит такой глупости, чтобы начать ее²¹⁰¹.

В 1908 Вильгельм писал : «Умопомрачительный абсурд — считать, что мы хотим напасть на англичан... В ситуации, когда Британия имеет семьдесят четыре линейных корабля против двадцати четырех германских, любая мысль о превентивном ударе — это «безумие»... Я считаю и всегда считал, что Англии, по финансовым и экономическим причинам, было бы очень трудно решиться на войну с нами. Я считаю, что Россия нуждается в мире и хочет мира. Я считаю, наконец, что и Франция, хотя и не оставила надежд на реванш, тем не менее не осмелится пойти на риск новой войны»²¹⁰². В том же году Вильгельм утверждал: «Я поддерживал мир в течение свыше двадцати лет и не намерен начинать войну, насколько это зависит от меня... Мы и так завоевываем весь мир — мирным путем»²¹⁰³. Относительно России в 1904 г. кайзер заявлял: «На Россию лучше не нападать; это все равно что объявить войну целому континенту»²¹⁰⁴.

В 1909 г. Б. Бюлов завещал своему наследнику на посту рейхсканцлера Т. Бетману-Гольвегу: «Мы теперь в качестве морской державы уже настолько сильны, что даже для Англии было бы небезопасно без нужды с нами связываться... Всякий серьезный конфликт был бы для

Германская пропаганда обрабатывала свою армию и готовила ее и народ к войне на протяжении предвоенных 30-40 лет, т.е. жизни почти всего военного поколения. Русские для немцев были кровными врагами, которых необходимо было уничтожить или покорить. Для русских от солдата до генерала, за редким исключением, немец не был смертельным врагом. В России не было даже отзвуков того националистического психоза, подобного тому, который сотрясал Германию.

489

нас борьбой не на живот, а на смерть, причем мы поставим на карту огромные ценности. От войны мы ничего не выиграем. Насильственное присоединение датчан, швейцарцев, голландцев или бельгийцев только дураку могло бы прийти в голову. Расширение империи на восток было бы не менее рискованно. У нас уже достаточно поляков, их более чем достаточно внутри наших черно-белых пограничных столбов. Нам не следует форсировать наше судостроение!... Франция была и останется элементом беспокойства... Французский народ, несмотря на его блестящий патриотизм, вряд ли долго будет переносить трехгодичный срок военной службы. Если Франция откажется от этих неестественно тяжелых вооружений, видя, что в военном отношении нас все равно нельзя опередить, то тогда будет создана возможность для продолжительного мира... Другая политика была бы возможна лишь в том случае, если бы мы хотели превентивной войны, но такая война была бы преступлением, потому что, как я буду это постоянно повторять, время работает на нас».

Бетман-Гольвег в конце 1913 г. писал: «До сих пор ни одна страна не покушалась на честь или достоинство немцев. Тот, кто в этих условиях говорит о войне, должен убедительно сформулировать ее цель и доказать, что иным путем этой цели достичь невозможно... Если в настоящее время имеется в виду начать войну в отсутствие разумных и понятных мотивов, то это поставит под сомнение будущее не только династии Гогенцоллернов, но и Германии в целом»²¹⁰⁵. Бюлов в 1914 г. заявлял: «Все великие державы едины в желании сохранить мир; мир нужен всем»²¹⁰⁶.

Тем не менее, как сказал А. Тойнби-младший: «именно правящие круги Пруссии намеренным рывком сорвали слишком неплотно прикрытый клапан с котла истории».

Правда, в самой Германии долгое время не было однозначного отношения к тому, кто развязал Первую мировую войну. Немцы взяли на себя ответственность только в 1961 г. с появлением книги Ф. Фишера «Рывок к великодержавности». Ее основной тезис заключался в том, что кайзер со своим окружением развязали войну с целью нейтрализации социалистической угрозы внутри страны. Вильгельм неоднократно вспоминал о плане Бисмарка «объединиться с владетельными князьями и задать рейхстагу по первое число, а потом и вовсе его разогнать». По словам Бетман-Гольвега, на протяжении 1913 года эта тема возникала постоянно²¹⁰⁷. Эйленбург, отмечая ослабление роли кайзера, утверждал: «Звезда Пруссии клонится к закату», «авторитет (кайзеру) даст только успешно выигранная война»²¹⁰⁸.

Г. Велер был не согласен с точкой зрения Фишера. Он указывал, что «Вильгельмовская Германия была не единственной страной, в которой имелись сумасшедшие». Не было такой крупной европейской страны, где не разрабатывались бы военные планы, однако эти планы «не имели ничего общего с финансово-экономической подготовкой к войне, на-

490

чало которой было бы приурочено к такой-то конкретной дате. Образ прямой дороги к мировой войне, по которой якобы целенаправленно шла политика империи, — попросту неубедителен». По версии Велера, именно бонапартистские замашки Вильгельма и его бряцание оружием запустили процесс формирования противостоящих военных блоков в Европе. Далее страшная машина покатилась уже сама по себе, подминая все... Тот факт, что имелись «тенденции» к конфликтам, не доказывает наличия сознательного намерения развязать войну²¹⁰⁹.

По мнению Бюлова: «Те, кто в 1914 году определял направление германской политики, не были ни хитроумными заговорщиками, ни беспощадными злодеями, они были попросту глупцами»²¹¹⁰. Эти мысли перекликались с опасениями О. Бисмарка, который за четверть века до событий в Сараеве указывал: «Для того, чтобы общественному мнению стали ясны ошибки, допущенные во внешней политике, как правило требуется период, равный человеческой жизни... Задача политики и заключается в возможно более правильном предвидении того, как поступят другие люди при данных обстоятельствах... Я не могу отрешиться от чувства тревоги, когда думаю, в какой степени эти качества утрачены нашими руководящими кругами».

Хауз высказывался более определенно: «Для меня совершенно ясно, что кайзер не хотел войны и не ожидал, что она начнется... В своем «блефе» он зашел, однако, так далеко, что обратного пути уже не было; события стали развиваться независимо от него. Он не сумел понять, что создание огромной военной машины само по себе неминуемо ведет к войне. Германия оказалась в руках милитаристов и финансовых магнатов, и именно с целью сохранения их эгоистических интересов были созданы предпосылки, сделавшие возможным это страшное событие»²¹¹¹. Д. Макдоно дополнял версию Хауза: «Война была вызвана гонкой вооружений, которая захватила не только Европу, но и Америку, ее развязывание провоцировала пресса, усиливая существующее недоверие между странами. Органы печати Германии, Британии, России или Франции подстрекали свои народы к войне, манипулируя понятиями чести и славы...»²¹¹²

Данные рассуждения могут привести исследователя к выводу, что Первая мировая война стала следствием несчастного стечения обстоятельств или злого умысла — заговора пангерманистов, милитаристов, монархистов и т.д. Т.е. была вызвана причинами чисто случайными или субъективными. Между тем неизбежность Первой мировой войны была предсказана еще за несколько десятилетий до ее начала. И этот прогноз строился на объективных постулатах материалистической теории К. Маркса: «Конечные причины всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи»²¹¹³. Исходя из своей теории, К. Маркс

491

указывал на нарастание кризиса империалистических противоречий и предсказывал на его основе неизбежность мировой войны.

Ф. Энгельс в 1887 г., еще до того, как Вильгельм II стал кайзером, писал: «Для Пруссии-Германии невозможна теперь уже никакая другая война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите — все это кончается общим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, кто бы поднял эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем из борьбы. Только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса. Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу»²¹¹⁴.

Классики марксизма не были в данном случае первооткрывателями. За 35 лет до них (в 1852 г.) предупреждение об угрозе мировой войны вышло из лона церкви: Доносо Кортес в письме к римскому кардиналу Фермари предсказывал грядущие апокалипсические потрясения и находил их причину в духовной деградации западного человека. Он предупреждал: «Гордыня человека нашего времени внушила ему две вещи, в которые он уверовал: в то, что он без изъянов, и в то, что не нуждается в Боге, что он силен и прекрасен. Вот причина, почему мы видим, как его распирает от собственной власти и от сознания своей красоты. Когда устраняется все сверхъестественное, человек обращает взор свой к земле и, в конце концов, предается культу материальных интересов. Это эпоха утилитарных систем, невиданного развития торговли, лихорадочного размаха индустрии, заносчивости богатых и раздражения бедных. За этим состоянием материального богатства и религиозной скудости всегда следует одна из тех мощнейших катастроф, которые преданием и историей навеки запечатлеваются в памяти человечества. Осторожные и умные объединяются для совета, как предотвратить катастрофу. Но разражается громовая буря и сносит их вместе с их заклинаниями. Между истиной и заблуждением не существует середины, есть лишь бесконечная пустота»²¹¹³.

Ф. Достоевский уже в 1875 г. предсказывал из Германии, как неизбежность, ее будущую агрессию против России: «В Европе собирается нечто как бы уж неминуемое. Вопрос о Востоке растет, подымается, как

492

волны прилива, и действительно, может кончиться тем, что захватит все, так, что уж никакое миролюбие, никакое благоразумие, никакое твердое решение не зажигать войны не устоит против напора обстоятельств»²¹¹⁶.

Предвидение таких людей, как К. Маркс и Ф. Энгельс, Д. Кортес и Ф. Достоевский, навряд ли можно отнести к какому-либо случайному совпадению с реальностью. Мало того, классики марксизма основывали свой прогноз не на интуиции, а на точном политэкономическом анализе с математической точностью, позволившим, за несколько десятилетий до Первой мировой войны, точно предсказать ее неизбежность и характер. Именно действие объективных сил и законов развития общества формировало субъективные милитаристские настроения германской элиты. Но что же стало для Германии той последней каплей, которую она бросила, по образному выражению Г. Ле Бона, в наполненную до краев чашу и из-за которой все пролилось?

М. Шелер утверждал, что единственной подлинной целью Германии является объединение всего континента против России. Запад должен понять, что только могущественная Германия, вставшая между Балтикой и Черным морем, может защитить его от растущей мощи России²¹¹⁷. Автор книги «Гении войн» знал, о чем говорил. Темпы экономического роста России были впечатляющими. Вся Европа с ужасом наблюдала за стремительным ростом русского гиганта. Еще два-три десятилетия таких темпов развития — и Россия по численности населения, и промышленному потенциалу должна была превзойти все великие европейские державы вместе взятые*. Дж. Сили в конце XIX века писал: «Если Соединенные Штаты и Россия продержатся еще полстолетия, то совершенно затмят такие старые государства, как Франция и Германия, и оттеснят их на задний план. То же самое случится с Англией, если она будет считаться только европейскою державою...»²¹¹⁸.

Эти слова имели под собой веские основания. Темпы промышленного развития России на рубеже веков, несмотря на кризисы, войны и революции, были самыми высокими в Европе. И они все время увеличивались, после 1910 г. достигая 8-11% в год. Население России всего за 17 лет с 1897 по 1914 гг. выросло почти на 50 млн. человек (что было сопоставимо с численностью населения всей Германии)**.

* Это, конечно, идеалистическая оценка, но именно она не давала покоя Европе того времени. В XXI веке подобные настроения встречаются в России, когда она смотрит на стремительно растущий Китай.

** Нетрудно представить себе, как влиял только один этот факт на германских стратегов. Ведь согласно классическому труду Клаузевица «О войне»: «Если мы рассмотрим без предубеждения историю современных войн, то вынуждены сознаться, что численное превосходство с каждым днем приобретает все более и более решающее значение...» (Клаузевиц К..., с. 331)

493

Среднегодовые темпы роста промышленного производства и экспорта в 1870-1913 гг. в %²¹¹⁹Прирост численности населения за 1880-1910 гг., в %²¹²⁰

	Темпы роста промышленного производства	Темпы роста экспорта	Прирост населения
Россия	6,8*	3,5**	56
Германия	4,5	4,1	44
Англия	2,1	2,8	26

Мало того, что русские стремительно догоняли своих конкурентов в материальном сфере, они захватывали лидерство и в культурной, духовной жизни. О. Шпенглер утверждал, что «на западе нет никого, кто хотя бы отдаленно мог сравниться с искусством автора "Анны Карениной"»²¹²². Английский критик М. Марри: «В одной лишь русской литературе можно услышать трубный глас нового слова. Писатели прочих наций всего лишь играют у ног этих титанов Толстого и Достоевского...»²¹²³ Немецкий литературовед Ю. Мейер-Грефе: «Любая книга Достоевского имеет большую ценность, чем вся литература европейского романа. Но разве только любая книга? — Нет, любая глава, любая страница...»²¹²⁴ Один из крупнейших писателей Индии — Прем Чанд — говорил в 1930-х годах, что Толстой «возвышается над всеми. Он поистине шахиншах всей литературы. Так было 25 лет назад, так это и сейчас»²¹²⁵. В. Кожинов отмечал, что «подобные высказывания зарубежных авторитетов можно приводить бесконечно»²¹²⁶. А авторитетнейший критик и культуролог того времени Мэтью Арнольд, которого называли «законодателем вкусов», отмечал, что с конца XIX в области мировой литературы «французы и англичане потеряли первенство», оно перешло к «стране, демонстрирующей новое в литературе... Русский роман ныне определяет литературную моду. Мы все должны учить русский язык»***.

* Расчеты автора на базе данных Кафенгауза²¹²¹

** Отставание России в темпах роста экспорта объясняется наличием у нее собственного огромного внутреннего рынка сбыта, которого не имели ни Германия, ни Англия. *** Н. Берковский оценивая значение русской литературы писал: «Русская литература тем и влиятельна для Запада, что она, не всегда заметно для него же, служит ему средством самопознания, говорит ему о тех источниках жизни, которые есть и у него... Русская литература будит в Европе европейское самосознание». Немецкий критик Э. Турнейзен утверждал, что Достоевский «сосредоточивает в себе многообразные стремления европейской души конца XIX столетия и подставляет ей зеркало». (Берковский Н.Я. Мировое значение русской литературы, 1945. (Кожинов В.В. О русском... С. 201.))

494

В мае 1913 года француз Эдмон Тэри опубликовал свое исследование «Россия в 1914 году». Пораженный увиденным, он пришел к выводу, что через десять лет Россию не догнать. Английский писатель Морис Беринг весной 1914 г., отмечая бурное и всестороннее развитие России, восклицал в книге «Основы России»: «Да чего же большего может желать русский народ!» И указывал, что недовольных, по сути, нет, кроме как главным образом в высших кругах²¹²⁷. Американский исследователь Дж. Спарго, которого также трудно заподозрить в пристрастности, отмечал: «Годы правления Николая II были характерны быстрым промышленным ростом; происходила стремительная трансформация крестьянства в мелких хозяев, быстро распространялось образование, наблюдались новые, многообразные и оригинальные культурные процессы, осуществлялось приобщение целого поколения к политическому опыту посредством земств, муниципалитетов, Думы и судов: и происходило грандиозное освоение Сибири»²¹²⁸. Правительственная комиссия из Германии под руководством профессора Аугагена пришла к выводу, что по завершении земельной реформы война с Россией будет не под силу никакой державе. «Русский посол в Берлине узнал, что этот отчет сильно обеспокоил Вильгельма»²¹²⁹. Начальник немецкого Генерального штаба Мольтке указывал, что «после 1917 г. мощь России окажется неодолимой», она будет «доминирующей силой в Европе», и «он не знает, что с ней делать».

Военный министр В. Сухомлинов утверждал: «Еще два года мира, и Россия со своими 180 млн. душ имела бы такую мощную армию по количеству, образованию и снабжению, что была бы в состоянии в своих интересах давать направление решению всех политических вопросов европейского материка»²¹³⁰. Министр иностранных дел Германии Г. фон Ягов в июле 1914 года приходил к выводу: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат... Наша же группа слабеет. В России это хорошо знают и поэтому, безусловно, хотят еще на несколько лет покоя»²¹³¹. Бетман в том же июле писал: «Военный потенциал России быстро возрастает, при таком стратегическом раскладе мы не удержим Польшу. Австрия слабеет и действует все более неуклюже»²¹³².

Переломной точкой во взаимоотношении двух стран стал германо-российский торговый договор 1904 г., который по сути являлся основой экономической экспансии Германии в России. Для России он носил кабальный характер: «Немецкие товары составляли половину импорта в Россию, подавляя развитие аналогичных отечественных отраслей. Причем русским навязывали даже совершенно не нужное им прусское зерно. Выращиваемое руками русских, так как ежегодно немцы за мизерную плату набирали в западных губерниях сотни тысяч сезонников. Германский капитал активно внедрялся и в самой России, захватив под

495

контроль половину торговых фирм, часть банков, судостроительных и судоходных компаний... Дж. Спарго писал: «Хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей»²¹³³. Диллон называл немецкую экономическую политику «германском игом», превратившим Россию в «германскую колонию». Так, с 1901 по 1913 гг. доля германских товаров в российском импорте выросла с 31 до 50%, и это не считая чистой торговой прибыли, полученной германскими промышленными и торговыми предприятиями в России²¹³⁴. В России германскими были предприятия текстильной и металургической промышленности, все химические заводы, 85% электрических предприятий и 70% газовых заводов. Русских крестьян Столыпин переселял в Сибирь, а в это время немецкие банки скупали земли в Поволожье для немецких переселенцев. Диллон указывал, что «русские банки были порабщены германскими финансовыми учреждениями», «русские фирмы разорялись от недобросовестной конкуренции» германского синдиката²¹³⁵. Диллон говорил об экономическом завоевании России немцами. Русские промышленники требовали отмены российско-германского торгового договора для того, чтобы иметь возможность «путем развития индустрии создать внутренний рынок» для отечественной промышленности²¹³⁶. В. Сухомлинов утверждал, что противоречия между немцами и русскими находятся только в области торговли: «Между Германией и Россией стоял стеной русско-германский торговый договор...»²¹³⁷

«Но в 1914 г. срок договора истек. И съезд российских экспортеров, состоявшийся в Киеве, обратился к правительству: «Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу». Предлагалось ввести тарифы для компенсации привилегий германским трестам, развивать торговлю с другими государствами — с которыми выгода будет обоюдной... Д. Менделеев говорил: «Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами». А министр финансов Барк пришел к заключению: «Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты! Наши рынки должны быть для Германии закрыты». В общем, продлить договор Петербург отказался, и газеты писали об «экономической дуэли между русскими и германцами»²¹³⁸. Витте в то время предупреждал, что отказ от продления торгового договора неизбежно приведет к русско-германской войне²¹³⁹.

Но тенденции развития неумолимы...

О их фундаментальности говорит пример, который приводил Дж. Сили, в конце XIX века: «Закон, который управлял историей Англии семнадцатого и восемнадцатого столетия, — закон тесной взаимосвязи между войной и торговлей. Ибо в продолжение этого периода торговля естественно ведет к войне, и война покровительствует торговле»²¹⁴⁰. Эта

496

мысль перекликалась с выводами Адама Смита: «Торговля, которая должна бы естественно служить связью дружбы и союза... сделалась самым обильным источником раздора и вражды»²¹⁴¹. Непосредственную причину войны, выведенную из векового опыта Англии, Дж. Сили находил в агрессивной экономической экспансии: «торговля, веденная таким способом, почти тождественная с войной, почти не может не повлечь за собой войны»²¹⁴².

Война между Германией и Россией была болезнью роста империалистической державы. Она повторяла ту же болезнь, которой переболели Англия и Франция в XVII-XIX веках, ведя почти непрерывные войны друг с другом. Война XX века, конечно же, по форме и масштабам отличалась от войн прошлого, точно так же, как войны XVII века отличались от войн XVIII столетия. Но сущность их оставалась неизменной..., ее понимание давало восклицание Вильгельма II, сделанное в марте 1913 г.: «Я защищаю купца. Его враг — мой враг»²¹⁴³.

А. Гитлер позже даст свою оценку причин Первой мировой войны: «В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир...» Но в 1914 г. в России теория «мирного экономического проникновения» (экономической экспансии) потерпела поражение, и для Германии оставался только один выход «приобрести новые земли на Востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без борьбы». Земля была нужна для «сохранения германской нации во что бы то ни стало», которой требовалось новое жизненное пространство. Действительно, рост населения и темпы индустриализации в Германии в XIX веке были одними из самых высоких в Европе, что вело к обострению кризиса ее перенаселенности и перепроизводства. Англия и Франция, столкнувшиеся с той же проблемой раньше Германии, в XVII-XIX веках, решали ее за счет войн, террора, «экспорта» избытка рабочей силы в колонии с истреблением и порабощением туземного населения. У Германии же, как пишет Гитлер, было четыре пути: искусственно ограничить рождаемость по французскому образцу; внутренняя колонизация; завоевание земли мирными экономическими средствами и силовое приобретение новых земель в Европе. Причину Первой мировой войны Гитлер найдет в искусственном сдерживании кайзером германской экспансии. По его мнению, войну на Востоке необходимо было начинать в 1904 г., добившись союза с Англией*. Он будет упрекать своих предшественников в нерешительности: «В Германии ничего гак не боялись, как войны, а вели политику так, что война должна была не-

* Речь идет о русско-японской войне, где по мнению Гитлера Германия должна была выступить вместо Японии.

497

избежно придти, да еще в очень неблагоприятный для нас момент. Люди, определявшие судьбы Германии, хотели, чтобы страна ушла от неизбежной судьбы, на деле же судьба настигла страну еще скорей. Мечтали о сохранении мира во всем мире, а кончили мировой войной»*.

Действительно, Германия боялась войны. Немецкие политики отлично представляли себе ее возможные последствия. Так, по воспоминаниям В. Воейкова, император Вильгельм, который почти ежегодно приезжал «на свидания к нашему государю... высказывал несколько раз... свой взгляд, что Германия не должна иметь войны с Россией, ибо такая война только бы помогла международным социалистам довести или Россию, или Германию, или обе эти страны до революции»²¹⁴⁴. Т.е., не смотря на экономическое противоборство, ставки для развязывания мировой войны были все-таки слишком высоки...

Очевидно, что кроме прагматичных расчетов в принятии решения о развязывании войны, присутствовали и еще какие-то побудительные — психологические причины. Именно на них концентрировал свое внимание В. Шубарт. В предверии войны он указывал на царящее среди европейцев подавляющее чувство страха: «В зависимости от того, что преобладает — изначальный страх или изначальное доверие, — народ создает себе больше или меньше законов. Маниакальная приверженность прометеевского человека к нормативности свидетельствует о тревожно высокой степени его изначального страха»²¹⁴⁵. Для Запада руководящим посылом является «принцип страха. Его назначение — лишить будущее ужаса неизвестности»²¹⁴⁶. Аналогичные ощущения накануне Первой мировой передавал в своих воспоминаниях Э. Грэй: «Вместо чувства безопасности воцарилось увеличивающееся с каждым годом чувство страха... Таково было общее состояние Европы; подготовка к войне порождала страх, а страх предрасполагает к насилию и катастрофе»²¹⁴⁷. Э. Хауз в июне 1914 г. сообщал президенту: «Я нахожу, что Англия и Германия имеют одно общее чувство, и это чувство есть страх одного перед другим»²¹⁴⁸.

По мнению Э. Хауза, «Германия держала курок взведенным и готова была спустить его при малейшем шорохе»²¹⁴⁹. На эту особенность немцев обращал внимание и В. Шубарт: «Изначальный страх (у немцев) достиг невиданного размаха и глубины»²¹⁵⁰. Он передавал восприятие Первой мировой войны в Германии: «Обнажение последних внутренних побуждений, освобождение душевного процесса стихийной силы, исчезновение изначального страха. Вот почему этими переживаниями были захвачены даже враги государства — социал-демократы. Они мало любили свое отечество и часто поносили его, но и они все были

* Гитлер А. Моя борьба. — М.: Витязь. 2000. — 587 с. С. 110-120,130.

498

законченными монадами, а потому безудержно упивались военным восторгом как личным освобождением. Где же, как не здесь, обнаруживается, что изначальный страх — это не боязнь смерти или предсмертных страданий, а только боязнь космического одиночества»²¹⁵¹.

Для бизнес- и политической элиты Германии чувство страха неизвестности перед будущим обострялось стремительным экономическим ростом России. Страх поражения в экономической дуэли перевешивал страх даже перед возможностью военного поражения. Бисмарк в свое время дал меткое определение превентивной войне против России: «Самоубийство из-за страха смерти»²¹⁵².

На страх накладывался радикализованный немецкий индивидуализм, превращавший немца в сверхчеловека — Заратустру Ницше, отрицавшего любые ограничения и нормы морали ради достижения успеха. Под ним, под залогом процветания Германии, ее деловая, политическая и военная элита понимала теперь только европейское и мировое господство. И на ее пути стояла Россия.

Другие страны не представляли для немцев серьезных затруднений. В соперничестве с Англией время играло на Германию. Она по всем показателям стремительно догоняла Британию, вытесняя ее с мировых рынков, рано или поздно Германия экономически подавляла своего островного конкурента. Франция была для Германии не более, чем угрозой с тыла в случае войны с Россией. Экономически Франция уже не могла конкурировать с Германией и в этом плане не представляла для нее особого беспокойства. По этому поводу существовало редкое единодушие. Так, например, Э. Хауз придерживался мнения Бриана, который «считал, что если бы теперь Германия не начала войны, она мирным способом завоевала бы весь мир...»²¹⁵³ Единственная страна, которой развитая Германия проигрывала культурное и экономическое соревнование, была стремительно растущая, хотя пока еще и отсталая, Россия. И это представляло для Германии гораздо большую угрозу, чем война с Францией и Англией, да и со всей Европой вместе взятой.

Германская элита откровенно паниковала. Генерал П. Рорбах в книгах «Немецкая идея в мире», «Война и германская политика» утверждал: «Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности». В 1891 г. прусский посланник в Ольденбурге граф А. Монтс писал: «Если Германия будет разрушена, европейская цивилизация погибнет. До Одера будет простилаться объединенное славянское государство, перед которым остатки Германии и Франции потеряют всякое значение». Канцлер Бетман-Гольвег обосновывал необходимость войны именно предупреждением русской угрозы: «Я надеюсь, несмотря на войну и даже именно благодаря войне, установить действительно дружественные, полные взаимного доверия, лояльные отношения с Англией, а через Англию и с Францией. Германо-англо-французская группировка была

499

бы лучшей гарантией от тех опасностей, какими угрожает всей европейской цивилизации варварский русский колосс...» Л. Каприви, пришедший на смену Бисмарку в 1890 году, заявлял: «Безусловно, наши отношения с Россией были еще более важны, чем отношения с Англией... Вопрос о наших отношениях с Россией был для нас вопросом жизни и смерти...» Другой рейхсканцлер Бюлов в 1900 г. отмечал, «что решающая для нас точка находится на берегах Невы». В 1911 году генерал фон Бернарди в книге «Германия и следующая война» утверждал: «Славяне становятся огромной силой... остановить их требуют не только обязательства перед нашими предками, но и интересы нашего самосохранения, интересы европейской цивилизации». «На нас лежит обязанность, действуя наступательно, нанести первый удар». Он призывал не ограничивать «германскую свободу действий предрассудками международного права»²¹⁵⁴. По мнению Дж. Макдоно: «Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, была их «зацикленность» на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне»²¹³³. Бетман: «Акция против Сербии приведет к мировой войне. Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет. Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча»²¹⁵⁶.

В начале XX века Россия имела все шансы стать высокоразвитой, демократической, передовой державой, но агрессия Германии прервала естественное, эволюционное развитие России, отбросив ее в прошлое на десятилетия назад, интервенция «цивилизованных» стран и гражданская война продолжили дело. Россия, чтобы не отстать от мирового развития, вынуждена была перейти к мерам прорывного, скачкообразного развития, базирующимся на крайне жесткой мобилизационной политике, радикально перенапрягавшей силы русского общества...

Blog

Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Содержание