С. А. Чурсанов. Первый семестр. 01. 09. 10

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

28.02.11.

В современном обыденном, публицистическом (неакадемическом ) языке и языке академическом, гуманитарном слово культура понимается по-разному. В культурологии, в современном академическом, гуманитарном языке слово К. используется чрезвычайно широко: к К. относится всё, что создаёт человек (произведения искусства, здания, техника, одежда и т.д. , в т. ч. и то, что не находит материального выражения: правила, нормы поведения человека ( фиксируемые и не фиксируемые юридически). Т. е. к К. относится всё то, что не является природой, всё то, что является плодом создания человека (все артефакты – искусственные факты). Религия очень часто в различных культурологических теориях также относится к сфере К.. В обыденном же языке под словом К. подразумеваются не все артефакты, а только произведения искусства ( жи-вопись, литература и т. д.). Также в современном академическом мире недопустимо о К. говорить в ценностных категориях. Т.е. некорректно говорить о высокой и низкой К., о К. возвышенной и примитивной. В отличие от бытового языка, от публицистики, где такие оценочные суждения используются достаточно широко. С академической точки зрения любые произведения К. в смысле искусственных произведений являются некоторым фактом, который не подлежит оценочным характеристикам. Если оценочные характеристики здесь и допустимы, то только те, которые формируются на основании вполне определённых критериев. Напр., если говорится о том, что один автомобиль как произведение К. совершеннее другого, обязательно поясняется по какому критерию (напр., по критерию экономичности.). Обобщённые же оценочные характеристики в современном академич. сознании воспринимаются как ненаучные, как публицистичные. Вообще утверждения о том, что какая-то К. более высока здесь рассматривается как более менее осознанное средство возвысится одних над другими, что с этической точки зрения недопустимо.

В 2000 году в перечень научных дисциплин России введена такая дисц. как Культурология (своеобразие академического пространства России, в западно- европейском мире такого аналога нет). Дисциплина молодая, многие идеи, теоретические представления, авторитеты ещё не сформированы, не сформировано даже общепринятого понятия К. (разные т. зрения и т.д.). Данная ситуация является благоприятной почвой для того, чтобы в Культурологию вносить христианские идеи, христианские представления, для того, чтобы строить теорию культуры на христианских основаниях и через эту дисциплину попытаться выразить некоторые важнейшие христианские положения, связанные с пониманием К., человека, человеческой деятельности. В этом Культурология может представлять особый интерес с т. зр. богословия миссии. Здесь конечно требуется особая профессиональная подготовка, профессиональное вхождение в эту академическую среду. Наблюдается дефицит дипломированных культурологов. С т.зр. богословия миссии появляются широкие возможности создавать и читать курсы, соответствующие христианскому мировоззрению.

Итак, единого понимания культуры пока не существует, но если попытаться выделить основные теоретические идеи, то можно сказать, что в современном теоретическом сознании культура часто предстаёт как природа, приспособленная человеком к своим представлениям, замыслам. С культурологической точки зрения способность создавать культуру является отличительным признаком человека. Человек приспосабливает окружающую среду к себе, иные живые существа приспосабливаются к ней сами. Такое понимание К. близко к христианской антропологии, т.к. в христианской антропологии тоже подчёркивается свобода человека, его творческие способности, позволяющие активно воздействовать на окружающий мир. Говорится также о царском призвании человека, призвании к упорядочению окружающего мира. Соответственно с миссионерской точки зрения можно соотносить культурологические теории, связанные с развитием понимания человека как существа, способного преобразовывать окружающий мир, с христианской антропологией, с христианским откровением. С другой стороны здесь возможно и привлечение в христианскую антропологию культурологических материалов (фактов, наблюдений) в качестве иллюстраций, примеров.

Таким образом, при вышеизложенном понимании культуры, последняя занимает промежуточное положение между природой и человеком, являясь природой, приспособленной человеком к себе. Это наиболее распространённое понимание. Ориентируясь на него, следует иметь в виду и то, что в современной светской культурологии существует ряд заметно отличающихся подходов в понимании культуры.

В бытовом, массовом сознании, в публицистике довольно распространены эволюционистские представления развития культуры (представления о том, что культура развивается от низших, примитивных форм к более совершенным и возвышенным). В современной культурологии такие представления хотя всё ещё и распространены, но не являются господствующими. Напротив, часто они критикуются, как представления необоснованные, воспринимаются как попытка дискриминации одних представителей культуры другими. В современной культурологии скорее распространено представление о множественности культур, радикально отличающихся друг от друга, настолько, что прилагать к ним какие-то сравнительные категории вообще невозможно.

Традиционное общество в понимании современной культурологической мысли.

В Европе под традиционным обществом понимают общество вплоть до средних веков. В каком-то смысле общество остаётся традиционным и позднее: и в эпоху Нового времени. Эпоха конца XX века – разрушение традиционного общества, построение культуры на иных, нетрадиционных принципах.

Культура в традиционных обществах носит центрический характер. К традиционным культурам как правило относят традиционные (не формирующиеся, а восходящие к традиции, к столетиям, а то и к тысячелетиям) восточные культуры. В таких культурах выделяются высшие пласты: элитарная культура, в качестве носителей которой обычно мыслятся особые социальные группы (напр., жрецы - носители особых высших эзотерических знаний, недоступных др. членам общества). Обычно в таких обществах структура понимания культуры многоступенчата. Т.е. есть социальные слои, примыкающие с точки зрения восприятия глубины, полноты культуры к этим высшим элитарным слоям; есть всё более и более удаляющиеся и, наконец, выделяются так называемые маргинальные слои. Маргинальный – от лат. маргин – граница, предел. Соответственно маргинальное – пограничное. Т. образом, маргинальные слои – это такие слои культуры, которые очень далеко отстоят от господствующих культурных принципов, от высших проявлений культуры, рассматриваются как выпадающие, находящиеся на границе возможного, допустимого, терпимого в рамках той или иной культуры.(Напр., в Средневековье – это полу языческие, полу магические слои: ведьмы и т. д.). Каким образом данный принцип действует в Новом времени, начиная с XVI века? Он является поколебленным в том смысле, что нарушается монополия на культуру. В Европе начинают формироваться различные очаги культуры и каждый из этих очагов претендует на особый статус, на то, чтобы в своём пространстве, в своей сфере выделять элитарную культуру и культурные слои, её окружающие. В христианской жизни, напр., теоретики связывают это с реформацией, в результате которой в Европе сформировались две культуры: католическая и протестантская. После того, как единство было нарушено, в XVI-XVIII вв. разные варианты культур начинают умножаться. Постепенно формируется и секулярная К. – автономизированная и от католицизма, и от протестантизма. К XIX в. уже чуть ли не каждая более менее серьёзная философская система претендует на то, чтобы сформировать единое целостное мировоззрение, которое объявляется единственным или наиболее совершенным, наиболее правильным, наиболее истинным. В России традиционное понимание культуры в массовом сознании оказалось особенно устойчивым вплоть до настоящего времени (в гораздо большей степени, чем в сознании западного человека), по той причине, что это понимание оказалось законсервированным в советское время. Советская идеологическая система – одна из попыток построения глобальной культуры.

Современное понимание культуры.

Современная к. – постмодерн. Модерн – Новое время – XVI – втор. пол. XIX века. Начиная со второй половины XIX века - постмодерн. Как происходил переход от модерна к постмодерну? Постепенно происходит умножение культур, соответственно, чем их больше, тем меньше доверия у человека к каждой из них. По мысли ряда исследователей события XX века также привели к отказу от централизованного представления о культуре. Такие события, как I мировая война. Это событие было огромным потрясением для современников. Произошло на фоне эволюционистских представлений о том, что этап варварства, дикости давно позади (где-то в тёмном средневековье), этап, когда люди не могли между собой договориться, рационально, научно решить возникающие между ними проблемы, что сейчас наступила или почти наступила эпоха науки, когда люди всё решают рационально упорядоченным образом, через переговоры. И действительно перед первой мировой войной Европа мылила себя как нечто единое. I мировая война была потрясением и из-за несопоставимости по масштабам, по жестокости со всем тем, что известно за историю человечества ( и с точки зрения средств, которые применялись людьми для уничтожения друг друга: применялись отравляющие вещества, трёхгранные штыки, пули со смещённым центром тяжести и т.д. ( во вторую мировую войну была договорённость о неприменении подобного рода оружия и оно не применялось, в первую мировую войну такой договорённости не было). Т. о. I мировая война заставила пересмотреть представления о культуре, о её централизованном характере, о её упорядоченности, о её особом статусе, на который она претендовала (особом статусе в европейской культуре того времени). II мировая война также повлияла на представление о культуре.

Среди исследователей данного вопроса после I мировой войны известен Федотов – православный автор, в эмиграции публикует цикл статей «Борьба за искусство» (1928 г.). Обращает внимание на то, что после 1-ой мировой войны в искусстве появляются новые тенденции, которые в конечном своём развитии ведут к ситуации постмодерна. Федотов характеризует эту ситуацию ( после 1-ой м. в. и может некоторое время даже до её начала) как срыв культуры. Выделяет здесь следующие основные характеристики:

Отход от интеллектуального и духовного начала, отход от установки на то, что произведения искусства должны опираться на духовные и формируемые человеком в его индивидуальном творчестве идеалы. Т. е. из культуры уходит представление о некоторых идеалах, которым необходимо следовать. Если мы возьмём произведения культуры нового времени, конца XVIII века, напр., работы Карамзина, то увидим, что в них автор пытается донести до читателя определённые этические, нравственные идеалы. Т. е. такие произведения – центрированы по отношению к тем или иным этическим, нравственным идеям. Что касается начала XX в. установка на центрированность постепенно из культуры уходит. Напр., о произведениях Чехова многие исследователи говорят как о таких, к которым невозможно подойти ни с какими этическими мерками. Эти произведения изначально написаны так, что не предполагают оценку героев через призму каких-то нравственных, этических ценностей, ясно не предполагают, по крайней мере отличие от произведений эпохи Нового времени здесь в данном аспекте заметно.
Отказ от утончённости, философской насыщенности. Авторы ( уже в 1-ой четверти XX века) не стремятся создавать свои произведения, следуя таким ценностям, как утончённость письма, языка, красивость слога, не стремятся к интеллектуальной насыщенности произведений, что характерно для произведений Нового времени.
Отход от гуманистической традиции, от того, чтобы в центр произведения ставить человека, его переживания, чувства.
Появляются новые качества, которые находят своё выражение в искусстве:

Часто на первый план выходит воля, примат воли. Т. е. герои литературных произведений часто характеризуются прежде всего именно как носители этого качества: волевой устремлённости. При этом для чего они проявляют особую волю, особые волевые усилия, какие цели они достигают часто уходит на второй план или же вообще фактически не рассматривается.
Динамизм, активизм, энергизм. Т.е. часто на первый план выходят герои, при описании которых внимание автора сосредоточено на их действии: что они делают, что они говорят, как они проявляют упорство в своих действиях. А вопросы о том, ради чего они делают, насколько это нужно и нужно ли вообще часто уже отступают на второй план.

Стремление к максимальной выразительности, которая часто достигается средствами, избегаемыми в предшествующие периоды. Достигается за счёт утрированности персонажей, когда та или иная черта предстаёт в особом гипертрофированном виде, может даже в некотором смысле карикатурном особенно на фоне умаленности других каких-то качеств. Т. е. такая выразительность достигается за счёт отказа от красоты, от чувства меры.
Эсхатологические настроения. В смысле предчувствия страха, приближающейся катастрофы, которая ожидает страны, народы и человечество в целом. Это чувство часто носит рациональный характер. Такие чувства и настроения тоже оказываются широко представленными в литературе. Связано это с тем, что постепенно разрушается централизованное восприятие культуры, при котором понятно, что является идеалом, образцом, к которому необходимо стремиться. Образца уже нет, постепенно идея всеобщего образца компрометируется. Соответственно получают распространение такие смутные эмоциональные чувства, тревога, опасения разного рода, ожидание катастрофы и т. д. – то, что Федотов называет эсхатологическими настроениями.
Утрата цельности. Эта характеристика обобщает все вышеизложенные. Утрата целостного восприятия мира и культуры. (В традиционных обществах в мире культуры есть высшие образцы, есть образцы, более-менее приближающиеся к ним, и т. д., т. е. мир культуры предстаёт упорядоченным и целостным). В произведениях культуры уже начала XX в. часто мир предстаёт как фрагментированный, осколочный, связь между этими фрагментами в жизни человека предстаёт как неясная, непонятная. И не только общество в целом, но и каждый конкретный человек предстаёт часто не как существо целостное, упорядоченное, а как существо внутренне разбитое, противоречивое, в котором происходит борьба различных мотивов, стремлений. Т. е. человек часто предстаёт как существо фрагментированное даже внутри самого себя, внутри своей собственной души. Речь идёт не о борьбе добра со злом, каждый из фрагментов равнозначен и нет средств, чтобы обозначить, какой из фрагментов следует предпочесть, развить, от какого отказаться.

Всё в мире происходит по промыслу или по попущению Божию. И каждая новая историческая культурная ситуация по попущению Божию может представлять некоторые трудности для распространения христианства, но в то же время по промыслу Божию может представлять и положительные стороны с точки зрения миссионерского служения. Федотов (с христианской точки зрения) тоже пытается видеть в искусстве этого времени помимо отрицательных сторон стороны положительные. Среди последних он выделяет следующую:

Открытие бессознательного. Значение для человека нерациональных пластов его психики, нерационализируемых мотивов его деятельности. Одна из доминирующих идей Нового времени заключалась в рассмотрении человека как существа мыслящего, логического (представляющего собой, несколько утрированно говоря, некий компьютер), призванного, оприраясь на свои рационально-понятийные возможности, совершенствоваться и строить культуру. В этой ситуации какие-то подсознательные, иррациональные проявления часто игнорировались, объявлялись какими-то искажениями, которые следует изживать и которые всерьёз воспринимать не надо, надо рассматривать как некоторую болезнь, как нечто, примешивающееся и искажающее рациональную чистоту, к которой человек должен стремиться. Такой подход не то чтобы совсем противоречит христианству, но представляет собой некоторую его редукцию. В святоотеческих аскетических произведениях очень много говорится о нерационализируемых сторонах человеческой жизни, человеческой природы, о важности обращения на них внимания, работы с ними (имеется в виду борьба со страстями). Соответственно понимание в XX веке того, что в жизни человека заметную роль играют бессознательные, нерационализируемые процессы позволяет сформулировать более полное, адекватное представление о человеке, о человеческом обществе, культуре.

С христианской точки зрения, рассматривая исследования Федотова, следует отметить, что наряду с положительными изменениями, произошедшими в искусстве данного периода, отрицательных всё же больше. В целом можно констатировать, что здесь человек начинает как бы растворяться в разного рода процессах, стихиях окружающего мира, которые действуют помимо него, на которые он не может влиять, которые на него давят, противостоять этому давлению он также не может и фактически часто человек здесь предстаёт в виде некоей пассивной игрушки в руках этих стихий и процессов, часто бессмысленных, нерациональных. Т. е. здесь мы можем констатировать приближение скорее к такому языческому миропониманию, где человек предстаёт прежде всего как существо природное, несвободное, неспособное нести ответственность за свою жизнь, т. к. его жизнь определяется разного рода непреодолимыми для него процессами, явлениями, течениями, силами. В каком-то смысле можно сказать, что человек вообще вытесняется из произведений искусства, всё больше и больше в них уделяется внимания каким-то безличным процессам, стихиям. Т. о. в целом можно сказать, что изменения культуры начала XX века неблагоприятны. Хотя конечно здесь нужно делать некоторые оговорки. Всё-таки XIX в. при некоторых положительных с христианской точки зрения тенденциях: стремлении к рациональности, упорядоченности, стремлении обрести смысл, всё же был в значительной степени атеистическим. Многие культурологи считают, что культура XIX века по степени атеистичности остаётся непревзойденной в смысле стремления к рациональности, стремления всё объяснить, всё разложить по полочкам, всё понять. Часто в этой ситуации вера объяснялась как нечто несовместимое с установкой на рациональность и соответственно объявлялась как нечто, что необходимо человеку, по мере совершенствования, в том числе и культуры, изживать. Когда в XX веке такое рационально-центрированное сознание оказалось скомпрометированным, парадоксальным образом это привело к оживлению интересов к религии, но в значительной степени не христианской, а к религиям языческим, дохристианским, т. к эти религии ближе к тем чертам, которые были названы (человек является игрушкой в мире природных стихий, от человека по большому счету ничего не зависит, всё определяется какими-то высшими, космическими энергиями, никоем образом с человеком не считающимися и т. д.). Другими словами атеизм отступает, но, к сожалению, не в смысле приближения человека к христианству, а в значительной степени в смысле приближения человека к дохристианским каким-то религиозным переживаниям, дохристианскому мироощущению.

14.03.11.

Мы начали приближаться к рассмотрению современной ситуации с т.з. характеристики современной культуры. Мы перешли к характеристике некоторых изменений, произошедших в понимании культуры, начавшихся уже на рубеже 19 – 20 вв., и, соответственно, проявившихся явным образом где-то уже в первой трети 20-го века. Далее мы перейдем уже непосредственно к основным характерным чертам современной культуры. А именуется она очень часто в гуманитарных исследованиях, в литературе культурой постмодерна. Вообще современная ситуация часто характеризуется как ситуация постмодерна.

Но прежде чем мы перейдем непосредственно к характеристике современного общества, чтобы яснее были видны эти характеристики, мы их будем рассматривать по контрасту с теми характерными чертами, которыми обычно описывается общество традиционное. Для большей определенности давайте говорить об обществе Нового Времени, т.е. о ситуации модерна. Но модерна, именно в смысле Нового Времени. И тогда через такое противопоставление может быть яснее и контрастнее у нас получится представить основные характерные черты современного общества. А далее перейти к их рассмотрению с богословской т.з., с т.з. богословия миссии.

Но прежде, чем мы перейдем непосредственно к такому рассмотрению давайте рассмотрим еще один небольшой теоретический вопрос. Я имею в виду то, что в культурологи вообще принято выделять такие довольно большие периоды, периоды существования различных культур, основанных на различных ценностях, на различных мировоззренческих основополагающих идеях. Каждый из таких больших периодов часто мыслится в культурологи как такой период, который в своем развитии проходит определенные стадии. Он зарождается, развивается, достигает культурной зрелости, и потом постепенно начинает угасать, и, соответственно, ему на смену приходит следующий культурный период. И давайте сегодня обратим внимание на 4 характерных стадии, которые довольно часто выделяются, когда речь идет о развитии какого бы то ни было культурно-исторического периода.

Первая стадия – это архаика. Этап зарождения какого-то культурно-исторического периода обычно характеризуется словом архаика. Для этого периода характерно то, что в этот период отличительные черты соответствующей культуры проявляются в особой «заостренной» (утрированной) мере, в особо четком виде.

Далее обычно выделяется этап, который именуется классикой. Под этим этапом понимается ситуация, когда соответствующая культура достигает такого уровня, что различные ее элементы, различные аспекты оказываются уравновешенными, сбалансированными, приходят в гармоничное сочетание и проявляются в умеренном виде. Для классики не характерна утрированность, «заостренность», акцентированность. Это период, когда соответствующие черты, идеи, ценности культуры проявляются именно в гармонизированном согласованном виде. Ценность меры обычно имеет для этапа классики особое значение.

Далее следует следующий период, который обычно именуется модерном. Для этого периода характерно особое внимание к человеку, т.е. в этот период в культуре начинают активно развиваться именно те аспекты, которые самым непосредственным образом связаны с жизнь человека, с понимание человека, с заботами человека. Т.о. для этого периода характерно сосредоточение на человеке, на его потребностях, нуждах.

И наконец, заключительный период, которым оканчивается существование культуры – это авангард. В каком-то смысле это пограничный период. В этот период начинают активно разрушаться те ценности и идеи, которые доминировали на протяжении столетий, потому что время существования крупных ку4льтурно-исторических периодов обычно измеряется столетиями. Те ценности и идеи, которые представлялись само собой разумеющимися столетий, начинают активно подвергаться сомнению, переосмыслению, критике. Соответственно, начинается активный поиск каких-то альтернативных идей, представлений, ценностей. И, соответственно, в этом направлении, которое обобщенно часто именуется авангардом, представлен как пафос такой критический, разрушительный и активный поиск альтернатив, каких-то иных подходов, иных ценностей. И, соответственно, в это этап, который именуется авангардом, культура прекращает свое существование в том виде, в каком она существовала до этого, и ей на смену нарабатываются некоторые идеи и представления, которые в дальнейшем, уже на этапе архаики, начинают активно осваиваться уже другой культурой.

Здесь я хочу обратить ваше внимание на некоторую терминологическую сложность. Вот эти термины «архаика», «модерн» у нас уже встречались. И чтобы не запутаться, важно обратить внимание на то, что в различных контекстах они могут означать различное, т.е. предполагать различное содержание. Например, одно дело модерн в смысле характеристики этапа развития любой культуры, т.е. этапа, который культурологи выделяют, скажем, и в древнегреческой культуре, и в эллинистической культуре, в средневековье и т.д. Это модерн именно в том смысле, в каком мы его сейчас с вами рассмотрели. Другое дело модерн в смысле именования такого большого культурно-исторического периода, который еще часто именуют Новым Временем. Начало, т.е. архаику этого периода обычно датируют 2-й половиной 16-го века, а, соответственно, авангард – это как раз и есть для этого периода (т.е. модерна, в смысле большого культурно-исторического периода), период 20-го века. И, соответственно, далее возникает ситуаций постмодерна, о которой мы с вами будем говорить. Т.е. другими словами, слово модерн мы по крайней мере уже в 2-х смыслах употребляли, и важно эти смыслы различать.

И слово архаика нам уже тоже встречалось в другом значении. Сейчас мы говорим об архаике как о первом этапе большого культурно-исторического периода, этапе агрессивного формирования новых ценностей и идей, попыток перестроить жизнь на основании этих новых идей и ценностей. А другое дело архаика, например, в смысле традиционной народной культуры. Этим словом здесь именуется состояние бесписьменной народной культуры. И на эти сложности важно обратить внимание, чтобы не запутаться.

Что можно сказать? Во-первых, важно учитывать эту широко распространенную концепцию в культурологи. Конечно, она не бесспорна и здесь тоже существуют несколько различающиеся подходы. Но мы уже в такие тонкости вдаваться не будем. Но здесь интересно обратить внимание на то, что в таком понимании культур присутствует такая характерная цикличность, т.е. культуры при таком понимании рассматриваются по аналогии с жизнью живых существ. Т.е. по аналогии с тем, как каждое живое существо проходит в своей жизни этап молодости, (становления и активного поиска ценностей), далее проходит период зрелости (период смещения внимания на какие-то гуманитарные, человеческие аспекты), и в конечном счете угасает. Конечно, эта аналогия не полная, но все-таки она здесь прослеживается. Это еще одно важное теоретическое построение, которое я думаю тоже важно иметь в виду.

Далее давайте вернемся к характеристике современной ситуации культуры, т.е. к характеристике той ситуации, которая именуется постмодерном. Сразу можно сказать, что с т.з. такого понимания циклического развития культуры ситуация постмодерна оказывается весьма неопределенной. Т.е. часто теоретики ее характеризовали как ситуацию переходную. Кстати, само название здесь характерно. Само название этой ситуации не содержательно, т.е. постмодерн – это то, что после модерна. И культурологами часто эта ситуация осмыслялась как переходная перед возникновением следующего большого крупного культурно-исторического этапа.

А сложность здесь заключается в том, что, в общем-то, этот переходный этап по своим историческим меркам явно затянулся. И до сих пор не существует среди исследователей единого более-менее принятого мнения о том, какие же ценности придут на смену ценностям Нового Времени модерна, и каким ценностям будет подчинена культура следующие несколько столетий; на каких ценностях, идеях, установках будет формироваться культура следующего большого культурно-исторического этапа. В качестве «кандидатов» на формирующие новый этап ценности, идеи и представления в различных статьях и исследованиях называются различные концепции, теории, идеи, но единства до сих пор нет. И до сих пор не существует какой-то определенности в теории в культурологи.

Кстати, с т.з. богословия миссии это накладывает на миссионеров, действующих в ситуации постмодерна (в ситуации переходной), особую ответственность, поскольку в этой ситуации перехода, в ситуации, когда не сформировались доминирующие ценности в культуре, появляются особые возможности по внедрению в культуру именно христианских ценностей, представлений и идей. Если культура уже набрала определенную инерцию, если она уже выработала внутри себя какие-то определенные идеи, ценности, на которые она ориентируется, то здесь уже оказывается довольно сложно как-то включить в эту культуры ценности христианские. А вот ситуация перехода может быть в этом смысле представляет особые возможности. Это с миссионерской т.з., с т.з. богословия миссии.

Далее можно перейти уже к характерным чертам современной культурной ситуации и иллюстрировать их по контрасту с характерными чертами предыдущей исторической эпохи, т.е. с характерными чертами и ценностями Нового Времени. При этом, конечно, и саму ситуацию Нового Времени мы тоже будем пытаться прояснять. Хотя основная наша задача заключается в том, чтобы постараться получше осознать ситуацию именно современную. Но с другой стороны, чтобы лучше осознать современную ситуацию всегда полезно получше разобраться и в каких-то исторически ушедших культурных парадигмах.

Давайте начнем с первой оппозиции, которую назовем так: Иерархичность, характерная для традиционных культур в целом и в частности для Нового Времени, и, соответственно, что характерно для современной ситуации, что можно назвать – децентрализованность.

Если мы обратимся к современным культурам, даже не обязательно к культуре Нового Времени, то вот эта идея иерархичности оказывается представленной во всех этих культурах, оказывается весьма значительной. Это означает, что люди, живущие в соответствующую культурную эпоху, мыслят себя в иерархической перспективе, т.е. они представляют себе свою жизнь, жизнь общества, мира в целом как иерархически упорядоченную. Причем, изначально эта упорядоченность определяется некими высшими сверхприродными, сверхъестественными силами. Если мы говорим о языческих культурах, то это некие божественные силы, разного рода сферы, мифологические персонажи. Именно они в таком традиционном понимании культуры задают основные ценности, основные установки, основные идеи, которым должен подчиняться каждый человек; и, в конечном счете, сама культура, общества должны им подчиняться.

Соответственно, далее в обществе и в культуре обычно выделяется некоторый слой, который понимается как носитель вот таких предельных смыслов, как тот культурный слой, в котором выражены вот эти высшие принципы, высшие идеи в особой совершенной мере.

Далее в культуре и в обществе выделяются какие-то слои, которые может быть не столь совершенны, как вот этот элитарный слой культуры, но с другой стороны, не совсем еще представляют собой такую профанную среду.

И вот такая иерархическая упорядоченность прослеживается в таких культурах, в мировоззрении людей применительно ко всем явлениям жизни, искусства, деятельности. Везде выявляются слои более возвышенные, слои более «приземленные». И, соответственно, критерий возвышенности или не возвышенности – это критерий, который в таких культурах мыслится как критерий, задаваемый некими высшими сверхчеловеческими силами. Конечно, когда мы говорим о таких традиционных культурах христианских (о поздней античности, средневековье и т.д.), то здесь, конечно, эти высшие ценности задаются Богом.

Что еще можно сказать применительно к таким традиционным культурам? Вот эта идея иерархичности является здесь настолько широко распространенной, что любой аспект культуры также мыслится иерархически. Например, если мы возьмем словесность, то она тоже в таких культурах мыслится иерархически. В этой словесности тоже выделяются некоторые высшие образцы, в которых в наиболее полной мере зафиксированы основополагающие идеи, представления, ценности, а далее в словесности выделяются какие-то слои, в которых (может быть в менее совершенной степени) эти высшие ценности зафиксированы, и в зависимости от степени выраженности этих ценностей, эти иные жанры словесности и оцениваются. Т.о. в таком традиционном иерархическом понимании культуры каждый аспект культуры также выстраивается иерархически вокруг тех же самых ценностей.

В каком смысле здесь Новое Время (при том, что оно эту идею иерархичности пока еще в себе несет) оказывается несколько отличающимся, и подготавливает внутри себя вот эту ситуацию постмодерна? В том смысле, что в эпоху Нового Времени вот эти иерархические модели становятся множественными. Т.е. если, допустим, в средневековье вся Европа оказывается объединенной едиными христианскими ценностями и вся культура выстаивается иерархически по отношению к этим христианским ценностям, то, например, в 16 в. происходит реформация, и уже само высшее понимание ценности оказывается раздвоенным, т.е. Европа уже оказывается в ситуации, когда предлагаются «конкурирующие» понимания высших христианских ценностей, и, соответственно, высших ценностей культуры. И далее вот это умножение концепций, претендующих на то, чтобы задавать эти высшие ценности, оно постепенно умножается и, фактически, уже к 19-му веку какую мы не возьмем более-менее, например, философскую систему, в ней мы можем констатировать, что автор предлагает свое несколько своеобразное (а иной раз и радикальным образом) видение основ существования человека, целей существования человека, основных ценностей, установок и т.д. Т.е. объединяет все эти и религиозные и философские системы Нового Времени с традиционными культурами вот эта идея иерархичности, в том смысле, что каждая такая система внутри себя такую иерархичность предполагает (конечно, за некоторыми исключениями), но в то же время, сам по себе факт множественности этих претендующих на задание высших ценностей систем и концепций, параллельного сосуществование этих концепций, он отличает уже Новое Время от предшествующих эпох.

Причем, здесь мы еще встречаемся с процессом уже в эпоху Нового Времени, который можно назвать… одна из характеристик этого процесса, важная для богословия – это секуляризация. Т.е. мало того, что в Новое Время уже появляются вот такие вот системы и концепции, претендующие на то, чтобы задавать высшие смыслы и на то, чтобы лежать в основе культуры человека, еще и различные сферы культуры начинают автономизироваться одна от другой. И один из процессов этой автономизации как раз характеризуется словом секуляризация, т.е. отделение, отделение прежде всего от христианских ценностей. И, например, философия в эпоху Н.В. уже совсем не обязательно подчиняет себя следованиям христианскому откровению. Философия сплошь и рядом начинает выстраивать какие-то свои (в разных ситуациях по-разному) более-менее отделенные от христианского понимания мира и ценностей какие-то системы. Философия начинает опираться на собственную методологию, пытается разрабатывать свои методы познания, свои подходы, и, соответственно, появляются системы, которые совсем не ставят во главу угла соответствие, например, христианскому богословию. Хотя иной раз эти системы по-прежнему объявляются христианскими, т.е. иной раз такого прямого разрыва с христианством не происходит. Но иногда, если мы говорим о более выраженных формах секуляризации, эти системы даже уже и не претендуют на то, чтобы называться христианскими, уже в эпоху Н.В. Т.е. иерархичность здесь, с одной стороны, сохраняется в эпоху Н.В., но она оказывается несколько «размытой».

И в этом смысле, с одной стороны, ситуация постмодерна может характеризоваться как по контрасту с ситуацией Нового Времени в том смысле, что здесь ценность иерархичности перестает быть ценностью вообще… т.е. для ситуации постмодерна вот эта ценность соответствия неким высшим смыслам и идеям вообще перестает быть культурной ценностью. В этом смысле можно констатировать, конечно, разрыв постмодерна по отношению к ситуации Н.В. Но с другой стороны, этот разрыв в некотором смысле подготовлен из нутрии в самом Новом Времени – через постепенное умножение вот таких концепций, каждая из которых претендует на полноту обладания истиной. И понятно, что в логическом развитии вот такая множественность представлений об истине действительно может вести к установке на то, что полнота познания истины вообще не возможна (именно эта установка характерна для постмодерна), и к установке на то, чтобы вообще отказаться от какой бы то ни было иерархичности.

Т.о. по контрасту с ситуацией традиционного общества в целом и Нового Времени в частности для ситуации постмодерна характерна принципиальная децентрализация. Она выражается в том, что принципиально в культурной деятельности человек переключает свое внимание с задачи соответствия каким бы то ни было высшим идеям, теориям, высшим смыслам, представлениям (причем делает это сознательно и даже, я бы сказал, иной раз принципиально), а сосредотачивает свое внимание на частностях, на самых различных вот таких вот вопросов с т.з. культур, таких централизованных, иерархичных, незначительных, не заслуживающих внимания – на вопросах маргинальных.

Это принципиальная установка культуры постмодерна. Она определяется в самых разных сферах. Скажем, если говорить о сфере образования, то эта установка проявляется в том, что в современных образовательных системах, ориентирующихся на постмодернистские ценности, совершенно невозможно встретить такого рода курса, как, например, «История России» или «История Германии», и тем более «История Европы» или «История Средних веков». Такого рода курсы даже уже по самому своему замыслу и названию вызывают у представителей постмодернистской культуры отторжение, потому что с т.з. модернистской культуры такие курсы невозможно реализовать иначе как подчинив их вот такой сквозной идее, некоторым сквозным ценностям, т.е. выстроив их иерархически.

Скажем, если говорить о современных исторических исследованиях, то для модернистской культуры вполне характерно, скажем, как можно более конкретное, более ссуженное. Причем, еще желательно, чтобы здесь исследовались не какие-нибудь знаменитые полководцы, композиторы, писатели, а какие-нибудь самые маргинальные явления. Скажем, исследование каких-нибудь традиций шабашей в Верхней Германии в период с 1506 по 1526. Вот это характерная тема для исторических постмодернистских исследований. В чем здесь проявляется характерность? В том, что берется как можно более конкретный исторический период, как можно более конкретное явление в этот исторический период, это явление выбирается специально так, чтобы оно не соотносилось с какими-то (в модернистском традиционном понимании) центральными фигурами, процессами, чтобы оно носило маргинальный характер (с т.з. традиционных культур). И вот оно, соответственно, исследуется.

И, соответственно, это же относится и к философии, и к социальным, и к гуманитарным наукам. Здесь тоже принципиально (в постмодернистской парадигме) осуществляется отказ, чтобы преподавать какие бы то ни было дисциплины, исходя из некой общей единой центральной доминирующей установки. Приветствуется именно множественность мнений, приветствуется внимание к каким-то исключительным явлениям в жизни человека, в психике человека, приветствуется вот такая децентрализация.

Эту же установку на децентрализацию можно констатировать вокруг тех и других сфер культуры. Вот если, например, мы возьмем литературу, то для постмодернистской литературы совершенно немыслим какой-нибудь роман, наподобие «Войны и мира», т.е. роман, в котором автор претендует на то, чтобы сразу объять все. Здесь же объясняется и что такое война, и каковы причины войны, и что такое мир, и здесь же объясняются и движущие причины, и психология, причем, психология все сословий сразу, и смысл объясняется происходящих исторических событий и т.д. Вот такие целостные центрированные иерархически выстроенные произведения совершенно немыслимы в постмодернистской культуре. И их, собственно говоря, и нет. Можно констатировать, что уже 19 в. – это, фактически, конец эпических произведений, это эпоха последних произведений, вытроенных вот в таком иерархически централизованном упорядоченном духе.

И в постмодерне они принципиально отторгаются, те, кто работают в это культурной парадигме, изначально принципиально сознательно отказываются от таких задач. Почему отказываются? Потому что они считают их совершенно наивными. Совершенно наивной и принципиально не осуществимой им представляется мысль о том, что можно в одном романе (даже многотомном) объять и войну, и мир, и одни социальные слои общества, и другие социальные слои общества, и решить еще попутно целый ряд философских и религиозных вопросов.

Если говорить о современной постмодернистской литературе, то здесь этот принцип децентрализации тоже находит свое очевидное воплощение, тоже реализуется. Например, современный постмодернистский роман принципиальным образом децентрализован, т.е. не подчинен никакой общей идее, никакой общей концепции. Он представляет собой набор каких-то зарисовок, представлений, идей. Часто он построен на том, что эти идеи сталкиваются в этом романе через различных носителей этих идей, через различные ситуации, в которые они попадают, причем, сталкиваются совершенно парадоксальным образом, т.е. таким образом, которые не предполагается никакой традиционной культурой, и, соответственно, не предполагаются теми, кто эти идеи изначально формировал, кто пытался на их основе выстроить более-менее целостное мировоззрение. Для таких романов характерно жанровое многообразие, т.е. здесь могут быть и какие-то лирические элементы, и какие-то поэтические вставки, и мемуарные элементы и т.д. И все это принципиальным образом децентрализовано, все это принципиальным образом представляет собой своего рода лоскутки, каждый из которых имеет некоторое самостоятельное значении, но ни коим образом не может претендовать на определяющее положение даже в структуре конкретного произведения. Это о литературе.

И тоже самое можно отнести к любым формам культуры – живописи, вообще к современному искусству. Очень часто здесь встречаются какие-то породи, часто это какие-то коллажи, какие-то картины, состоящие из отдельных фрагментов, это какие-то парадоксальным образом сочетающиеся различные стили. Например, какая-нибудь живописная зарисовка, претендующая чуть ли не на фотографическую тонность, она может быть интегрирована в самые что ни на есть абстрактные фигуры, мазки, цветовые пятна и т.д. Т.е. вот здесь тоже проявляется децентрализованость.

И конечно вот эта централизованность может быть особым образом относится в том, что относится к политическим аспектам культуры. Вот это такой принципиально важный момент, который я думаю лучше постараться осознать, потому что без осознания того, что стоит за этой децентрализованностью уже в политической сфере, действительно какие-то многие действия, слова, которые мы так или иначе слышим, которые звучат со стороны представителей постмодернизма, могут представляться какой-то полной нелепицей и бессмыслицей. И для того, чтобы все-таки понять, что за этими словами стоит, важно обратить внимание на то, что стоит за вот этой идеей децентрализации в политической сфере. И вот здесь между прочим за этой децентрализацией, как это не парадоксально применительно к культуре постмодерна, стоят определенные идеи и ценности.

Что здесь прежде всего можно выделить, если говорить о политической составляющей культуры постмодерна? Прежде всего можно сказать, что в политической культуре постмодерна ответственность за катастрофы (это 1 и 2 Мировые войны), за те трагические события, которые происходили в 20-м веке возлагаются именно на централизованность. Соответственно, именно на принцип централизованности возлагается ответственность за вражду между людьми, за конфликты, в т.ч. такие катастрофические как мировые войны. Т.е. политическая идея здесь заключается в том, что любая целостная иерархически выстроенная культурная концепция претендует на обладание истиной в последней инстанции. И в этой ситуации, если такие концепции различаются, то, соответственно, представители этих концепций начинают рассматривать друг друга как взаимоисключающие. Т.е. один представитель такой целостной иерархически упорядоченной концепции считает, что именно он обладает истиной в последней инстанции, а представитель другой такой иерархически упорядоченной концепции считает, что он обладает истиной в последней инстанции. И если эти концепции получают достаточно широкое распространение, то здесь возникает как раз опасность конфликтов, причем конфликтов самых жестоких, самых трагических, поскольку это уже конфликты, участники которых мыслят свое участие в них не как мотивированное борьбой за какие-то материальные ресурсы, за какие-то привилегии, а мыслят свое участие в этих конфликтах как мотивированное высшими ценностями. И по мысли участников этих конфликтов, та система, которую они в них отстаивают, является и носителем именно этих высших ценностей. И вот эта мысль и придает таким конфликтам особую ожесточенность, особый трагизм. Здесь имеется в виду идеология национал-социализма, в основе которой как раз и лежало представление о том, что эта идеология позволяет обеспечить счастливое существование всей Европы, ну а если кто-то этого не понимает, то его приходится как-то насильно в это «счастливое будущее» загонять. Ну а если при этом еще существует некая культурная система, которая строится на иных принципах, то здесь эти системы так или иначе оказываются антагонистичными и возникает очень серьезный риск самых ожесточенных и трагических конфликтов.

Соответственно, здесь представителями постмодернизма мыслится вот такая децентрализация как одно из средств снизить конфликтность и внутри каждого конкретного общества, и в отношениях между какими-то крупными общественно-политическими образованиями. Если каждое из этих политических, общественных образований изначально, что то, что оно предлагает – это не более чем один из возможных вариантов, может быть в каком-то смысле предпочтительный, но совсем не претендует на то, чтобы этот вариант был принят как общеобязательный, как выражающий всю полноту истины, то здесь, если и возможна какая-то политическая борьба, то эта политическая борьба не будет вести вот к таким предельным конфликтам, потому что нет почвы для таких принципиальных конфликтов: один несколько так понимает, другой – несколько по-другому, но в то же время, каждый человек понимает, что его т.з. весьма ограничена, и не претендует на то, что она является единственно истиной. Поэтому здесь не возникает серьезных причин для внутренней напряженности. Это первый момент, который выделяется «идеологами» постмодернизма.

Второй момент, связанный с такими глубинными ценностями, стоящими за постмодернизмом в целом и частности, за идеей децентрализации, заключается в том, что вот эти сами по себе разного рода целостные системы, предлагаемые в рамках, например, Нового Времени, мыслятся здесь как средство подавления одними социальными группами другие социальные группы, как средство возвеличивание одними социальными группами себя за счет других социальных групп. В чем здесь заключается логика? Ее можно передать примерно так: если уж, как показывает история, ни одна из крупных централизованных иерархически упорядоченных систем не может претендовать на полноту обладания истиной, то если человек все-таки упорно прибегает к этим системам, то видимо здесь присутствуют иные мотивы. Какие именно? Какая-то заинтересованность, пусть даже самим человеком не вполне четко осознаваемая. Не обязательно личная. Это может быть заинтересованность классовая, общественная, профессиональная, материальная, статусная (т.е. заинтересованность в том, чтобы занять в обществе более почетное положение). Т.о. здесь очень часто осмысляются такие крупные иерархически упорядоченные системы именно в смысле механизма подавления одними социальными (национальными, культурными и т.д.) группами другие социальные группы. И, соответственно, децентрализация мыслится как средство, позволяющая, если не полностью избежать таких попыток подавления одними людьми других людей, то, по крайней мере, как средство позволяющее минимизировать возможности такого подавления. Вот такая еще идея стоит за такой децентрализацией, характерной для постмодернизма.

Но, конечно, за этой идеей децентрализации стоят и другие уже известные идеи, например – идея свободы, т.е. децентрализация мыслится как средство, которое способствует созданию условий, когда каждый человек, каждая группа людей имеет возможность в наиболее полной мере реализовать все те культурные идеи, представления, особенности, которые она может и хочет реализовать. И в этой ситуации вот эта свобода недолжна как-то ограничиваться, исходя из каких-то крупных философских иерархически упорядоченных мировоззренческих систем; не должна подавляться на том основании, что она, например, не соответствует каким-то господствующим ценностям, характерным для иерархически упорядоченной культурной системы. Вот эта идея тоже здесь конечно присутствует, когда мы говорим о постмодернизме и о идее децентрализации.

Вторая идея, которая здесь присутствует – это идея равенства, т.е. децентрализация мыслится как средство, приближающее к тому, чтобы минимизировать дискриминацию в отношениях к людям. Логика здесь примерно такая: если мы в серьез считаем всех людей равными, то у нас нет никаких оснований для того, например, в тех же исторических исследованиях предпочесть фигуру Ивана Грозного (условно) крестьянину Ивану Петрову. Они оба нам равноинтересны, если мы всерьез говорим о равенстве людей. Иван Грозный решал свои задачи, связанные с теми функциями, которые он выполнял в обществе, Иван Петров решал какие-то свои задачи, связанные с реализацией его функций в деревне. Но никаких оснований предпочесть в нашем историческом исследовании Ивана Грозного Ивану Петрову, в общем-то, нет. Если мы начинаем Ивана Грозного предпочитать Ивану Петрову, то тем самым мы снова фактически вступаем в противоречие вот с этим принципом равенства людей. Вот такая мысль здесь тоже за идеей децентрализации присутствует.

Где еще проявляется в ярких формах идея децентрализации? Давайте обратимся еще к одной сфере, особенной важной для нашего курса – это сфера религиозная. И вот здесь как раз тоже в постмодернистской культуре вот эта децентрализация тоже реализуется в полной мере. Соответственно, здесь эта идея находит свое выражение в представлении о том, что равные права на существование должны иметь любые религиозные группы. Как только какое бы то ни было религиозное направление объявляется, так или иначе, привилегированным, сразу же возникает опасность того, что эта религиозная группа начнет подавлять свободу (в т.ч. религиозную), и эта ситуация создаст предпосылки в том числе и для извлечения каких-то выгод представителями этой религиозной группы.

Это, в общем-то, обычная ситуация; она актуальна и для России. И здесь тоже важно понимать какие установки и ценности стоят, например, за теми, кто категорически возражает против того, чтобы Русская Православная Церковь получила особый государственный статус, особое привилегированное положение как традиционная конфессия (или как корпорация публичного права). Вот за этим категорическим непринятием и протестом стоят эти же постмодернистские ценности, и в частности – ценность децентрализации.

Более того, если попытаться разобраться как-то внимательнее с глубинными представлениями, которые стоят за идеей децентрализации, то можно сказать, что, пожалуй, их можно выявить еще более обобщенным образом. Примерно таким образом можно их сформулировать: мир бесконечно сложен, бесконечно разнообразен. Каждый человек тоже бесконечно сложен и разнообразен. Те структуры, которые возникают в обществе, те мысли и идеи, которые формулируются людьми и на основании которых люди объединяются, тоже бесконечно разнообразны. И вот в этой ситуации (в предельном смысле) отвергается любое иерархически упорядоченное построение общества на основании той глубинной принципиальной мысли, что любая такая централизация возможна не иначе как путем насилия. Причем, насилия даже не только над конкретными людьми (в смысле ущемления прав и свободы), но за счет такого онтологического насилия. За счет попытки такой предельно разнообразный мир «втиснуть» в определенную схему. Причем вот такое «втискивание» предельно разнообразного мира в определенную иерархически упорядоченную схему мыслится здесь даже как опасное онтологически (в предельном смысле). Опасное, даже не только в смысле ущемления кого-то, а в предельном онтологическом смысле, т.е. в процессе такого «втискивания» мира и общества в эту любую глобальную централизованную схему возникает риск настолько деформировать и исказить вот это «втискиваемое», что, в общем-то, может встать вопрос о продолжении существования вообще мира в целом. Т.е. эти повреждения могут быть настолько серьезными, что возникает риск самому существованию и человека, и мира даже в целом. Даже вот такая глубинная идея просматривается за установкой на децентрализацию.

Соответственно, в этой установке получается так, что для того, чтобы не навредить миру, человеку, обществу очень важно и не претендовать на обладание какими-то универсальными рецептами и теориями.

Далее можно обратиться к попытке характеристики этой черты с христианской т.з. Здесь тоже при внимательном рассмотрении ситуация оказывается непростой, и тоже здесь с т.з. богословия миссии можно выделять и отрицательные, и положительные стороны. В общем-то, если пытаться с богословской т.з. рассматривать вот такие всеобъемлющие концепции, претендующие на описание мира, то можно сказать, что за ними стоит не христианское, а пантеистическое представление, т.е. представление о том, что окружающий человека мир неразрывно (через какие-то непосредственно причинно-следственные закономерности) связан с высшими сферами, с божественными сферами; что мир представляет собой некое единое нерасторжимое целое, полностью подчиненное в своем функционировании этим высшим божественным сферам.

В этом смысле, конечно, можно соотнести эту установку на предельную иерархичность концепций, мировоззрений все-таки, с не христианской установкой, потому что в христианстве всегда подчеркивается, что мир творится Богом не из божественной природы (тогда бы он полностью был бы детерминирован божественной природой), а именно из ничего. И из этого следует очень важный христианский вывод о том, что мир творится свободным в лице своих высших существ (человека и ангелов). Другими словами, с христианской т.з. совершенство Бога мыслится настолько полным, что оно выражается уже не только в том, что Бог полностью подчиняет Себе то, что из Него происходит (эта идея находит свое представление в языческих представлениях о соотношении окружающего человека мира с Богом), а настолько совершенным мыслится в христианстве Бог, что Его совершенство никоим образом не может быть выражено только лишь через идею полного подчинения того, что Он создал. Бог мыслится настолько совершенным, что Он высшим из Им же Самим созданным существам дает свободу, как предельное совершенство. Т.е. мир изначально творится Богом так, чтобы высшие из сотворенных существ могли в этом мире реализовать свою свободу.

В этом смысле христианское понимание Бога как Творца оказывается на порядок более полным по сравнению с разного рода языческими пантеистическими магическими представлениями. Поэтому, в христианском понимании мир изначально содержит в себе возможность для того, чтобы человек мог в нем реализовать свою свободу.

И в этом смысле можно сказать, что действительно, в таком христианском миропонимании для претензий на то, чтобы создать какую-то общеобязательную систему культуры, общества, объявить ее единственно истинной, строго говоря, не остается возможным – это установка не христианская, а языческая. Для христианина то, что является должным и что является не должным определяется не соответствием или несоответствием, например, поведения человека каким-то структурам, ценностям, идеям, а угодностью или неугодностью Богу. С т.з. формальной, самые разные казалось несовместимые способы поведения, способы общения с Богом, выражения любви к Богу могут здесь оказаться в христианском понимании самыми совершенными. И наоборот, весьма похожие проявления поведения могут оказаться с христианской т.з. принципиально различными, т.е. в одном случае они могут вести к единению с Богом, а другом случае ровным счетом наоборот – к отдалению от Бога. Таких примеров очень много в патериках. Установка этого жанра как раз и заключается в том, чтобы показать, что никакие нормы и правила ничего не гарантируют, и наоборот, самые, казалось бы, нелепые формы поведения жизни оказываются угодными Богу и ведут к единению с Богом. В христианстве существует даже особый чин святости – это Христа ради юродивые, которые отражают данную идею.

Blog

С. А. Чурсанов. Первый семестр. 01. 09. 10