, 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 38

раз оттуда и небольшой группой, чтобы не обнаружить себя. - План одобряю, - сказал Наумов.— Командовать группой захвата поручаю вам.

На рассвете восемь гвардейцев во главе с Макаровым, нагрузившись гранатами и патронами, поползли к дому. Они медленно передвигались вперед, преодолевая развалины, воронки. Оставалось два десятка метров открытого места. Дом молчал, на этом участке было затишье. Макаров посмотрел на бойцов. Они спокойно ждали сигнала командира.

Он встал, безмолвно махнул рукой и бросился к дому. Полы его шинели развевались по ветру, семь бойцов бежали сзади. Вот они у дома. С третьего этажа торопливо застучал автомат. Но было уже поздно. У самого фундамента—траншея, гвардейцы — в нее. Она ведет к подъезду.

Ворвались в коридор. Лестница на второй этаж снизу разрушена, но, подпрыгнув, на нее можно забраться. Сержант приказывает Абакумову и Кузину остаться охранять подъезд и следить, чтобы гитлеровцы не подошли к дому по ходу сообщения, а сам стремительно взбирается на лестницу. За ним — , пять гвардейцев. Над головами слышится стук сапог. Фашисты сбегают с верхних этажей; они уже в коридоре второго этажа. В фашистов летят две гранаты. Все заволакивает дымом и белесой пылью от осыпавшейся штукатурки, слышатся стоны, вопли. В дыму трудно что-либо разглядеть. Но гвардейцы спешат. С площадки лестницы они врываются в коридор второго этажа. В полутьме, натыкаясь на трупы, бойцы различают двери направо и налево. Из правой резанул автомат. Макаров с бойцами скрывается в левую дверь и через коридор бросает гранату. Автомат смолк.

Наступила тишина. Макаров огляделся. Комнаты здесь со- единялись дверями и проломами в стенах. В комнате, прилегающей к лестничной клетке, не было потолка и пола: бомба прошла через все четыре этажа. В просвет виднелись Абакумов и 'Кузин, с ними можно было переговариваться.

Та сторона дома, где засели гвардейцы, обращена в сторону вражеских позиций. Остатки гитлеровского гарнизона, занимавшие противоположную сторожу здания, контролировали подходы нашей роты. Макаров поручил Черноголову вести наблюдение за ходами сообщения, идущими из вражеского тыла к дому, остальным бойцам приказал укрепляться и баррикадировать вход.

Но вскоре эти работы пришлось остановить: к дому по ходам сообщений бежали гитлеровцы. Восемь автоматов и несколько гранат преградили им путь. Ожил и вражеский гарнизон: гвардейцам пришлось отражать атаки с двух сторон. Фашисты откатились, и «соседи» по дому приутихли, вылазки в коридор прекратились.

Однако, когда рота Наумова попыталась прийти на помощь отважной восьмерке, гитлеровцы, занимавшие правую сторону дома, бешеным огнем прижали ее к земле. Группа захвата Макарова ничем не могла помочь своей роте: пули не пробивали стену, а гранаты натыкались на забаррикадированные двери. Так началась в доме жизнь двух гарнизонов: нашего и гитлеровского. Их отделяли всего лишь две стены и узкий коридор. Гарнизоны не давали подойти подкреплениям ни с той, ни с другой стороны. Артиллерия и минометы перестали бить по дому, боясь поразить своих. Борьба за дом приняла сложный затяжной характер.

Овладеть домом полностью мог только тот, кто перехитрит, у кого окажется больше выдержки, боеприпасов и продовольствия. Гитлеровцы, обжившиеся в здании и превратившие его в опорный пункт, имели достаточные запасы, да и по численности их гарнизон был куда крупнее нашего. Группа же Макарова пришла в дом налегке.

«Соседи», поселившиеся на втором этаже, без конца беспокоили друг друга, то и дело строчили короткие очереди автоматов, время от времени рвались гранаты.

В напряжении и беспокойстве' прошел день, наступила ночь. В минуту затишья Макаров услышал писк телефона за стеной. Он насторожился, до его слуха долетала непонятная речь. «Значит, у них есть телефонная связь, видимо, просят подкрепления. Надо найти провод».

Но поиски впотьмах ни к чему не привели. Догадка Макарова вскоре подтвердилась. Гитлеровцы под покровом ночи попытались подбросить помощь своему гарнизону. Но не вышло. Зорко охраняли гвардейцы подходы к дому.

Наступил второй день. На соседних участках фронта шли яростные, ожесточенные бои. Над городом стоял неумолчный гул выстрелов и разрывов, а четырехэтажный дом жил своей жизнью. Лишь забрезжил рассвет, гвардейцы принялись за розыски телефонного провода. Нашли, перерезали. Отсутствие пищи давало знать. Боеприпасы были на исходе, но гвардейцы не унывали. Они отпускали острые шутки по адресу квартирантов правой половины дома. Смешил всех и сам Макаров, поддерживая бодрый дух у бойцов. Положение группы было очень сложное и трудное; его ни на минуту не оставляла мысль, как с честью выйти из создавшегося переплета. Ими выполнена только половина задачи, а нужно решить ее до конца. И он искал пути для этого.

Левая сторона дома еще раз была тщательно проверена. Макаров искал входы на половину противника. Он заметил, что одна из дверей не забаррикадирована.

Вторая бессонная ночь была мучительна. Пронизывающий ветер гулял по комнатам, забирался под шинели, знобил лицо, руки. Гвардейцы отдыхали поочередно, лишь Макаров бодрствовал бессменно. В полночь он разбудил всех и сказал:

- Начнем, товарищи! Действовать тихо и решительно.

Он взял пару гранат и бесшумно вышел в коридор. У намеченной двери слышался храп. «Значит, вовремя», — подумал Макаров и осторожно налег на дверь. Она поддалась, не скрипнула. При мутном свете зарева дальнего пожара он увидел справа от двери скорчившегося во сне часового. Дальше у стены вповалку лежало несколько фашистов, не шевелился и силуэт каски у окна. Одно мгновение, и приклад автомата с силой опустился на голову часового. Одна за другой полетели в комнату гранаты. Макаров отпрянул за простенок. Послышались сильные взрывы и дикие крики. Гвардейцы сразу растеклись по всей правой половине дома и завершили разгром вражеского гарнизона.

- Абакумов, быстро в роту! Передайте гвардии старшему
лейтенанту Наумову, что дом очищен! — крикнул сержант.

Гвардейцы проверили все закоулки, собрали трофеи: полковой миномет, два станковых пулемета, автоматы, винтовки. Старший лейтенант Наумов не замедлил явиться с подкреплением и быстро начал укреплять левую сторону дома. С Наумовым прибыли снайперы, пулеметчики, минометчики, бронебойщики. Это была комплексная группа штурма и закрепления, Командир роты торопился укрепить дом, особенно нижний этаж. И он не ошибся.

Гитлеровцы, услышав стрельбу и движение в доме, кинулись а выручку. Это была внушительная атака. Вражескую пехоту прикрывали четыре танка. Они двигались смело, надеясь, что путь к дому свободен. Но наши саперы успели заминировать главный подход к дому. Головной танк наскочил на мину, подорвался, остальные машины попятились назад. Вскоре танки повторили атаку на дом. Теперь их было уже семь. Бронебойщики Воронков и Барашников с первых выстрелов подожгли одну вражескую машину, вторую подбил бронебойщик Крупин. Гитлеровские танки поспешили скрыться за развалинами соседнего квартала. Лишь смолк гул их моторов, как на дом обрушились пикирующие бомбардировщики, артиллерия и минометы противника. Враг понимал, что здание полностью занято нашими, и начал его разрушать. Двадцать минут рвались снаряды, мины и бомбы в доме и вокруг него, рушились потолки, валились стены. Четырехэтажный дом осел до второго этажа, а местами ниже.

Еще не смолк грохот разрывов и не развеялись пыль и дым, окутавшие дом, а вражеская пехота под прикрытием пятнадцати танков бросилась в атаку. Наши пулеметчики и минометчики обрушили всю силу огня на вражескую пехоту. Она отстала от танков, спряталась в развалинах, но мины накрывали ее. Метко били минометные расчеты гвардейцев Баранника и Шубина, бронебойщики Шепотатьев и Садыков подожгли еще два танка. Фашистская атака захлебнулась. Лишь небольшая группа автоматчиков, засев в ходах сообщения, продолжала обстрел дома. За них взялись снайперы Лобанов и Кузиков. Спрятавшись за зубцами разрушенной стены, они меткими выстрелами поражали на выбор одного гитлеровца за другим. В траншее поднялась паника. Гитлеровцы метались, но не могли уйти от прицела снайперов.

В течение дня враг предпринял еще две безрезультатных атаки. К ночи трудная и упорная борьба за дом закончилась. На участке водворилось затишье. В подвале дома на разбитых ящиках и камнях сидели бойцы. Все взоры были обращены на героя этих дней— гвардии сержанта Макарова. Боевые друзья в шутку называли его начальником гарнизона, комендантом дома. Освещенный светом мигающей коптилки, он ничем не выделялся среди фронтовых товарищей. Среднего роста, худощавый, с веселыми глазами, он был немногословен, рассказывал о жизни в доме, где они осаждали вражеский гарнизон, будучи сами осажденными.

— Одним словом, жили мы здесь неплохо. Вот только кухня у нас не работала, хотя плита на втором этаже хороша: блины бы только печь.

Он встал, сладко потянулся, шагнул и растаял в полутьме. Вскоре послышался его ровный, спокойный храп.

* * *

Бои в Сталинграде носят ожесточенный характер. Круглые сутки стоит над городом и его окрестностями несмолкаемый гул. Надрывно ухают пушки, с воем летят и рвутся мины и бомбы, захлебываясь, строчат пулеметы и автоматы. Стонет земля, вздрагивают стены домов.

С треском рушатся здания, поднимая облака удушливой пыли, низвергаясь падающими сверху обломками. Вместе с осколками далеко летят куски кирпича, камня. С визгом и скрежетом падают листы кровельного железа на избитую мостовую. Все больше ран и разрушений на теле города. Но город держится. Он стоит в бою, как богатырь, выдерживая натиск врага.

По нескольку вражеских атак в день отражает гвардейская часть, которой командует Герой Советского Союза Родимцев. Гвардейцы упорно отстаивают свои позиции — каждый дом, каждый двор, каждый угол. Они держат активную оборону и в удобные моменты переходят в контратаки, нанося противнику серьезные потери. Только за два дня гвардейцы истребили несколько тысяч гитлеровцев, превратили в груду лома десятки вражеских танков и автомашин.

Гвардейцы первыми откликнулись на призыв ветеранов обороны Царицына. Обращение героев Царицына и письмо гвардейцев влили новую силу в сердца защитников города. Обсуждая эти документы в перерывах боев, красноармейцы, командиры и политработники отвечают на них новыми подвигами. На подразделение, которым командует офицер Горышный, гитлеровцы повели атаку. Стойко дрались бойцы, изматывая врага, а затем перешли в контратаку и выбили гитлеровцев из одного опорного пункта. Старшина Парфентьев уничтожил в этом бою шесть станковых пулеметов врага вместе с расчетами.

Большие потери противнику нанес минометный расчет младшего сержанта Ивана Бодина. В городе шел жаркий бой. Гитлеровцы рвались на одну из улиц. Им удалось выдвинуть вперед пулемет и установить его в укрытие. Трудно держаться под непрерывным пулеметным огнем. И на помощь пехотинцам пришел Бодин. Минометчики незаметно выдвинулись вперед и забрались в ров. Две мины — и вражеский пулемет взлетел в воздух. Выпустив еще несколько мин по вражеской пехоте и облегчив положение своего стрелкового подразделения, минометчики перешли на другую позицию. Теперь они обосновались у цементной трубы под железнодорожной насыпью. Вдруг к ним прибежал перепуганный мальчик. Из его бессвязной речи минометчики узнали, что к ним во двор набралось до полусотни пьяных фашистов. Они выгнали всех жильцов и начали грабить квартиры.

А где твой дом, сынок?—спросил командир.

А вон тот, со скворечником, только скворцов там уж нет.
- Ты не тараторь, а говори толком. От угла который?

Третий.

Младший сержант вылез на насыть. Послышались лаконичные слова команды. Первая мина разорвалась дальше. Командир скорректировал. Вторая и третья угодили в цель. Из дома Осыпались на улицу фашисты.

— Крой беглым!

С визгом летели мины. Они рвались во дворе и на улице, настигая осколками бегущих гитлеровцев. Увидя работу минометчиков, прибежал младший лейтенант из соседнего подразделения:

Помогите нам! Вон в том доме под красной крышей за село около трех десятков фашистских автоматчиков...
Будет сделано, товарищ младший лейтенант!

На этот раз командиру пришлось забраться на крышу соседнего дома. Отсюда лучше была видна цель. Одна мина пошла на пристрелку, следующие легли точно в дом. Ни один гитлеровец не ушел живым из домика под красной крышей.

...Узкий, извилистый ход сообщения приводит в полуосвещенный блиндаж. Мы останавливаемся на пороге, удивленные неожиданными для этих мест звуками. Заливается баян, несется мелодичная, душевная песня.

— Ну, вот вы и попали с корабля на бал,— шутит капитан
Верховцев.— Сегодня наши артисты дают концерт.

Землянка переполнена. Бойцы и командиры занимают оба яруса широких нар. У крохотного столика на ящике из-под снарядов гвардеец Студенков склонился над баяном, рядом в позе заправского солиста-певца стоит гвардеец Стебляк. Он поет и вкладывает всю душу в простые слова:

За лесами город, в городе дивчина, А у той дивчины серые глаза...

Горячие аплодисменты, с «бельэтажа», с верхних нар, несутся возгласы:

— «Землянку» спой!

Заказ принят, и суровые лица слушателей освещаются мягкой, задумчивой улыбкой.

Заместитель начальника политотдела майор Коринь «ведет нас по улице. Встречаются дозоры. Тихо произносятся пароль и отзыв. Дозорные внимательно вглядываются в лица. Бдительность необходима: враг находится на расстоянии нескольких десятков метров. Совсем близко, словно над самым ухом, слышатся треск автоматных очередей и одиночные выстрелы минометов. Гитлеровцы ночью ведут беспокоящий огонь и все время освещают передний край ракетами: боятся, как бы наши не сделали внезапного ночного налета. Особенно тревожат противника группы наших разведчиков. Они пробираются в кварталы, занятые врагом, наводят там панику, захватывают пленных.

В темных развалинах иногда блеснет тусклый свет, словно огонек далекой папиросы. Это блиндажи, землянки, подвалы, где живут боевой жизнью защитники города. Вот маленький блиндаж с двухъярусными нарами. Сучки, торчащие в бревенчатых стенках и балках, заменяют вешалки. На них висят автоматы, каски, фляги, котелки. Между пазами бревен засунуты гранаты, книги, принадлежности туалета. На импровизированном столике лежит толстая книга — «Тайна двух океанов».

— Читаем на переменки. Занятная книга,— говорит дежурный по блиндажу.

С нар доносится мерное похрапывание. Хотя в блиндаже и тепло от железной печки, все спят в шинелях и обутые, спят чутко, готовые ежеминутно вскочить и взять оружие в руки. Два бойца собирают в сверток чистое белье, мыло, мочалки.

Давай скорей, а то закроются наши Сандуновские бани! —.торопит один боец другого.
Не Сандуновские, а Сурковские,— деловито поправляет другой.

В подвале соседнего до-ма бывший ташкентский банщик, ныне гвардеец Сурков в перерывах между боями оборудовал баню. Устроена она по всем правилам. Чисто, тепло, имеется дезкамера и утюги — проглаживать обмундирование. В предбаннике—парикмахер. Три раза в месяц гвардейцы здесь, на передовой, моются в бане, меняют белье. В части три таких бани.

Устройству быта в гвардейской части отводится не последнее место. Кроме бань, прачечных и парикмахерских, здесь оборудованы в землянках и подвалах кухни-столовые. Повар Сметанин славится в части как замечательный кулинар. Вечером и на рассвете он сам разносит в термосах вкусный жирный борщ и рассыпчатую кашу.

Ночью, когда несколько стихают бои, большинство бойцов отдыхает. Как и разведчики, не спят только саперы. Но<чью у них горячая работа. Вот саперы Вавилин и Кряжев минировали проход к одному нашему доту. В непроглядной тьме они услышали шорох. Кто-то полз к ним. «Кто?»—тихо окрикнул Кряжев. В ответ полетела граната. Она разорвалась неподалеку и вспышкой осветила фигуру гитлеровца. Вавилин выстрелил в него из карабина. Гитлеровец страшно закричал. Кряжев выпустил на крик короткую очередь из автомата, и все смолкло. Но из соседнего дома гитлеровцы открыли сильный огонь по минируемому участку. У саперов еще осталось несколько незаложенных мин. Они притаились и, дождавшись затишья, закончили свою работу. Через день фашистская рота пыталась наступать на этом участке. Как только первые солдаты вступили на заминированное поле, со всех сторон возникли взрывы. Оставив десять трупов, гитлеровцы отхлынули обратно.

На командном пункте начальник разведки допрашивал пленного гитлеровского солдата, которого привели разведчики. В другом конце блиндажа пищали телефоны. Дежурному по штабу из всех подразделений лаконично сообщали: «На участке все спокойно».

— Ночь сегодня выдалась особенно тихая,— сказал майор Коринь.— Стоит, пожалуй, соснуть.

...Падал снег. Наступало утро. По склону берега сновали бойцы. В ведрах и котелках несли студеную воду для утреннего туалета и запас на день. Показался тусклый диск восходящего солнца. Сквозь туман все яснее выступали очертания израненных и обгоревших домов.

Заговорила, заухала наша артиллерия, начиная новый боевой день Сталинграда.

Б. ПОЛЕВОЙ

РЕДУТ ТАРАКУЛЯ

Мы долго шли по северной окраине Сталинграда, то и дело отвечая тихо возникавшим на нашем пути часовым заветным словечком пароля. Пробирались изрытыми задворками, помятыми садами, карабкались через кирпичные баррикады, пролезали сквозь закоптелые развалины домов, в которых для безопасности движения были пробиты в степах ходы; подвернув полы шинелей, стремглав пробегали улицы и открытые

места.

Наконец лейтенант Шохенко зашел под прикрытие степы, перекинул ремень автомата с плеча на плечо и, переведя дух,

сказал:

- Вот и дошли. Туточка. От-то у нас у дивизии хлопцы и клычут: редут Таракуля.

Он показал бесформенную груду битого кирпича и балок, возвышавшуюся на месте, где когда-то, судя по ее очертаниям, стоял небольшой приземистый особняк прочной купеческой постройки.

Происходило это в глухой час беспокойной фронтовой ночи, в те минуты перед рассветом, когда даже тут, в Сталинграде, наставала тишина и холодный осколок луны серебрил седые облака стелившегося по земле тумана и выступавшие из него пустые коробки когда-то больших и красивых домов. Все кругом — и подрубленные снарядами телеграфные столбы с бессильно болтающимися кудрями оборванных проводов, и чудом уцелевшая на углу нарзанная будка, вкривь и вкось прошитая пулями, и камни руин — все солонисто сверкало, покрытое крупным инеем.

Мостовая была сплошь исковеркана и вспахана. Россыпи стреляных гильз звенели под ногами то тут, то там. Просторные воронки от авиабомб, заиндевевшие по краям, напоминали лунные кратеры. На ветках израненного тополька чернели клочья чьей-то шинели. Все говорило о том, что место это совсем недавно было ареной яростной схватки и центром схватки был этот совершенно разрушенный дом.

- Редут Таракуля,— повторил лейтенант Шохенко, которому, видимо, очень нравилось звучное название, и, показав на прямоугольные отдушины в массивном, хорошо сохранившемся каменном фундаменте, пояснил:—А то амбразуры. Подывы-теся, який обширный сектор обстрела на обе улицы. От скризь них и держали воны наступ целого гитлеривьского батальона, Вдвоем — батальон! Вдво-о-о-ем!

В голосе лейтенанта слышалось настоящее восхищение, восхищение мастера и знатока. И мне живо вспомнилась во всех подробностях история этого дома, слышанная в те дни в Сталинграде от многих людей.

Бойцы-пулеметчики Юрко Таракуль и Михаил Начинкин, оба переплывшие со своим пулеметным взводом Волгу уже полтора месяца назад и, стало быть, имевшие право считать себя сталинградскими ветеранами, получили приказ организовать пулеметные точки в этом особнячке, на перекрестке двух окраинных улиц. Особняк несколько выдавался перед нашими позициями и мог послужить хорошим авангардным дотом. Центр боя в те дни перекинулся западнее, к Тракторному заводу. Удара здесь не ждали, и сооружение пулеметных точек было лишь одной из мер военной предосторожности.

Получив приказ, Начинкин, спокойный, неторопливый, как и все металлисты по профессии, и маленький, подвижной, постоянно что-нибудь насвистывавший, напевавший, а то и приплясывавший при этом молдаванин Таракуль добрались до дома и обстоятельно его осмотрели. Им, давно оторванным от мирной жизни, позабывшим уютный запах жилья, было радостно и грустно ходить по пустым, хорошо обставленным комнатам, слушать опережавшее их гулкое эхо шагов, рассматривать уже забывающиеся предметы мирного быта, по которым в свободную минуту всегда так тоскуешь на войне. И хотя дом этот, превратностями военной судьбы очутившийся на передовой, был обречен на пожар или разрушение, они почему-то аккуратно вытерли ноги перед тем, как войти в квартиру, и двигались осторожно, точно боясь запачкать полы, покрытые мохнатыми коврами пыли.

Для пулеметных гнезд они облюбовали угловые комнаты первого этажа: отсюда, из окон, можно было легко следить за всем, что происходило на скрещивающихся улицах, ведущих к неприятельским позициям. Крайняя комната была когда-то столовой. Они вытащили из нее обеденный стол, диван, стулья, осторожно отодвинули в сторону звенящий посудой тяжелый буфет и принялись разбирать печь, чтобы кирпичом ее заложить окна и сделать в них амбразуры. Дело это было для них не новое, и работа спорилась.

Силач Начинкин, работавший до войны токарем по металлу на Минском машиностроительном заводе, охапками подносил кирпич. Его напарник, насвистывая песенку, ловко укладывал в окне кирпичи «елочкой», чтобы прочнее держались.

Бой гремел поодаль. Хрустальная люстра, отзываясь на каждый выстрел, мелодично звенела подвесками. Сотрясалась от глухих разрывов посуда в буфете, да дверь слегка открывалась и закрывалась, когда где-то над передовой бомбардировщики разгружали свои кассеты. Но все это не беспокоило бойцов, как не беспокоит горожанина скрежет трамвая под его окном, а сельского жителя — мычание коровы или верещание кузнечиков в траве усадьбы.

Они делали Свое дело, лишь изредка, по военной привычке, высовываясь из окон и осматриваясь. Улицы были совершенно пустынны и точно вымерли.

Первая амбразура была уже готова. Установив в ней пулемет, солдаты принялись за вторую, в соседней комнате. Но, притащив очередную грудку кирпича, Начинкин вдруг увидел, что Таракуль не работает, а прильнул к пулеметному прицелу и, весь напрягшись, смотрит через него на улицу. «Гитлеровцы»,— догадался Начиикин. Он осторожно положил кирпич на пол и выглянул из-за незаконченной кладки во втором окне.

Пятеро с автоматами, озираясь и прижимаясь к стенам, крались по направлению к особняку. Они шли прямо на пулеметы, думая, что пустой дом скрывает их от красноармейских позиций. Начинкин схватил было стоявшую в углу винтовку, но Таракуль вырвал ее у него из рук.

- Не спугивай: разведка. За ними еще будут. Подпустим, а потом сразу... — шепотом сказал он и приник к пулемету, Начинкин, стараясь ступать как можно тише и сдерживая участившееся дыхание, быстро установил свой пулемет в незаконченной амбразуре соседней комнаты.

Они легли у пулеметов, подщелкнули диски и стали наблюдать.

Дойдя до угла, неприятельские солдаты посовещались, осмотрели перекресток. Один из них тихонько свистнул и махнул рукой. На улице показались автоматчики — человек тридцать. Также крадучись, они подошли к перекрестку. Со стороны дома они представляли удобную мишень. Пулеметчики слышали, как шуршит битая штукатурка под ногами врагов, как раздаются чужие, непонятные слова. Вот гитлеровцы снова выслали вперед разведчиков.

Две резкие очереди распороли воздух. Потом еще две. Несколько гитлеровцев упало, остальные побежали, не понимая, откуда стреляют. На обеих передовых началась частая перестрелка, но друзей это не касалось, так как обе стороны били мимо дома, стоящего в нейтральной полосе. Отступив, гитлеровцы точно растаяли в развалинах.

- Есть! — победно крикнул Таракуль, сверкая желтыми белками горячих цыганских глаз.

В припадке радости он даже вскочил и отбил по паркету лихую чечетку. Начинкин только покачал головой и молча показал ему на остов большого каменного дома напротив, отлично видневшийся сквозь амбразуру. Нетрудно было различить в темных провалах оком суетившиеся фигуры. Вскоре одновременно с двух улиц к перекрестку короткими перебежками, прижимаясь к подворотням, к воронкам, скрываясь за телеграфными столбами, хлынули чужие солдаты. Они подходили и дому сразу с двух сторон.

Таракуль оторопел. Их было много, и, что особенно страшным ему показалось тогда, они были не только перед ним, как он привык их видеть тут, в боях в городе,— они были с боков, заходили сзади. Первое, что захотелось сделать бойцу,— это бежать, бежать скорее, бежать к своим. Пока еще не поздно, вырваться из этого сужающегося полукольца, спастись и спасти свое оружие. Но он увидел, что его напарник переносит свой пулемет в соседнюю комнату, и понял, что тот хочет прикрыть фланг. Спокойный поступок товарища сразу привел его в себя.

Преодолевая охвативший его страх, Таракуль припал к пулеметному прицелу и стал короткими очередями щелкать перебегавших по улице гитлеровцев. Те, что засели напротив, открыли стрельбу. Но за кирпичной кладкой Таракуль чувствовал себя неуязвимым. И оттого, что пули, поднимая известковые облачка и рикошетя со злым визгом, не причиняли ему вреда, страх его прошел и, как это бывает в острые моменты на фронте, сменился чувством уверенности, даже спокойной радости, когда гитлеровцы — много их там, на улице,— побежали назад, перепрыгивая через убитых, не обращая внимания на раненых, побежали, подгоняемые паникой, преследуемые огнем его пулемета. Теперь Таракуль уже хладнокровно бил им вслед. И всякий раз, когда серая фигура, точно споткнувшись, падала на землю, он выкрикивал:

— Есть!

А в соседней комнате работал — именно работал! — пулемет Начинкина. Бывший токарь, верный своему непоколебимому хладнокровию, умел даже в острое боевое дело вносить элемент расчета. Он стрелял очень экономно, очередями патронов по пять, и то только тогда, когда в прицеле мельтешило несколько фигурок. Он первым отбил атаку на своей улице. С винтовкой пришел он на помощь товарищу и, устроившись у его амбразуры, так же тщательно прицеливаясь, начал бить по тем, кто сидел в доме напротив. Оттуда отвечали залпами из автоматов. Они били по верху незаложенного окна. Комната исполнилась визгом пуль и известковой пылью. Пулеметчики прилегли на пол. Потом стрельба стихла.

- Ну, действуй тут,— сказал Начинкин и пополз к своему пулемету.

Когда атака была отбита и настала тишина, Таракуль, в свою очередь, навестил приятеля. Теперь он осознал свою силу и от избытка этой силы, желая чем-то выразить радость, распиравшую его грудь, звонко хлопнул Начинкина по спине. Тот сердито отбросил его руку. Он свертывал цигарку, и Таракуль заметил, что человек этот, который еще недавно подбодрил его своей деловитостью, хладнокровием, сейчас бледен и пальцы у него дрожат, табак сыплется на колени.

— Видал? Видал, как они? Как мы их?

Чего ты радуешься? Думаешь, они бежали — и все... Еще придут... А ты женатый? Дети есть?
Холостой,— отвечал Таракуль, не расслышав даже как следует вопроса.— Как они драпанули!
А я женатый... Четверо у меня ребятишек-то. Ну, чего здесь сидишь? Давай, давай к пулемету!

И они снова расползлись — каждый к своей амбразуре. Слова Начинкина сбылись. Действительно, бой только начинался. Через час гитлеровцы предприняли еще одну вылазку, потом две короткие, напористые — одну за другой. Пулеметчики вылазки отбили. Они действовали все сноровистее, и мысль продержаться вдвоем до того, пока на завязавшуюся перестрелку подоспеют подкрепления, не покидала их. Позиция у них была удобная, с положением своим они освоились, если вообще человек может освоиться с таким положением. Все больше и больше серых фигур оставалось лежать в нейтральной полосе, на пустынной мостовой, поросшей посеребренной утренником травкой.

Тогда неприятель подтянул минометы. Из сада напротив они стали бить по дому и били минут двадцать. С десяток мелких мин разорвалось в верхнем этаже. Все в доме было разрушено, переворочено, расщеплено, перемешано с обломками штукатурки. Но когда гитлеровцы снова бросились в атаку, опять четко заработали два пулемета, и две смертоносные завесы преградили им путь. Пулеметчики переждали обстрел в узенькой ванной комнате и, как только разрывы смолкли, через развалины подползли к своим амбразурам:

Трудно сказать, что думал о них противник. Померещилось ли им, что они имеют дело с целым гарнизоном, или что наткнулись на замаскированный дот, или просто упорство этих двоих людей сломило их наступательный дух,— трудно сказать. Но они отказались от попыток прорваться к дому атакой. Подвезли три орудия и стали обстреливать дом прямой наводкой.

После каждого выстрела Таракуль кричал приятелю в соседнюю комнату:

- Я жив! А ты? И тот спокойно, словно отмахиваясь от комара, отвечал:

- А мне что сделается!

Но после одного особенно гулкого разрыва, встряхнувшего весь дом и наполнившего его душным облаком известковой пыли, Начинкин не ответил товарищу. Таракуль бросился к нему. Среди обломков мебели, штукатурки, кирпича, разбросав раненые ноги, лежал грузный пулеметчик. Он пытался подняться, но не мог и все падал назад, широко раскрывая рот, точно давясь воздухом.

— Ранен,— сквозь зубы процедил он.

«Что

Blog

Денисов Ордена Ленина типографии газеты «Правда» имени И. В. Сталина, Москва, ул. «Правды», 24 предисловие вэтой книге собраны очерки и рассказ

Содержание