Денисов Ордена Ленина типографии газеты «Правда» имени И. В. Сталина, Москва, ул. «Правды», 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание В. вишневский В. величко

Подобный материал:

• Писателя Рувима Исаевича Фраермана читатели знают благодаря его книге "Дикая собака, 70.52kb.
• Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата экономических наук, 251.13kb.
• Имени Н. И. Лобачевского, 608.68kb.
• Высшее военно-морское инженерное ордена ленина училище имени, 2642.89kb.
• И. А. Муромов введение вэтой книге рассказ, 11923.67kb.
• Правда Ярославичей". Хранители правды, 144.68kb.
• Разработка комплексной асу технологическим процессом производства изделий электронной, 36.71kb.
• Время собирать камни. Аксаковские места Публикуется по: В. Солоухин "Время собирать, 765.53kb.
• Из зачетной ведомости, 78.76kb.
• Леонид Борисович Вишняцкий Человек в лабиринте эволюции «Человек в лабиринте эволюции»:, 1510.87kb.

рукопашный бой.

С нашего берега было видно, как все больше и больше ста­новится за рекой гвардейцев, как они все дальше и дальше прорываются в боевые порядки врага. Сюда доносится автомат­ная стрельба, слышатся взрывы гранат и все нарастающий боевой клич «ура».

На реке появились легкие штурмовые мостки, и по ним рванулись цепочки наступающих. На западный берег на плотах подтянули пулеметы и легкие орудия. Туда же, за ре­ку, через головы атакующих шурша летели сотни снарядов и мин.

Противник принимал отчаянные усилия, чтобы сбросить гвардейцев в реку. Но они крепко держались на западном бе­регу.

Бой принимал ожесточенный характер. С наблюдательного пункта комдива открывалась картина героической схватки гвардейцев с врагом. Фашисты, сжимаемые с двух сторон, ста­ли отходить к населенному пункту. Он являлся ключом к узлу шоссейных дорог.

У рации стоял комдив. Сюда условным кодом шли донесе­ния. Саперы сообщили, что мост для артиллерии готов.

- Передайте «Якорю»,— сказал генерал,— работой дово­лен. Быстрей готовьте дорожку для «слонов».

— Понятно,— послышался ответ.

Через восстановленный мост потянулись одно за другим орудия...

Комдив стоял у маленькой рации, как у пульта огромной электростанции. Каждое его слово, подобно включенному ру­бильнику, приводило в действие роты, батальоны, полки. Перед ним на раскладном столике лежала карта, в которую он почти не смотрел: она была известна ему до мельчайших подробно­стей.

• Вызовите Тесленко,— сказал генерал.— Вы обходите «Орешек»,— так он назвал населенный пункт,—справа по ле­сочку. Оставьте на месте одну роту. Навстречу к вам идет Макуха. Двигайте по-гвардейски. К пятнадцати ноль-ноль надо мешок завязать!
  
• Все понятно,— ответил Тесленко.
  
• Выполняйте. Желаю успеха.
  

Подразделение офицера Макухи получило дополнительную задачу: занять соседний хутор и тем обеспечить свой левый фланг.

- Действуйте смелее! Вам помогут огнем.

И снова гремит канонада, потрясая воздух и землю. Фаши­сты, видимо, не обратили внимания на то, что гвардейцы обхо­дят их позиции. А кольцо окружения все больше и больше сжи­малось.

Время тянулось медленно, казалось, что гвардейцы утрати­ли темп наступления. Но это только казалось. Вот за населен­ным пунктом взвилась ракета и рассыпалась в мутном небе.. Генерал взглянул на часы:

- Молодцы! Узелок завязан раньше срока,— и отдал приказ: — Короткий шквал по «Орешку»!

Населенный пункт потонул в разрывах снарядов и мин. Но вот наступила короткая пауза тишины. И тогда у окраины на­селенного пункта послышались автоматные очереди, взрывы гранат. Вскоре и они затихли.

Задача выполнена!—докладывали по радио одновре­менно Тесленко и Макуха.

Опорный пункт врага разгромлен, узел дорог в наших ру­ках. По укрепленному мосту двинулись тяжелые танки. Гвар­дейцы устремились дальше на запад.


В. ВИШНЕВСКИЙ

КРАХ «ОСТЛАНДА»

Три прибалтийских страны: Эстония, Латвия и Литва. Глаз встречает повсюду поля, болота и леса. По берегам Балтийско­го моря тянутся дюны — сыпучие холмы морского песка, ме­стами поросшие соснами и жесткой голубоватой остролистой травой. Часты рыбацкие селения с ботами, сетями и рыбокоп­тильнями... На полях — валуны, отполированные ледниками, которые тысячи лет тому назад сползали с гор Скандинавии и покрывали Восточную Европу.

Осенний ветер свистит над приморской равниной. Велича­вы руины русской крепости Ивангород на реке Нарве... В дыму и копоти стены Юрьева (Тарту), возведенного Ярославом Мудрым в начале нынешнего тысячелетия. Величественно стоит Вышгород в Таллине — свидетель великой «Юрьевой ночи», когда против захватчиков-рыцарей поднялась вся Эсто­ния. Молчаливо стоят остатки старинных построек и мемо­риальные кресты у окраин Колывани — Таллина, где воины Ивана Грозного изрубили «черноголовых».

Край, где все дышит стариной и непрекращавшейся борь­бой русских, эстов, латышей и литовцев против немецких за­воевателей. Край, где всюду следы более чем тысячелетних связей с Россией. Вы находите их в старинных корнях назва­ний, в совпадениях и одинаковых звучаниях слов... У эстов до сих пор сохранились древние русские слова: «лодиа» — ладья; «раамат» — книга, от русской «грамоты», и т. д. У русских кре­стьян Печорского края в Эстонии вы услышите интересное старинное предание о том, как вместе, по отражении нападе­ний первых «пришельцев» — немцев, строились эстонцы и русские. Главный эстонский богатырь Калеви-поэт (сын Калева) пришел тогда в Псков за досками. Он получил у русских доски и, нагруженный двенадцатью дюжинами их, пошел об­ратно Чудским озером к себе в Эстонию. Шел он вброд. Вода ему доходила только до пояса...

Вы путешествуете по краю, делая одну сотню километров за другой. Вы проходите по трем старинным русским водным пу­тям. Первый: из Невы, мимо острова Котлин, на Нарву и Ко-лывань-Таллин и дальше на Запад, в Европу. Второй: из древ­него Пскова, по озеру и по рекам, вплоть до Рижского залива, и третий: из старого Полоцка по Западной Двине, вплоть до взморья, вплоть до тех мест, где еще до появления немцев стояло русское укрепление Куконос...

И вы обращаете, вольно или невольно, внимание на то, что все основные дороги и в Эстонии, и в Латвии, и в Литве идут

в соответствии с этими старинными путями: они ведут с восто­ка на запад — из Руси к морю, в Западную Мирону...

Поля, поля, холмы, золотые леса, стада на лугах, но очень часты черные, мертвые пространства, где с июля пахнет гарью и нестерпимым трупным запахом. Здесь были враги. Это его, Гитлера, кровавая работа. Это он в 1924 году писал: «Мы оста­навливаем вечное движение германцев на юг и запад Европы и обращаем свой взор на земли Востока». Это он предвещал войну: «И когда мы сегодня в Европе говорим о новых землях, мы в первую очередь думаем о России и о странах, зависящих от нее».

Здесь, в путевых заметках, будут описаны результаты и следы этих «восточных раздумий» Гитлера, а также дела его заместителя — рейхскомиссара «Остланда» Альфреда Розен-берга и других; у них были и предшественники!

Розенберг и иже с ним прошли основательную школу еще у своих отцов. В 1905 году, откликаясь на пример России. поднялись эстонский, латвийский и литовский рабочий класс и крестьянство. Двинулась Красная гвардия. Двинулись револю­ционные отряды латвийских крестьян — «лесные братья». Не-мецкие бароны, державшие край в своих руках, не замедлили с карательными мерами. Генерал-губернатор фон Бекман, граф Граббе и прочие прошли по Прибалтике «огнем и мечом», по­вторяя ужасные дела псов-рыцарей XIII—XV веков.

Вот запись из протокола заседания думской комиссии от 6 апреля 1907 года относительно действий немца Швабе, не­мецкого палача Грегуса др. в Рижской полиции: «18-летнего Лапса, от которого никак не могли добиться никакого призна­ния, повалили' на пол; один из помощников пристава вскочил ногами на грудь его и прыгал до тех пор, пока грудная клетка и ребра у Лапса не были переломлены. После этого Лапе вплоть до своего расстрела, не мог ничего принимать, кроме воды. Страздыня, поваленного на пол, били по икрам ног до тех пор, пока те не распухли и мясо не стало отваливаться от костей. На голой спине Карлсона резиновыми палками искром­сали написанный им самим и не понравившийся полиции про­токол дознания, тыкали пальцами и карандашами в глаза, били».

Это ведь из средневековья... Такие же и еще худшие дела творило розенберговское гестапо в той же Риге в 1941 —1944 годах.

Баронские «почетные полицейские отряды» выступили про­тив народов Латвии, Эстонии и Литвы. Разнузданные барон­ские сынки, состоявшие, .кстати, на царской службе, творили у себя в поместьях палаческие дела: рвали латышским кре­стьянам ногти и волосы, ломали кости, бросали связанных лю­дей на стекло и гвозди... Напившись, эти молодчики пели над потерявшими сознание арестованными: «'Вставай, подымайся, рабочий народ...»

Но все это была, так сказать, лишь пора отрочества и юно­сти у розенбергов. Для расширения и углубления их деятель­ности в будущем необходимы были «теоретические» изыска­ния и обобщения. Германский «фатерланд» (отечество) не за­медлил их дать. Ученых холопов у германских баронов, юнкеров и промышленников всегда было достаточно. Их обу­ревала жажда «натиска», они хотели доказать извечную нацио­нальную раздробленность человечества и мистическую первородность и избранность германцев. Одна за другой появляются «концепции» о «северной немецкой душе», о «темной пещерной душе восточного человека». Устанавливаются «духовные» при­знаки высшей расы: свирепый взор голубых глаз, выпяченная грудь, светлые волосы. В десятках книг все эти новейшие «ис­следователи» и «ученые» разводили бред о разных формах но­сов... Декламировалось, что русские, украинцы, эстонцы, латы­ши и другие являются представителями «низшей, несеверной расы», а «человек несеверной расы представляет собой пере­ходную ступень от человека к животному».

Вся эта «теоретическая» работа, начатая немецким раси­стом Ратцелем еще в 80-х годах прошлого века, определенным образом сочеталась с лихорадочной военной подготовкой, на­правленной к захвату новых территорий для Германии.

Суммарное выражение немецкие расистские, империали­стические устремления получили в «трудах» Гитлера и Розен-берга, а затем в их людоедской практике.

Как известно, летом 1940 года народы Эстонии, Латвии и Литвы установили советский строй. Жизнь этих народов на­полнилась творческим, созидательным трудом. Батраки, беззе­мельные и малоземельные получили землю. Это был акт ко­лоссального значения. Господству баронов и местных помещи­ков и кулаков был положен конец. Был положен конец и искусственной задержке развития индустрии. Лидеры реакции в Прибалтике упорно, с 1919 года, тормозили развитие круп­ной промышленности. Они боялись роста рабочего класса. Бы­лые крупные заводы Риги и Таллина пришли за период 1919—1940 годов в запустение. Поощрялись зато спирто-водочная, табачная и другие отрасли промышленности. Процент пролетариата в Латвии упал до 20, в то время как до 1914 года пролетарское и городское население доходило до 66 процен­тов.

Установление латышским народом Советской власти резко изменило всю картину. В дружной семье братских народов страна стала расцветать под солнцем Советской Конституции. В короткий срок были пущены в ход заводы и фабрики. Безра­ботица ушла в прошлое. Стремительно стал возрастать грузо­оборот железных дорог и портов. Десятки новых крупных и средних предприятий находились в процессе строительства. (Лишь в одной Латвии на 1941 год было ассигновано 150 000 000 рублей на строительство, реконструкцию и расши­рение промышленных предприятий.)

Десятки тысяч юношей и девушек получили доступ к зна­ниям, к творческой работе.

22 июня 1941 года началось фашистское вторжение. Гитле­ровцы пытались навсегда уничтожить самостоятельное государ­ственное существование Латвии, Эстонии, Литвы, хотели пре­вратить их в свою бесправную колонию — «Остланд». В июле 1941 года Гитлер объявил Розенберга главой «Остланда», с пре­быванием его штаба в Риге. Здесь проверялись методы колони­зационного управления в России: Розенберг считался знатоком России.

«Теоретик» приступил к практике.

Расскажем об одном наиболее мрачном лагере Розенберга в Латвии — о лагере в Саласпилсе. В «Остланде» он лишь один из десятков.

Саласпилс... Холмы и леса. Места эти прозваны «Долиной смерти»... Уходя под стремительными и яростными ударами Красной Армии, в том числе знаменитого гвардейского корпуса латышских стрелков, гитлеровцы не успели уничтожить свое «строительство».

Двойные ряды проволочных заграждений полевого типа. Между ними — мотки спиралей «Бруно». Прямоугольники ла­герей. По углам — вышки, где стояли пулеметы. По ночам ла­геря обшаривались прожекторами, лучи которых насквозь пробивали не только окна, но, казалось, и тонкие фанерные стены. Не довольствуясь и этим, в своей мании слежки, фаши­сты по ночам беспрестанно пускали ракеты.

Сюда, в Саласпилс, Розенберг направлял тех, кто был из­мотан и обескровлен на работах, в болотах, в лесах, на «Тодтовских» военных строительствах.

Здесь, на каторге, были лучшие люди Прибалтики: рабочие, интеллигенты, крестьяне, партизаны, подпольщики... Латыши, литовцы, эстонцы, русские, поляки... Приводили сюда и военно­пленных.

Вы ошеломлены видом лагеря. Черная голая земля. Вся трава, все. коренья — все, решительно все выщипано заключен­ными. Они умирали от голода. Теоретик Розенберг распоря­дился выдавать здесь только травяной суп и по два стакана во­ды в день. Хлеб из суррогатной муки пополам с опилками. Один кусок на десять человек. Это был суточный паек. Люди снача­ла пухли, потом высыхали.

При нашем приходе было произведено вскрытие могил. Све­жие трупы были подобны мумиям. У трупов не было икр, на руках не было мускулов.

Это господин Розенберг избавлял «Остланд» от представителей «низшей расы»... Зато он ввозил сюда колонистов из Германии, которым вручались заводы, мастерские, квартиры, земли и фермы латышей и эстонцев. Бароны и графы Граббе, фон Бекманы, фон-дер-Роппы и десятки тысяч их челяди и их агентов рассаживались в городах и имениях.

В Саласпилс отвозили тех, кто получил баронскую землю, тех, кто работал в МТС, тех, кто хотел быть вольным латыш­ским крестьянином. В Саласпилсе людей морили голодом, как 700 лет назад морили голодом латышей же пришедшие псы-рыцари. Если заключенные забирались на деревья, чтобы поесть листьев, часовые сбивали их очередями из автоматов. По лагерю прогуливался иногда шеф-повар Арнольд. Он любил развлекаться. Как-то раз он заметил, что один заключенный щиплет траву. Шеф-повар, не торопясь, пошел за косой, не то­ропясь, подошел к заключенному и ударил его по животу. За­ключенный упал мертвым: у него вывалились внутренности, в том числе и трава, представлявшая собственность гитлеровской империи.

Кто-нибудь, может быть, предположит, что в Саласпилсе людей только морили голодом. О, нет! Господин Розенберг тре­бовал и от этих мумий работы, работы и работы. Люди жили в бараках; пары в три ряда. Бараки никогда не отапливались, да­же в январе. У заключенных отбирали всю их одежду и обувь. Взамен выдавали снятую с мертвых арестантскую рвань и де­ревянные колодки.

Я видел в Риге — в штабе организации «Тодта» — списки заключенных, нормы выработки и списки умерших. Они про­грессивно росли. Можно установить, что зимой на работах еже­дневно умирало до 50% работающих. Их бросали на санки, и уцелевшие везли их к кладбищу, С трупов снимали арестант­ские куртки и штаны, снимали деревянные колодки... Одежду направляли в барак, где ожидала новая партия прибыв­ших...

Через этот конвейер господина Розенберга прошло несколь­ко десятков тысяч советских людей. (Не забудем, что Салас­пилс только один лагерь, а в «Остланде» было не меньше 30 лагерей!) На стенах лагеря много отчаянных надписей, смелых лозунгов, завещаний. Вот одно: «Неправда! Это вар­варство кончится. Советский народ свою правоту дока­жет...»

Сопротивление фашистам было постоянным, упорным и героическим. Пусть Розенберг расстрелял в Риге 80 тысяч че­ловек. Пусть в Либаве он расстрелял 10 тысяч человек, в Режи-це (Резекне) — 7 тысяч... Пусть пали тысячи в Двинске, Иелгаве... Народ убить нельзя!

Фашисты пробовали подчинить себе сознание, душу народа, Они наводняли «Остланд» своей литературой. Они насильно прививали немецкий язык. Они внушали людям ложь. Они кле- ветали на Россию. Они натравливали нацию на нацию. Они вербовали предателей... Успеха враги не добились. С восточ­ных снежных полей несся клич бойцов России: «За советскую Латвию, Эстонию и Литву!», несся клич эстонских, латвийских и литовских стрелков: «Да здравствует СССР! Да здравствует братство народов!» В Рижском централе плевали в лицо геста­повцам пойманные подпольщики: «Смерть фашистским захват­чикам!»... Партизаны Латвии, Литвы и Эстонии стреляли во врагов и в лесах и на улицах городов... И Розенберг сидел за толстыми стенами своей резиденции, показываясь возможно реже.

Напрасно вся страна, весь край были покрыты немецкими надписями. Напрасно улицу Свободы в Риге Розенберг пере­именовал в улицу Адольфа Гитлера... Напрасно латвийских, эстонских и литовских детей, юношей и девушек учили немец­кому «военизированному» языку и заставляли вытягивать вверх правую руку... Край жил мечтой и верой в победу Крас­ной Армии. Там, на востоке, была Красная Армия, там были боевые стрелки Эстонии, Латвии и Литвы.

И они пришли! О, этот неописуемый день в Риге! Я пом­ню его. Сорок месяцев висели над городом тряпки со свасти­кой и тишина, тюремная тишина... Они исчезли разом — и тряпки и тишина... Схлынула (вся фашистская колонистская сво­лочь. Загрохотали ленинградские танки у Межапаркса и в центре — на улице Свободы... Полетели к чертям все эти не­мецкие вывески, указатели и дощечки... И под гул артилле­рии в Ригу вошли русские бойцы и гвардейцы Латвии, сыны смелых отцов 1905 года, сыны «лесных братьев»... Ударяя в старые стены, гремела песня латышских стрелков:

«Чтоб Рига расцвела пышней,

Рази, рука моя, сильней.»

Пусть тот, кто рабство нам несет,

От пули в лоб падет!..»

Она поразительно звучала, эта песнь!.. Убитые враги ва­лялись по обочинам Псковского шоссе, которое и сливается с улицей Свободы... Народ высыпал на улицы... Смотрите, сколько знамен и цветов! Откуда же сразу эти знамена? Боевая Рига хранила их в подполье. Она подымала их в день победы высоко над Западной Двиной, над всей стра­ной...

Конец «Остланду»!

...Летели цветы в ряды гвардейской дивизии... «Янис!» — «Сестра!»...—«Где Петере?» — «Карлис!»—«Здравствуй, отец!» Народ встречал своих детей...


513
Была ночь, когда мы вошли в резиденцию Розенберга. В разбитые окна врывался ветер с Западной Двицы... Два пустых этажа, грязь и холод.... Какая-то семья искала убито- го сына... Третий этаж..?

Хаотически разбросанные вещи, жен­ские чулки, туфли... Обрывки бумаг, шуршащих на полу, раз­бросанные книги...

Мне попалась «Мейн кампф»... Я перелистал главу о вос­токе... «Держава-великан на Востоке (Россия. — Вс. В.) со­зрела для краха... И это будет концом России, как государ­ства»... И не в силах сдержать лихорадочно-исступленного восторга перед самим собой, Гитлер дальше хвастливо вещал, что падение России «подтвердит правильность расовой теории…»

Все это интересно читать в кабинете панически бежавше­го Розенберга в момент, когда огромные танковые колонны Красной Армии под окнами его резиденции переправляют­ся через Западную Двину, неуклонно устремляясь к границе гитлеровской Германии, неся справедливое возмездие фаши­стам— дикарям, опоганившим мир своей «расовой теорией»...





В. ВЕЛИЧКО

ПАДЕНИЕ КЕНИГСБЕРГА

В январе 1945 года войска генерала Ивана Черняховского начали наступление в Восточной Пруссии. Они прорвали глав­ную линию сопротивления и ринулись в глубь гитлеровского государства. Это было сокрушительное наступление. Битва раз­горелась на огромном пространстве.

Побагровело, окровянилось серое небо.

Падали прусские города, рушились рубежи вековечной кре­пости и новейшей техники. Войска шли по той самой земле, по которой около двухсот лет назад, в Семилетнюю войну, шли на столицу надменной Пруссии — Кенигсберг — русские полки. И словно то было недавно, и за двести лет не мог простыть след русских солдат. Советским воинам казалось, что впереди, во тьме ночей, дымятся костры русских бивуаков...

На кенигсбергской оси наступления бились войска генерала Людникова. Они углублялись в Восточную Пруссию стреми­тельно. И в тяжких боях приходило к ним солдатское счастье, большое и гордое: они судьи, они шагают по земле неумолимого врага, его судьба в их руках!

Идея наступления жила глубоко в сердце войск. Солдаты кричали:

- Шагнем к Кенигсбергу!

Уже позади остались твердокаменные редуты. Пилькаллена и Инстербурга. Чувствовалось уже дыхание моря, сырое и хо-

лодное. Но Кенигсберг был еще далеко. Открывалась перед войсками страна глухая, покрытая туманом. Белесая, непро­глядная тьма лежала повсюду. То валил мокрый, талый снег, то сыпал мелкий, промозглый дождь, то мороз вдруг сковывал землю. И снова глушил туман, ел глаза, словно ржавчина. Об­нажались под туманом все новые рубежи — камень, бетон, же­лезо,— все новые укрепления. Седая мгла медленно ползла по линиям дотов и траншей. Найдется ли в этих неприютных зем­лях хотя бы одна десятина вольной, незакованной земли? Опе­ративного простора не было.

Бойцы говорили о Восточной Пруссии: - Замурована вся наглухо!

И все больше познавали советские войска ту землю, по ко­торой шли.

В местечке Гросс-Баум, в домах которого рядом с изразцо­выми печами громоздились отвратительные серые доты, гвар­дейцы смяли фашистов и уже бросились было вперед, как чей-то крик остановил их. С барского двора бежал боец.

— Смотрите, братцы, смотрите! — кричал он, задыхаясь.

Боец показывал цепи и потрясал ими над головою. Это бы­ли кандалы и наручники, снятые с людей не так давно. Совет­ские люди, те, кто их носил, были угнаны дальше, к Кениг­сбергу.

Гвардейцы молча передавали звенящие цепи из рук в ру­ки. Солдат Николай Лукаш долго смотрел на страшное же­лезо.

— Гвардейцы,— сказал он,— слушайте меня. Не забуду я
этого фашистам. Не остановит меня ни огонь, ни камень.

...Сквозь туман и железобетон войска Людникова упорно пробивались к Кенигсбергу... И вот перед ними лег рубеж реки Дайме — первый внешний оборонительный обвод Кенигсберга, начало его твердыни.

В тридцати километрах, за Дайме, во мгле стоял Кениг­сберг — прусский Карфаген.

I

Линия Дайме — железная дверь Кенигсберга,

Она строилась сорок лет, модернизировалась и улучшалась с каждым новым шагом военно-инженерной мысли. Открыть эту дверь — означало превзойти врага в военной науке. Развед­чики пробирались глубоко в тыл гитлеровцам. Отважные иска­тели опасности должны были первыми прощупать этот рубеж.

Было раннее утро.

Притаившись, разведчики наблюдали. Их взору открыва­лась скучная извилистая река, мирно спящая подо льдом. Уны­лый, пустынный берег ее возвышался на вражеской стороне. Кругом из-под тающего снега зеленела рожь. Близко темнел лес. Безлюдье, тишина, никакого живого следа. Серое пебо низ­ко висело над этим серым ландшафтом.

По та речка! — решительно сказал один из разведчиков.

Сержант Андрей Хвалебнов долго и пытливо смотрел на реку через бинокль. И вдруг Хвалебнов весь насторожился: лин­зы бинокля поймали необычную добычу. Одинокий щенок сидел на западном берегу и, видимо, скулил от холода. Но вот чья-то рука появилась из-под земли, взяла щенка за шиворот и ута­щила к себе, под землю.

Хвалебнов похолодел от волнения.

— Она, Дайме!

Да, это была линия Дайме.

В обрыве ее берега, под землей, жил особый фашистский мир. Тяжелые монолиты многоамбразурных дотов тянулись у самой кромки льда; доты были вмонтированы в берег, никакой прибор не мог обнаружить их. Боевые казематы имели метро­вые стены, мощные броневые плиты, многопудовые заслоны. Вооружение дотов — пушки, тяжелые и легкие пулеметы на движущихся турелях.

За дотами лежали строгие инженерные линии траншей и хо­дов сообщения.

Боевые рубежи наблюдательных пунктов Дайме напомина­ли капитанские рубки подводных лодок. Все здесь говорило о морском укладе, примененном к земле. Казалось, что и река, и ее берега, и ее лед — все это тоже сделано по чертежам воен­ных инженеров.

Железо, бетон, броня.

Линия Дайме могла вызывать на себя огонь своей артилле­рии любых калибров, ничем не рискуя. Эта линия могла остать­ся в тылу советских войск и ударить им в спину...

В Кенигсберге в то время еще не строили уличных укрепле­ний. Разве можно преодолеть неприступную Дайме? Прусская столица передавала танцевальную музыку и речи Коха — гау­лейтера Восточной Пруссии.

Войска генерала Людникова знали о той опасности, которая грозила им. Но они не задумывались по этому поводу. Войска жестоко колотили фашистских захватчиков.

II

Шли десятые сутки наступления.

Вид гитлеровских войск являл собою картину полного раз­грома. Многочисленная пехота, самоходная броня, артиллерия, резервы — все было смято, раскрошено и ползло прочь, назад, под страшным натиском советской пехоты, артиллерии, танков, авиации. Гитлеровцы потеряли семнадцать тысяч только уби­тыми и четыреста пушек. Удар же советских войск не ослабе­вал. Они наступали, словно железные, не зная усталости. Тара ном шли гвардейцы генерала Безуглого. На их долю выпал труднейший участок Дайме — Гросс-Пеппельн. Широколицый, ширококостый Безуглый отлично понимал, какую преграду предстоит преодолеть его гвардейцам. Но он верил в своих сол­дат и докладывал Людникову:

— Нет, мои гвардейцы пешком Дайме не будут переходить.
Фашисты перенесут их на своих плечах!

Сражение на Дайме разразилось, когда вечерняя мгла уже окутала обе стороны.

Полз, клубился туман.

Гитлеровцы отползали на лед, к дотам, в последней надеж­де здесь остановить гвардию. Открылись амбразуры укрепле­ний. Река залилась огнем. Полетел в воздух лед, подорванный фугасами. Стеклянные глыбы его поднялись на ребро и засвер­кали. Дайме стала походить на пасть зверя, оскалившего свои зубы. В то же время на. нее обрушился яростный огонь мно­жества наших пушек. Гвардейская краснознаменная артилле­рийская часть подполковника Олейника шла вместе с пехотой, и ее тяжелые стволы вдруг показались на берегу Дайме.

— Гаси доты! — закричал старшина Валентин Шевчук сво­
ему наводчику.

Орудие открыло огонь прямой наводкой. Осколки снарядов скрежетали по его щиту. Наводчик стонал:

- Туман... туман!..

Валентин Шевчук, комсомолец, был знаменитый артилле­рист. Его орудие шло издалека, из глубины Советского Союза. Вместе с другими ему было приказано заткнуть, залить метал­лом глотки дотов, чтобы прикрыть штурмовой удар гвардейцев полковника Бибикова.

Теперь Дайме походила на кузницу, полную грохота, дыма, искр.

И вот гвардейцы Бибикова бросились на лед. Вот они пол­зут, бегут, карабкаются по глыбам льда, кровяня его. И уже некоторые достигли того берега.

- На лед! — приказал Валентин Шевчук.

Его батарейцы Безуглый, Щипилов, Колтунов, Григорчук, Хреновский покатили орудия на лед. Провалился передок. Под­хватили орудие на руки, вынесли, покатили дальше. Глыбы льда ворочаются под ногами. Стелется огонь пулеметов. Но живы! Командир головного полка подполковник Трушин про­бегал по льду на тот берег. В отсветах огней ракет узнал Шев­чука, крикнул:

— Благодарю, орлы!

Внутри укрепленной линии, за дотами, уже шел бой. Гит­леровцы растекались из бункеров по траншеям. Но в первой линии уже мелькали белые халаты наших пехотинцев. Крик и треск стояли повсюду. В пляске ракет мелькали бегущие, прыгающие гвардейцы; как ветер, неслись, развевая полами шине­лей, автоматчики.

Была уже глубокая ночь, бой гремел. На льду Дайме слы­шались голоса кашеваров, везущих обед.

- Эй, солдаты! Где тут наши, а где гитлеровцы? — спра­шивали кашевары.

Им отвечали хриплые голоса из черного тумана:

— Все тут вместе...