Денисов Ордена Ленина типографии газеты «Правда» имени И. В. Сталина, Москва, ул. «Правды», 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание А. земцов Песня о девушке П. кузнецов Б. горбатов

Подобный материал:

• Писателя Рувима Исаевича Фраермана читатели знают благодаря его книге "Дикая собака, 70.52kb.
• Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата экономических наук, 251.13kb.
• Имени Н. И. Лобачевского, 608.68kb.
• Высшее военно-морское инженерное ордена ленина училище имени, 2642.89kb.
• И. А. Муромов введение вэтой книге рассказ, 11923.67kb.
• Правда Ярославичей". Хранители правды, 144.68kb.
• Разработка комплексной асу технологическим процессом производства изделий электронной, 36.71kb.
• Время собирать камни. Аксаковские места Публикуется по: В. Солоухин "Время собирать, 765.53kb.
• Из зачетной ведомости, 78.76kb.
• Леонид Борисович Вишняцкий Человек в лабиринте эволюции «Человек в лабиринте эволюции»:, 1510.87kb.

тугих рессорах, с выкрашенными черным лаком крыльями и высокими козлами.

Широкоплечий внимательно осмотрел и вычистил пулемет, а Василий, несмотря на ночную темноту, установил его на та­чанке. На рассвете тачанка, запряженная парой добрых во­роных коней, исчезла в степи.

— Про нас, Панас Тимофеич, не спрашивай,— сказал Горобцу на расставание Василий.— Услышишь — молчи. Ковпак не любит, когда о нас много говорят. А в гости мы к тебе, если
не откажешь, иногда заезжать будем!

И помчалась матросская тачанка вместе с наступающими частями Ковпака по украинской земле. От села к селу, от лева­ды к леваде, по глухим балкам, по невидимым степным шля­хам. Вихрем врывалась она в хутора, где стояли гитлеровские гарнизоны, как снег на голову, сваливалась на фашистских ко­мендантов и исчезала так же внезапно и быстро, как появля­лась.

Приникнув к прицелу, Василий сидел у пулемета и, крепко сжав в ладонях ручки, с остервенением выпускал по врагу лен­ту за лентой. Когда Василий уставал, на его место садился ши­рокоплечий, а веснушчатый моряк с гиком гнал коней вперед, и тачанка, подобно ветру, неуловимо неслась по безбрежной украинской степи.

К бакенщику моряки приехали только в конце лета. Над Днепром стояла тихая звездная ночь. Панас услышал знако­мое тарахтение колес тачанки и выбежал навстречу Василию и его друзьям. Он быстро распряг лошадей и ввел гостей в горницу

— Живые?! Слыхать, и даете же вы фашистам перца! — первым заговорил он.

— В долгу не остаемся,— ответил, скаля белые зубы, веснушчатый юркий моряк.— Воюем, как положено советским людям!

В хате засветилась лампа.

— Глянь сюда, старина,— заговорил все тот же маленький моряк. Он вытащил из-за голенища сапога кнутовище, на котором виднелось множество сделанных ножом насечек.— Сколько насчитаешь колец на кнутовище, столько подразделе­ния Сидора Ковпака освободили населенных пунктов.

В тусклом свете керосиновой лампы Горобец увидел белые повязки у всех троих и понял, что моряков тоже не минули пули. У Василия была перевязана рука, широкоплечий ранен в шею, у маленького забинтована нога. Панас не знал никого * из них по фамилии, двое из моряков неизвестны были ему даже по имени, но старый бакенщик проникся к своим друзьям та­ким глубоким человеческим уважением, что готов был сделать для них все, что было в его силах.

Горпина быстро обмыла морякам раны, перевязала их по­дорожником, а Панас приготовил пышную постель на сенова­ле. Утром моряки подмазали дегтем колеса тачанки, вычисти­ли пулемет и автоматы, а Панас наловил в Днепре краснопе­рых окуней и заставил Горпину сварить уху.

• Что ж, опять лечиться будем? — спросил бакенщик у Василия за завтраком, показывая на бинты.
  
• Нет, Панас Тимофеич,— ответил Василий.— Повоюем, а там будет видно! Так товарищ Ковпак говорит!..
  

Вечером, когда над землей сгустились сумерки, тачанка умчалась.

Степь снова загудела, закружилась под ее колесами. Рас­пахнутые бушлаты и ленты бескозырок трепал ветер, вороные кони летели вперед, как вихрь. Тачанка с грохотом врывалась в села, где стояли гитлеровцы, и бесследно исчезала.

Фашисты организовали погоню за моряками, сторожили та­чанку на степных шляхах, но она была неуловима и появля-лась там, где ее никто не ждал. Моряки, не отрываясь от основных сил Ковпака, действовали по дорогам, налетали на обозы врага, на гарнизоны. Гитлеровские солдаты с ужасом говорили о матросской тачанке, не могли лечь спать прежде, чем не будут выставлены караулы. А лихая тачанка мчалась все дальше и дальше в глубь Украины, подобно огненной ко­леснице.

До хаты бакенщика народная молва доносила о действиях партизан обрывки слухов, но у Днепра тачанка больше не по­являлась. Подкатилась и прошла осень, наступила вторая зи­ма, а моряки все не возвращались. Панас ждал их с нетерпе­нием, прислушивался по ночам к шороху ветра, а тачанки все не было. Услыхал Горобец у своего двора тарахтение тачанки лишь по весне.

Из тьмы апрельской ночи в хату вошли моряки. Панас тот­час узнал всех троих. Моряки были чем-то озабочены, насто­рожены и попросили не зажигать огня. Немного отдохнув, они распрощались и умчались к лесу. А утром в хату Горобца на­грянули фашистские каратели.

Оцепив усадьбу, они обыскали двор, сад, ходили даже на берег Днепра и в степь.

• Где тачанка? — спрашивал злым голосом у Панаса ще­голеватый эсэсовский обер-лейтенант и вертел перед его. лицом пистолет.— Куда девались моряки-партизаны, старая ка­лоша?
  
• Не знаю,— решительно отвечал Панас.
  
• А кто заезжал к тебе ночью?
  
• Сосед с хутора.
  
• Врешь, у тебя ночевали моряки-партизаны.
  

Панас молчал. Его били, а он молчал, сжав челюсти, ре­шив умереть, но ничего не говорить о моряках. Горобца отвез-ли в тюрьму, били, подвешивали за ноги к потолку, но он мол­чал, терпеливо перенося побои и муки. С ним вместе в тюрьме находились десятки других советских людей. И они так же, как и он, не поддавались фашистским изуверам. Вернулся он до­мой лишь через два месяца, избитый, в кровоподтеках, но ра­достный, что фашистам не удалось сломить советских людей. Седая голова его стала серебряной, короткая бородка подер­нулась инеем, а карие, чуть прищуренные глаза — еще строже и жестче.

Теперь матросскую тачанку Горобец ждал с каким-то но­вым чувством нетерпеливого ожидания. Он жадно ловил каж­дый слух о действиях партизан Ковпака. И как-то ночью, в июле, тачанка еще раз подкатила к хатке бакенщика. Панас бросился морякам навстречу. С тачанки торопливо • спрыгнул маленький, юркий моряк, за ним сошел широко­плечий.

Василия с ними не было. И Горобец понял, что стряслось что-то непоправимое. Лица моряков были хмуры, головы по­нурены.

Когда вошли в хату, маленький моряк печально сказал:

— Погиб Василий,— и снял бескозырку,— убит под Коростенем...

В эту ночь Панас не спал, а утром объявил морякам о сво­ем желании стать на место Василия.

— У меня теперь дорога одна—с вами, сынки. От фаши­стов мне жизни нет,— говорил он,— С Горпиной мы уже обо всем договорились!

Моряки о чем-то поговорили между собой, но сразу Пана-су не ответили. Только за обедом маленький моряк сказал:

• Ну что ж, Панас Тимофеич, берем мы тебя в свой эки­паж. Будешь вторым номером у пулемета...
  
• Добре,— радостно сказал Панас и довольно погладил свою бородку.
  

Целый день Горобец провел у тачанки. По-хозяйски осмот-рел колеса, подтянул болты на рессорах, подкрепил дышло, по­чистил пулемет, постриг гривы у лошадей. Он достал из сун­дука старенький, много лет хранившийся бушлат, бескозырку и выглядел в новом одеянии так браво, что матросы, глядя на него, широко улыбались.

В тот же день Горобец узнал, что маленького моряка зовуг Федей, а большого, со шрамом, Григорием, что первый был из-под Херсона, а второй с Урала, что командиром тачанки был Федя. На заре Панас попрощался с Горпиной, и тачанка сня­лась и покатилась навстречу врагу.

И снова мчалась матросская тачанка вместе с партизански­ми подразделениями Ковпака по раздольной украинской степи, вновь стучал без умолку пулемет. Она летела рядом с ветром, неуловимая, грозная, неукротимая. То она появлялась под Житомиром, то под Волочиском, то гремела где-то под Новоград-Волынском.

Моряки нигде не давали покоя гитлеровцам. Тачанка мол­нией проносилась по дорогам и селам, хлестала по врагу из пулемета. И маленький веснушчатый моряк делал на черенке кнута новые насечки.

Панас, как припаянный, сидел у пулемета и с яростью стро­чил по фашистам. Ветер ворошил его бороду, обжигая лицо. Вороные кони мчали тачанку вперед.

А. ЗЕМЦОВ

ИМЕНИ ГАЗЕТЫ «ПРАВДА»

В Белоруссии, в Червеньском районе, Минской области, с апреля 1942 года и вплоть до соединения с частями Советской Армии сражался с гитлеровскими захватчиками партизанский отряд имени газеты «Правда». В ходе вооруженной борьбы из отряда выросла партизанская бригада, также назвавшая себя именем «Правды».

Мне самому, к сожалению, не удалось побывать ни в отря­де, ни в бригаде. О существовании их я впервые услышал в июне 1944 года, когда находился в Барановичском партизан­ском соединении. От Налибокской пущи, в которой сосредото­чивались партизаны, до лесов под Червенем было не меньше двухсот километров. Конечно, и такое расстояние с помощью партизанских проводников можно было преодолеть, что я и на­меревался со временем сделать, но Красная Армия внесла кор­рективы в мои скромные корреспондентские намерения: она как следует «выварила» гитлеровские войска в витебском, боб­руйском, минском «котлах» и за несколько недель полностью очистила белорусскую землю от захватчиков. В этой великой битве за Белоруссию Советской Армии помогали славные бе­лорусские партизаны — более трехсот тысяч вооруженных мужчин и женщин, объединенных в сотни боевых отрядов, спа­янных священной присягой на верность Родине.

Теперь минские, полоцкие, слуцкие, глусские, стародорож-ские, полесские, налибокские, червеньские и все другие леса Белоруссии опустели. Ушли из них партизанские отряды, вер­нулись к своим пепелищам и сотни тысяч семей колхозников и горожан, живших в лесах под партизанской охраной. Значи­тельная часть партизан влилась в Действующую армию и до­бивает фашистского зверя, другая часть сменила винтовки и автоматы на лопаты и топоры, вместе со всем народом взялась за трудное дело восстановления хозяйства.

Ростки возрождающейся жизни, они пробиваются, зелене­ют всюду на опаленной кровью и горячими слезами умытой белорусской земле: от Орши до Бреста. За право жить, стро­ить, любить, верить три года шла война, жестокая, не знающая пощады. Никакие усилия оккупантов, никакие их кровавые ка­рательные экспедиции, никакие зверства и массовые расстрелы не могли потушить пожара этой народной войны. Смертным боем бились с оккупантами партизаны.

На всю страну прогремела слава белорусских партизан Константина Заслонова, Михаила Сильницкого, Александра Исаченко, Миная Шмырева, Тихона Бумажкова и многих, мно­гих других. В славной армии народных мстителей не на по­следнем месте был и отряд имени «Правды». В Белорусском штабе партизанского движения мне показали отчет о боевой деятельности отряда, подписанный его командиром Василием Ивановичем Путриком, комиссаром Дмитрием Анисимовичем Захаренковым и начальником штаба Александром Васильеви­чем Корзуном. В отчете говорилось, что отряд с апреля 1942 го­да по день соединения с частями 5-й Орловской дивизии 2-го Белорусского фронта — это было 3 июля 1944 года — совер­шил 43 крупные боевые операции, уничтожил 5 927 вражеских солдат и офицеров, разбил 80 грузовых автомобилей, пустил под откос 100 железнодорожных эшелонов, взорвал 300 желез­нодорожных рельсов, взорвал, сжег, разрушил 109 мостов, сре­зал 421 километр линий связи. Какой славный боевой счет!

А в Червене я вскорости побывал. Конечно, теперь уже без партизанского проводника. Теперь городок — в далеком тылу. Его дело — вести хозяйство, поднимать разрушенные колхозы, строиться, строиться и строиться. И именно об этом говорят слова поэта, выведенные на стене школы, сожженной оккупан­тами:

Забудутся лихие беды,

Застроятся все пепелища,

Наш юный край в лучах победы

Дорогу к счастью вновь отыщет.

По живым следам, по воспоминаниям участников борьбы, по документам я старался возможно полнее познакомиться с деятельностью и жизнью отряда, с его людьми. Слушаешь рас­сказы, читаешь боевые приказы, донесения, листовки, парти­занские газеты, и перед тобой встает знакомая картина буд­ней народной партизанской войны. События еще ярки, они еще наполнены живым сердечным трепетом, но все-таки они уже история, вчерашняя страница великой книги жизни. Скорее дать людям жилье, накормить, обуть, одеть их, убрать урожай, открыть школы, больницы — вот сегодняшний день Червеня и окрестных сел, здесь развертывается борьба. А что касается истории партизанского отряда имени нашей ленинской «Прав- ды», то я ее записал, не отступая от фактов и документов, за­писал так, как мне рассказали сами партизаны.

Как быть? Этот вопрос встал сейчас же после прихода раз­бойничьих фашистских орд перед советскими гражданами, ока­завшимися на временно оккупированной земле. «Как быть?» — спросили себя коммунист Петр Иванович Иваненко, работав­ший до войны председателем Клинцовского сельского Совета; комсомолец Володя Тоболин из деревни Смоленка, из-за войны прекративший учебу в Минском политехническом институте; беспартийный шестидесятилетний дед Михась, тихо и спокойно проводивший свою старость в уединенной хатенке на берегу речки Волмы; семнадцатилетняя дочь колхозника из Лужицы Маруся Казимирская, только что окончившая десятилетку. Всем им ответила Коммунистическая партия, призвавшая смело вступать на путь партизанской борьбы. И уже осенью 1941 года до жителей Червеньского района дошли слухи о боевых делах партизанского отряда Николая Покровского, действовавшего на территории Борисовского района.

...В полночь 3 апреля 1942 года дед Михась Сииявский услышал осторожный стук в окно. «Кто бы это мог быть?» — подумал старик, поднимаясь с постели. Гитлеровцы? Нет, они стучали бы по-другому, требовательно, нетерпеливо. Может, кто-нибудь из «окруженцев» или бежавших из плена? Но встре­тил он председателя сельского Совета Петра Ивановича и Во­лодю Тоболина. Давно не видался с «ими Михаил Петрович. Председатель успел отпустить изрядную бороду, покрылось щетиной и ребячье лицо Володи. Все они были давние знако­мые, каждый знал жизнь другого, как свою, и каждый верил друг в друга. Иваненко сразу повел речь об организации пар­тизанского отряда. Собеседники поддержали его.

— А у меня,- хлопчики, на первый случай кое-что припасе­но,— сказал хозяин гостям, лукаво улыбнулся в седую бороду и указал рукой в сторону Волмы.— Там, в одном. местечке, за­копал я полтора десятка винтовочек, пулемет да тысяч с деся­ток патронов.

Выяснилось, что и председатель и Володя также имеют свои «склады» оружия. Договорились так: каждый из троих на свою ответственность вербует надежных людей в отряд. 13 апреля все должны собраться на острове Юрьев, что расположен в са­мом центре болот, в Клинокском лесу.

К тому времени гитлеровцы из изменнических, антисовет­ских элементов, повыползавших из всех нор и щелей, создали в деревнях и селах полицейские отряды, понасажали старост и старшин. Появились фашистские служки и в родной деревне Володи Тоболина. Вместе со своим старшим братом Петром, пятью товарищами из Смоленки, Сторина и Шерстиснопы рань-ше, чем уйти в лес, Володя и его товарищи перебили всех поли­цейских, захватили их оружие. У Михаила Петровича Синяв­ского оккупанты произвели обыск, ничего не нашли, но забрали лодку. Дед Михась ночью вплавь переправился через только что вскрывшуюся Волму, откопал оружие и перенес его в ус­ловленное место.

13 апреля четырнадцать человек собрались на островке. От­ныне и до изгнания врага с советской земли они да зову своего сердца вставали на путь вооруженной борьбы с врагом. Они добровольно избрали этот путь — наитруднейший, но един­ственный для них, советских патриотов, воспитанных Комму­нистической партией. Среди первых оказались сотрудник червеньской районной газеты Владимир Шидловский, в последую­щем редактор подпольной газеты, попавшие в окружение офицеры нашей армии Иван Комлюк, Мартын Жилинский. Пришла с винтовкой Маруся Казимирская. Ее она сняла летом 11941 года с убитого солдата.

К концу апреля в группе состояло двадцать человек. Но этого было мало для того, чтобы проводить крупные операции. Вот почему первоначальная тактика партизан заключалась в том, чтобы пробираться в деревни по два — три человека и уничтожать гитлеровских ставленников. 9 мая молодые парти­заны совершили первую по тому времени серьезную опера­цию. Их было двенадцать человек во главе с Мартыном Жи-линским. Ночью, незамеченными, вошли они в местечко Смиловичи, где находилась волостная управа. Часовые были сня­ты. В окна управы полетели гранаты. Убили волостного стар­шину и четырех полицейских, сожгли здание управы.

До этой поры партизанскую группу в силу личного автори­тета возглавлял Петр Иваненко, и формально она еще не назы­валась отрядом. 10 мая все партизаны собрались в лагере. Вы­дался ясный денек. Сквозь сосновые ветви пробивались теп­лые, ласковые лучи вешнего солнышка. Первые успехи окры­лили боевых товарищей. Настроение у всех было приподнятое. Впервые после прихода захватчиков Иваненко тщательно вы­брился. Выглядел он помолодевшим. Еще с мальчишеских лет он слыл в деревне замечательным песенником и весельчаком.

— А ну-ка, дружки, прочистите голоса, да давайте-ка споем веселую белорусскую...

Попели, поплясали, а в полдень Иваненко открыл собрание. Он обратился к партизанам с речью.

— Сегодня нас еще немного, товарищи. На путь борьбы мы только вступили. Это тяжелый путь, и каждый из нас должен здесь, сейчас же, дать клятву Родине, что он не сойдет с него
до полной победы.

Один за другим поднимались партизаны. Каждый, прижи­мая к плечу винтовку, произносил клятву перед боевым своим товариществом.

В то время по всей Белоруссии шел бурный рост партизан­ских отрядов. Минский подпольный областной комитет Комму­нистической партии Белоруссии, возглавлявшийся Василием Ивановичем Козловым, устанавливал связи с районами, раз­вертывал с каждым днем все более широкую политическую ра­боту среди населения. Иваненко знал о существовании подполь­ного обкома, к нему поступали обращения областного комитета, адресованные населению, пришло несколько экземпляров рес­публиканской подпольной «Звезды», но сам он с партийцами-подпольщиками связан еще не был. В вопросе об организацион­ном построении отряда он руководствовался собственными соображениями да советами товарищей. В тот день, 10 мая, он предложил собранию партизан:

— Давайте, товарищи, по-настоящему оформим наш отряд, выберем командира, присвоим себе имя.

Командиром единогласно был избран Петр Иванович Ива­ненко, начальником штаба — Володя Тоболин. По личному опыту я знаю, что тогда, на первом этапе партизанской борьбы, во многих местах происходило не назначение, а избрание командиров, избрание открытым голосованием собрания пар­тизан.

Какое имя присвоить отряду? Петр Иванович вынул из кармана обернутый в чистую тряпицу один из номеров «Прав­ды», вышедших в первые дни войны. В скольких руках побыва­ла эта газета! От времени, от прикосновения многих рук она полуистлела, но по-прежнему бережно хранили ее парти­заны.

— Товарищи! — обратился командир к собранию и поднял повидавший виды номер газеты.-«Правда» несет нам слово родной Коммунистической партии, она всегда учила, воспиты­вала нас любить родную Советскую власть. Поэтому я и пред­лагаю: давайте отряд наш назовем именем газеты «Правда».
Имя это славное, и своими боевыми делами мы постараемся его оправдать.

Партизаны единодушно одобрили предложение командира. Так 10 мая 1942 года родился партизанский отряд имени «Правды». В тот же день коммунисты провели партийное со­брание и оформили первую в Червеньском районе подполь­ную партийную организацию. Спустя некоторое время, здесь, при отряде, обосновался Червеньекий подпольный районный комитет Компартии Белоруссии. Отряд занимал сравнительно небольшой лесной массив юго-восточнее Червеня, ограничен­ный реками Волмой и Свислочью. С каждым днем все новые и новые люди приходили в этот лес и вставали под боевое партизанское знамя. Через месяц в нем было свыше пятиде­сяти бойцов.

Партизаном в отряд был принят коммунист, офицер Со­ветской Армии Степан Трифонович Кузнецов. Он жил в лесу, имел оружие и небольшой запас патронов, В начале июня 1942 года Кузнецов встретился с группой бойцов отряда. В первых же боевых операциях новый партизан показал себя умелым и бесстрашным воином. Не раз он рисковал жизнью, был тяжело ранен. Рядовой боец-пулеметчик, командир роты, комиссар отряда, командир отряда и, наконец, командир бригады имени «Правды» — таков путь Степана Кузнецова. С группой бойцов вступил в отряд политрук батареи Петр Иванович Богомолов. Он был рядовым бойцом, командиром роты, начальником разведки, заместителем командира отряда, наконец, начальником штаба бригады.

Для организации диверсионной работы на коммуникациях противника и помощи партизанским отрядам вместе с группой других партийных работников решением ЦК Компартии Бело­руссии был заброшен в тыл врага коммунист Степан Емелья­нов ич Данильчик, работавший до войны председателем Крас-ноcлободского райисполкома. В октябре тов. Данильчик при­шел в отряд, стал политруком роты, затем комиссаром отряда и позже комиссаром бригады.

Сельские комсомолки Нина Прелиcковская, Нина Шидловская вместе со своими подругами во время отхода частей Со­ветской Армии собирали и прятали оружие. Они принесли его в отряд и сами стали партизанками. Пополнение шло глав­ным образом за счет местных жителей. К моменту соедине­ния с частями Советской Армии в бригаде имени «Правды» 80 процентов ее бойцов являлись жителями Червеньского района.

Очень скоро об отряде и его боевых делах стали знать по всей округе. Колхозницы из деревни Турино рассказы­вали:

— В нашей деревне тогда гитлеровцы не стояли, а по­являлись набегами, а в Пуховичах, километрах в пяти от нас, был их гарнизон). С партизанами мы до тех пор еще не встре­чались. Только слушок шел, что где-то есть такие. И вот лет­ним погожим днем въезжает на улицу конная группа. Верхо­вые — все молодец к молодцу. На фуражках — красные лен­точки. Впереди развевается знамя, а на нем шелком вышитые слова: «Партизанский отряд имени -газеты «Правда». Вся де­ревня от мала до велика высыпала на улицу. Обступили мы партизан, многие бросились обнимать их. Старший из парти­зан выступил перед народом, рассказал нам, что воюют они за советскую правду, за землю нашу, что мстят они фашистам за наш разор, за горе наше горькое. Наутро мы прослышали, что гарнизон-то соседний разгромили, многих гитлеровцев и полицейских побили. Вскоре и из нашей деревни человек де­сять ушли в отряд, записались в партизаны.

Осенью 1942 года и в Червеньском и в соседних районах действовали уже несколько партизанских отрядов. Была нала- жена регулярная связь с подпольным областным комитетом партии. Большую политическую работу развернул среди пар­тизан и среди местных жителей подпольный райком партии. Володя Тоболин смастерил самодельный радиоприемник. Каж­дый день стали слушать Москву, записывать сводки Совин-формбюро, распространять их среди населения. К осени в от­ряде было уже свыше двухсот бойцов, и он влился в состав Первой Минской партизанской бригады.

За все время своей боевой деятельности партизанам при­ходилось завоевывать территорию и отстаивать ее. Гитлеров­цы ставили задачу—держать в своих руках населенные пунк­ты вокруг лесной пущи, блокировать партизан. Задача парти­зан была диаметрально противоположна: вышибать врага из этих пунктов. Отряд имени «Правды» совместно с другими от­рядами выполнил эту задачу. Клинок, Волма, Красный Берег, Оточная Слобода, Иваничи, Петровинка, Смолянка, Наукач — эти и многие другие деревни были отвоеваны, в них стояли партизаны. Здесь проходил оборонительный партизанский ру­беж.

У многих людей сложилось представление о партизанах как о людях, которые в основу своей тактики кладут свобод­ный, ничем не ограниченный маневр, у которых нет надобно­сти приковывать себя прочно в какой-то определенной мест­ности, к какому-то ограниченному району. Это и так и не сов­сем так. Все зависит от обстановки, от состава отрядов, от задач, которые перед ними стояли. Известно, что прославлен­ное соединение дважды Героя Советского Союза Ковпака де­лало тысячеверстные рейды и никогда подолгу не останавли­валось на одном месте. Были такие отряды и соединения и в Белоруссии, которые прошли путь от Орши до Бреста, от Гомеля до Гродно.

Основная же масса белорусских партизанских отрядов осу­ществляла лишь ограниченный маневр. Почему? Потому, что эти отряды, созданные по инициативе партийных организа­ций, руководимые подпольными территориальными партий­ными комитетами, состояли почти полностью из местных жи­телей и всеми корнями своими, всеми нитями кровными были связаны с населением, живущим на этой территории. Они зна­ли здесь каждый кустик в лесу, каждое болотце и каждую тро­пинку, что имело очень важное значение в их трудной борьбе. Партизаны пользовались бесконечной народной поддержкой, окружающее родное население питало их силами, помогало им всем, что требовалось для борьбы.

Понятно, в дни жестоких карательных экспедиций, которых немало пришлось пережить партизанам Белоруссии, отрядам нередко приходилось и уходить из родных мест — когда не хва­тало сил защитить их или когда это было выгодно по такти­ческим соображениям. Но как только проходили мрачные дни

походов фашистских карателей, вновь и вновь отряды возвра­щались в родные места, к населению, с которым они кровно связаны. Следует, кстати, заметить, что во время карательных экспедиций значительная часть мирного населения уходила в леса к партизанам, вставала под их защиту, вместе с ними маневрировала.

Гитлеровцы бессильны были разбить партизан отряда име­ни «Правды» потому, что сила отряда была в народе. В ап­реле 1942 года тринадцать человек заложили основание от­ряду. В мае 1944 года в нем было свыше четырехсот воору­женных бойцов. Из отряда имени «Правды» выделилась ини­циативная группа во главе с командиром Николаем Сыроватским, комиссаром Захаром Бодровым и начальником штаба Иваном Апанасенко. Скоро эта группа выросла в самостоя­тельный большой партизанский отряд. Было в первой Минской бригаде к середине 1943 года немногим более тысячи парти­зан. Из бригады выделился вначале отряд имени Кирова и положил основание новой бригаде того же имени. В октябре 1943 года вышел из бригады и отряд имени «Правды». Он по­ложил основание бригаде, на знамени которой было написано то же славное имя нашей «Правды». В бригаде объединились четыре боевых партизанских отряда. Из одного отряда рож­далось два, три, а то и четыре, из одной бригады — две, три. Отряды и бригады не становились от этого дробления малочисленнее. Партизан в первой Минской очень скоро стало свы­ше полутора тысяч, а в двух других бригадах—по тысяче.

Гитлеровцы не могли разбить отряд имени «Правды» еще и потому, что и в соседних районах —в Борисовском, Плеще-нецком, Белыничеком, Березинском — по всей Белоруссии жи­ли, воевали, непрерывно росли другие отряды партизан. Как можно всех их разбить, выловить? Кинутся каратели в одно место, а в другом, где они были только вчера, уже появился новый отряд. Партизан поддерживали, помогали им, оберегали их миллионы мужчин, женщин, детей, поддерживал весь бело­русский народ.

Одна из основных задач отряда имени «Правды» состояла в развертывании диверсионной деятельности на коммуникаци­ях противника. Все улучшенные грунтовые дороги были пере­копаны, завалены, минированы, мосты на них были взорваны. Через территорию района проходят шоссейные магистрали Минск — Могилев и Минск — Бобруйск. Для противника они имели первостепенное значение. Дороги эти фашистами уси­ленно охранялись. Кому доводится бывать в этих местах уже теперь, тот непременно обращает внимание на развалины своеобразных дерево-земляных крепостей, обнесенных по кругу высокими земляными валами. В таких крепостях стоя­ли гитлеровские гарнизоны по охране шоссейных дорог. Этим гарнизонам жилось не слаще, чем солдатам, находящимся на передовой линии фронта. Участок Могилевской автомобильной дороги в несколько десятков километров контролировался от­рядом имени «Правды».

По мере того как отряд накапливал боевой опыт, расши­рялся и круг его боевых дел, совершенствовались методы борьбы, увеличивалась сила ударов по врагу. В первоначаль­ный период жизни отряда железнодорожные магистрали еще не входили в сферу его боевой деятельности. Но вскоре пар­тизаны поняли, что именно на железных дорогах можно силь­нее всего бить фашистов и ближе всего вступать в непосред­ственное боевое взаимодействие с Советской Армией.

Гитлеровские генералы называли работу партизан на сталь­ных магистралях «железнодорожной войной». Для охраны до­рог командование противника вынуждено было бросать зна­чительные людские силы, массу боевой техники. Чего только не придумывал враг для того, чтобы обезопасить свои комму­никации! На важнейших железнодорожных путях появились через каждые два — три километра дзоты с пулеметами и ми-нометами, Было прекращено движение эшелонов по ночам. Изобрели гитлеровские военные техники специальный миноотбрасыватель перед паровозом. Днем составы отправлялись в путь лишь после обхода участков и пропуска контрольных поездов. По балластовой насыпи около рельсов известковым раствором проводили белые каемки и проверяли, не повреж­дены ли они, не оставлено ли на них следов. Вырубали лес на двести — триста метров по обе стороны путей, минировали подходы к ним. Запрещали гражданскому населению прибли­жаться ближе чем на полкилометра к железнодорожному по­лотну, установленные переезды и переходы линий строжайше контролировали. Все было тщетно! Несмотря ни на что, эше­лоны летели под откос.

Партизаны научились сами делать мины. В одном из от­рядов Барановичского соединения я познакомился с партиза­ном Федором Губенко, который стал выдающимся мастером по этой части. Своими руками он сделал 236 мин. Он изобрел мину-«недотрогу». Если гитлеровцы и обнаруживали ее, то, сни­мая мину, они неизменно гибли. Вражеские железнодорожни­ки стали пускать впереди паровоза платформу: мина подры­вала ее, а локомотив оставался невредимым. Но Федор Гу­бенко перехитрил и тут врага. Он усовершенствовал свою «недотрогу», придумал для нее еще один рычаг, названный партизанами «громоотводом», и в результате мина стала взры­ваться только под паровозом, не трогая идущую впереди него платформу.

Партизаны систематически, особенно на последнем этапе своей деятельности, разрушали железнодорожное полотно. Это называлось «рельсовой войной», а попросту, в партизан­ском обиходе, «концертами». Такие «концерты» доставляли массу хлопот фашистам. Одновременно на линию выходили десятки партизанских отрядов, и куски многих тысяч взорван­ных рельсов летели со свистом в воздух, магистраль надолго выбывала из строя. За одну ночь, с 19 на 20 июня 1944 года, в самый канун наступления наших войск, белорусскими парти­занами было подорвано 40 775 рельсов, разрушено множество мостов на главных путях.

Партийные организации и командиры отрядов отбирали для диверсионной работы на железнодорожном транспорте самых надежных и боевых людей, в первую очередь коммунистов и комсомольцев. Глубокой осенью 1942 года, в дни боев под Сталинградом, Володя Тоболин и его два товарища первыми отправились на железную дорогу, на участок между Минском и Марьиной Горкой. Выпал снежок.. Ребята запрягли в сами лошадку, положили две самодельные мины и тронулись в опасный путь, на новое боевое дело. Удача была полная: эше­лон в тридцать вагонов с военным грузом был взорван. Так был открыт новый счет мести.

Одной из первых начала диверсионную работу на желез­ной дороге комсомолка Маруся Казимирская, девушка вели­кой отваги. В отряде она была любимицей всех. Не было ни одной сколько-нибудь значительной операции, в которой она не участвовала бы.

— Небольшая такая, светленькая,— рассказывают о ней товарищи.— Вечно, бывало, поет. Когда мы начали работать на «железке», попросилась у командира и Маруся, чтобы за­числили ее в диверсионную группу. Вначале командир не раз­решал, жалел ее, да и дело-то, как нам тогда казалось, было
не совсем женское. Но разве ее удержишь! В один из дней января 1943 года взяла она салазки, положила на них два­дцать килограммов тола и ушла. Одна, без помощников. Око­ло станции Колодищи эшелон с гитлеровскими солдатами и офицерами свалился под откос—было это дело рук Маруси.
Позже она не один еще эшелон «сковырнула».

В мае 1943 года отряд вел бой с карателями. Партизаны оказались в кольце. Прерывались с боем.

— Вперед, за родную землю!—крикнула Маруся Казимирская и открыла огонь по наступающим цепям оккупантов.

На врага пошли грудью. Гитлеровцы не выдержали пар­тизанской атаки и побежали. В этом бою Маруся погибла. Тяжело переживал отряд новую утрату. Раньше был смер­тельно ранен Володя Тоболин, а теперь ушла и эта смелей­шая партизанка. Над трупом девушки в белой косыночке, окрашенной ее алой кровью, товарищи плакали и клялись от­платить врагу. В рукописном литературно-художественном журнале «Мститель», издававшемся в отряде, было помещено такое стихотворение:


ПЕСНЯ О ДЕВУШКЕ

(Памяти Маруси Казимирской)

С врагом озверелым в неравном бою,

В бою благородном и смелом,

Пал юный боец и винтовку свою

Прикрыл холодеющим телом.


Бои отгремели... ушли на Восток...

Девчата бойца схоронили.

И с клятвой они положили венок

На той одинокой могиле.


И была среди девушек этих одна,

Она им сказала: «Девчата!

Нам плакать не время, винтовка должна

Врагу отомстить за солдата».


Тяжелые дни поплыли чередой,

Как черные, страшные птицы...

И мать и отца смелой девушки той

В гестапо замучили фрицы.


Родную деревню, ограбив, сожгли

И, вывернув за спины руки,

В позорное рабство подруг увели,

На голод в чужбине, на муки.


Пылали пожары над нашей страной.

Сочились кровавые раны.

Нас Родина звала на мстительный бой,

И шли в этот бой партизаны. *

И, жесткий ремень прижимая к груди,

С винтовкой бойца за плечами,

С веселой улыбкой всегда впереди

Шагала та девушка с нами.


И в каждой засаде и в каждом бою

Гремел ее выстрел расплатой

За кровь и за слезы в родимом краю,

За мать, за отца, за солдата!

Борьба была тяжела. Она требовала жертв. Родную зем­лю пришлось отстаивать кровью. То один, то другой падал в этой суровой борьбе. Роман Никитин, казалось, был загово­рен от вражеских пуль. Во многих боевых операциях он при­нимал участие и всегда оставался целехонек. Десять раз он пробирался в гарнизоны врага, в штабы гитлеровских частей и совершал диверсии. Четырнадцать эшелонов противника взорвалось на поставленных его руками минах. И все-таки на­шлась у фашистов такая мерзкая пуля, которая долетела до благородного сердца Романа Никитина.

Володя Лукин свалил под откос одиннадцать воинских же-лезнодорожных составов. Ночью трудно стало пробираться на железнодорожное полотно: гитлеровцы выставляли усилен­ную охрану, пускали овчарок. Володя стал рвать поезда днем. И однажды его поймали прямо «на работе»: он закапывал на полотне мину. Их было десятеро — он один. Был у него толь­ко пистолет. Но он бился, уничтожил двух гитлеровцев, а по­следний патрон пустил в себя. Живыми врагу не сдаваться! — это был железный партизанский закон.

Геройской смертью пал комсомолец Иван Чичерин. Он был диверсионником. И так же, как Роман Никитин, как Володя Лукин, не боялся ходить на железную дорогу днем. Одна­жды, соблюдая все предосторожности, подполз Иван почти вплотную к железнодорожному полотну и спрятался в неболь­ших кустиках. Смотрит из-з.а них: ходят по полотну патрули. И почему-то в это пасмурное, дождливое утро их было боль­ше, чем всегда. На каждые полкилометра по двое: один идет в одну сторону, другой — в обратную.

Иван сидел и ждал. Время шло медленно. Мелкий дождик моросил без перерыва. Это помогало партизану маскироваться, но промок он до нитки и очень озяб. Когда же они хоть на несколько минут оставят свои посты, присядут поговорить, раскурить по сигарке?.. Нет, они все ходят и ходят. Глухо стучат по шпалам солдатские, с подкованными каблуками сапоги.

Такой строгой охраны, такой массы патрулей Ивану не приходилось видеть, хотя и был он далеко не новичком в сво­ем деле. С пустыми руками уходить не хотелось. Но подсту­па к дороге решительно не было. Расстроенный, перемерзший, парень совсем было решил повернуть восвояси. Не впервые ведь так! Чтобы взорвать поезд на охраняемой дороге, надо запастись изрядным терпением, уметь выждать подходящий момент. Бывает, что сидишь и день, и два, и три, а удобного случая для операции так и не подвернется. Иван уже начал было отползать назад, когда чуткий слух партизана уловил шум идущего поезда. Он поднял из-за укрытия голову, по­смотрел в сторону Минска и увидел: грохоча, сползает с ук­лона бронепоезд. Сквозь щели камуфлированных вагонов гля­дят стволы пулеметов, задрали вверх хоботы орудия.

Кто знает, как пришел партизан к решению, о чем он ду­мал в эти минуты? Кто расскажет об этом? Все унес он с со­бой, простой крестьянский парнишка с комсомольской книж­кой в кармане, решивший, что он не должен пропустить к фронту эту грозную силу, что он, смертельно уставший, пере­мерзший, может остановить и разбить ее вот здесь, сейчас же, разбить, чего бы это ему ни стоило.

В последнюю предсмертную и такую великую минуту свою глядя на ползущее бронированное чудовище, может, увидел Иван своей обостренной мыслью проколотый штыком гитле­ровца трупик грудного ребенка на большаке, может, вспомни­лась ему окрашенная алой девичьей кровью косынка Маруси Казимирской? А может, увидел он себя, студента техникума, в вышитой полотняной косоворотке на колхозной ниве? Какая была жизнь! Небо голубое-голубое, а он, разбросав руки, ле­жит на утренней росистой траве. Каждую слезинку росы прон­зает солнечный луч, и она светится, горит, переливается раз­ноцветными искрами. Тишина. Даже березы, как невесты, уб­ранные в весенний цветистый наряд, не шепчутся между со­бой. Но вот с шумом пронеслась над головой птичья стайка. Вертятся, кувыркаются серые клубочки в голубом океане. Про­летели, и опять тишина.

Кто же отнял эту прекрасную жизнь, недопетую юность? Кто потушил тот чудесный вечер, когда, взявшись за руки, хо­дил Иван с любимой дивчиной по берегу Волмы? Да и где те­перь она, синеглазая, неповторимая? Отняли захватчики. Они украли все и оставили одну ненависть — смертельную, неист­ребимую. Они полагают, что за стальными плитами в мчащем­ся поезде им безопасно. Но, нет, гады, ошибаетесь! Есть сила, да, есть на нашей советской земле сила посильнее этой стали!

А поезд был рядом. Через каждую минуту он мог уйти, проскочить невредимым, дойти до цели, убивать, жечь, разру­шать. Нет, он не должен был пройти! Так сказал себе один из сынов Белоруссии, совсем еще юный, но сильный бесконечной силой своей матери-Родины, вскормившей и воспитавшей его. Не много потребовалось Ивану времени для того, чтобы привя­зать к спине взрывчатку. На глаз определив расстояние до по­езда, он встал и пустился бежать к полотну. Патрули замети­ли, открыли стрельбу. Возможно, и не одна пуля пробила те­ло героя, но сердце было цело, гневное его сердце! Оно прика­зывало: не падай, не падай! Не пропусти, не пропусти! Вы­брался партизан на насыпь. Встал лицом вперед. Маленький, незаметный. Грохочущая бронированная громада наскочила на него и раздавила. Все произошло мгновенно. Ахнул оглуши­тельный взрыв. Паровоз будто споткнулся, подпрыгнул и шлепнулся со страшным грохотом на бок, потянул за собой вагоны.

Бронепоезд не дошел до фронта. Телом своим ему прегра­дил путь белорусский партизан-комсомолец Иван Чичерин.

О подвиге своего товарища в отряде узнали спустя неко­торое время. Был захвачен в плен один из патрулей. Он рас­сказал, что видел человека, бросавшегося под паровоз. Вместе с пленным гитлеровцем направились товарищи Ивана к тому месту и недалеко от полотна нашли кусочек его фуражки с клочком красной ленточки на околыше.

Так воевали и так умирали партизаны отряда, на знамени которого стояло имя ленинской «Правды».

П. КУЗНЕЦОВ

СОЛДАТЫ ИДУТ НА ЗАПАД

1. Встреча

Над осыпанными золотистой листвой реками и лесами Литвы занималось холодное осеннее утро.

Обманчива лесная тишина. Под высокими соснами и кед­рами притаились штурмовые орудия, готовые к бою. Расчеты ожидали только сигнала. Под каждым кустом, в палатках, окопчиках, шалашах, просто на траве сидели и лежали стрел­ки, автоматчики, пулеметчики, минометчики. У самого выхода к траншеям переднего края стояли в укрытиях пушки прямой наводки и расчеты противотанковых ружей.

И все это казалось завороженным. Ни шума, ни говора. На позициях противника была такая же тишина.

Минуты ожидания казались бесконечными. Стрелка часов подходила к одиннадцати. Полковник, глядя на часы, передал приказание:

— Огонь!

Лес ожил в одно мгновение. Земля содрогнулась от грома артиллерии. Батареи огневым ураганом обрушились на пози­ции врага*...

Лихо дрался с гитлеровцами командир отделения автомат­чиков Герой Советского Союза Рудаков. Минометный огонь противнику, непрерывный и плотный, задерживал гвардейцев. Они залегли в покинутых врагом окопах.

На поддержку пехотинцам вышли два танка и самоходная пушка. У окопов танкисты замедлили ход. Люк первой ма­шины откинулся, и показалась голова танкиста в кожаном шлеме.

— Пристраивайся, хлопцы, подвезем ближе!

Рудаков ждать не заставил. Гвардейцы поднялись и, при­крытые надежной броней, снова ринулись на врага. Высадив автоматчиков у окруженного колючкой лесного поселка, тан­ки и самоходная пушка с грозным ревом навалились на огне­вые гнезда противника, давили гусеницами растерявшихся гитлеровцев, сокрушали блиндажи.

Автоматчики ворваались в лесной поселок. Из-за угла мрач­ного домика выскочили с поднятыми руками четверо здоро­венных фашистов. С перепуга они громко кричали:

— Рус, ура! Рус, ура!

Рудаков, готовый было «освежить» гитлеровцев очередь из автомота, расхохотался:

— «Караул» вам надо кричать, а. вы «ура» тянете. Ло­жись, шпана!—отдал он команду, сопроводив ее соответст­вующим жестом, и четверо гитлеровцев покорно легли жи­вотами на землю.

Из дымных конур и сырых, насквозь исхлестанных осенни­ми ливнями бараков выходили изможденные люди.— Тусклы­ми, еще не ожившими глазами они всматривались в лица гвар­дейцев и неуверенно шли к ним с распростертыми руками.

• Наши?!
  
• Товарищи!
  
• Сыночки!
  

Черный застенок гитлеровских палачей открылся перед на­ступающими бойцами. В безымянном лесном лагере томились угнанные на фашистскую каторгу русские люди.

Казалось, скопище лесных бродят и нищих выросло перед бойцами. Русские старики в отрепьях, заношенных и зашла-* тайных до последней возможности... Женщины и девушки в дерюге, едва прикрывающей тело... Детишки, истощенные го­лодом, обметанные коростой и лихорадочной сыпью...

В первые минуты встречи слов было мало. Все передуман­ное и выстраданное за три года рабской неволи вылилось сейчас в слезах, поцелуях и рукопожатиях.

Люди-тени выходили навстречу своим освободителям. Русские, украинцы, белорусы... Мученики, изнуренные каторж­ным трудом и нечеловеческими унижениями. Все больше ста­рики и подростки. Рабочий день здесь был одинаков для всех—15 часов. Паек — 200 граммов эрзац-хлеба и овсяная баланда. Кладбище—рядом. К нему вели все тропки из этого страшного л-атеря.

Рудаков медленно обходил бараки. На площадке около сигнального столба с подвешенной орудийной гильзой сержант остановился.

Падали желтые листья с белых, колеблемых ветром берез. Тревожно забилось солдатское сердце. Кажется, еще ни в од­ном бою, когда смерть висела над головой, не испытал он та­кого чувства нерешительности.

Опустив руку с зажатым в ней стволом «автомата, Рудаков сделал еще один шаг.

Рядом с глубокой воронкой, на узелке с тряпьем, сидела старуха. На коленях у нее стояла обгорелая консервная банка с проволочной дужкой — жалкое подобие котелка. Кто-то из бойцов дал старухе сухарь. Она мочила его в мутной сырой воде и жадно грызла, пугливо озираясь по сторонам, словно боялась, что кто-нибудь отнимет.

Холодок прошелся по спине Рудакова. Он пригнулся, и, еще раз пристально взглянув в лицо старухи, сказал отрыви­сто и испуганно:

— Мама!

Сухарь (выпал из затрясшихся сморщенных рук. Откати­лась, расплескивая воду, обгорелая банка'. Старуха, тяжело дыша, поднялась, и крупные слезы выступили на ее глазах:

— Лешенька, дитеночек мой!

Мать героя в жалком рубище фашистской рабыни упала на крепкие руки сына.

2. У ворот Клайпеды

Тридцать пять-сорок километров в день — хороший бросок советского солдата на запад. Но это не только марш, это и не­прерывные бои с отчаянно сопротивляющимся противником, это штурмы его оборонительных крепостей.

Солдаты торопятся. Стремительный порыв захватывает всех. Из уст в уста передается по наступающим цепям и колоннам приказ с благодарностью войскам. На победный салют родной Москвы новыми боевыми подвигами отвечали храбрые сыны великой Советской Родины.

Мы у переправы. Это пятый взломанный рубеж вражеской обороны.

— Сколько верст до Германии осталось, братуха? Хорошо бы к вечерку поспеть! — заговаривает с шофером усатый ездо­вой, заехавший на своей повозке со снарядами в самую гущу
артиллерийских машин.

Гвардеец-шофер, злой и всклокоченный, высунувшись из ка­бины, обрушивается на ездового:

• Куда тебя, лешего, занесло? Эк, растараканил усищи! Убери телегу с дороги! Куда торопишься?
  
• А ты не серчай, братуха. Тороплюсь: огурчики для Гитле­ра везу. — Усач, озорно свистнув, подхлестнул лошадь и под самым носом у сердитого шофера проскочил первым к пере­праве.
  

Новые дорожные указатели вырастают за переправой:

• На Либаву.
  
• На Клайпеду.
  
• На Тильзит.
  

И по всем этим дорогам стремительно, напролом движут­ся колонны пехоты, мчатся тяжелые танки, тягачи с орудиями, машины, мотоциклы, повозки. Впереди многих колонн, возглав­ляя своих бесстрашных солдат, по-суворовски деля с ними все тяготы и радости походов, шагали полковники и гене­ралы.

В приморском парке города Паланга, кажется, только что закончился большой пикник. Под кустами, в траве, еще тлеют угли костров, множество пустых бутылок валяется по краям аллей. У газонов и асфальтовых подъездов коттеджей стоят роскошные автомобили, точно ожидая своих хозяев. «Оппели» и бутылки, разбросанные повсюду, имеют свою ис­торию.

Гитлеровские помещики, чиновники и офицеры спасались из Паланги на катерах, легких судах, а иные просто убегали вдоль пляжа, рассчитывая на скорость собственных ног. Автомобили дальше приморского парка не шли — дальше было море. А в городе уже громыхали советские танки, и наша грозная пехота вслед за ними рвалась к побережью. Каждый солдат бережно нес с собой сквозь огонь боев пустую бутылку, чтобы первым набрать воды из Балтийского моря и доставить своему командиру в знак выполнения боевой задачи. Но первых в эти минуты выхода к морю оказалось так много, что запоздавшим пришлось бросить свои бутылки. Бутылок оказалось ты­сячи.

Зарево огромного пожара подымается вдали. Все больше расширяется стальной пояс, отсекший выход противнику из Прибалтики по суше.

От Кретингена, Тильзита, Пликкента идут к Клайпеде же­лезнодорожные магистрали. Густая паутина шоссейных дорог из Латвии, Литвы и Восточной Пруссии заканчивается здесь, в одном из крупнейших портов Балтийского моря.

Побережье охвачено огнем сражения, длившегося уже не­сколько дней.

На морском берегу разбросаны уютные коттеджи Паланги, освобожденной от гитлеровцев. Наблюдательные пункты на крышах. В подвалах — амбразуры огневых гнезд. Белый песок изрыт траншеями и окопами. Слева начинаются приморские ле­са до самой Клайпеды. В лесах еще сопротивляется враг.

В настороженной тишине, наступившей после артиллерий­ской перестрелки, я услышал вдруг звуки домбры и протяж­ную казахскую песню. Командир минометчиков, занимавших этот рубеж, капитан Красавченко заметил мое удивление:

— Это наш Нариманбек отдыхает. Отчаянный солдат, пре­красный разведчик.

Мы вошли в палатку, разбитую на прибрежном песке и вхо­дом обращенную к морю. Окруженный товарищами, молодой казах с черными кудрявыми волосами сидел, поджав под себя ноги, и на домбре наигрывал мелодию, сопровождая ее словами импровизированной песни:

Дошел до моря из Кокпектов,

У казаха крепкие ноги.

Фашиста бил, языка ловил,

У казаха крепкие руки.

В Берлин иду, там дело есть

Серьезное казаху:

С Гитлером надо счеты свесть,

Добить надо собаку.


Нариманбек Буркутбаев был возбужден: сам генерал, командир дивизии, приказал ему отдыхать после дерзкой и удачной операции.

По непроверенным данным, в лесу под Клайпедой появи­лась новая вражеская часть. Надо было узнать, откуда и какие силы бросили гитлеровские генералы на оборону Клайпеды.

Разведчиков вызвали в штаб, и там был задуман этот сме­лый план разведывательного рейда.

Вечером, когда сгустились сумерки, к морю выехал автомо­биль-амфибия. В кабине сидели двое пулеметчиков и три раз­ведчика. Группу возглавлял младший лейтенант Нариманбек Буркутбаев.

Машина вошла в воду. Водитель включил винт, и автомо­биль пошел в открытое море. Отплыв несколько миль, развед­чики изменили курс и пошли прямо на вражеский берег, к отме­ченному на карте месту.

С моря гитлеровцы привыкли встречать только свои суда. Здесь бродили их сторожевые катера, лодки и шлюпки с под­ходящих к рейду военных кораблей.

Автомобиль уже подходил к самому берегу, когда его оклик­нул часовой.

— Свой, свой! — ответил на чистом немецком языке развед­чик Анатолий Голубев. Трое друзей, выбравшись в воду из ма­шины, пошли на голос часового.

Голубев выругался по-немецки, и это окончательно успоко­ило часового, который сам теперь шел к нашим разведчикам, поблескивая электрическим фонариком. Маскировочные хала­ты наших солдат пригодились здесь кстати.

Встреча состоялась. Она было недолгой. Голубев в упор по­дошел к гитлеровцу, а Нариманбек схватил его сзади за шею. Прежде чем тот опомнился, он воткнул ему в рот приготовлен­ный заранее кляп и, взвалив на свои крепкие плечи, быстро по­тащил к машине.

Автомобиль на полном газу уже уходил в море. Гитлеровцы на берегу всполошились. Вспыхнули ракеты. Заговорили мино­меты, но было поздно. Фашистский часовой поплыл к советско­му берегу с вынужденным докладом.

3. Девушка из Чингиз-тау

У Баян черные, как угольки, глаза, длинные косы, аккурат­но собранные сейчас под солдатскую шапку, и лицо такое брон­зовое от загара, точно девушка только что вернулась с шафран­ных степей солнечного джайляу.

Мы встретились с ней в Германии, в Гинденбурге, на Вил-лен-штрассе, в просторном и роскошном особняке бюргера.

Комната, где расположились девушки-снайперы, походила на антикварный магазин. Чего только не было в ней нагороже­но владельцем: громадное трюмо, плюшевые диваны, картины в золоченых рамах, огромные французские часы, играющие ме­нуэт, и стол с цветистым банкетным сервизом!

Но один угол был очищен от этого нагромождения вещей. Три снайперские винтовки, вещевые мешки, скатки шинелей — все это в строгом порядке занимало свое место. Маленький сто­лик, покрытый скатертью с русской вышивкой, говорил уже о собственных вкусах новых, столь нежданных в Гинденбурге квартирантов.

В камине весело потрескивали дрова. На спиртовке шумел кипящий эмалированный чайник. За солдатской беседой я узнал историю Баян Байхожиной — ефрейтора Н-ского стрелкового полка...

Когда степи облетела молва о подвигах казахской девуш­ки, Героя Советского Союза Маншук Маметовой, узнали эту весть и в аулах Заиртышского Чингиз-тау.

От юрты к юрте переходили взволнованные рассказы. Рож­дались легенды и песни. В те дни не только молодые джигиты отправлялись на фронт отомстить за смерть родной Маншук, но и девушки стремились к полям сражений, где билась с врагами юная героиня степей.

Отец Баян — Байхожа — не стал противиться желанию до­чери. Он только покачал головой и сказал: — Маншук, наверное, была покрепче тебя. Выдержишь ли ты, девочка моя, нелегкую дорогу, предназначенную воинам? Подумай лучше и реши сама.

Но Баян уже твердо решила. Недолгими были сборы. С од­ной из формировавшихся в Казахстане частей девушка отпра­вилась на фронт.

— Мне не посчастливилось сначала, — говорит она. — Еще не доехала до места назначения, как на эшелон налетели само­леты. Они стреляли из пулеметов по вагонам. Одна пуля ока­залась моей!

Раненая Баян осталась в госпитале. За ней заботливо уха­живали врачи. Жители маленького белорусского селения при­носили ей цветы, гостинцы.

— Я скоро поправилась, но в родную дивизию уже не попала. Меня направили в дорожный батальон.

Никто в Чингиз-тау не знал, что где-то на берегу Западной Двины под завывание ветра в темные белорусские ночи обере­гала Баян военный прифронтовой мост.

— Однажды я заметила двух крестьян. Они шли оврагоми тянули за собой санки с соломой. По этому оврагу обыкно­венно никто не ходил. Я стала наблюдать. Путники немного задержались под мостом, а когда пошли дальше, то соломы на санках уже не было. Я окликнула этих людей, но они резко

прибавили шаг. Тогда пришлось открыть огонь из винтовки. Одного подбила, второго задержала. «Мужички» оказались ди­версантами, а под соломой они везли взрывчатку.

Орден Красной Звезды был первой наградой смелой и со­образительной девушке.

В заметенном снегами блиндаже неподалеку от моста жили они —три подруги: Баян Байхожина, Вера Короткова и Ксения Божко, три скромных солдата дорожного батальона, три про­стые советские девушки.

А фронт уходил все дальше и дальше.

Девушек тянуло ближе к боям, они мечтали стать снайпера­ми или пулеметчицами, они даже стыдились писать домой письма.

— Мы же были между фронтом и тылом и совсем не ви­дели войны. А дома, небось, думали... — точно в чем-то оправ­дываясь, говорит голубоглазая Ксения, по-мальчишески задор­но вскидывая опустившийся на лоб локон белокурых волос.

Подруги не только мечтали, они стали писать рапорты, до­биваясь отправки в действующую часть.

Девушки добились своего. Командование удовлетворило их -просьбу, и подруги уехали в район боев.

Не прошло бесследно время службы в дорожном батальо­не — Баян научилась владеть оружием и в снайперской группе приобрела хорошую славу.

Девушка умело выбирала засады, терпеливо, как степной охотник, выжидала и высматривала врага, чутким ухом ловила каждый звук и шорох вокруг, пули ее не знали промаха.

Скоро вся дивизия узнала о Баян. Из своих засад она уби­ла девять гитлеровцев. Орден Славы был второй наградой, за­служенной уже на поле боя.

Просторы Белоруссии, Литвы и Польши прошла в горячих боях девушка из Чингиз-тау. Настал давно желанный день. Воины Советской Армии ворвались в логово фашистского зве­ря. Вместе с боевыми товарищами шла Баян по вражьей земле.

В предместьях Гинденбурга был особенно ожесточенный бой. Гитлеровцы отбивались с чердаков, из подвалов строений, устра­ивали засады в самых неожиданных местах.

Баян из-за кирпичных стен высокого здания выслеживала цели и снимала меткими выстрелами засевших в домах гитле­ровцев.

Острый осколок поранил Баян щеку. Командир приказал ей пойти в санбат, но девушка сама перевязала рану, и на улицах горящего поселка ее видели в первых рядах наступающих солдат.

— Пятнадцатого фашиста я убила в этом городе. И орден Отечественной войны получила здесь.

Глаза Баян блестят ярким, глубоким светом.

Мы прощались на террасе, обвитой желтым прошлогодним плющом, слегка запорошенным свежим, только что выпавшим снегом.

• До встречи в Берлине! — донесся мягкий, негромкий го­лос Баян, когда закрывалась калитка.
  
• До скорой победной встречи в Берлине, родная Баян!
  

Б. ГОРБАТОВ

ГОД СПУСТЯ*

1

Товарищ!

Где ты дерешься сейчас? На Карпатах, в Румынии, под Вар­шавой?

Ровно год назад шли мы с тобой по донецкой земле. За Миусом синели курганы, тлел опаленный ковыль на Саур-мо-гиле, и степь после боя тяжко дышала, как утомленный конь, — сизый пар колыхался над нею.

Ты сказал мне, показывая на Миус, на терриконы:

• Вот мы и дома. Чуешь? Донбассом пахнет... Я отвел от тебя глаза и тихо ответил:
  
• Нет. Чуешь? Больше не пахнет Донбассом.
  

И тогда мы оба жадно, нетерпеливо вдохнули запах родной земли: пахнуло разгоряченной степью, сухою травой, пылью, медовым клевером, чебрецом, горькой полынью... Только запа­хов угля и дыма не было.

Мы стояли с тобой на кургане, а перед нами, как многотруб­ный пароход, лежал Донбасс. Ни одна труба не дымила!

Говорят, в те дни, как никогда, был чист воздух Донбасса, да только нам с тобою этим «чистым» воздухом дышать было невмоготу!

Небо без кучерявых заводских дымков — разве ж это небо Донбасса? Степной ветер без терпкого запаха кокса — разве ж это ветер Донбасса? Ночь без зарева плавок? Утро без пету­хов и гудков? День без грохота молотов, шипения пара, крика «кукушек»? Тихий Донбасс — разве ж это Донбасс?

Только с терриконов да шлаковых отвалов, как и прежде, подымалась к нам буро-рыжая пыль. Пыль былой добычи, бы­лой славы...

Мы прошли с тобой в те восемь дней весь Донбасс. Крама­торск, Горловка, Макеевка, Сталино, Мариуполь... Кладбище городов и заводов... Лагерь уничтожения человеческого труда.

* Письма товарищу,


Товарищ!

Для нас с тобой завод, шахты, домна никогда не были мерт­выми, неодушевленными созданиями. Каждый заводской гудок имел свой особый голос, каждый дымок — свой росчерк в не­бе, каждая домна — свои капризы, каждый «мартен» — свой характер, каждый угольный пласт — свое имя и свою «струю», каждый завод — свое лицо, судьбу и особенность. Были заводы красивые и некрасивые, веселые и сумрачные, чопорные и разу­хабистые; были пласты тощие и толстые, хитрые и простодуш­ные, крепкие «алмазы» и танцующие «мазурки», точные «ар-шинки» и запутанные «никаноры»... Каждая балка на заводе, каждый опалуб в лаве были тебе знакомы и дороги. В них вло­жен труд. Твой, твоего отца или твоего деда. И вот — нет ни­чего... Горы изуродованного металла. Крюк разрушенного мо­стового крана сиротливо болтается над руинами...

Мы много с тобой слез видели, товарищ, за эти годы — и детских, и девичьих, и бабьих слез. Здесь, в Донбассе, год назад мы увидели, как плачут шахтеры.

Страшные это слезы, товарищ!

Ты расстался с Донбассом на поле боя. Так прощаются с тяжко раненным другом. Смотришь, как уносят его санитары, провожаешь долгим вздохом: выживет ли? — и, смахнув слезу, снова бросаешься в огонь.

Так и ты на поле боя простился с тяжко раненным Донбас­сом. Посмотрел в последний раз на бездыханные трубы, вздох­нул и по битому стеклу улицы Артема пошел вслед За танками дальше, на запад—мстить за Донбасс.