Ежегодная богословская конференция 2002 г богословие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 38

Жан Боден — теоретик государства. Карева В. В.

(РАН, ПСТБИ)

Проблема государства как особой структуры и особой формы существования человечества стара как мир. Историки и теоретики государства появились вместе с его становлением. Во второй половине XVI в., на пороге раннего Нового времени крупнейшим теоретиком государства становится французский юрист, политический деятель, мыслитель Жан Боден. Современник Бодена Мишель Монтень считал его выдающимся писателем, выделяющимся из толпы «писак» своего времени большим здравомыслием и заслуживающим всяческого внимания и уважения^². Идеолог французского абсолютизма, один из создателей буржуазной теории права Ж. Боден является ревностным защитником «суверенитета частной собственности».

Боден получил образование в Тулузском университете, занимался адвокатурой в Париже, был профессором в Тулузе, затем королевским прокурором в Лионе. Как и многие юристы его времени, он не ограничивался только практической юриспруденцией, но и усиленно занимался теоретическими штудиями в области государствоведения и истории. В 1566 г. Боден опубликовал трактат «Метод легкого изучения истории», в котором, наряду с анализом собственно историографических и источниковедческих проблем, связанных с развитием истории как науки, впервые изложил свои взгляды на общество и государство. В этой работе Боден выступил как реформатор исторического знания. Он решительно отверг принятую многими гуманистами эпохи Возрождения восходящую к античности концепцию «золотого века» и последующего упадка цивилизации. При этом он признавал цикличность исторического развития, что позволяло объяснить причины упадка античной цивилизации, за которым после длительного периода варварства последовало возрождение, причем на более высоком уровне материальной и духовной культуры. Боден был убежден, что прогресс нельзя остановить.

Значительный успех выпал на долю другого сочинения Бодена «Ответ на парадоксы г. Мальтруа» (1568), в котором он попытался вскрыть причины роста цен в Европе. Боден был убежден, что невиданное ранее вздорожание товаров в большинстве западноевропейских стран обусловлено увеличением притока золота и других драгоценных металлов в результате великих географических открытий и первых колониальных экспедиций европейских мореплавателей^¹.

В период гражданских войн во Франции Боден, основная деятельность и творчество которого приходится на этот 30-летний перод, занимая промежуточную, компромиссную позицию между католиками и гугенотами, примыкал к партии «политиков» и с 1571 г. состоял на службе в качестве советника у фактического главы этой партии герцога Аланского. Будучи членом генеральных штатов в Блуа (1576) от третьего сословия Бальяж Вермандуа, Боден решительно выступил против выделения субсидий для войны с гугунотами, за восстановление мира в стране и укрепление центральной королевской власти. Являясь советником герцога Анжуйского, Боден сделал блестящую карьеру при королевском дворе Генриха III.

Обширная практическая деятельность сформировала Бодена как ученого-теоретика. В 1576 г. увидело свет основное сочинение Бодена «Шесть книг о государстве»^² (в 1586 г. Боден перевел его на латинский язык). В этом труде государственная концепция Бодена, впервые изложеная им в «Методе легкого изучения истории», получила наиболее полное выражение. Исследователи отмечают, что «Шесть книг о государстве» Бодена были вызваны к жизни стремлением опровергнуть, как всякого рода сепаратистские теории, получившие широкое распространение во Франции в период позднего феодализма^³, так и утопические идеи общности имуществ, связываемые в то время прежде всего с «Утопией» канцлера Англии Томаса Мора^⁴. Не случайно это имя появляется уже на первых страницах «Шести книг», как бы задавая тон всем последующим рассуждениям Бодена о государстве, его природе и назначении, поскольку концепция Бодена в значительной мере оформлялась в результате отрицания идей Мора.

Концепция государства, разрабатываемая в трудах Бодена, теснейшим образом связана как с античной традицией, так и с государственными идеями итальянских и французских гуманистов. В ней много от философского скепсиса Петра Рамуса^⁵. Боден одним из первых попытался применить к интерпретации правовых норм прошлого и современности метод филологической и исторической критики. В трудах Бодена — от «Метода» до «Шести книг» — представлены развернутые экскурсы в историю права и государства, позволяющие увидеть во французском мыслителе одного из предшественников сравнительно-исторических приемов исследования, утверждавшихся в гуманитарных науках Нового времени. По убеждению Бодена, никакая идеальная государственная модель, никакое учение о государстве не могут быть созданы без основательного изучения и тщательного сопоставления опыта существовавших прежде, либо существующих государств. Таким образом, он выходил за рамки, характерной для большинства гуманистов абсолютизации римского права, как единственного и вечного источника правовых норм, способных «работать» в любом государстве, где бы и когда бы оно не существовало. Боден писал, что единственный способ «упорядочить законы правления государства» заключается в том, чтобы «собрать все законы всех или наиболее известных государств^¹, сравнить их между собой и вывести на этой основе наилучший вариант»^². Американский исследователь Дж. Франклин полагает, что, следуя этой установке, Боден стремился к достижению, по меньшей мере, трех целей — созданию, во-первых, развернутой картины общего права (jus gentium) различных народов, во-вторых, системы сравнительной юриспруденции, в-третьих, социологической теории истории права^³. К этому можно было бы добавить и обозначенную самим Боденом цель — определение (или выведение) «наилучшего варианта» государственного устройства.

В основе концепции государства Бодена лежит принцип суверенитета как «абсолютной и постоянной власти государства», «постоянной, высшей, независимой, несвязанной законами абсолютной власти над гражданами и подданными», отмечал Боден^⁴. Он выделял два признака государственного суверенитета — внешний, предполагающий независимость от иноземной власти (папы, императора), и внутренний, обусловленный независимостью по отношению к «гражданам и подданным», фактическую ликвидацию средневековых отношений вассалитета. Боденовское учение о суверенитете отразило как тенденцию к укреплению национальной государственности, независимой от какой-либо другой власти, так и централизаторские, абсолютистские устремления королевской власти, находившие поддержку в кругах третьего сословия. Суверенитет, по Бодену, реализуется в прерогативах, связанных с решением вопросов об отмене старых и установлении новых законов, объявлении войны и заключении мира, определении обязанностей должностных лиц, а также в чеканке монеты, взимании налогов, помиловании осужденных в соответствии с действующими правовыми нормами. Все эти признаки суверенитета можно без труда обнаружить и в утопическом государстве Т. Мора^⁵. Другое дело, что Мор не задается этой проблемой хотя бы потому, что и внешний, и внутренний суверенитет Утопии обеспечен, что называется, «по определению» — отчлененностью от исторического мира и идеальной с самого начала организацией внутренней структуры государства. Согласно Бодену, суверенитетом обладают все типы государств — монархические, аристократические, демократические. Разница между ними лишь в том, что в первом случае носителем государственного сувернитета является единоличный суверен (император), а в двух других типах государства суверен выступает как «совокупный», «коллективный» индивид.

В этой связи Боден проводит различие между формой государства и формой правления, причем последняя трактуется как совокупность принципов организации власти на всех этапах эволюции государства. Другими словами, форма государства не имеет жесткой связи с формой правления. Так, классическая форма государства в Древнем Риме, по мнение Бодена, была демократической, а организация власти носила аристократический характер. Он допускал соединение, смешение различных форм правления в рамках одной и той же формы организации государства. На первый взгляд Боден разделяет общую для многих западноевропейских гуманистов XVI в. приверженность, восходящую к Аристотелевской идее смешанных форм правления. Но только в тех пределах, которые не затрагивают вопроса о суверенитете. Здесь автор решительно отказывался от какого бы то ни было теоретизирования, полагая, что в отличие от форм правления суверенитет неделим. Он не может быть разделен, скажем, между монархом, аристократией и «народом». Сколь принципиальной представлялась Бодену эта проблема, свидетельствует и тот факт, что именно смешанная форма государственного устройства утопийцев вызывает у него резкую критику — вплоть до обвинения Мора в непонимании форм государства, в том, что в «Утопии» он вообразил некий четвертый тип государства, смешав в нем реально существующие — монархию, аристократию и демократию^¹. Анализируя формы реализации государственного суверенитета, Боден определял демократию как государство, в котором «все или большинство граждан, разным образом организованные, обладают верховной властью над всеми»^²; аристократию как государство, в котором «меньшинство граждан обладает верховной властью над всеми»^³. По его мнению, наиболее совершенной и гибкой формой государства является монархия, позволяющая государю учитывать интересы различных групп и слоев общества и вместе с тем сохранять достаточно широкую свободу и самостоятельность^⁴. При этом в монархии вполне могут существовать смешанные государственные элементы: аристократические или демократические государственные органы типа Генеральных штатов или парламента, если они претендуют на суверенную власть в государстве.

Наилучшим типом монархии Боден считает французскую, способную, в отличие от английской, немецкой и других монархий европейских государств, полно и абсолютно осуществить принцип суверенитета, физически воплощенный в лице «суверена» — монарха. Боден наметил разветвленную структуру прав абсолютной монархии, основанных на принадлежащем ей суверенитете и гарантированных тем, что монархи, «поставлены Самим Богом как Его наместники, дабы править другими». Абсолютный характер монархии не означал, по Бодену, что она не имеет ограничений. Прежде всего она ограничивается «божественными», а затем «естественными» законами (естественные законы, полагал Боден, складываются до возникновения государства и едины для всех народов). «Если мы скажем, что абсолютной властью обладает тот, кто не подчиняется законам, то на всем свете не найдется ни одного суверенного государя, так как все они подчинены законам Бога и природы и многим общим человеческим законам», — утверждал Боден^⁵. Монарх, нарушающий установления божественного и естественного права, становится тираном, непослушание и пассивное сопротивление которому является долгом каждого подданного^⁶.

Следует заметить, что Боден писал свои «Шесть книг» в эпоху тираноборчества, теоретики которого объявляли идею божественного происхождения королевской власти ложной. Какие же ограничения диктуются «божественным» и «естественным» правами? Монарх не должен нарушать договоров и соглашений с поданными и с соседями. И главное, — он обязан уважать свободу личности и неприкосновенность частной собственности. Из этого тезиса следовал вывод о том, что налоги, которые представляют собой одну из форм изъятия частной собственности, не могут устанавливаться без согласия подданных в лице их представителей, заседающих в Генеральных штатах. «Суверенитет» частной собственности оказывался у Бодена выше суверенитета монарха, что позволяет считать его в данном случае выразителем интересов нарождающейся буржуазии и предпринимательских кругов, видевших в абсолютизме силу, способную защитить их экономические интересы.

Отношение к частной собственности — главное, что разделяет Бодена и его постоянного оппонента Мора. Социальный идеал Мора — отсутствие частной собственности: «повсюду, где есть частная собственность, где все измеряют деньгами, там едва ли когда-нибудь будет возможно, чтобы государство управлялось справедливо или счастливо»^¹; «распределить все поровну и по справедливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность. Если же она сохранится, то у наибольшей и самой лучшей части людей навсегда останется страх, а также неизбежное бремя нищеты и забот»^².

Что касается Бодена, то он в отсутствии частной собственности видит угрозу самому существованию государства. «Равенство гибельно для государств», — писал Ж. Боден^³. Основу, цементирующее начало государства Боден видит в незыблемом существовании частной собственности. При этом он не проводит различия между равенством и общностью имуществ, которые для него одинаково неприемлемы. Он не скрывает своего негативного отношения к теориям Платона и Мора, заявляя, что он не намерен рассматривать «воображаемую форму или идею государства, не существующего в действительности, вроде тех, которые смоделированы Платоном и канцлером Англии Томасом Мором»^⁴.

Выбирая мишенью своей критики, которая полностью применима и к Мору, Платона, Боден пишет: «Платон не принял во внимание то обстоятельство, что в случае, если бы была введена общность, то оказалось бы уничтоженной главная отличительная черта государства. Нет ничего общего там, где нет ничего частного, так же как не может существовать такое государство, в котором все подданные одновременно были бы монархами… Такое государство прямо противоречило бы законам Бога и природы»^⁵.

Некоторые современные французские исследователи склонны видеть в боденовских оценках «Утопии» Мора своего рода игру ума, присущую ренессансным сочинениям вообще^⁶. Однако, на наш взгляд, такое понимание полемики Бодена с идеями автора «Утопии», которую он ведет шесть десятилетий спустя после ее выхода в свет, едва ли соответствует реальному положению дел.

Боден расходится с Мором в трактовке самого понятия государства, в понимании его целей и функций. Высказав, в частности, глубокое по своей сути замечание о причинах народных восстаний и переворотов, коренящихся в «чрезмерном богатстве небольшого числа подданных и крайней бедности большинства»^¹, Боден вместе с тем не склонен разделить мнение тех, кто в надежде на избавление ото всех общественных недугов уповает на равенство как на «мать мирного содружества подданных». Он соглашается с тем, что неимущие испытывают неистребимую зависть к сильным мира всего, желая либо сравняться с ним, либо лишить их тех богатств, которыми они владеют^²^. В этом наблюдении обнаруживается почти полное согласие с Мором, который отмечал, что, если правители считают, будто «бедность народа сохраняет мир, то из самого этого явствует, что они глубочайшим образом заблуждаются. И впрямь, где найдешь ты больше ссор, чем у нищих?»^³.

Но на этом согласие двух мыслителей и кончается. Для Бодена абсолютно неприемлем вывод Мора о том, что утверждение общности имуществ — единственный путь к спасению. Неприемлем по той причине, что вступить на этот путь в государстве, где господствует собственность — а таковы все реальные государства Европы, — невозможно. Другими словами, равенство и общность имуществ приобретают у Бодена характер внеисторических, внесоциальных абстракций, вынесенных за пределы исторической практики, вступающих, как уже отмечалось, в противоречие с «божественными и естественными установлениями». В противоположность Мору Боден видит в частной собственности единственную основу для установления правовых отношений между подданными и государства.

«Имущественное равенство, — утверждает Боден, — гибельно для государств, у которых нет более прочного основания и более крепкой опоры, нежели взаимное доверие и взаимные обязательства подданных», которые, в конечном счете, восходят к отношениям собственности^⁴. Автор не замечает, как в своем отрицании социального идеала «Утопии» и в отстаивании «спасительных» социальных функций частной собственности он впадает в логическое противоречие, забывая о собственном выводе относительно причин социальных конфликтов в частнособственном государстве. В поисках методов лечения этой болезни Боден не оригинален. Как и многие политические мыслители его времени, он полагал, что причины нестабильности и мятежей могут быть устранены надлежащей политикой государства в области все той же собственности: недопущение чрезмерной концентрации в одних руках земель и богатств, запрещение ростовщичества, укрепление слоя людей среднего достатка и т. п.

Не приняв моровских идеалов общности имуществ и ликвидации частной собственности, Боден подверг критике и другие черты социального быта утопийцев, начиная с размеров их государства, способов ведения государственных дел и кончая системой наказания за преступления. Он считал, что малые государства типа тех, о которых писали Платон и Мор, представляют гораздо меньше условий для обеспечения государственной стабильности^⁵. В небольшом государстве, по его мнению, труднее предотвратить раскол общества на противостоявшие друг другу силы, тогда как в государстве более крупном всегда образуется промежуточный слой граждан, сдерживающий противостояние богатства и бедности, добра и зла, мудрости и глупости. Боден прямо заявляет, что большое число жителей «предотвращает мятежи»^¹. Пожалуй, это умозаключение принадлежит к числу тех, которые подтверждают правоту Р. Гибсона, характеризовавшего «Шесть книг о государстве» как своеобразную утопию^²^.

С точки зрения Бодена, в зависимости от формы государства должны корректироваться установления и законы, равно как организация таких институтов, как армия и суд. Может быть, по этой причине, Боден не приемлет организацию утопийской армии, в основе которой лежит, говоря современным языком, всеобщая воинская повинность, которая распространяется не только на мужчин, но и на женщин, усердно занимающихся в специально отведенные для этого дни военными упражнениями, «дабы не оказаться неспособными к войне, когда случится в этом необходимость»^³. Противопоставляя мнению Мора опыт полководцев древности, Боден считал, что «ремеслен-ники и люди, ведущие домашний образ жизни, должны находиться в стороне от военных занятий». Пусть военным делом занимаются военные, рекомендовал Боден, подкрепляя свою позицию ссылкой на опыт гражданских войн во Франции, когда получившие в руки оружие крестьяне и ремесленники покидали поле боя и обращались к занятиям разбоем и грабежом.

Принципиальные возражения Бодена как юриста вызывали и некоторые сомнительные, с его точки зрения, моменты утопийского законодательства о наказаниях, в частности, порядок, при котором «преднамеренная попытка» того или иного противозаконного акта приравнивалась к самому преступлению. «То, что преступление не совершилось, — говорится в «Утопии», — нисколько не должно помочь тому, кто не противился его свершению»^⁴. Возражая Мору, Боден высказывает бесспорную в юридическом отношения мысль о необходимости отличать намерение от действия, а волю от ее воплощения. «Только тогда, когда задуманное приведено в действие, не остается места милосердию»^⁵. Другое дело, что французский и английский мыслители говорили на разных языках. Если Боден оперировал формулами практической юриспруденции, то Мор считал необходимым оценивать равным образом и дела, и помыслы людей мерками этических категорий: в Утопии «все законы издаются для того, чтобы напомнить каждому его долг»^⁶.

Утопийцы убеждены, что «душа бессмертна и по благости Божией рождена для счастья, за добродетель а добрые дела назначена после этой жизни… награда, а за гнусности — кара»^⁷. Сопряженная с этим убеждением юридическая формула об отсутствии различия между преднамеренной попыткой и преступлением приобретает принципиально иное звучание, тем более, что самой этой формуле предшествует следующий афоризм: «Склонять к распутству ничуть не менее опасно, чем распутничать»^⁸, прямо связывающий максимы права с нормами этики^⁹.

Характерно, что когда Боден от сферы права и практической юриспруденции обратился к сфере нравственности и морали, в его рассуждениях обнаружилось гораздо больше сходства с идеями Мора. За формулой «Утопии» о бессмертии души стоит тщательно разработанное учение о совершенной этике и религии утопийцев. Эта формула лишь на первый взгляд может быть определена ортодоксально — в средневековом смысле этого слова — как христианская. Ее христианство имеет отчетливую ренессансную окраску в духе идей оксфордского кружка Джона Калета, оказавших существенное влияние не только на Мора, но и на его современника и друга Эразма Роттердамского, испытавших также сильное воздействие флорентийских неоплатоников XV в., которые разрабатывали учение о естественной религии. Главное в этом учении — паганизация христианства, фактическое уравнение христианства с другими религиозными системами современности и античным язычеством, а также связанная с этим уравнением веротерпимость^¹. В Утопии каждый член общества исповедует ту религию, которая переставляется ему предпочтительней. Однако «большая часть утопийцев — она же и намного более разумная — полагает, что… некое единое божество, вечное, неизмеримое, неизъяснимое… разлито по всему этому миру силой своей, а не огромностью»^², и является причиной всего сущего, т.е. создателем вселенной^³.

Большой известностью у современников пользовались и другие произведения Бодена, в частности, «Гептапломерес, или Беседа семерых о сокровенных тайнах возвышенных вещей». В «Беседах» Бодена дискутируют католик, лютеранин, кальвинист, иудей мусульманин, представитель естественной религии и атеист. Как считает В. В. Соколов, вывод, к которому Боден подводит читателя, состоит в том, что истина может быть только одна, и, коль скоро догмы христианства, мусульманства и иудаизма противоречат друг другу, все эти религии ложны. Истинна же естественная религия, лежащая в основе всех монотеистических религий и основанная на вере в единого Бога, бессмертие души и посмертное воздаяние. Таким образом идеи Бодена прямо перекликаются с идеями флорентийских неоплатоников и Мора.

Вернемся, однако, к расхождениям Бодена и Мора по вопросу о наказаниях. На наш взгляд, в конечном счете, они восходят все к тому же принципиальному несогласию двух мыслителей в подходе к проблеме^⁴ государства и его функций. Для Мора главное назначение государства состоит в создании условий для обеспечения блага и счастья для всех членов общества, только такое государство и может притязать на право называться государством^⁵. Счастье же заключается в удовольствии, но не всяком, а в «честном и добродетельном», «ибо к нему, как к высшему благу, влечет нашу природу сама добродетель»^⁶.

Отвергая основной этический постулат «Утопии», пригодный, по его мнению, только для вымышленных государств, Боден утверждал, что понятия «добродетель» и «счастье» в приложении к государству взаимоисключают друг друга. Более того, счастливое государство заключает в себе гибель для добродетели: «добродетель не имеет врага более решительного, чем счастье: и почти невозможно соединить эти два понятия, столь противоположные друг другу. Поэтому мы не сможем найти точку отсчета для того, чтобы определить государство этими словами — счастливое, благополучное»^⁷.

С точки зрения Мора современные ему государства несправедливы и аморальны^¹. И здесь позиции Бодена и Мора диаметрально противоположны. Боден считал, что необходимо искать иные, нежели достижение «счастья» и «добродетели», принципы, на которых должно основываться государство. Главную задачу хорошо организованного государства он видит не в достижении абстрактных конечных целей, будь то общее благо или блаженная жизнь, о чем, следуя за Аристотелем, писали многие гуманисты, а в поддержании внутреннего мира и внешней безопасности. Исходя из этого, Боден полагал, что государство должно быть «правовым», «правильным», «справедливым» (droit, recte) «управляемым» множеством семей под суверенной властью»^².

«Правильное» государство Бодена — это еще и государство, основанное на учете особенностей географической среды, в которой они существуют. На эту проблему обратил внимание и Мор^³. «Мудрый правитель народа, — утверждал Боден, — должен в совершенстве понимать его дух и природу, прежде чем надеяться на успех в изменениях государства или законов. Ибо одно из важнейших и, возможно, главных оснований государства является приспособление его к природе граждан, а эдиктов и ордонансов к природе места, людей и времени»^⁴. Боден одним из первых в европейской культуре обратил внимание на особенности и самобытность разных народов и государств в рамках мирового сообщества^⁵.

Одно из важнейших мест в государстве Боден отводит семье. Он рассматривает семью в качестве первичной ячейки государства, соединяющей в себе как хозяйственно-экономические, так и социально-политические функции. В «Шести книгах о государстве» семья строится на строго патриархальных принципах. В этом Боден отдавал дань умонастроениям своего времени и идеализировал в определенной мере социальную организацию средних веков. Согласно Бодену, семья должна строиться на безусловном подчинении всех ее членов отцу семейства, являющемуся своего рода господином. Рассуждения Бодена основывались на реально существовавшем в европейских государствах типе семей кровнородственных. Именно в кровнородственной семье он видел основу государственной стабильности. Тема семьи позволяла Бодену еще раз поставить вопрос о незыблемости частной собственности в государстве, потому что именно семья и является непосредственным субъектом реализации отношений собственности. Соединение множества семей в государстве, по мнению Бодена, и позволяет осуществить главный принцип частнособственного государства — «отдать последнему то, что ему принадлежит, оставляя частному лицу то, что составляет его достояние, его собственность^»^⁶.

Таким образом боденовская концепция семьи напрямую связана с его учением о государстве, государственном суверенитете, структуре и организации центральной местной власти. «Любая власть носит либо публичный, либо частный характер. Публичная власть принадлежит суверену, который творит законы, или магистратам, которые в соответствии с законом осуществляют власть над другими магистратами и частными лицами. Частная власть принадлежит главам семейств или гильдиям и корпорациям в целом»^⁷. Таким образом, семья вписывается им в систему государственной власти. В отличие от Бодена Мор, хотя и говорит о том, что семья в Утопии образуется родством (женщины, вступив в брак, переселяются в дом мужа, дети мужского пола, а затем и внуки остаются в отцовской семье), создает в принципе иную структуру семьи. Так, руководство утопийской семьи может передаваться в случае неспособности старейшего из родственников другому, следующему за ним по возрасту. Число членов семьи строго регламентируется государством, и в случае, если семья перерастает установленные нормы, отдельные ее члены в обязательном порядке переселяются в меньшие по численности семьи^¹.

Другими словами, мы имеем в «Утопии» дело с разрушением кровнородственной основы семьи, которое усугубляется переселением людей из переполненных выше «надлежащих пределов» городов в более безлюдные, а также колонизацией соседних земель^². Размывание кровнородственной основы семьи в государстве утопийцев диктуется не только необходимостью поддержания гармонии в численности населения по всей территории, но и задачами сугубо хозяйственными.

Можно отметить несколько случаев, когда отдельные установления Утопии вызывали одобрение Бодена. Он, например, с пониманием относился к немногочисленности утопийских законов, видя в этом скорее достоинство, чем недостаток. Одобрительно отзывался Боден и об обычае сената, «по которому ничто из предлагаемого в первый день не обсуждается тут же, а переносится на следующее заседание, дабы никто не сболтнул необдуманно того, что первым пришло ему на язык»; в противном случае позднее он будет более думать о том, как защитить свое мнение, чем о пользе государства^³.

«Шесть книг о государстве» — солидный теоретический труд Бодена о государстве — оказали заметное влияние на мыслителей других стран. Трактат хорошо знали в Англии, Германии, Италии. Переводчик «Шести книг» на английский язык Ричард Ноублз считал, что «политической философии Бодена нужно отдать предпочтение перед любой другой существовавшей прежде»⁴. «Шесть книг о государстве» Жана Бодена стали равноправными участниками общеевропейского диалога в XVII в о наилучшем устройстве государства, давая новым мыслителям последующих столетий, обращавшимся к этой проблеме, аргументы и контраргументы в отстаивании тех или иных идей государственных концепций в попытках их практической реализации.

Blog

Ежегодная богословская конференция 2002 г богословие

Содержание