В. И. Левашова “Брат мой – друг мой”

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

В оккупированном Краснодоне

Днем пятого сентября я подходил к родному городу. С возвышенности уже хорошо был виден Краснодон. Я остановился и с волнением смотрел на знакомые места. Что натворили здесь фашисты за полтора месяца хозяйничанья? Живы ли родители? Где мои школьные товарищи?

С такими мыслями я и вступил на окраину города. Здесь как будто ничего не изменилось. Внешне все выглядело по-старому, но этого нельзя было сказать о людях. Они стали осторожными, замкнутыми.

Я шел по улице и издалека всматривался в каждого встречного. В тот момент хотелось встретить знакомого и поскорее узнать что-нибудь о судьбе моих родителей.

Но вот и мой дом. Во дворе кто-то ходит, кажется мать. Да, это она. Когда я вошел во двор, сразу же попал в ее объятия. Тут же появился и отец. Радуясь встрече, обнимая и успокаивая родителей, я в то же время думал о Сергее. Его и мои родители уже привыкли к тому, что мы с ним всюду вместе. Вместе учились в школе, вместе уезжали в разведшколу, вместе приезжали в Краснодон на побывку. И вот, возвратился я один. Теперь мне не дадут покоя вопросами: где же Сергей?

Я был почти уверен, что Сергей погиб при выходе из окружения. Но об этом ни своим, ни, тем более, его родителям, рассказывать не собирался. Я заранее придумал историю о том, как нас с Сергеем разлучили и направили в разные места. Не успел еще и слова вымолвить, как услышал слова матери:

-Мы тебя третий день ждем. Я уже замучила Сережу вопросами, почему тебя так долго нет.

С трудом скрывая радостное волнение, я слушал рассказ матери. Оказывается, Сергей не только жив, но и на три дня раньше меня пришел в Краснодон. Как будто тяжелая ноша свалилась с моих плеч. Решили сразу же пригласить Сергея в наш дом. Послали за ним моего младшего брата Анатолия. Мать строго наказала ему:

- Скажи Сереже, что я прошу его сегодня зайти к нам. И больше ни слова!

Тот понимающе кивнул и умчался исполнять поручение.

Все эти три дня Сергей не имел покоя. Он чувствовал себя так, словно был виновником гибели своего брата. Все время старался какими-нибудь делами по дому отвлечь себя от грустных размышлений. И когда отец предложил ему заняться ремонтом двери в летнюю кухню, с радостью взялся за дело. Только он снял ее с петель, как появился Анатолий. Сергей понял, что это за ним. Не ожидая приглашения, молча отложил инструмент, сказал что-то сестре Ангелине и направился к нашему дому. Он был уверен, что его позвали на очередной “допрос” и в пути не задал Анатолию ни одного вопроса. Серегей шел и обдумывал, как дальше вести себя, что в утешение сказать моим родителям. Лицо его было сосредоточенным, на лбу выступили капли пота. С таким выражением лица, немного согнувшись, он и просунул голову в дверь нашего дома.

Я все еще сидел за столом и доедал свой обед. Когда Сергей, наконец, понял, что это я, немного даже растерялся. Неожиданность была полная. Нам впервые изменила мужская сдержанность и мы обнялись.

Все эти дни тревожного ожидания: придет брат или не придет, Сергей не забывал о главном. Нужно было, не откладывая, решать, как быть дальше. Если уходить, то когда, если оставаться, ради какого дела.

Сергей уже знал, что в городе много комсомольцев, бывших учеников школ. Знал он и о том, что оказались они здесь не по своей воле. Когда в июле сорок второго фашистские войска перешли в наступление на юге нашей страны, устремившись к Сталинграду и Кавказу, началась эвакуация предприятий и учреждений Краснодона. В те дни покинули город и стали уходить на восток многие комсомольцы. Но далеко уйти не удалось. Фашистские войска, используя технику, продвигались быстрее, чем наши пешие эвакуированные. Оказавшись в тылу у наступающих, многие комсомольцы возвратились в Краснодон. Конечно, это вынужденное возвращение еще не означало, что ребята покорились судьбе, смирились с нашествием оккупантов.

Узнал Сергей и о том, что в городе действуют советские патриоты. Но кто они? То ли местные подпольщики, то ли приходящие из лесу партизаны? В любом случае мысль о том, чтобы присоединиться к тем, кто уже действует в городе, казалась вполне реальной.

Сергей подробно рассказал мне обо всем этом, когда мы остались одни. Теперь вопрос о наших ближайших действиях предстояло решать совместно.

И мы решили прежде всего навестить некоторых из наших бывших одноклассников. Для нас важно было узнать, как они настроены, что думают об обстановке, что собираются предпринимать. В ходе рассказа Сергей упомянул имя одного из них – Георгия Арутюнянца, которого случайно встретил на улице. Тот обрадовался, увидев Сергея. Несколько минут беседовали. А когда расставались, Жора выразил желание встретиться снова.

Жора Арутюнянц – высокий парень с типичной для выходца из Армении внешностью. Увлекался литературой, музыкой. Почти все школьные годы с первого по десятый класс, за исключением небольшого перерыва, мы с ним учились вместе. Сережа к нам присоединился уже в десятом классе.

Семья Арутюнянц жила в небольшом частном доме. Место очень уютное, все утопало в зелени. В этот дом мы и направились на следующие утро.

Встретились по-дружески. Жора пригласил нас в комнату, завел патефон. О том, где мы с Сергеем побывали за это время и как возвратились в Краснодон, Жора не спрашивал, но о своих приключениях в пору неудавшейся эвакуации рассказал подробно. А затем сообщил:

- У меня в двенадцать назначена встреча с Ваней Земнуховым. Если вы согласны, пойдемте вместе. Иван наверняка будет рад.

А мы с Сергеем тем более. Ведь именно он предложил наши кандидатуры в райкоме для направления в разведшколу.

Ваня Земнухов окончил десятый класс в сорок первом. На следующий день после выпуска началась война. Дальнейшую учебу, а он мечтал стать юристом, пришлось отложить. Мы еще учились, а Ваня работал в нашей школе старшим пионервожатым.

Мы Ваню очень уважали. В нем сочетались строгость старшего товарища с доброжелательностью к окружающим. Его внешность больше смахивала на ученого, чем на ученика: открытый лоб, волосы зачесаны назад, очки. В шутку мы называли Земнухова профессором. Этот “профессор” более всего увлекался поэзией. Любил он не только читать, но и сочинять стихи. Чаще всего он писал бодрые, полные оптимизма стихи, сам их декламировал на школьных вечерах. Во время последнего смотра самодеятельности мы из уст Ивана услышали такие строки:

Нет, нам не скучно и не грустно,

Нас не тревожит жизни путь,

Измен незнаемые чувства,

Нет, не волнуют нашу грудь.

Бегут мятежной чередою

Счастливой юности лета,

Мечты игривою толпою

Собой заполнили сердца.

Нам чуждо к жизни отвращенье

Чужда холодная тоска,

Горячей юности сомненья

И внутренняя пустота.

Нас радости прельщают мира,

И без боязни мы вперед

Взор устремляем, где вершина

Коммуны будущей цветет.

Еще до войны мы избрали Ивана членом комитета комсомола школы и он вполне оправдывал это доверие. К нему приходили не только по комсомольским делам. Ивану могли рассказать и о самом сокровенном, зная, что он не злоупотребит доверием.

Жора Арутюнянц сказал, что встреча с Земнуховым назначена в парке. Втроем туда мы и отправились.

Ваню мы увидели сразу, как только минули ворота парка. Сергей выразил удивление:

- Ну и выбрал же место для нелегальной встречи. Оно ведь просматривается со всех сторон.

Иван Земнухов был не один. Около него разместились на двух скамьях, поставленных напротив, мой бывший одноклассник по учебе в начальной школе Володя Осьмухин., его соученик по школе имени Ворошилова Анатолий Орлов, которого я тоже немного знал и совсем незнакомый, в спортивной куртке парень.

Встретились приветливо, но сдержанно. Эмоции открыто не выражали. Расселись на скамьях и еще раз убедились, что сидим на видном месте. Иван, конечно, специально избрал для встречи именно этот участок парка. Кто подумает, что собравшиеся днем молодые люди обсуждают планы борьбы против оккупантов. Нас было видно со всех сторон, но и мы могли все видеть. Внезапно, незамеченным к нам никто подойти не мог. Ваня представил незнакомца:

- Борис Главан, - назвал то себя.

В нашем городе Борис Главан, молдаванин по национальности, появился недавно. Родился он и вырос в Бессарабии, которая в 1940 году была воссоединена с Советским Союзом, то есть стала частью Молдавской ССР.

С первых дней войны Борис Главан попал в водоворот военных событий. Вначале в составе истребительного батальона участвовал в операциях по обезвреживанию фашистских диверсантов, позже работал на строительстве оборонительных сооружений на Украине. Но Борис все время стремился попасть на фронт и с просьбой об этом обращался в различные учреждения. Наконец, его, как знающего румынский язык, взяли в действующую армию переводчиком. Там он вступил в комсомол. Летом 1942 года воинская часть, в которой воевал Борис Главан, попала в окружение. Обстоятельства вынудили Бориса пробираться в Краснодон, где в то время находились его родители, эвакуировавшиеся из Молдавии в первые недели войны.

Эти подробности о Борисе Главане мы с Сергеем узнали позже. А в тот момент, когда мы, семеро комсомольцев, собрались в парке, Бориса знал только Земнухов. И разговора не получилось. Никто не решался на откровенность в присутствии незнакомого парня. Наконец, Иван разрядил обстановку, сообщив, что доверяет Борису.

Сразу наступило оживление. Начали обсуждать обстановку на фронте. В те сентябрьские дни 1942 года фронт находился в 360 км. Восточнее Краснодона. Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои в Сталинграде и на Кавказе. Каждый понимал, что Родина в наибольшей опасности и это заставляло торопиться с решением вопроса: как поступать дальше. Этот вопрос и был темой нашего разговора. Ведь каждому хотелось скорее включиться в борьбу против немецко-фашистских оккупантов. А в какой форме? То ли здесь организоваться в партизанский отряд, то ли идти на восток и переходить линию фронта?

Мнения разделились. Ваня Земнухов был за то, чтобы здесь, в тылу у врага, создать партизанский отряд или подпольную организацию. Тут же посыпались возражения. В наших донецких степях отряде негде укрываться. Против подполья никто не возражал.

Борис Главан был сторонником того, чтобы всем комсомольцам мелкимим группами уходить на восток, переходить линию фронта и вступать в Красную Армию.

- А может быть нам обратиться за советом к Лютикову? – произнес молчавший до сих пор Володя Осьмухин.

Все задумались. И было над чем. Дело в том, что в оккупированном Краснодоне Лютиков Филипп Петрович работал техническим руководителем электромеханических мастерских. Его работа имела прямое отношение к восстановлению шахт нашего района. Когда шахты с его участием будут восстановлены, фашисты получат уголь. То есть, по этим формальным признакам Лютиков – пособник оккупантов.

Но никто из нас не верил, что Лютиков изменил Родине. Мы хорошо знали Филиппа Петровича до войны как уважаемого всеми в городе коммуниста. Такой человек не мог изменить своим убеждениям. Работа Лютикова на немцев – это скорее всего прикрытие, маскировка нелегальной, подпольной деятельности. Предложение Володи Осьмухина вызвало интерес и в то же время породило вопрос, почему именно ему в голову пришла такая мысль.

Наша встреча не привела к какому-то результату. Она была не первой, да и не последней. Несколько менялся только состав. Подобные встречи проводились и в других местах города. Все они свидетельствовали о главном – о готовности многих юношей и девушек, оказавшихся в оккупированном Краснодоне, к активным действиям против врага. Причем действовать сейчас же, не откладывая на определенное время. Энтузиазма было хоть отбавляй, а опыта никакого. Вот мы на первых порах и тратили время на дискуссии о том, что и как делать.

Обстановка в городе была тяжелой. Отсутствовали элементарные бытовые условия. Бездействовал водопровод. Воду приходилось носить из соседних деревень, преодолевая расстояние в несколько километров. Не подавалась электроэнергия, за исключением нескольких десятков домов в центре города, в которых размещались оккупанты и их учреждения. Не было магазинов, лечебных учреждений, не работали школы, почта, радиотрансляция.

Власть в городе осуществлял бургомистр, назначенный фашистами из местных предателей. Он, естественно, опирался на полицию.

Но всей паутиной власти дирижировал так называемый жандармский пост. Мы его называли короче, как он того и заслуживал: гестапо. Оккупанты, опираясь на этот аппарат, под страхом смерти старались держать в повиновении местное население. В дополнение к этому они вели тонкую пропагандистскую работу. Вот в чем это проявлялось.

Когда мы беседовали в парке, Иван Земнухов, догадываясь, что Сергей и я сравнительно недавно заброшены на оккупированную территорию, обращаясь к нам обоим, спросил:

- Ребята, почему в наших газетах о событиях на фронте иногда пишут неправду?

- Как это неправду? Что ты имеешь в виду? – возмутился Сергей.

Ваня Земнухов, по-доброму улыбаясь, продолжал:

- Я имею в виду сводку Совинформбюро, в которой говорилось, что после тяжелых и кровопролитных боев войска Красной Армии оставили Краснодон. А на самом деле никакого боя за наш город не было.

- Где и когда ты читал такую сводку?

- Читал я в Краснодоне, в газете “Комсомольская правда” за 21 июля 1942 года, примерно через две недели после прихода сюда немцев. То есть, когда сам вернулся из неудавшейся эвакуации.

- Как же попала в оккупированный Краснодон газета, выпущенная в Москве лишь на следующий день после прихода сюда немцев?

- Не знаю. Но, возможно, ее принесли из тех мест, которые были оккупированы немцами на несколько дней позже, чем Краснодон.

- Знаешь, Ваня, любая советская газета могла попасть в Краснодон тем путем, о котором ты сказал. Но ни в одной из сводок Совинформбюро наш город не упоминался, - с горячностью ответил Сергей.

Ни Сергей, ни я не могли в тот момент сказать Ване и другим товарищам, что в те дни, когда в город Краснодон вошли оккупанты, мы находились на советской стороне и, обеспокоенные за судьбу родного города, не пропускали ни одного сообщения о событиях на фронте. И абсолютно точно знали, что Краснодон в сводках не упоминался.

Но этот разговор послужил для нас хорошим уроком. Всем стало понятно, что оккупанты выпускают фальшивые газеты. В том случае, о котором говорил Иван, из сводки Совинформбюро были извлечены две-три фразы и заменены вымышленными, грубо искажающими действительный смысл того, что на самом деле сообщали наши средства массовой информации. Так оккупанты старались сеять сомнения в правдивости сообщений Советского информационного бюро об обстановке на фронте.

Временная оккупация не могла не отразиться на взаимоотношениях между людьми. Появившаяся сдержанность и осторожность были оправданы и объяснимы. Каждый человек имел основания опасаться предательства со стороны отдельных неустойчивых людей. Но, несмотря на это, к Ивану Земнухову сохранилось и уважение, и доверие. Многие юноши и девушки стремились узнать, что же думает Земнухов о сложившейся обстановке, как ведет себя по отношению к оккупантам, что собирается делать.

Иваном Земнуховым интересовались не только комсомольцы. К нему внимательно присматривался бывший преподаватель истории Марк Григорьевич Евсеев. Но его интерес к Земнухову носил совершенно иной характер. Как вскоре выяснилось, Евсеев тайно прислуживал оккупантам. В это трудно было поверить. Трудно, потому, что мы знали его как человека самой благородной и почетной профессии. Ведь совсем недавно он приходил к нам в класс как преподаватель.

А мы очень любили и уважали наших учителей, которые давали нам знания и воспитывали нас честными и преданными Советской Родине гражданами.

Наших учителей мы встречали не только на уроках. Они приходили к нам на комсомольские собрания, бывали у нас дома. Ни один школьный вечер не проходил без участия наших воспитателей. Они помогали составить наиболее интересную программу, советовали, кому какой костюм приготовить на новогодний бал-маскарад.

Евсеев, в отличие от других учителей, бывал у нас только на уроках. Правда, свое дело он знал хорошо. Интересно и с воодушевлением рассказывал он на своих уроках о важнейших событиях из истории Советского государства. Но никто тогда не думал, что этот человек красивыми фразами прикрывал душу негодяя, приспособленца, предателя. Как только в Краснодон вступили оккупанты, Евсеев стал их пособником. Он был опаснее любого полицейского. Полицейский – это все же явный, видимый враг. Он прислуживал фашистам открыто, без всякой маскировки и даже носил винтовку и белую повязку на рукаве. Евсеев не носил ни того, ни другого. Пользуясь знанием ребят, своих бывших учеников, он старался влиять на них с тем, чтобы склонить к предательству, привлечь к сотрудничеству с немцами. Начинать свою грязную работу Евсеев решил с Ивана Земнухова, рассуждая, видимо так: если я сумею этого авторитетного среди краснодонской молодежи парня сделать прислужником фашистов, то с остальными будет легче – многие сами пойдут за своим бывшим пионервожатым.

Как-то днем у входа в парк Иван Земнухов случайно встретил Марка Григорьевича. Тот, к удивлению Ивана, распростер перед ним объятия. Земнухов вначале обрадовался такому радушию со стороны учителя, но тут же насторожился. В условиях оккупации это выглядело неестественно. Он скорее интуитивно, чем сознательно почувствовал что-то подозрительное в действиях Евсеева. Это и побудило Ивана сдержать радостный порыв. Но как вести себя с этим человеком дальше?

Иван решил пока ничем не выдавать своей настороженности и послушать, о чем поведет разговор бывший учитель истории.

А тот начал издалека: как живешь, чем занимаешься, что думаешь о “новых порядках”?

Иван не торопился выкладывать, что он думает об оккупации. А Евсеев продолжал:

- Послушай, Ваня, Советы сюда уже не вернутся. Давай вместе подумаем, как дальше жить. Немецкие власти нуждаются в поддержке местных жителей. Старые казаки уже начали создавать конный отряд. Нужно чтобы молодежь поддержала.

При упоминании о старых казаках Иван чуть не расхохотался. Он живо представил, как вчера на базарной площади десятка два древних старца, напяливших на себя пропахшую нафталином казачью форму дореволюционного пошива, под смех женщин и улюлюканье мальчишек пытались изобразить парад. Иван тоже хохотал, глядя, как эта жалкая кучка затаившихся и давно состарившихся белоказаков пыталась демонстрировать свою “силу” и “мощь” для поддержки оккупантов. Но теперь в разговоре с Евсеевым Земнухову было не до смеха. Потрясенный услышанным, Иван молчал. Учитель, историк предлагает ему пойти на откровенное предательство! Плюнуть ему в лицо? Благоразумие удерживало: нет! Не стоит такой прямолинейностью дразнить подлеца. Марк Григорьевич, вероятно, связан с полицией и обо всем донесет. Ваня все еще думал, как лучше ответить предателю. Но тот по-своему расценил задержку с ответом. Евсеев решил, что Земнухов колеблется и продолжал свое:

- Чего ты сомневаешься? Не сидеть же тебе вечно на шее у родителей. Пора и самому зарабатывать.

Ивану становилось все труднее слушать изменника. Он опасался, что ненависть и чувство брезгливости к этому человеку найдут выход в резких словах. Но разум подсказывал, что срываться нельзя. Иван уже решил, сославшись на плохое зрение вежливо отказаться. Но тут же передумал. Появилось желание немного подурачить прислужника фашистов.

- Что Вы, Марк Григорьевич! Я бы с удовольствием, но кто меня возьмет с такой биографией? – чуть улыбаясь, ответил Иван, намекая на то, что до оккупации города немцами он был старшим пионервожатым, членом комитета комсомола школы.

- За это ты не беспокойся. При желании все можно уладить. Хочешь, я помогу? – окончательно обнаружил свою связь с оккупантами Евсеев.

Иван хотел продолжить игру, чтобы выведать характер связей Марка Григорьевича с немцами, но подошел Сергей Левашов. Бывший учитель мгновенно прервал разговор, произнес прощальное слово и удалился.

Несколько месяцев спустя, когда Советская Армия приближалась к нашему городу, Евсеев бежал из Краснодона на запад вслед за полицией.

Кто-то постучал в дверь. Я вышел и чуть не вскрикнул от радостного удивления. Передо мной стоял и улыбался Виктор Третьякевич. Из глубины на меня смотрели внимательные глаза. Не сразу заметил, что они синие-синие. Это был тот самый Виктор, которого мы с Сергеем случайно встретили в Ворошиловграде сразу же после выпуска из разведшколы. В то время мы не могли сказать Виктору, к какому заданию готовимся. Лишь только намекнули. Он в ответ тоже дал понять, что его ближайшее будущее похоже на наше. Теперь, когда мы встретились в оккупированном Краснодоне, можно было рассказать друг другу обо всем откровенно. Этим мы и занялись в течении двух часов.

Не простым был путь Виктора в Краснодон. Когда мы встретились в мае в прифронтовом Ворошиловграде, он не без оснований намекнул на свое партизанское будущее. На состоявшемся заседании бюро обкома комсомола Виктор Третьякевич был утвержден членом Ворошиловградского подпольного горкома ЛКСМУ. Но ему показалось этого недостаточно и он обратился к старшему брату Михаилу Иосифовичу Третьякевичу, занимавшему пост секретаря Ворошиловградского горкома партии, с просьбой включить его в состав создаваемого партизанского отряда. Старший брат отказал в просьбе, ибо сам назначался комиссаром этого отряда. Тогда с той же просьбой Виктор обратился ко второму секретарю горкома партии Яковенко Ивану Михайловичу, уже назначенному командиром создаваемого партизанского отряда. Яковенко, зная, что Виктор утвержден членом подпольного горкома комсомола, без всяких возражений согласился зачислить его в отряд.

Отряд Яковенко начал действовать сразу же, как только область оккупировали фашистские войска. Лес, протянувшийся на десятки километров узкой полосой вдоль берега Северского Донца, не мог быть надежным укрытием для партизан. Приходилось постоянно менять месторасположение. В отряде насчитывалось всего двадцать бойцов, но своей активной деятельностью они создавали впечатление, что здесь действуют значительные силы партизан и держали фашистов в постоянном страхе.

С первых же дней Виктор Третьякевич включился в активную боевую деятельность и после нескольких удачных схваток с врагом почувствовал себя настоящим партизаном. Он ходил с товарищами в разведку и приносил сведения о противнике, участвовал в засадах и нападениях на фашистских солдат.

Партизанскому отряду все труднее становилось действовать в узкой лесной полосе. И командир, понимая, что отряду здесь долго не продержаться, принял решение отправить Виктора в Ворошиловград для работы в комсомольском подполье. Виктор хотел было возразить, но, почувствовав твердую решимость командира, молча покорился.

В городском подполье были свои трудности. Здесь не всегда знаешь, кто для тебя друг, а кто враг. Однажды Виктора предупредили товарищи, что квартира, в которой он проживал с родителями, попала под подозрение гестапо. Лучше всего было уйти с этой квартиры. И Виктор ушел. Руководитель подпольного Ворошиловградского горкома комсомола Надежда Фесенко порекомендовала Третьякевичу перебраться в Краснодон, где он до войны проживал с родителями. Так вместе с отцом и матерью Виктор снова оказался в Краснодоне. Конечно, Виктор прибыл в Краснодон не только для того, чтобы укрыться от преследования гестапо. В разговоре он дал понять, что от руководителей подполья Ворошиловграда имеет задание внести свою долю участия в создание комсомольского подполья.

После того, как мы рассказали друг другу о минувших делах, сам собой напрашивался вопрос: а что же дальше? Я решил посветить Виктора в содержание наших бесед с товарищами. Но как только упомянул имя Земнухова, Третьякевич перебил меня и сказал: - Я только что от него. Иван мне рассказывал о ваших встречах. Договорились завтра всем вместе собраться в Жоры Арутюнянца. Приходи к двенадцати.

Вскоре после ухода Третьякевича появился Сергей. Он пришел не просто в гости. Нужно было обсудить один вопрос. Дело в том, что у Сергея появилась возможность устроиться на работу.

В условиях фашистской оккупации это было не простой проблемой. Кому хотелось работать на врага, пусть даже косвенно? Хотя для нас работа могла служить прикрытием основной деятельности. Могла служить, если бы уже существовала основная, партизанская или подпольная деятельность. Но к ней мы только приближались.

Я рассказал Сергею о беседе с Виктором и поинтересовался, о какой работе идет речь.

- Есть возможность поступить на работу в гараж дирекциона, - ответил Сергей.

Дирекционом называли учреждение созданное оккупантами. Оно размещалось в двухэтажном здании школы № I имени Горького. Его обитатели – прибывшие из Германии специалисты, которым вменялось в обязанность с помощью местной рабочей силы восстановить разрушенные шахты и добывать на них уголь для фашистской Германии. Служащие дирекциона носили форму военнослужащих немецко-фашистской армии и вели себя так, словно они хозяева нашей земли.

Дирекцион имел больше десятка грузовых и легковых автомашин, которые содержались в гараже. В этот гараж Сергею и предстояло устроиться на работу.

- Ты что, сам проявил инициативу, или тебе предложили, - спросил я Сергея.

- Позавчера я был в электромеханических мастерских. Володя Осьмухин посоветовал. Хотел узнать, нет ли для меня работы. Это на тот случай, если мы здесь останемся. Обратился к начальнику мастерских. Он выслушал мою просьбу и предложил зайти сегодня утром. Я только от него. Он сказал, что сможет мне помочь устроиться на работу в гараж дирекциона.

Кто из нас тогда мог предполагать, что с Сергеем беседовал один из руководителей партийного подполья Бараков.

В тот момент вопрос об устройстве Сергея на работу нужно было решать в зависимости то того, останемся мы в Краснодоне для подпольной работы или уходим за линию фронта, к нашему руководству. То, что рассказал мне Виктор, скорее всего свидетельствует о том, что мы остаемся, но окончательно этот вопрос должен решиться завтра.

Только вчера вечером семья Третьякевичей пешком добралась из Ворошиловграда в Краснодон и поселилась в своем старом домике, а сегодня утром Виктор на целый день ушел в город. Теперь он сидел в полутемной комнате и о чем-то думал.

В это время в дверь кто-то постучал. Анна Иосифовна, мать Виктора, вышла на стук и открыла дверь. У порога стоял соседский паренек Сергей Тюленин.

- Здравствуйте, Анна Иосифовна. С прибытием Вас. А я к Вите.

- Здравствуй! Здравствуй! Тебя не узнать! Заходи, он в комнате.

- Нет, я подожду здесь. Пусть Витя выйдет.

Виктор, услышав знакомый голос, встал из-за стола и вышел к двери. В полутьме у порога стоял уже не мальчишка, каким Виктор знал Сергея год назад, а высокий парень.

До войны весь город знал Сергея Тюленина как озорного мальчишку, драчуна. Если где-то за городом произошло “крупное сражение” между двумя большими группами ребят, то можно было не сомневаться, что главный организатор этой военной игры – Сергей Тюленин. А если в ходе сражения кому-то из его участников здорово перепадало, то гнев родителей пострадавших ребят всегда обрушивался на голову Сергея. В таких случаях Тюленин временно прекращал военную деятельность и переключал свою энергию на танцы, проводя все свободное время в клубе имени Горького, где он плясал в танцевальном коллективе.

Сергей Тюленин был признанным вожаком своих сверстников – мальчишек. Он привлекал ребят своей энергией, удалью, задором. Проходило какое-то время после разгоревшихся страстей вокруг его опасных игр и сподвижники Сергея снова звали своего предводителя на новую затею.

С тех пор много изменилось. Началась война, фашисты оккупировали город. Изменился и Сергей Тюленин. Виктор Третьякевич, уступив просьбе Сергея, медленно шел с ним по базарной площади. Предстоящий разговор с соседским пареньком он никак не связывал с мыслями о подполье. Но с первых же слов Сергея Виктор понял, что плохо знал своего соседа.

- Витя, у тебя есть связь с партизанами?

Виктор, удивленный вопросом Сергея, повернул в его сторону голову, но ничего не ответил. Тогда Тюленин остановился, всем корпусом повернулся к Виктору, вплотную приблизился и снова спросил:

- А ты хотел бы действовать вместе с партизанами?

Это уже был не только вопрос, но и предложение.

- Да, хотел бы, - наконец после паузы ответил Виктор.

- У меня есть хорошие ребята. Мы тут кое-что делаем. Присоединяйся к нам.

Виктор был несколько озадачен. Вот, оказывается, каков Сергей. Организовал ребят и уже действует против оккупантов. И Виктор Третьякевич стал подробно расспрашивать Сергея о его группе, о подпольной работе в оккупированном Краснодоне.

Где-то севернее и южнее Краснодона фашистским войскам удалось прорвать линию фронта. Немцы ввели в прорыв крупные танковые и мотомеханизированные соединения, которые ринулись на восток, чтобы окружить советские войска на этом участке фронта. Советское командование отдало приказ войскам, для которых создалась угроза окружения, отходить на восток. Выполняя приказ командования, 18 июля 1942 года последняя воинская часть Красной Армии оставила город Краснодон.

Через два дня в город вошли оккупанты. Это случилось 20 июля 1942 года. В начале на мотоциклах, соблюдая все меры предосторожности, въезжали разведчики. За ними повалила фашистская пехота. К исходу знойного дня, уставшая и запыленная, немецкая солдатня стала размещаться на отдых в центре города в зданиях, где совсем недавно были советские учреждения. Но отдыхать им долго не пришлось. Запылало вначале здание треста, затем другие дома.

Так начала действовать группа юных подпольщиков во главе с Сергеем Тюлениным. В состав этой группы входили ребята в возрасте 15-17 лет. Вот их имена: Валерия Борц, Леонид Дадышев, Владимир Куликов, Виктор Лукьянченко, Антонина Мащенко, Семен Остапенко, Степан Сафонов, Радик Юркин.

Ребята сдружились еще до оккупации города. Когда приближался фронт, все вобрались у Сергея. Нужно было решать, как поступать дальше. Сергей предложил из города не уходить, в момент движения фронта собрать оружие и боеприпасы, а с приходом немцев начинать действовать против них.

Ребята так и поступили. Они собрали значительное количество бутылок с горючей смесью, мин, гранат, винтовок, автоматов, боеприпасов к ним. Все это хранилось в укрытии в стенах сгоревшего здания городской бани. Вот об этом Сергей Тюленин и рассказал Виктору.

Лето сорок второго слишком затянулось. Уже сентябрь на исходе, но никаких признаков осени не чувствовалось. Природа как будто замерла. Ни дождя, ни прохлады. Ночью я спал на веранде и проснулся очень рано, едва только занимался рассвет. Первое, что пришло в голову – это воспоминания о вчерашнем разговоре с Виктором Третьякевичем, затем размышления о предстоящей встрече у Георгия Арутюнянца. Скорее наступал бы назначенный час.

Встреча была назначена в полдень. Из дома я вышел за час до условленного времени, чтобы не спеша пройти по излюбленному маршруту через парк мимо клуба имени Ленина. В этом месте до войны любила собираться молодежь. Здесь всегда встретишь кого-нибудь из друзей.

Не был исключением и этот день. Когда я подходил к клубу, увидел знакомое лицо. Неужели Олег Кошевой? Вот уж кого не ожидал встретить! Значит, и он не успел уехать…

Оказаться за линией фронта, на территории, занятой врагом, никак не входило в планы Олега Кошевого. Наоборот, он очень стремился и неоднократно пытался попасть на фронт еще с весны сорок второго, когда фронт находился в десятках километрах от нашего города.

Конечно, подобные просьбы от шестнадцатилетнего парнишки не всеми взрослыми принимались всерьез. Олегу отказывали. Но он пытался снова и снова. И очень обрадовался разрешению поехать вместе с товарищами на строительство оборонительных сооружений под Ростовом-на-Дону. Все-таки ближе к фронту.

После завершения работ Олег возвратился в Краснодон. Но от своих намерений вступить в Красную Армию и попасть на фронт не отказался.

Вскоре с фронта начали поступать тревожные вести. Противник начал наступление. Стало очевидным, что создалась угроза захвата Краснодона фашистами. Нужно было эвакуироваться на восток или же проситься на фронт.

Олег забеспокоился. Что предпринять? Он стал обращаться с просьбой к знакомым военным, расквартированным в Краснодоне. Один из них обещал определить Олега в воинскую часть сразу же после своего возвращения с передовой. Но из-за угрозы попасть в окружение не смог исполнить своего обещания. А Олег все ждал.

Когда стало ясно, что последняя воинская часть покидает Краснодон, Олег вместе с родственниками отправился на восток. Но время было уже упущено. Удалось добраться лишь до Новочеркасска. Дальше дороги были перерезаны немцами. Пришлось возвращаться в Краснодон, к тому времени уже захваченный фашистами.

Конечно, Олег не допускал мысли о том, чтобы примириться с фашистской оккупацией. И не раз задавал себе вопрос: что же делать?

В момент встречи обменялись рукопожатиями. Сказали друг другу обычные приветственные слова. Идем через парк к главным воротам. Я подумал: вот кого следовало пригласить на нашу встречу. Но так сразу, не посоветовавшись с товарищами, не полагалось. Тогда я решил вызвать Олега на откровенный разговор и спросил:

- Олег, где твой комсомольский билет?

Сперва молчание. Наверное, обдумывал ответ. Потом повернул голову в мою сторону и испытывающе посмотрел в глаза. Я понял, что вопрос был преждевременным. Не с этого следовало начинать. На такой вопрос Олег мог и не отвечать. Но он ответил:

- Билет я уничтожил, когда возвращался из эвакуации. Обстоятельства заставили. Фашистский патруль потребовал документы. Я предъявил паспорт, а в нем оказался мой комсомольский билет. Пришлось на глазах у немцев разорвать его. Иначе неизвестно, что со мной было бы.

- Осторожничает, - подумал я в тот момент и умерил свое любопытство.

Большие карие глаза с длинными ресницами. Над глазами темные дуги бровей. Всегда аккуратно одет. На нем и сейчас, как в довоенное время, белая рубашка с галстуком. Таким Олег запомнился. Таким он был и сейчас, спустя два месяца после прихода в Краснодон оккупантов.

Blog

В. И. Левашова “Брат мой – друг мой”

В оккупированном Краснодоне