Денисов Ордена Ленина типографии газеты «Правда» имени И. В. Сталина, Москва, ул. «Правды», 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание В. величко

Подобный материал:

• Писателя Рувима Исаевича Фраермана читатели знают благодаря его книге "Дикая собака, 70.52kb.
• Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата экономических наук, 251.13kb.
• Имени Н. И. Лобачевского, 608.68kb.
• Высшее военно-морское инженерное ордена ленина училище имени, 2642.89kb.
• И. А. Муромов введение вэтой книге рассказ, 11923.67kb.
• Правда Ярославичей". Хранители правды, 144.68kb.
• Разработка комплексной асу технологическим процессом производства изделий электронной, 36.71kb.
• Время собирать камни. Аксаковские места Публикуется по: В. Солоухин "Время собирать, 765.53kb.
• Из зачетной ведомости, 78.76kb.
• Леонид Борисович Вишняцкий Человек в лабиринте эволюции «Человек в лабиринте эволюции»:, 1510.87kb.

же, невдалеке от сожженной и разоренной деревни, поклялись бойцы и их молодой командир быстрее гнать ненавистных гит­леровцев на запад, чтобы скорее вернуть земле и людям мир.

Дорога Овчинникова

На перекрестках дорог, у околиц пылающих деревень, на обочинах разбитых снарядами мостовых — всюду лежали гру­дами только что вынутые из земли мины. Одни большие, с выпуклой поверхностью, похожие на черепах,— проти­вотанковые; другие — меньших размеров, цилиндрической фор­мы — противопехотные, названные «попрыгуньями». Каких-нибудь полчаса назад они грозили поднять на воздух все, что могло к ним прикоснуться. Но их укротила опытная рука сапё­ра. Как ни маскировали их захватчики, с какой хитростью ни прятали они в земле эти большие и малые адские машины, са­перы обнаружили их и обезвредили.

Словно в подтверждение, что мины уже безопасны, на березовых столбиках, висели сделанные карандашом надписи: «Разминировано. Путь свободен».

И танки, орудия, автомобили, пехотинцы, набирая скорость, уверенно двигались вперед, туда, где уже несколько суток подряд неумолчно гремели орудия. «Курская дуга», на кото­рую фашистское командование возлагало большие надежды в осуществлении плана захвата Москвы, теперь разогнулась. Выполняя повеление Родины, Советская Армия не только сдер­жала адский натиск гитлеровских армий, но и опрокинула их и теперь непрестанно двигалась вперед, к солнечным землям Украины.

Пробираясь с колонной танков, удаляющейся к линии фрон­та, где неумолчно ухали пушки, на краю одной из освобожден­ных деревень мы повстречали сапера Анатолия Овчинникова. Он стоял на обочине дороги, опираясь на ручку миноискателя, с плащ-палаткой за плечами. По его усталому, молодому, за­горелому лицу, покрытому густым слоем пыли, сбившейся на­бок пилотке, по всей позе его было видно, что сапер только что закончил свою трудную, опасную работу и теперь отдыхал. В трех шагах от Овчинникова высилась груда противотанко­вых мин.

• Это ваши? — спросили мы у сапера.
  
• Мои,— ответил он и скользнул по минам серыми при­стальными глазами.— Тут по всей дороге мои лежат.— И как бы в подтверждение того, что разговор окончен, начал писать новую табличку, оповещающую о том, что дорога разминиро­вана.
  

Мне и моему спутнику, фотокорреспонденту С. Г. Коршунову, надо было спешить, и наш разговор с сапером на этом прервался. И только позже, когда мы уже находились в штабе Н-ской части, нам стало понятно, что скрывалось за простыми и короткими словами Анатолия Овчинникова. О нем, рядовом сапере, с гордостью рассказывал генерал, крупного телосложе­ния человек с заиндевевшими висками.

...Овчинникову было приказано очистить от мин важную дорогу, ведущую к деревне, только что отбитой у фашистов. На пригорке, откуда начиналась эта неширокая, белеющая про­мытым дождем песком проселочная дорога, стояли танки, несколько пушек и с десяток грузовиков, доверху набитых бое­припасами и продовольствием. Одна из машин, водитель кото­рой не захотел ждать, взорвалась в сорока метрах от колонны и теперь догорала.

Танкисты, а вслед за ними артиллеристы и шоферы стали искать обходный путь, потому что оставаться на месте и те­рять время было смерти подобно: гитлеровцы готовились к контратаке, и судьба населенного пункта решалась минутами. Но обходного пути не было. Справа и слева от дороги прости­рались зыбкие, глубокие трясины.

Сапер Овчинников прибежал сюда в тот момент, когда гит­леровцы стали обстреливать из дальнобойных орудий и мино­метов и деревню и дорогу. Огромные земляные столбы от раз­рывов подходили все ближе к сгрудившимся танкам; пушкам

Быстро приготовив миноискатель и надев наушники, Ана­толий Овчинников тотчас принялся за работу. В наушниках то и дело учащенно гудели мембраны, и сапер быстро нагибался, чтобы вынуть из колеи дороги противотан­ковую или противопехотную мину. Нащупав острием^: штыка корпус мины, Овчинников осторожно разгребал вокруг нее руками землю, отвинчивал верхнюю крышку и, вынув взрыва­тель, широким взмахом отбрасывал мину в сторону. Без взры­вателя она была не страшна.

Сапер работал торопливо и в то же время с автоматиче­ской точностью. Его наметанный глаз не пропускал на дороге ничего, что могло таить в себе смерть, а обострившийся слух напряженно ловил в наушниках каждую повышенную нотку, извещавшую об опасности. Вскоре перекресток дороги был очищен. По обеим сторонам дороги в канавах валялись десят­ки обезвреженных мин.

Теперь Анатолию Овчинникову предстояло проверить доро­гу на всем протяжении от пригорка, где стояли танки, пушки и автомашины, до деревни. Чувство бывалого, опытного сапе­ра, уже обезвредившего не одну тысячу вражеских мин, под­сказывало ему, что здесь наверняка есть еще где-нибудь враже­ские «сюрпризы». Поводив наугад миноискателем, он услышал знакомое частое гудение мембран: так и есть— мины!


Овчинников уверенно пошел по дороге дальше, все так же осторожно, но верно продолжая расчищать ее от мин. Еще пол­часа — и на обочинах лежало еще несколько десятков обез­вреженных мин.

До деревни оставалось не менее трех километров. — Черт возьми! — сказал себе Овчинников.—Ведь этакие пройдешь остаток дороги с миноискателем и за три часа, а ждать некогда!

Решали дело минуты и секунды.

Фашисты между тем уже начали контратаку. Нашим под­разделениям, находившимся в деревне и не получившим до сих пор подкрепления и боеприпасов, судя по всему, приходилось туго. К тому же разрывы вражеских снарядов и мин подошли уже к самой развилке дороги и вот-вот готовы были обру­шиться на скопление машин и людей. Овчинникову, выдвинув­шемуся значительно вперед, уже много раз приходилось при­падать к земле, чтобы спастись от свистящих осколков. Так дальше не могло продолжаться, надо было быстро принимать какое-то решение.

Помахав рукой, Анатолий Овчинников подозвал к себе шо­фера переднего грузовика.

— Давай сюда машину,— сказал он.— Я сяду на крыло и буду искать мины на ходу. А ты гони тише да слушай меня. Танки, пушки и все остальное пусть движется вслед за нами.
Не стоять же им тут бельмом на глазу у противника!

Шоферу, такому же молодому, как и сапер, парню, понра­вилось, видимо, это смелое решение, и он немедленно подогнал машину к Овчинникову. Сапер половчее улегся на крыло и, ко­гда машина тронулась, стал ощупывать дорогу миноискателем прямо перед колесами.

Время от времени он поднимал руку, громко окликал шо­фера:

• Стой, мина!
  
• Еще мина!
  

Грузовик тотчас останавливался. Анатолий Овчинников со­скакивал с крыла и быстро делал свое дело.

Так он двигался на крыле грузовика дальше и дальше. Вслед за грузовиком тянулись вереницей танки, пушки, авто­машины, шагала пехота.

У околицы деревни обстрел усилился. Тут и там валялись осколки разорвавшихся снарядов. Они мешали саперу рабо­тать; миноискатель, встречая на своем пути рваные, еще теп­лые куски металла, так часто зуммерил, что Овчинников устал соскакивать впустую с крыла грузовика. Тогда он отложил миноискатель и стал выискивать мины на дороге «уже без прибора, только с помощью зорких, натренированных глаз.

И водители двигавшихся позади танков и машин то и дело слышали предостерегающий звонкий голос сапера.

Колонка вскоре достигла деревни. На околице снова разда­лась команда Овчинникова:

— Стой! Мины!

Проворно спрыгнув с грузовика, он стал быстро расчищать последний минный заслон врага. Тут было над чем потрудить­ся! Уходя из деревни, минеры противника заложили у ее во­рот несколько десятков противотанковых мин. Теперь сапер работал с помощью глаз и штыка. Одна за другой отлетали в сторону выпотрошенные мины. Через некоторое время Анато­лий Овчинников вынул последнюю мину — и танки, орудия, автомашины, пехота немедленно рванулись по его сигналу в де­ревню.

Когда дорога опустела, Анатолий Овчинников почувство­вал, как усталость свинцовой тяжестью навалилась на его пле­чи. Ему теперь показалось, что прошла целая вечность, пока, он вел под огнем колонну по дороге, где его подстерегала на каждом шагу смерть. На самом же деле прошло не более часа. За это время сапер Анатолий Овчинников обнаружил и обез­вредил сто пятьдесят мин.

— Но не только этим измерялась работа сапера,— сказал, как бы подытоживая рассказанное, генерал.— Он провел по опасной дороге технику и пехоту. Помог им вовремя подойти
к деревне и нанести контратаковавшим фашистам сокруши­ тельный удар!

...Подвиг Анатолия Овчинникова стал известен командиру Н-ской части. Он приехал туда, где, пренебрегая опасностью, героически работал сапер. Тут же в деревне он наградил его орденом Красной Звезды. А танкисты, артиллеристы и пехо­тинцы, которых Овчинников быстро и благополучно провел по дороге смерти, присвоили ей имя сапера.

И с тех пор эту песчаную проселочную дорогу все называ­ют «Дорогой Овчинникова».

В. ВЕЛИЧКО

СОКРУШЕНИЕ МИУС-ФРОНТА

Ранней весной 1943 года шестисоткилометровый поход войск Южного фронта —от Сталинграда до Ростова — был закон­чен. От Волги до Азовского моря! Может быть, птицам, ходким на крыло, этот путь давался легче, но и они отдыхали, переле­тая Маныч — горько-соленый, незамерзающий рубеж.

Войска не отдыхали.

С боями они шли вперед. И наконец была достигнута речка


Миус — рубеж, о котором командиры говорили вполголоса и значительно, а солдаты лишь слышали обрывчатые, противоре­чивые рассказы. Фронт остановился, уцепившись за камень и землю.

И все тут были разочарованы:

— Какой же неказистый этот Миус! И воды-то не видно!
Но старики, местные жители, как щепки иссохшие в фа­
шистской неволе, качали головами.

— Э, сыночки, дай вам бог перейти этот Миус!..

В 1942 году советские войска выбросились на Миус. Бились люто, бились по-орлиному, грудью таранили этот рубеж и ото­шли. Миус остался в руках гитлеровцев. Прошло много меся­цев и событий, на рубеж спустился туман времени, и что там произошло нового за этот срок, как изменился сам рубеж, ни­кто не знал.

Первыми разгадывать Миус начали разведчики. Группа их пробралась на ту сторону речки, и там было узнано многое. Шли кабаньей тропой, по камышам, чтобы обойти подозритель­ную высотку. И уже было пройдено это опасное место, как пе­редний разведчик заметил людей, лежавших впереди.

— Наши! — узнал разведчик.— Спят, черти!
Разведчики бросились к людям и тут же притихли: бойцы

спали вечным сном. Это были моряки. Они лежали цепью, сем­надцать человек, с автоматами, в своих бушлатах и бескозыр­ках. Гранаты и каски, пристегнутые к поясам, покрылись крас­ной ржавчиной. И были те моряки чистые богатыри, хотя смерть и время отобрали у них мускулы.

— Это мы... свои,—заговорил все тот же разведчик, слов­но не верил глазам, и хотел разбудить моряков. — Пришли на Миус опять.

Старый усатый разведчик Галактион сказал:

— Не надо брать у них оружия. Они есть бойцы на посту Родины...

Кругом пробуждалась весна. Шевелились голые заросли, шумел камыш. Луна ясно освещала каменные утесы, по кото­рым тянулась вражеская оборона.

I

Миусский рубеж фашисты создавали около двух лет.

По их замыслу он должен был наглухо и навечно запереть Донбасс, отгородить его от Советской страны. Опоясав всесоюз­ную кочегарку этим рубежом, словно цепью, гитлеровцы хотели приковать Донбасс к Германии, как невольника к стене. Было установлено Гитлером, что по Миусу отныне-де проходит «но­вая государственная граница Германии, нерушимая и неприкос­новенная».

Этот рубеж был выделен на особое, исключительное поло­жение и назван собственным именем — «Миусфронт». Пленные поднимали палец кверху и говорили о нем:

— О, Миусфронт — колоссаль!

Он тянулся по правому речному берегу и утыкался в Азов­ское море. Неприступные высоты, скалы и обрывы правого бе­рега поднимались над местностью. Выдвинутые вперед самой природой, Самбекские высоты господствовали над фронтом, подобно сторожевым бастионам. Они имели обзор и секторы обстрела на огромном пространстве. В глубине обороны возвы­шалась гигантская каменная голова Саур-могилы — главный наблюдательный пункт Миусфронта.

Начиная от командующего фронтом и кончая помощником повара, чистившим картошку, все разгадывали одну загадку: «Что такое Миусфронт? Что там делается?»

Это была глухая стена. Ни единого звука, ни единого ясного " движения не улавливалось оттуда. Три недели весь фронт не имел «языка» и лишь чувствовал, что там, за речкой, лежит линия змеиных гнезд, ворочающаяся, шипящая, злобная.

Наблюдатели неизменно доносили: «Гитлеровцы роют». В журналах наблюдений отмечалось неуклонно: «Наблюдается: земляные работы». Затем появлялась отметка: «Наблюдается: консервная банка» — это означало, что новая траншея уже за­нята солдатами. Миусфронт уплотнялся, вдавливались в землю, как сельди в бочку, все новые части, дополнйтельная техника.

И еще пристальнее всматривались глаза, еще насторожен­нее вслушивались уши советских войск. Тысячи наблюдатель­ных пунктов вели свою непрерывную, изнурительную работу день и ночь. Наблюдатели выдвигались к переднему краю, под­нимались в воздух, фотографировали; записи наземного наблю­дения производились каждые десять минут. Неведомыми путя­ми, проходя минные поля, проползая под стволами пулеметов вражеских укреплений, проникали к своей цели разведчики.

На тридцатиметровой отвесной скале, обрывающейся в Миус, был вражеский дот. Фашистские пулеметчики жили при­певаючи и ночами кричали со своей голубятни:

— Рус, иди в атаку!

И тут они начинали наигрывать на губных гармониках «Бранденбургский марш». Полная тишина отвечала им с со­ветского берега.

И вот, когда гарнизон дота пил свой ночной кофе, «рус» явился — страшный удар чем-то тяжелым по стволам пулеме­тов содрогнул весь дот. И мгновенно открылась дверь — в дот ворвались советские разведчики с ножами в руках. Босые, мо­крые, они поднялись с помощью арканов по отвесной скале и беззвучно истребили гарнизон дота. А командир разведчиков капитан Серов даже ночевал в том доте и разговаривал по те­лефону с штабом гитлеровской части.

Черта за чертой, медленно, но верно переходил на карты на­ших штабов Миусфронт, и открывалась картина больших мас­штабов и глубины.

Четыре линии обороны, связанные между собой бесконеч­ными ходами сообщения; цепи дотов и дзотов по всему фронту и во всю глубину; пулеметные гнезда и гнезда подвижной ар­тиллерии, взаимно прикрывающие друг друга, создающие мно­гослойный огонь; «крабы» — кочующие глухие доты из стали, с особой аппаратурой, регулирующей поступление воздуха; траншеи, выдвинутые вперед; проволочные заграждения и мин­ные поля, управляемые и мертвые,— все это дьявольское на­громождение войск и техники, ввинченной в камень, врытой в землю, составляло гордость вражеской фортификации.

Фронт был разделен на участки со своими названиями, под­земными эшелонами и тактическими тайнами.

Командные пункты батальонов и рот и убежища солдат на Самбекских высотах гнездились на двенадцатиметровой глуби­не; через узкие колодцы проникали туда воздух и дневной свет. Семиярусная линия дзотов кольцевала высоты. Огромные маск-щиты полностью скрывали самбекскую систему обороны от просмотра с фронта и с флангов. Этот участок Миусфронта на­зывался «Крот». Другие участки не уступали «Кроту».

Миусфронт должен был стать фронтом мести за Сталин­град,— таким он был задуман, его сердцевиной явилась некая 6-я армия, точная копия уже битой под Сталинградом 6-й армии, с теми же номерами соединений и полков, какие были в Сталинграде. Гальванизированная труп-армия, вызван­ная к жизни тень! Но ей нельзя было отказать в упорстве и жестокости, и Миусфронт казался действительно незыб­лемым.

Его дыхание сеяло смерть: все «подозрительные» советские люди сел и городов, прилегающих к Миусфронту, истреблялись. В одном только Таганроге было расстреляно тридцать восемь тысяч мирных советских людей. Это была первая «победа» Миусфронта.

II

Война ушла в землю.

Войска, пушки, кухни, бани, радиостанции и другие службы, моторизованные обозы и повозки — все это, появившись в бес­численности, погрузилось в землю. Южный фронт исчез с глаз.

Стало тихо на Миусе.

Нагревалась под солнцем земля, зеленели склоны высот, и уже начали цвести яблони в покинутых садах. На Миусе при­вольно пели соловьи. Откуда-то прилетели дикие голуби. Пу­стыня. Словно бы покинул человек эту морщинистую и камени­стую пойму с хмурыми очертаниями возвышенностей, тянув- шихся к самому морю: не видно днем ни живой души, никакого движения. Пустые, безлюдные села заросли крапивой и черто­полохом.

Но это было только снаружи. А в земле билась и жила осо­бая жизнь: там готовился медленно и верно, в терпении удар по Миусфронту.

Он рождался в поте лица и великой решимости войск.

День и ночь они рыли землю.

Ходы сообщения и траншеи тянулись на сотни километров. От Азовского моря до Ворошиловграда можно было пройти по траншеям переднего края. Боевые порядки полков были связа­ны многими километрами ходов сообщения и траншей первого, второго и третьего рядов. Пополнение, приходившее в полки, специально обучалось правилам движения по ходам сообще­ния. В земле были возведены целые города. Подводились к * фронту шоссейные дороги в три рядом идущих профиля. По морщинам балок, там, где лишь весенняя вода находила себе путь, прокладывались широкие танковые дороги, они подходили к самому Миусу, и каждый метр такой дороги искусно маски­ровался...

Весна цвела.

И приходило в войска несказанное чувство силы и сознание того, что весна — наша, что солнце — для нас, что Миусфронт хотя и крепок, но не сделает ни одного шага вперед, что пленен­ный Донбасс, закованная в колоды Украина будут освобожде­ны. И если мысленно представить Южный фронт, то он похо­дил на лук с туго натянутой тетивой. И тетива напрягалась с каждым днем, она звенела, как струна; стрела дрожала на ней, готовая рвануться вперед, как молния.

Бойцы смотрели на Миус и спрашивали у сержантов и ге­нералов об одном:

• Скоро?
  
• Не терпится? Терпи!
  
• Сон ушел,— признавались бойцы, как на исповеди.— Так тебя и выпирает из окопа: в наступление пора. Нельзя больше терпеть, лопнет сердце.
  

Рубежи углублялись, ширились, подбирались все ближе к гитлеровцам. И вместе с напряжением густела тишина на фрон­те. Она становилась ощутимой. Звук зуммера в блиндаже ка­зался ревом сирены.

Между тем обе стороны все живее ощущали друг друга, это проявлялось во множестве бытовых мелочей: перекинутый на сторону противника камень исчезал поутру; в одном месте со­ветского фронта пел петух с восходом солнца, и каждый раз в ответ на это пение прилетала «рама» — разведчик—и стара­тельно фотографировала.

Дежурили снайперы с обеих сторон.

Высунутый штык на одном рубеже поражался пулей снайпера с другого рубежа... Нет, это не была дохлая война! Это была борьба за совершенный удар, удар наверняка. Фашисты уже не кричали со своих крепостей, они теряли самообладание, открывали по ночам бешеный огонь.

Но наступал рассвет, поднималось солнце, и все оказыва­лось по-прежнему пустынно, безмолвно. В утренней ясной ти­шине слышался лишь воскресный звон церквей прифронтовых сел. Фашистская дальнобойная артиллерия обстреливала церк­ви, но неугасимо светились в них свечи, и люди молились о по­беде. Днем проходил по фронтовой дороге знакомый священ­ник в запыленной рясе, и регулировщик останавливал для него попутную машину.

А передний край все двигался вперед, к врагу, как молчали­вый и упрямый человек. Траншейное наступление—-невидимые руки с железной мускулатурой словно бы нащупьшали шею Миусфронта, готовые зажать горло в мертвой хватке.

В некоторых местах наш рубеж перешел Миус, и таранные кулаки вдавились в жесткую линию вражеской обороны. Такой таран сидел в самом животе Миусфронта.

Его называли «маленький Сталинград».

Батальон гвардейцев из войск генерала Вячеслава Цветаева под прикрытием темноты и артиллерии сделал прыжок на ту сторону речки. Это был прыжок стремительный и внезапный, исполненный силы и ловкости. Село Дмитриевка было захваче­но батальоном и. приспособлено к обороне: сталинградцы воз­вели «маленький Сталинград». Они слились с развалинами, вошли в камень, создали классическое произведение обороны. Глубокие, дезримые для противника ходы сообщеция и траншеи связали боевые порядки батальона, рот и взводов в единый железный организм. Огневые точки, насаженные на концы траншей, как смертоносные наконечники, были наставлены в самую грудь противника.

Десятки метров отделяли обе стороны.

Каждый новый день гитлеровцы начинали с попытки сокру­шить «маленький Сталинград». Было четыре штыковьгх боя, и после каждого наскока врага пулеметчик Подымов, плечистый волжанин, дзот которого находился на самом горячем месте, говорил:

— Опять фашисты нервировали себя. А все понапрасну!

И он начинал приводить в порядок хозяйство своего дзота: пулемет, ниши с гранатами и бутылками «КС», целую линию связи — сигнализацию и шнуры, ведущие к управляемым из дзота фугасам, минному полю, к «жидкому полю» — заграж­дению из бутылок «КС».

Далеко на фланге, на макушке сопки, омываемой Миусом, «на самом небе», чуть заметно виднелся бугорок—дзот, часо­вой «маленького Сталинграда». Там сидели пятеро сибиряков.

Миусфронт ничего не мог поделать с «маленьким Сталин­градом»: широкие плечи Большого Сталинграда поднимались за Миусом.

III

Сражение надвигалось, и войска чувствовали его, как при­ближающуюся благодатную грозу. Во вторых эшелонах обо­роны и в тылу фронта проходили наступательные учения стрел­ковых рот и учебные маневренные бои с участием всех родов войск. Гвардейские стрелковые дивизии совершали дневные марши в сорок километров без единой минуты отдыха.

А наблюдательные пункты продолжали вносить в свои жур­налы неизменно три слова: «Наблюдается: земляные работы».

Бравый, с туго подкрученными усами повар нес по ходу со­общения обед в боевое охранение «маленького Сталинграда» — сытный, наварный борщ и кашу, щедро взмасленную. На вся­кий случай повар удобно приспособил две гранаты и лопатку: в «маленьком Сталинграде» это было необходимо. Но все, каза­лось, обходилось ладно на этот раз. Оставалось только мино­вать под старой яблоней последнюю указку, предупреждавшую: «Не высовываться!»,— как сильный удар в голову чуть было не свалил повара с ног, хотя он и схватился инстинктивно за гра­наты и занял оборону, не пролив борща.

— Будь ты проклят! — выругался повар, разобравшись, в чем дело, и широко улыбаясь: большое созревшее яблоко лежа­ло у его ног. Это оно так огрело его по голове!

Да, все созрело.

На Миусфронте, вросшем в вечный камень высот и солок, налился тяжелый и черный, как агат, плод страха.

По глубоким, извилистым траншеям 294-го пехотного полка противника, как и во всех частях фронта, ходили офицеры и отбирали от солдат «смертные подписки» — подписки о том, что солдат не будет отступать под страхом расстрела и будет драться, держать Миусфронт до последнего вздоха. Фельдфе­бель Карл Лаутермильх верил в гитлеровскую Германию, в ее армию. Отбирая подписки у своих солдат, он говорил им:

— Хох! Мы будем делать русские котлеты: Миусфронт — колоссаль!

Но никто не мог разгадать планы русских, ибо фашисты не хотели признать, что счастьем управляют уже не они, а рус­ские. Активные бои открыл «маленький Сталинград»! Это было столь дерзко и неожиданно! Гитлеровцы бросили на «малень­кий Сталинград» самолеты. По сто бомбардировщиков одновре­менно разгружалось над небольшим участком. А «маленький Сталинград», этот «пятачок», начал расширяться, нанося уда­ры огромной силы. Гитлеровские траншеи были завалены тру­пами до краев, как силосные ямы. Ив первый же день этих боев наши бойцы увидели живых солдат и офицеров Миусфрон-та: это были люди, оглохшие и лишившиеся речи от нашей ар­тиллерии.

Две недели бушевал «маленький Сталинград». И когда бы­ло достигнуто все то, что требовалось,— гитлеровское командо­вание приостановило начатую было переброску с юга значи­тельных сил под Орел и Белгород,— «маленький Сталинград» затих. Правда, его участок был уже больше, чем до этого, но внешне все оставалось прежним.

Южный фронт снова продолжал свое суровое молчанке, раскинувшись перед Миусфронтом. Проходили учения, не имев-шие перерыва с весны.

Так было до 18 августа.

Немецкие фашисты должны запомнить эту дату — 18 авгу­ста 1943 года, 6 часов 00 минут утра по московскому времени, неделя Великой Отечественной войны сто тринадцатая.

Ночь на 18 августа была ясная, лунная.

Каменные очертания Миусфронта были освещены в эту ночь гигантскими люстрами, в сотни тысяч свечей каждая, спускав­шимися с неба, как с огромного купола. Расширяясь у земли до шестидесяти метров, они обрушивались на укрепления Миус­фронта и жгли их. Засветилась, как огненный остров, пы­лающая каменная башка Саур-могилы.

В эту ночь каждый стоял на своем месте и считал мину­ты. И только пластуны-саперы молили солнце не торопиться с восходом. Прильнув к земле, они разоружали предполье Миус­фронта — снимали мины, делали проходы, ставили на них опо­знавательные вешки.

Они вернулись и доложили:

— Дороги хороши...

Всю ночь войска подходили к направлению главного уда­ра, южнее «маленького Сталинграда», куда переместился так­же и центр войск генерала Вячеслава Цветаева.

Жерла орудий были наведены на Миусфронт и ждали сиг­нала.

В 6 часов 00 минут в ярости рявкнули орудия и, наращивая темп огня, начали расстреливать, сокрушать Миусфронт по заранее намеченным целям.

Померк, а затем исчез дневной свет, словно вернулась ночь, словно земля вдруг сделала обратное вращение и скры­ла эту широту от солнца. Ощутимо дрожала земля. Вода с шумом летела вон из Миуса. На врага обрушился наш артил­лерийский удар. Дым и пыль поднялись над полем боя так вы­соко и густо, что осветительные ракеты не могли проткнуть, прорвать эту мощную черную стану, сомкнувшуюся с обла­ками.

Но в этом аду жила жизнь неповторимая. Пехота подня­лась над своими окопами. Сняв каски, обнимались бойцы.

Черные от дыма лица их сияли счастьем. Гремело «ура», по­крывающее своим живым тысячеязыким голосом рев сотен мо­торов