Денисов Ордена Ленина типографии газеты «Правда» имени И. В. Сталина, Москва, ул. «Правды», 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание П. яхлаков Д. акульшин, в. куприн

Подобный материал:

• Писателя Рувима Исаевича Фраермана читатели знают благодаря его книге "Дикая собака, 70.52kb.
• Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата экономических наук, 251.13kb.
• Имени Н. И. Лобачевского, 608.68kb.
• Высшее военно-морское инженерное ордена ленина училище имени, 2642.89kb.
• И. А. Муромов введение вэтой книге рассказ, 11923.67kb.
• Правда Ярославичей". Хранители правды, 144.68kb.
• Разработка комплексной асу технологическим процессом производства изделий электронной, 36.71kb.
• Время собирать камни. Аксаковские места Публикуется по: В. Солоухин "Время собирать, 765.53kb.
• Из зачетной ведомости, 78.76kb.
• Леонид Борисович Вишняцкий Человек в лабиринте эволюции «Человек в лабиринте эволюции»:, 1510.87kb.

о железном кресте первой степени, о следующем чине, а главное — о месяч­ном отпуске с этого страшного фронта, где все трещало, руши­лось и бежало под напором советских войск.

• Господии обер-лейтенант говорит тебе в последний раз: отдай нам сверток, спрятанный партизанами. Видишь, все горит! Хату оставим, корову оставим, хлеба оставим. Отдай!
  
• Не разумию, про що вы пытаете,— устало сказала жен­щина, с тоской глядя, как подбежавшие солдаты обливают ке­росином ее просторную, крепкую, построенную еще покойным мужем, на века построенную хату, как поднимаются языки пламени к камышовой крыше, как, гудя, лижет оно резные, расписанные цветами голубые наличники и ставни, которые за год перед войной, когда пришло в село большое колхозное богатство, с такой любовью вырезал и выпиливал ее муж с сы­новьями.
  

И упала женщина на сухую теплую землю своего огорода, и залилась она горькими слезами у пылающей хаты на холме над Пселом, посреди объятой пламенем, окутанной едким ды­мом деревни. Ни о чем не помня, голосила она до самого ве­чера, и ни соседки, ни старуха-свекровь не могли ее уте­шить. Она плакала, пока не услышала над собой голос до­чери:

— Мамо, мамо! Наши!.. Та наши ж, мамо, через Псел перешлы! — твердила, толкая ее, Марийка.

Только тут пришла Ульяна Белогруд в себя, поднялась с земли и вдруг ощутила обернутое вокруг тела Знамя. Теплый клубок, от которого захватило дыхание, поднимался к горлу. Она встала, распорола холст и вынула алое полотнище, рас­шитое золотом и шелком. Мать и дочь растянули его руками и пошли с ним от догоравшей хаты через пылающую деревню к реке. А на другом берегу спускались по откосу к броду пер­вые отряды солдат в знакомой, родной форме, в запыленных и выгоревших гимнастерках, с налетом соли, выступившим на лопатках, с автоматами в руках...

Ну, что еще можно к этому добавить?

Бойцы Насонов, Ожерелов, Яковлев и Савельев успешно партизанили на Полтавщине, сколотили свой отряд и с ним вместе пробились к нашим наступающим частям. Они нашли большого командира, вместе с ним приехали в Попивку, при­няли Знамя у Белогрудов, и с соответствующими воинскими почестями оно было возвращено в танковое соединение, в со­ставе которого был возрожден полк.

И вот теперь, перед тем как новобранцы-танкисты прини­мают в этом полку военную присягу, офицеры рассказывают им историю Знамени их полка, Знамени, сохраненного от вра­жеских рук беззаветным героизмом советских людей.

И, отдавая теперь этому Знамени воинские почести, полк вместе с теми, кто с честью несет его по дорогам войны в сто­лицу врага, чтит и тех, кто сберег полковую святыню.

П. ЯХЛАКОВ

СОЛДАТСКИЙ ТРУД

Очерк написан совместно с Б. Горбатовым*

О форсировании великих рек уже сложено и еще бу­дет сложено много песен, поэм, былин. Но кто споет, кто расскажет о том, как ранней и мокрой весной 1944 года «форсировали» наши солдаты дикую распутицу и бездоро­жье, рыжую и черно-бурую грязь холмистых украинских степей?

Только советский солдат может безостановочно наступать в такую непогодь. Только его богатырским плечам по силам такой труд. Только он может без сожаления и даже с веселой шуткой расстаться с землянкой-сушилкой или редкой в этих выжженных гитлеровцами селах уцелевшей хатой и, наскоро обмотав вокруг ног непросохшие портянки да накинув на плечи все еще сырую шинель, броситься навстречу новому бою.

— Наступаем, тетка, сушиться некогда,—только и кинет он на ходу доброй хозяйке.

Наступление — магическое слово. Когда люди в тылу слы­шат слова «наступательный порыв», им представляется: дым и пламя боя, и в нем воины, вдруг охваченные вдохновением битвы, подымаются и, презирая смерть, коротким-ожесточен­ным, отчаянной силы штурмом добивают врага. Так и бывает. Это и есть солдатский подвиг, высокий наступательный порыв. Но какого высочайшего накала должен быть наступательный порыв, чтобы ежедневно, в любую погоду, и днем и ночью, без отдыха идти с боями по этой проклятой грязи, преследо­вать врага, когда он бежит, ломать его оборону, когда он со­противляется, и гнать его, гнать прочь с нашей земли. Для та­кого наступательного порыва одного вдохновения и энтузиазма мало. Надо волю иметь большевистскую, надо силу иметь бо­гатырскую.

— Когда назад шли,— сказал нам боец Иван Слюсарев,— ноги были тяжелые, неохотные. А как вперед идем — и нога стала легкая, сама тянет.

Тянет! Земля, изнывающая под фашистским ярмом,— тянет. Волнующая близость полной победы — тянет. Вот почему и тяжелый солдатский труд не тяжек. Вперед! Вперед!

Вперед! Артиллерийский расчет сержанта Ивкина, награж­денного многими орденами и медалями, тащит на себе орудие. Тащит по грязи. Впряглись, как добрые кони. Навалились пле­чом, грудью, всем телом. Вязнут в грязи колеса. Туго дается дорога. Но люди не сдаются. Вперед! Надо поддержать атаку пехоты — захлебнется. Артиллеристы выкатывают тяжелое орудие на открытую позицию. Бьют прямой наводкой. Разби­вают блиндаж. Оттуда выскакивают ошалелые гитлеровцы. Еще снаряд. Убит вражеский майор. Бросается в штыки наша пехота. Остатки фашистского батальона сдаются в

плен.

Вперед! Несут на себе миномет гвардии рядовые мордвин Сержантов и чуваш Власов. Один несет плиту, другой — ствол. Несут десять, двадцать, тридцать километров. Несут ежедневно. От боя к бою. И кажется, слились вместе в одно тело воин и его оружие, стальная плита и человек, и еще не из­вестно, в ком из них сталь крепче.

— Мы с им,— любовно говорит о миномете Сержантов,— мы с им вместях наступаем, от пехоты не отстаем.

Они не отстанут. В карманах шинели у каждого из бойцов расчета по две — три мины. Это на тот случай, если тылы во­время не подвезут. На первый раз десятка мин хватит. Впе­ред!

Падает дождь. Холодный, непрерывный. Минометчик Семи­ренко вытаскивает из мешка сухую плащ-палатку и бережно окутывает ею миномет. Сам Семиренко остается в мокрой ши­нели. Так проходит ночь. Минометчик весь продрог от холода и сырости, но его оружие в полном порядке. Так оно и должно быть, по мнению Семиренко.

— Куда же я без материальной части? — рассуждает он.— Без материальной части мне никак нельзя. Она отсыреет, ржавчину даст — вот мы вдвоем и пропали. А я человек при­
вычный, меня ржавчина не берет.

Так и казак относится к коню, сам не поест — коня накор­мит. Так пулеметчик относится к оружию: сам в засуху не напьется, а пулемет напоит. «Материальная часть! Ее бе­речь надо, техника!» Семиренко никогда не называет миномет минометом, а всегда почтительно и торжественно: материаль­ная часть. Материальная часть не подведет его в бою.

С боями движется на запад пехота. Часто это такие стре­мительные броски, что тылам за ними поспеть трудно. Дороги стали непроезжими. И машины и кони вязнут в грязи. Трудно доставлять боеприпасы на передний край. И все-таки их до­ставляют.

Старший лейтенант Сизов, гвардии старший сержант Хафи-зов, гвардии рядовой Лунев с товарищами решили, что если нельзя двигаться дорогой, то можно речушкой. Они снарядили караван из пятнадцати лодок и потащили его по реке. Потащи­ли в буквальном смысле этого слова. Волоком. На себе. Как бурлаки волжские в старину. По воде и грязи. Двенадцать лодок дошли, три разбились. Но боеприпасы были на пере­довой.

Передний край не должен знать ни в чем нехватки. Все переднему краю — это закон жизни и закон битвы. Закон для шоферов, побеждающих бездорожье, для тыловых баз, для хлебопеков, для железнодорожников, для врачей.

Когда машины армейского госпиталя окончательно и проч­но завязли в грязи, начальник госпиталя подполковник меди­цинской службы Карбулаков вызвал к себе всех врачей. Они собрались в грязи у машин. Начальник молча показал им на дорогу. Врачи поняли. Где-то далеко впереди уже начались горячие бои.

Врачи без долгих разговоров уложили в заплечные мешки инструментарий, перевязочные средства, медикаменты, все, что можно было навьючить на себя, и пошли пешком по грязи. И, придя на место, тотчас же развернули госпиталь, стали при­нимать раненых.

Никто из этих железных людей — ни врачи, ни воины, ни шоферы, изнемогающие в борьбе с бездорожьем, ни летчики, летающие в туманном и дождливом поднебесье,— никто не считает геройством и подвигом то, что они делают. Это труд. Тяжелый, славный, почетный и нужный солдатский труд. Надо идти вперед. Надо гнать врага. Надо добивать фашиста. И они идут.

Над украинской степью, над боевыми порядками наступаю­щей армии гремит лихая, насмешливая частушка о гитле­ровцах:

Мы в степях Кривого Рога

Скрутим их в бараний рог...

2

В Кривом Роге люди, два с половиной года судорожно жившие под страшной властью фашистов, перестали дрожать. Многие месяцы прожили они в тоске и страхе. Шахтеры пря­тались по шахтам. По ночам вылезали «на-гора», прислуши­вались к артиллерийскому грому. Он приближался, он нес им спасение. Они привыкли к шагам канонады — она шла к ним. На выручку. Они жадно ждали.

Артиллерийская гроза прошумела над городом, как спаси­тельный дождь, и прокатилась дальше. На запад. Это неотвра­тимое движение. И люди в городе это знают. Никто не спра­шивает: неужто гитлеровцы вернутся? Они уже видели фаши­стов, спасавшихся бегством. Видели и наши войска и нашу технику. Чувство победы стало всеобщим, решающим чув­ством.

Вместе с войсками пришли в город старые криворожцы-ру-ководители. Председатель горсовета Зиненко приехал из да­лекого Мурманска. Родной город тянет. Родной город ждет хозяев и работников. Зиненко двигался вместе с войска­ми вслед за артиллерийским громом — это было движе­ние домой, к труду. Вот он пришел. Недолгие объятия с земляками, и за работу. Темпы восстановления жизни в осво­божденных городах теперь куда выше, чем в первые месяцы наступления,— мы научились и этому. Наступление строителей на разруху по-военному размерено часами. Каждый час при­носит победу. Уже есть телефон. Скоро будет радио на ули­цах. Скоро будет вода, свет, печеный хлеб. Это все крепо­сти, и их берут с боя. Стосковавшиеся по труду люди ра­ботают жадно.

Из развалин своей редакции вытащил редактор Александр Криворог две печатные машины — «американки». Наборщики разыскали шрифт в золе. Редакция ютится в уцелевшем сарае. Но первый номер газеты криворожцев уже вышел.

На шахту прибыл Алексей Семиволос. Он стосковался по родной криворожской руде. Богатая руда, такой нет в ми­ре! Путь к ней лежит через развалины шахт, через море под­земной воды.

Фашисты зверски разрушили шахты, заводы, поселки Кри­ворожья. Но люди не плачут, не охают над руинами — они засучивают рукава. Можно разрушить дом—нельзя ис­пепелить жизнь. Мы видели бульвар в Днепропетровске. Над черными деревьями, изуродованными снарядами, поднялись уже тонкие руки новых ветвей. Сок бежит по древесным жилам. Это великое движение. Это жизнь.

На железной дороге уже стучат кувалды. Темпы восстанов­ления дорог поразительны. Мы любим благодушно, насмеш­ливо поругивать наш «расейский беспорядок» и бездорожье. Мы и не заметили, как в огне войны выковался такой поря­док на наших дорогах, до которого фашистам далеко. Но рань­ше железной вползла в Кривой Рог ВАД — военно-автомобиль­ная дорога—с ее бесчисленными указателями, дорожными ло­зунгами, усатыми регулировщиками, бензозаправочными пунк­тами и даже с офицерской гостиницей. Дорога рвется через город на запад и на юго-запад. Регулировщик молодцевато салютует флажком танкистам. Все охвачено великим чув- ством движения. И это самое волнующее, что видишь здесь.

Движутся танки, орудия, обозы, забрызганные грязью грузовики везут боеприпасы. Идет пополнение. Оно идет хоро­шей дорогой — дорогой победы. Это не забудется в бою.

Дороги развезло. Оттепель. Туман. Грязь. И даже дождь в феврале. Грязь густая, тягучая, мощная. Чернозем. Поля покрыты непрочным мокрым снегом и водой. Вода всюду. «По правилам» в такую непогодь наступать нельзя.

Но никто — ни офицеры, ни бойцы — не говорит себе: нель­зя наступать в такую погоду. Напротив, все охвачено насту­пательным порывом. Великое чувство движения вошло уже в кровь и плоть советского солдата. На запад — это не только лозунг, не только клич, это импульс. Это приказ сердца. Тот, кто видел развалины Кривого Рога, тот, кто прошел от Вол­ги до Ингульца, тот не может медлить. Он торопится. Он знает, как ждет освобождения родная земля. Он к ней идет.

Люди тащат орудие на себе по грязи. Если же свое ору­дие подтащить трудно, то можно и у гитлеровцев взять. И берут. Артиллеристы Лукьянчикова захватили вражескую пуш­ку, выделили для нее новый расчет и бьют противника из его же орудия. Тысяча снарядов уже полетела на голо­вы фашистов. Теперь артиллеристы собираются еще прихва­тить у врага пушчонку.

Ни дождь, ни грязь не могут остановить няших пехотин­цев. Здесь говорят даже, что туман и дождь — не поме­ха, а скорее подспорье. Туман для внезапного налета хорош, а по грязи фашистам удирать труднее. Пользуясь туманом, разведчики ходят в лихие рейды. Группа сержанта Соколова прошла в тыл врага, напала на численно, больший отряд гитлеровцев, .19, из них убила, а офицера привела. Все ча­ще стали действовать наши подразделения ночью. Внезапны­ми ночными налетами захватываются населенные пункты. По ночам же идет неутомимое преследование отступающих, фаши­стов. Несмотря на непогодь, линия фронта все дальше ото­двигается на запад и юго-запад.

Гитлеровцев тоже охватило чувство движения. Это движе­ние рака, карабкающегося восвояси под корягу. Фашист упи­рается, он не хочет уходить, он отчаянно сопротивляется, но глаза у него на затылке. Он смотрит назад.

В письмах и дневниках вражеских солдат один мо­тив: мы не знаем, сколько простоим здесь, но похоже на то, что очень недолго. Окончательно потеряв Днепр, они ду­мают теперь о Южном Буге, как об обетованной коряге. Они отчаянно дерутся на каждом промежуточном рубеже. Они цепляются. Но в то, что устоят здесь, больше не верят.

Фронт движется... Несмотря ни на что— ни на грязь,

ни на распутицу, ни на отчаянное сопротивление фа­шистов. Это движение то более быстрое, то временно замед­ляющееся, но неотвратимое и ежедневное. На запад. К победе!

3

Гитлеровцы теперь не мечтают больше о марше на восток — хорошо бы выбраться на запад. Потеряв Днепр, они рвутся к Южному Бугу.

—" Мы надеялись на Днепр,— говорит пленный ефрейтор Генрих Клингер,— Днепр пал. Мы надеялись на грязь и бездорожье, но грязь русских не останавливает, а нас гу­бит. На что нам теперь надеяться?

Окончательно потеряв Днепр, Кривой Рог, Никополь, руду, марганец, плацдармы для новых авантюр и опорные пунк­ты для отсиживания, гитлеровское командование стало успокаи­вать своих солдат сказкой об отдыхе за Южным Бугом.

— Мы планомерно отойдем за Южный Буг. Там уже готов мощный оборонительный вал. Там мы отдохнем. Там мы уви­дим лучшие времена.

Но планомерный отход не вышел. Промежуточные рубежи были только промежуточными могилами на пути к разгрому фашистов. Водные преграды не стали преградами для русских воинов. Грязь не остановила, разлив не задержал. Ингулец не стал Миусом даже на десять дней.

Гвардейцы могучим ударом прорвали вражескую оборону на Ингульце. В прорыв вошли танкисты. Они нагрянули на ты­лы гитлеровцев, как гроза. Они перехватывали пути отхода, занимали села, седлали дороги. Теперь они были хозяевами этой степи. Неутомимые, они двигались и двигались вперед, громя противника.

• Прорыв на Ингульце,— рассказывает пленный Вальтер Орет,—вызвал полное замешательство у нас. Все перепуталось. Мы не знали, куда нам идти. Где наш дивизион? Встречен­ный нами лейтенант посоветовал идти иа Николаев. «Это,— сказал он,— единственный выход».
  
• В частях царит страшная неразбериха,— показывает обер-ефрейтор Иозеф Конопик,— все перемешалось. Теперь не­редко встретишь солдат разных рот, идущих вместе, неорганизо­ванно, без порядка. В нашей дивизии можно видеть солдат других дивизий, случайно попавших в этой суматохе к нам.
  

— Русские шли по пятам!— вторит Вальтер Мархлевский.— И нам все стало безразлично. Мы уже не могли бежать. Мы уже не могли идти. Мы думали только об отдыхе. Все рав­но где.

А кольцо окружения сжималось все теснее и прочнее. Уже

были взяты Новый Буг, Баштанка, Явкино. Пала и Снигирев-ка. Котел захлопнулся.

Фашисты сделали отчаянную попытку выбраться из котла. Они стали пробиваться на запад. К Бугу! Они не знали, что там делается, за пределами котла. Они потеряли ори­ентировку и только повторяли, как одержимые: к Бугу, через Ингул к Бугу.

Последние танки были брошены ими для прорыва. По­следняя водка выпита. Пьяные солдаты бросились в прорыв. Гвардейцы встретили их огнем.

Наши войска закончили ликвидацию разрозненных груп гитлеровцев. Сопротивлявшихся уничтожили, сдавшихся взяли в плен. Их находили на проселочных дорогах, жалких, из­мученных, с ног до головы обрызганных грязью. Они охот­но сдавались. «Нет больше порядка у нас,— говорит ефрейтор Готфрид Рихард.— Поздно вечером мы добрели до избы — три обозника, два фронтовика. Мы не знали, куда идти дальше, решили ждать русских. Утром к нам вошел русский пехотинец— мы все сдались ему».

Один гитлеровский лейтенант тоже долго бродил по доро­гам вместе со своей ротой. Он искал свой батальон, но ба­тальона не было, «везде были русские». Он не знал, что делать. На дороге он поднял советскую листовку. Прочел в ней: «Берите свою судьбу в свои руки, солдаты». Он "подошел к нашим передовым постам и поднял над головой листов­ку. То же сделали все его солдаты.

Д. АКУЛЬШИН, В. КУПРИН

СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ УДАР

У стола над развернутой картой склонились командиры: ка­валеристы в широких и угловатых бурках и затянутые в ко­жаные куртки танкисты. По тому, как они с полуслова пони­мали друг друга, можно было догадаться, что эти офицеры, представители двух родов войск, уже привыкли действовать в тесном контакте.

Так оно и было. Их боевая дружба родилась в первом со­вместном рейде в тыл Миус-фронта и окрепла в многочислен­ных последующих боях. Не раз им вместе приходилось гу­лять по фашистским тылам, резать коммуникации, наводить страх и смятение в стане врага, путать все его планы и за­мыслы. Сдружившись и своевавшись, конники и танкисты обра-зовали замечательный боевой комплекс, ударную силу большой мощности. Конно-механизированная группа—это лавина, сокру­шающая все на своем пути, неудержимая и стремительная. Русло ее движения трудно определить заранее. Оно быстро меняется в зависимости от обстановки, и удары обрушиваются на противника в самых неожиданных и уязвимых для него местах.

Собравшись у развернутой карты в маленькой крестьянской хате, командиры конно-механизированной группы решали важ­ную задачу. Стройный казачий генерал, указывая на крас­ную стрелку, прочерченную на карте, спокойно и негромко сказал генералу танкистов:

• Мы с вами просили пробить нам небольшую брешь в обороне противника. А взгляните сюда — какие широкие воро­та раскрыты!
  
• Да, молодцы пехотинцы, с ними можно делать боль­шие дела.
  
• Теперь наша задача,— продолжал казачий генерал,— ворваться в эти ворота и нанести удар как можно глубже... Вот сюда.— Карандаш в руке генерала, описав на карте по­лукруг, остановился на станции Раздельная, находившейся в ста двадцати километрах за линией фронта.— Это будет удар в центр вражеских коммуникаций.
  

План был ясен. Конники и танкисты, привыкшие к дерзким рейдам, были уверены в достижении цели. Уточнив отдельные детали, порядок м<арша и сигналы, сверив карты, и часы, командиры пожелали друг другу успеха и отправились в свои части.

Конно-механизированная группа пришла в движение и устремилась на юго-запад. Она заполнила многочисленные до­роги кавалерийскимиотрядами, танками и орудиями на конной и механизированной тяге, автомашинами с мотопехотой, с под­разделениями инженерных войск и переправочными средства­ми. Скрыть от противника движение такой массы войск—де­ло нелегкое. Часто приходилось менять направление, двигать­ся больше по ночам, скрытными путями, не распыляясь, сохра­няя в кулаке ударную силу.

Казачьи разъезды, разведчики и саперы на бронетран­спортерах растекались по дорогам и тропам, выискивали удоб­ные пути, предупреждали о появлении противника, захваты-вали «языков» и документы. К двигавшимся штабам то и дело мчались связные от головных отрядов. На ходу беспрерывно работали рации, сигналисты, посты регулирования. На белых стенах хат появлялись условные обозначения: кому куда дви­гаться, где найти быстро перемещающиеся командные пункты частей. И вся эта огромная лавина была готова в любую ми­нуту развернуться и обрушиться на врага.

Действуя в тылу, противника под постоянной угрозой на- падения с любой стороны, конники и танкисты выработали свою тактику. Они почти непрерывно ведут боевые дейст­вия, но не ввязываются в сражение с основными силами. Встретив сопротивление врага, авангардные части обычно ско­вывают его на одном направлении, а удар наносят в дру­гом. Основные же силы подвижной группы продолжают ид­ти дальше, выполняя поставленную задачу: уничтожают вра­жеские гарнизоны, захватывают склады, режут коммуникации. Налеты на укрепленные населенные пункты совершаются по­средством фланговых ударов, глубокой ночью или перед рас­светом.

Пройдя свыше 60 километров в глубь вражеской оборо-ны и уничтожив на своем пути несколько вражеских гарнизонов, гвардейцы встретили сильное сопротивление в районе села Бе­резовки. Здесь было наиболее удобное место для переправы через реку Тилигул. Враг учел это и стянул сюда большое ко­личество пехоты и артиллерии, рассчитывая приостановить по-движную группу. Идти на Березовку в лоб означало бы не­сти большие потери, задержаться. Было принято другое реше­ние. Головные отряды завязали упорные бои с фронта, при­влекая к себе все внимание противника. А тем временем под покровом ночи несколько эскадронов с группой танков начали обходный маневр. Стремительной атакой прорвав оборону врага на фланге, конники и танкисты ворвались в соседнее село и с ходу форсировали Тилигул значительно выше по течению. Повернув сперва на юг, а затем загибая на восток, подвиж­ной отряд вышел в тыл гитлеровскому опорному узлу, перере­зал шоссейную и железнодорожную магистрали. Противник на­чал спасаться бегством, бросая свои позиции и технику. Казаки и танкисты, преследуя врага, продолжали стремитель­но двигаться вперед. Пройдя 20 километров, они снова на­ткнулись на неприятельский заслон. Используя выгодный рель­еф местности— глубокие, длинные балки, окаймляющие господ­ствующую высоту,—гитлеровцы организовали сильную оборо­ну. Подходы к их позициям прикрывались сильным артиллерий-ско-минометным огнем. Но как мощный поток, встречая на своем пути препятствия, обтекает их с двух сторон и не­удержимо мчится дальше, а идущий вслед новый вал зали­вает и топит образовавшийся островок, так и гвардейцы, встре­тив на пути оборонительные позиции врага, стали обте­кать их.

По балке с левого фланга двинулся мотострелковый ба­тальон гвардии капитана Захарова. Бойцы по глубоким во­домоинам незаметно подобрались к самой обороне фашистов. Раздалось дружное «ура». Батальон пошел в атаку. Одно­временно с правого фланга, зайдя по второй балке, эскадрон гвардии старшего лейтенанта Куева в конном строю ворвал­ся в боевые порядки противника и вихрем промчался через его артиллерийские батареи, парализовав их огонь. Воспользовав­шись этим, с фронта двинулись наши танки с автоматчиками на броне. Оборона противника заколебалась и была сметена мощным напором всей подвижной группы. Казаки в конном строю и танки с десантами автоматчиков обгоняли бежав­ших в панике вражеских солдат и офицеров, рубили их и секли огнем, давили гусеницами.

Конно-механизированная группа с возрастающей скоростью рвалась к Раздельной. Преодолевая бездорожье, за ней шли артиллерийские и пехотные части, укрепляя и расширяя прорыв. На рассвете авангардный отряд мотострелков подошел к селу, где беспечно спали гитлеровцы, надеясь, что казаки и тан­кисты далеко. Утреннюю тишину прорезали автоматные и пуле­метные очереди. Выскакивая из хат, гитлеровцы бросились бе­жать на западную окраину села. Они могли ускользнуть и пре­дупредить гарнизон Раздельной. Командир взвода автоматчи­ков гвардии младший лейтенант Духонин, увидев вражеских ло­шадей у коновязи, скомандовал своим бойцам: «По коням!» Ав­томатчики вскочили на трофейных лошадей и галопом вынес­лись на западную окраину села, отрезая врагу пути бегства.

К Раздельной конно-механизированная группа подошла внезапно. Всего за день до этого бои шли в сорока километрах от станции. Противник никак не ожидал такого быстрого появления казаков и танкистов. На станции шла подготов­ка к эвакуации. Под парами стояло 27 паровозов. Все пути были забиты гружеными составами с награбленным иму­ществом, предназначенным для отправки в тыл. В то же время на станцию прибывали подкрепления. Как раз в этот момент пришли 2 эшелона с пушками, подходил состав с жандармами. Гитлеровцы даже не подозревали, что к стан­ции уже вплотную приблизились казаки и танкисты.

Казачий генерал подскакал на горячем, взмыленном коне к командиру кубанского кавалерийского полка.

— Ворвитесь на станцию в конном строю! Поднимите боль­ше шуму и паники и, не останавливаясь, пробейтесь к за­падной окраине. Займите посадку и устройте засады на всех дорогах. Задача — не выпустить отсюда ни одного гитле­ровского солдата. Надеюсь, кубанцы не подкачают!

Командир полка покружил блестящим клинком над голо­вой. К нему галопом подскакали командиры эскадронов. Мину­ты совещания на ходу, на конях, и послышались звонкие про­тяжные команды:

— Эскадрон, за мной, марш!

Конные лавины одна за другой, развернувшись, хлынули широким фронтом к станции. В боевых порядках казаков мча­лись танки и пулеметные тачанки. Стремительно развернулся на автомашинах минометный дивизион гвардии капитана Боль­шакова и через головы атакующих дал дружный залп. Из-за

пригорков ударили артиллерийские батареи, и над станцией поплыл дым разрывов. Раскатистое «ура» неслось с окраин к центру города. Казаки вихрем летели по улицам и, действуя автоматами, сеяли вокруг себя смерть.

На перекрестки улиц выскакивали тачанки, круто разво­рачивались и хлестали из пулеметов. Грузно выкатывались из-за домов, из-за заборов танки и били по самой гуще метав­шихся в панике гитлеровцев. Эскадрон гвардии старшего лей­тенанта Спасибо прорвался на станционные пути к еще не ус­певшему разгрузиться эшелону с жандармами. Казачьи клинки загуляли по головам фашистских палачей. Жандармы кинулись на привокзальную улицу. Но там их начали расстреливать тан­ки майора Ляховича.

Гитлеровцы, захваченные врасплох, не смогли организовать оборону и бросились к посадке, но наткнулись на засаду, уст­роенную конниками и автоматчиками, и были частью уничтоже­ны, частью взяты в плен.

Через два часа станция была полностью очищена от про­тивника. В наши руки попали огромные трофеи. Противник лишился тыловой базы и главных коммуникаций. Удар по Раздельной имел решающее значение в развязке событий на юге. Он парализовал всю оборону фашистов, нарушил пита­ние их одесской группировки.

Передав Раздельную нашим подоспевшим стрелковым ча­стям, конники и танкисты устремились на юг, к Днестровскому лиману. Это окончательно смешало планы гитлеровского коман­дования. Все оборонительные рубежи перед Одессой сразу поте­ряли свое значение. Противник попытался вернуть Раздельную и вырваться к Тирасполю, но потерпел поражение. Когда на­ши войска начали штурм Одессы с востока и севера, кон­но-механизированная группа нанесла завершающий удар с за­пада по отступающим частям врага.