Geum.ru

Мотив и цель воинских преступлений по советскому уголовному праву

Вид материалаДиссертация
Уголовному праву
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9
Глава I. СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВА И ЦЕЛИ ВОИНСКИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПО СОВЕТСКОМУ

УГОЛОВНОМУ ПРАВУ

§ 1. Понятие, социальное и психологическое содержание мотива и цели воинских преступлений.

Важнейшим положением советского уголовного права является принцип виновной ответственности. Этот принцип является необходимым условием правильной социально-политической оценки человеческого поведения. «В противовес ложному, абстрактному «объективизму», - отмечал С.Л.Рубинштейн, - нужно сказать, что при оценке поступка правомерно исходить не из всего того, что воспоследовало, а только из того, что из объективно воспоследовавшего могло быть предусмотрено» (196, 286). Положение о виновном причинении является требованием действующего материального и процессуального законодательства, последовательно реализуемом в следственно-судебной практике.

Субъективная сторона любого преступления не исчерпывается умыслом или неосторожностью. В реализации принципа виновной ответственности важную роль играют также мотив и цель. Так, ст. 68 УПК3 к числу обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, наряду с виной относит мотивы преступления. А статьи 205 и 314 УПК требуют обязательного установления и отражения мотивов в обвинительном заключении и в приговоре. В соответствии с требованиями действующего законодательства Верховный Суд СССР в своих руководящих разъяснениях постоянно указывает на необходимость выяснения в каждом конкретном случае мотивов, целей совершения деяний, а также доказательств, на основании которых суд пришел к убеждению, что эти обстоятельства имели или не имели место в действительности.

Проявление внимания к рассматриваемым понятиям не случайно. Являясь самостоятельными признаками субъективной стороны4, мотив и цель служат одними из субъективных оснований уголовной ответственности по советскому уголовному праву, существенно влияют на общественную опасность и правовую оценку содеянного, являются факторами разграничения различных преступлений в процессе их квалификации, влияют на индивидуализацию ответственности и наказания, учитываются в качестве условий применения отдельных уголовно-правовых институтов Общей части, принимаются во внимание при решении других актуальных вопросов уголовно-правовой теории и практики применения уголовного законодательства.

Применительно к законодательству о воинских преступлениях рассматриваемые признаки субъективной стороны, выполняя отмеченную роль, обнаруживают свою специфику, которая еще недостаточно учитывается наукой и следственно-судебной практикой. В учебниках «Воинские преступления», комментариях к Закону об уголовной ответственности за воинские преступления рассматриваются особенности признаков воинских преступлений (203, 31-39; 144, 13-15). Но выделяются они только в объекте, субъекте, объективной стороне, общественной опасности и противоправности. Субъективная же сторона признается неспецифичной. Такой подход не вполне согласуется с принципом единства и органической взаимосвязи объективного и субъективного в поведении человека, что должно находить свое отражение и в праве, регулирующем отношения людей. Коль скоро существуют особенности объективной действительности, то они же должны быть адекватно отражены в процессе субъективного познания. По этому поводу А.А.Пионтковский отмечал: «Каждое преступное деяние представляет собой единство объективных и субъективных свойств определенного общественно опасного деяния, подобно тому, как и всякое поведение людей как деятельность, обусловленная сознанием, представляет собой единство объективного и субъективного» (189, 121).

Своеобразие субъективной стороны воинских преступлений определяется особой «воинской» природой той объективной реальности, которая отражается в сознании военнослужащих, совершающих воинские преступления. В мотиве и цели как элементах психического отношения субъекта к содеянному, воинский характер общественной опасности и противоправности отражается настолько емко и ясно, что представляется возможным говорить о том, что рассматриваемые понятия выступают одними из оснований выделения в уголовном законодательстве специальных норм о воинских преступлениях.

Особенность мотива любого воинского преступления определяется тем, что он является детерминантой преступного поведения, связанной с условиями воинской службы субъекта и возникающей из этих объективных условий. Мотивы воинских преступлений происходят именно из тех актуализированных потребностей, которые обуславливаются воинской средой, нахождением субъекта в определенной системе воинских отношений.

Специфическое содержание целей заключается в том, что по своей направленности воинские преступления являются посягательствами на порядок несения воинской службы. А цель представляет собой отражение этой объективной направленности деяния.

Приведенные соображения обуславливают необходимость специального углубленного рассмотрения специфического содержания и значения мотива и цели воинских преступлений.

Важнейшее методологическое значение для юридической науки имеет положение К.Маркса о том, что право нельзя понять само по себе, что его изучение следует вести с учетом его обусловленности общественными отношениями и его обратного воздействия на них, что законы есть сознательное отображение жизни (1, 13; 2, 63). Приведенное положение актуально при анализе всех понятий и категорий, используемых в различных отраслях права и имеющих юридическое значение.

Обращение в первую очередь к определению понятий связано с тем, что они, формируясь на основе всестороннего исследования познаваемого предмета, явления и проникновения в его внутреннюю природу, отражают его сущность, по поводу чего К.Маркс замечал: «… если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня» (10, 384). Чтобы наиболее точно отразить действительность, понятия, в которых «своеобразно, диалектически отражается природа», должны быть, по выражению В.И.Ленина, «обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять мир» (29, 131, 259). Правильное определение основных понятий в уголовном праве имеет особое значение. А.А.Пионтковский отмечал: «От характера определений, юридических понятий, институтов, правоотношений и их элементов зависит качество разработки всей данной отрасли юридической науки. От этого в сильной степени зависит и процесс применения действующих норм на практике» (188, 36).

Понятия мотива и цели, заимствованные из психологии, используются в различных областях науки и общественной практики. Будучи отражены в общеуголовном и военно-уголовном законодательстве, они приобретают качество нормативных категорий и выполняют в уголовном праве определенную роль. Уголовно-правовая роль мотива и цели не может быть исследована вне принципа марксистко-ленинского детерминизма, предполагающего охват всего многообразия связей и явлений общественной жизни, вне системно-структурного подхода. Такой подход позволяет увидеть, что мотив и цель преступления находятся в родовидовых отношениях с категориями мотив, цель правонарушения; мотив, цель поведения как сознательной деятельности индивида. Соотношение приведенных категорий условно может быть представлено в виде схемы5. Такое соотношение обязывает при анализе мотивов и целей преступления опираться на их общесоциальные признаки и использовать их с учетом специфики предмета исследования. Действительно, как обоснованно отмечается в юридической литературе, стремление выделить особые определения криминогенных мотива и цели, не специфичных только для преступлений, желание вывести правовые дефиниции из самих себя не имеют достаточных оснований (227, 15). Такой подход ведет к отрыву рассматриваемых понятий от своей гносеологической основы, порождает логические неточности, не учитывает взаимосвязи уголовного права со смежными отраслями общественных наук, данные и выводы которых должны использоваться криминалистами в качестве методологического базиса.

Необходимость учета мотива и цели в уголовном праве, в котором они приобретают специфическое юридическое значение, обусловлена следующими объективными факторами.

Мотив, цель имеют определенное правовое содержание в силу того, что они выступают основой любого человеческого поведения, придают ему смысл, влияют на его социальную оценку. Поведение же субъекта является предметом рассмотрения права как регулятора общественных отношений Определяя поведение субъекта, мотив и цель отражают внутреннюю, субъективную сторону деяния, выражают сознательное отношение личности к ценностям общества, охраняемым государством уголовно-правовыми мерами.

Кроме того, мотив и цель отражают уровень антисоциальной пораженности личности, глубину и устойчивость его антиобщественной направленности.

С другой стороны, собственно правовые нормы оказывают обратное влияние на формирование мотивов и целей поведения и через него воздействуют на общественные отношения. Как обоснованно отмечается в литературе, наличие норм об уголовной ответственности само по себе детерминирует мотивы деятельности (131; 207; 212). Угроза наказания, порицания, выражающая требование должного поведения, если даже и не устраняет намерений совершить преступление, во всех случаях играет роль противодействующего стимула, контрмотива. На фоне этой борьбы мотивов более отчетливо проявляется стойкость антиобщественной установки, содержание и устойчивость доминирующих побуждений субъекта.

Сам факт порицания, осуждения, применения наказания от имени государства и общества оказывает большое воздействие на психику виновного и иных граждан, на их сознание, волю и мотивацию последующего поведения, что имеет немаловажное правовое значение. Многочисленные и многолетние исследования ученых показывают, что непосредственно страх наказания оказывает свое мотивационное воздействие на 20 % из тех лиц, перед которыми весьма конкретно стоял вопрос: совершить или не совершить преступление(214, 182).

Таким образом, для мотива и цели преступлений характерен двойной уровень детерминации. Будучи обусловлены социальными и психологическими факторами, они одновременно являются категориями, обусловливающими социально значимое поведение людей. Данное обстоятельство необходимо принимать во внимание, определяя понятия мотива, цели и их роль в процессе конструирования и применения уголовно-правовых норм в целом и норм военно-уголовного законодательства, в частности.

Совокупность изложенных положений предопределяет необходимость рассмотреть прежде всего детерминистическую природу рассматриваемых категорий: психологическую по форме проявления в сознании субъекта и социальную по ее объективному содержанию.

1. Сущность мотива и цели проявляется в рамках действия универсальных категорий сознания, деятельности и личности. На взаимосвязь, взаимообусловленность последних неоднократно обращали внимание классики марксизма-ленинизма. Характеризуя личность как совокупность общественных отношений, они выделяли прежде всего ее социальные качества, способность к общественной деятельности, то есть к «социальным фактам», определяли сознание человека как осознанное бытие, которое не только отражает объективный мир, но и посредством связи с деятельностью творит его (5, 145-146; 6, 3; 7, 323; 13, 306; 15, 423-424; 16, 194). Изучением единства и взаимосвязи сознания, деятельности, личности, анализом их социальной и психологической сущности продуктивно занимаются советские ученые психологи, разработавшие ряд концептуальных теорий, логично дополняющих одна другую. Так, А.Н.Леонтьев выдвинул идею о том, что «личность человека ни в каком смысле не является предшествующей по отношению к его деятельности, как и его сознание, она ею порождается» (167, 173). Взаимосвязь рассматриваемых категорий заключается в том, что личность проявляется через сознательную деятельность; значение деятельности определяется тем, что именно в ней формируется и проявляется сознательная личность; сознание же существует и проявляется лишь в пределах своего носителя – действующей личности. Приведенное соотношение позволило К.К.Платонову выделить признак, присущий одновременно и сознанию, и деятельности, и личности, а именно – мотив и охарактеризовать его как процесс, как состояние и как свойство личности (187, 215).

Соглашаясь с таким утверждением, считаем необходимым уточнить приведенные соотношения. Сознательная человеческая деятельность – это такое воздействие личности на окружающую среду, в котором она достигает сознательно поставленные цели, возникшие под влиянием того или иного мотива. Поэтому представляется, что ядром, узлом, в котором категории сознания и деятельности личности соприкасаются между собой, являются мотив и цель. Высказанное суждение имеет прямое отношение к уголовному праву, предметом которого является сознательное поведение личности. Отсутствие хотя бы одного из рассматриваемых здесь признаков: сознания, деяния, субъекта исключает возникновение уголовного правоотношения и, следовательно, ответственность человека за свое поведение. На формирование и содержание каждого из этих признаков существенное влияние оказывают мотив и цель.

2. Рассматривая признаки мотива и цели, нельзя игнорировать важнейшего положения марксистко-ленинской психологии о том, что в основе человеческого поведения лежит не мотив сам по себе, а различные потребности, предшествующие ему, те историко-социальные «причины, которые в головах действующих людей принимают форму данных побуждений» (13, 307). Классики марксизма-ленинизма, рассматривая, их как «побудительные силы побудительных сил» (8, 718), отмечали: «Никто не может сделать что-нибудь, не делая это вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей»; «… люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять из своих потребностей» (11, 493; 13, 290).

В самом общем значении потребность определяется как некая нужда, внутренняя необходимость субъекта в определенной совокупности внешних условий его бытия, как существенное звено в системе отношений любого действующего лица (145, 12; 147-А, 5, 11).

С.Л.Рубинштейн, характеризуя потребности как исходные побуждения человека к действию, делил их на естественные, материальные и духовные (197, 506). В физиологии вся совокупность потребностей человека подразделяется на биологические («основные влечения организма как реакция на внешние стимулы») и социальные («определяемые общественными нормами морали и права») (206; 230, 4-8). В отдельную подструктуру ряд авторов выделяет патологические потребности, которые, по их мнению, могут быть обусловлены как биологически, так и социально (187; 231). Иерархия потребностей как психических явлений, свойственных человеку, соответствует иерархии отражаемых нужд, возникших при нарушении равновесия не только организма с физиологической средой, но и личности – с социальной средой).

Природа потребности объективна и материальна по содержанию, поскольку источник ее возникновения и удовлетворения кроется во внешнем мире: в природе и в обществе. Естественная и социальная среда отражается в «помыслах и чувствах» личности с положительной или отрицательной стороны» (15, 423-424).

По форме выражения потребность субъективна. Применительно к конкретному человеку она всегда индивидуализируется, приобретает ту или иную личную значимость. Ф.Энгельс отмечал: «Воздействия внешнего мира на человека запечатлеваются в его голове, отражаются в ней в виде чувств, мыслей, побуждений, проявлений его воли, словом – в виде «идеальных стремлений», и в этом виде они становятся «идеальными силами» (13, 290). В зависимости от степени индивидуализации, глубины отражения в сознании субъекта потребность выступает в виде различных психических образований: влечений, желаний, чувств, стремлений, интересов и т.п. Всякая потребность, субъективно отражаясь в большей или меньшей степени в сознании субъекта, побуждает его к активной деятельности по ее удовлетворению, становится двигателем поведения в объективной реальности, «когда мир не удовлетворяет человека и человек желает изменить его» (6, 4).

Выделение и анализ объективного и субъективного в генезисе потребностей личности способствует более глубокому уяснению механизма человеческого поведения, в том числе преступного. Элементами этого механизма являются помимо потребности субъект, то есть сама личность как носитель потребности; объект – им могут быть те или иные предметы или виды деятельности как средства удовлетворения потребности; и отношение субъекта к объекту как отражение (переживание, актуализация) в сознании лица потребностей и способов ее реализации. Как видно, в поведении и, следовательно, в его социально-правовой оценке важны не только и не столько потребности, сколько отношение к ним субъекта, формы и способы их удовлетворения, уровень осознания и принятия личностью побудительных сил и путей их реализации. Объяснить любое преступление одними лишь потребностями невозможно. Будучи не актуализированы, то есть не соотнесены с предметами и способами удовлетворения, все они «дремлют» в сознании индивида (либо на уровне подсознания) в виде образа мыслей, для которого, по выражению К.Маркса, «не существует ни трибунала, ни кодекса» (4, 182).

Каждый человек отличается многоплановостью различных по содержанию потребностей. Только те из них, которые стали доминирующими в конкретных условиях ситуации, места и времени, осознались и принялись личностью как должное, лежат в основе мотива. Причем эта потребность может быть объективной, реально существующей или субъективной, существующей лишь в сознании лица. В зависимости от социальной значимости потребности могут быть нормальные, здоровые, признанные обществом и искаженные, извращенные, отвергаемые моралью и правом. Антиобщественное поведение вызывается прежде всего последними. Само наличие антисоциальных потребностей предполагает адекватные способы их удовлетворения и соответствующую оценку детерминированного ими поведения.

В основе поведения могут лежать и нормальные потребности, для удовлетворения которых субъектом избираются противоправные способы, для характеристики которых уместны слова К.Маркса: «Цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель»(2, 65). Избрание именно таких способов и средств предопределяется социальным обликом конкретной личности. Каждый человек, имея заданный общественными условиями жизни, в том числе и нормами права, диапазон возможностей удовлетворения одной и той же потребности, выбирает ту, которая соответствует его направленности, внутреннему состоянию и конкретной жизненной ситуации.

Таким образом, социально-правовая оценка мотива поведения зависит от множества факторов: от объективного содержания лежащей в его основе потребности, ее индивидуализации (то есть осознанности субъектом в соотношении с осознанием способов удовлетворения потребности), выбора предмета потребности (ее «опредмеченности»). В зависимости от содержания перечисленных факторов побудительные силы мотива приобретают различную психическую форму. Они могут выражаться в виде собственно потребностей, влечений, а также в виде возникших на их основе, но превосходящих их по сложности чувств, стремлений, взглядов, убеждений, интересов и т.п. Именно эти психические образования выполняют функцию мотива поведения в праве.

В уголовном законодательстве, в том числе в законодательстве о воинских преступлениях, мотивы выражаются через различные психологические проявления.

В Законе в качестве признака мотива указаны: интересы (иная личная заинтересованность в ст. 24); побуждения (корыстные побуждения, прямо предусмотренные в качестве конструктивного признака в ст. 24 и презумируемые в ст.ст. 14, 30, 31) чувства (трусость, малодушие в ст. 28 Закона). Кроме того, в п. «в» ст. 29 Закона в качестве конструктивного признака указаны корыстные мотивы. А в ряде составов воинских преступлений, законодатель, характеризуя их субъективную сторону, использовал обобщающие понятия (конструктивные признаки: «под предлогом военной необходимости» в ст. 31 и «в связи с исполнением обязанностей по военной службе» в ст.ст. 5-8 Закона).

Представляется, что используемая в действующем Законе терминология не бесспорна с психологической точки зрения и, применяя ее, законодатель проявил определенную непоследовательность. Когда в нормах фигурируют побуждения, чувства, интересы, то тем самым осуществляется детализация, конкретизация мотива и подчеркивается, что речь идет о формирующих мотив исходных детерминантах, о наиболее характерных, распространенных либо настолько антисоциальных из них, что имеется объективная необходимость их включения в составы преступлений. В этом усматривается определенная закономерность. В составе преступления, указанном в Законе, содержится не сам мотив, а его законодательная модель или модель детерминирующих его начал. Свое конкретное выражение мотив получает только в связи с конкретными внешними и внутренними условиями и окончательно формируется, развивается и реализуется в деянии, поскольку является признаком поведения. Поэтому абстрактно, вне определенной деятельности он существовать не может (131, 7). Вне деяний данный признак как уголовно-правовое понятие не существует, в связи с чем уместно привести слова К.Маркса: «Лишь постольку, поскольку я проявляю себя, поскольку я вступаю в область действительности, я вступаю в сферу, подвластную законодателю. Помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом» (1, 14).

Таким образом, о мотиве можно говорить только в связи с конкретным преступлением, совершенным определенным лицом. В связи с этим в нормах Закона представляется необходимым отражать информационную модель о «побудительных силах побудительных сил» (13, 307), становящихся мотивом применительно к реальному общественно опасному деянию и выполняющих его функцию. Отношение к понятиям мотив, интерес, побуждение, чувство как к однопорядковым категориям, которое усматривается при анализе Закона, свидетельствует, на наш взгляд, о недостаточно строгом подходе законодателя к признакам субъективной стороны воинских преступлений, о том, что уголовное законодательство в целом еще не вполне основывается на общепсихологических подходах.

С этих же психологических позиций заслуживает критики заимствованная из общественных наук терминология, с помощью которой мотив вводится в качестве одного из конструктивных признаков в составе умышленных воинских должностных преступлений. Речь идет о ст. 24 Закона, в которой фигурируют корыстные побуждения и иная личная заинтересованность. Дело в том, что в общеуголовную норму о злоупотреблении (ст. 170 УК) и в ст. 17 Положения о воинских преступлениях 1927 года мотив включался иначе – посредством указания на корыстную или иную личную заинтересованность. Такая терминология соответствует как психологической, так и логической сути рассматриваемых понятий, является унифицированной для всего уголовного законодательства и представляется более приемлемой по следующим основаниям.

Одним из логических правил применения норм права является тождественность терминов, обозначающих одинаковые понятия. Отсутствие единой для всей отрасли законодательства терминологии не способствует выработке и единообразной судебной практики, порождает ошибки в правоприменительной деятельности, связанные с нарушением законов логики (подмена, учетверение термина, нарушение объема, совместимости и соразмерности понятий) (154, 21-45; 179, 18-19). Приведенные возражения, касающиеся, казалось бы, чисто формальных моментов, вытекают в действительности из существа анализируемых понятий, с помощью которых в Законе описываются мотивы воинских должностных преступлений. Категория интерес является одной из детерминант, включаемых в понятие побуждение. Последнее является по отношению к первой родовым (145, 74-75). Это свидетельствует о разнопорядковости терминов «корыстные побуждения» и «иная личная заинтересованность» их несоразмерности и, следовательно, невозможности, употребления в таком виде в контексте ст. 24 Закона. Побуждение, как родовое понятие, включает в себя интерес, «являющийся звеном в цепи, в которой совершается начальный этап отражения потребности и преобразования ее в актуальный побудительный фактор деятельности человека» (145, 86-87; 162, 35). Оба термина: и интерес, и побуждение, в свою очередь, указывают не на сам мотив, а на его детерминанты, в зависимости от содержания которых в определенных обстоятельствах, мотив деяния приобретает различное наполнение, ту или иную направленность.

Изложенное позволяет высказать предложение об унификации терминов, обозначающих побуждения, выполняющие функции мотива в составах общеуголовных и воинских преступлений, совершаемых умышленно. Это можно сделать, введя в диспозицию ст. 24 Закона такое же, как и в ст. 170 УК понятие «корыстная или иная личная заинтересованность». Достигнутое таким образом единообразие позволит внести ясность в решение ряда вопросов, в частности поможет полнее использовать признак мотива в ст. 24 Закона при разграничении правонарушений и преступлений, а последних – между собой.

При характеристике субъективной стороны определенного состава преступления законодатель не ограничивается указанием на мотивы или их детерминанты, но использует и другие технико-юридические способы отражения мотива. В ряде статей Закона законодатель использует обобщающие понятия. Их применение объясняется тем, что в генезисе конкретного преступления могут лежать самые различные побуждения, которые невозможно формализовать и указать в нормах исчерпывающе, а а кроме того, в ряде случаев это нецелесообразно делать. При использовании обобщающих понятий указывается не психологическая форма проявления побуждения, а объективный источник их происхождения и социальной обусловленности. Это представляется вполне оправданным, поскольку таким образом подчеркивается необходимость исследования правоприменительными органами не столько психологических, сколько социальных детерминант мотива поведения, лежащих в объективной реальности: в обстоятельствах, обстановке, условиях совершения преступления.

В статьях об умышленных преступлениях против порядка подчиненности и уставных воинских взаимоотношений, об умышленных воинских должностных преступлениях (ст.ст. 2, 4-8, 24 Закона) фигурирует обобщающее понятие «в связи с исполнением обязанностей по военной службе». Оно характеризует разносторонний по своему содержанию мотив, обусловленный исполнением потерпевшим военно-служебных обязанностей.

Анализ составов преступлений, в которых указан мотив «в связи», показывает, что эти воинские преступления совпадают с общеуголовными и другими воинскими преступлениями по объективной стороне (обычно – по характеру действий и их последствиям). Так, причинение телесных повреждений может быть признаком не только насильственных действий в отношении начальника, но и преступлений против личности, хулиганства. То же насилие выступает и в качестве признака воинских сопротивления, принуждения либо даже особо опасного государственного преступления – террористического акта. Когда преступления совпадают по объективным признакам, возникают сложности в их уголовно-правовой оценке. В этих случаях для определения направленности посягательства на определенный объект приходится обращаться к мотиву, который выступает признаком, характеризующим содержание и направленность деяния.

Для правильной оценки рассматриваемого мотива «в связи» необходимо уяснить его психологическую сущность, которая сводится к следующему. Понятие «в связи» - многогранно, оно обобщает различные по конкретным проявлениям побуждения: месть, ненависть, стремление избежать каких-либо неблагоприятных последствий желание скрыть действий, страх, недовольство, несогласие и т.д. Единственное основание отнесения этих побуждений к мотиву «в связи» определяется их происхождением и осознанием виновным того, что его деяние обусловлено таким социальным фактором, как исполнение потерпевшим конкретных обязанностей по военной службе.

Несколько иная позиция относительно содержания мотива «в связи» высказана Б.С.Волковым, который сужает его и анализирует как составную часть мотива мести. (131, 89) Представляется, что ограничение психологического и социального содержания мотива «в связи» на практике способно привести к необоснованному сужению и его правового содержания, а следовательно, его функций и значения в уголовном праве.

Мотив «в связи» впервые был введен в действующее уголовное законодательство союзных республик и в Закон в 1958-1961 гг. (ст.ст. 102, п. «в» 191-2; 192; 192-1 УК) и представляет собой реакцию не на частное поведение, что присуще мести, а на выполнение служебного или общественного долга, своих обязанностей потерпевшим. Месть всегда обусловлена предыдущим поведением потерпевшего. Побуждения, связанные с выполнением последним своих обязанностей, отражают отношение субъекта не только к прошлой, но к настоящей и даже будущей деятельности. Такой вывод соответствует и позициям судебной практики. Так, Верховного Суд СССР, Военная Коллегия этого суда, Верховный Суд РСФСР неоднократно отмечали, что месть, вызванная личными неприязненными отношениями, не входит в число отягчающих признаков, предусмотренных ст. 102 УК, в которой, как известно, фигурирует мотив «в связи», что их содержания ст. 242 УК (ст. 6 Закона) не вытекает, что насильственные действия в отношении начальника могут совершаться лишь на почве его прошлой служебной деятельности. (64, 66-68) Таким образом, по смыслу действующего законодательства, мотив «в связи» не может рассматриваться как составная часть мотива мести. Наоборот, месть должна рассматриваться как составная часть более общего понятия – мотива «в связи». Отождествление же данных категорий неизбежно приведет к искажению их правового содержания и ошибкам в правоприменительной деятельности.

Содержание служебного мотива в поведении виновного зависит от должностного положения потерпевшего и характера его конкретных действий, что существенно влияет на уголовно-правовую оценку преступлений. Так, мотив «в связи» может обусловливать действия подчиненного и тогда содеянное им в зависимости от конкретных обстоятельств подпадает под признаки одного из составов воинских преступлений, предусмотренных ст.ст. 2. 4, 5, 6, 7 Закона; начальника, содеянное которым может оцениваться по ст.ст. 7 либо 24, 4 Закона; равного по служебному положению с потерпевшим военнослужащего и тогда содеянное виновным может квалифицироваться по ст. 4 либо 8 Закона.

Служебная деятельность как социальная детерминанта мотива «в связи», как правовое понятие в юридической литературе и военно-судебной практике понимается достаточно широко: как исполнение общих и социальных обязанностей. Оно охватывает, например, действия военнослужащего, пресекающего преступные или иные антисоциальные проявления сослуживцев, дающего свидетельские показания в органах военной юстиции, намеревающегося наложить взыскание на подчиненного и т.п. В это понятие входит исполнение военнослужащим не только обязанностей, но и прав. В сфере воинской службы не всегда возможно отделить первые от вторых. Право, предоставленное военнослужащему, является способом проявления инициативы в процессе несения службы , средством выполнения им определенных обязанностей. А в отдельных случаях лицо не только имеет право, но и обязано в соответствии с законодательством осуществить это право в интересах службы, например, право часового на применение оружия на посту.

Необходимым атрибутом служебного мотива «в связи» является также то, что деятельность потерпевшего, обусловившая конкретное побуждение к совершению преступления, сама по себе должна быть законной, правомерной. Лишь такие действия военнослужащего признаются служебными и берутся под защиту закона. Так, военным трибуналом обосновано было прекращено уголовное дело в отношении рядового М., высказавшего угрозу убийством начальнику в ответ на его неправомерные действия, выразившиеся в унижении начальником чести и национального достоинства подчиненного (203, 148).

Таково социальное и психологическое содержание мотива «в связи», выполняющего важные уголовно-правовые функции в военно-уголовном законодательстве и которые следует учитывать правоприменительными органами при оценке деяний военнослужащих.

Следующим обобщающим понятием, используемым при конструировании субъективной стороны составов воинских преступлений является термин «под предлогом военной необходимости», фигурирующий в норме об ответственности за насилие над населением в районе военных действий (ст. 31 Закона). Представляется, что названный признак введен для обозначения в конкретном деянии таких побуждений, которые обусловлены не реально существующей, а «псевдовоенной» необходимостью. В ст. 31 Закона предусмотрена ответственность за несколько с объективной стороны способов совершения деяний, образующих воинское преступление района военных действий. Отнесенный в данную норму специальный вид разбоя имеет в своем составе презумируемый антиобщественный корыстный мотив. Уничтожение или отобрание имущества, а равно иное насилие по отношению к населению в районе военных действий может быть совершено ввиду наличия социально допустимых мотивов, обусловленных объективно существующей военной необходимостью, оправдывающей названные действия ввиду их вынужденности и соответствующей направленности. Если же такая объективная необходимость реально отсутствует, то, следовательно, она не может обусловить соответствующие мотивы. Описанные в законе действия, не обусловленные военной необходимостью, а совершенные по другим мотивам, хотя бы и под ее предлогом, образуют состав воинского преступления, предусмотренного ст. 31 Закона. Предлог военной необходимости представляет собой не что иное, как псевдомотив, существующий в сознании виновного субъекта в качестве мотивировки, то есть объяснения, оправдания собственного деяния, могущего быть совершенным по любым побуждениям, скрываемым лицом.

Таким образом, в рассматриваемой норме каждому мотиву как признаку субъективной стороны соответствует свой способ совершения деяния как признак объективной стороны посягательства на порядок несения воинской службы. Это соответствует диалектическому единству признаков объективного и субъективного в деянии, поэтому представляется вполне закономерным и оправданным.

3. Взгляд на потребность как на побудительную силу, которая прежде чем стать мотивом, переживается, актуализируется в сознании субъекта, обусловливает необходимость рассмотрения следующего признака мотива – его осознанность, выяснение соотношения категорий сознание и мотив.

Сознание деяния является важнейшим признаком волевого поведения. Принятие решения и его использование субъектом невозможны без понимания социального смысла содеянного и тех последствий, которые могут наступить. Принцип значимости поступка для индивида является основополагающим для избирательного поведения. С.Л.Рубинштейн, характеризуя признаки волевого поведения, отмечал: «В действительности всякое подлинно волевое действие является избирательным актом, включающим сознательный выбор и решение» (197, 513).

Преступление не бывает вынужденным, так как обладая способностью к избирательности поведения, сознанием и волей, индивид всегда может воздержаться от антиобщественного поведения. А если действия совершаются вынужденно, вследствие стечения крайне неблагоприятных обстоятельств, сужения сферы волепроявления, то уголовная ответственность, как правило, исключается.

Ответственность за поведение предполагает, что у субъекта реально наличествовали варианты поведения и возможности его выбора, а с другой стороны имелось субъективное осознание этих объективных возможностей и свободный выбор именно данного, а не иного поведения. Поэтому волевое действие в юридической литературе определяется как осознанное целенаправленное воздействие человека на окружающий мир, как активное стремление лица добиться удовлетворения актуальной потребности, осуществления определенной цели (163, 41-47; 235, 12).

Выбор волевого действия зависит от многих факторов, в том числе от уровня осознанности социально значимых потребностей и предъявляемых к себе требований. У разных людей степень понимания одних и тех же фактов, ясность и яркость их представления и переживания, вероятность их предвидения, сила их желания и стремления к ним различны, сугубо индивидуальны. Более того, среди психологов и философов господствующим является мнение, еще не до конца воспринятое правом, что подлинные первоисточники человеческих поступков могут не осознаваться действующими лицами. А.Н.Леонтьев, например, делил содержание деятельности под углом зрения осознанного на три части: актуально сознаваемое (то есть то, что субъект понимает в момент совершения поступка); находящееся под потенциальным контролем сознания (обычно то, что ранее было осознано, и потому лицо могло осознавать); и не контролируемое сознанием (в основном потому, что вообще не было осознано субъектом, что делает проблематичным ответ на вопрос, могло сознавать?) (167, 201).

Автор разделяет точку зрения тех ученых юристов, которые считают, что в сферу правового регулирования входят первая и вторая части этой классификации (156, 170; 161, 86). Так, В.Н.Кудрявцев замечает: «Бессознательный элемент поведения имеет правовое значение только в тех случаях и в тех пределах, в каких он поддается возможному контролю со стороны сознания и воли лица, то есть может потенциально быть в надлежащий момент осознанным» (161, 82). Именно в этих пределах и возможна ответственность человека за свои действия.

Осознание, актуализация потребностей, их оценка происходит при формировании и развитии мотива – процессе мотивации поведения. Этот процесс неодинаков в различных видах поведения. Разный уровень осознания потребностей, мотива и, следовательно, обусловленного им поведения влияет на формирование конкретных форм и видов вины либо на их полное отсутствие.

При совершении преступления наиболее полная глубина осознания содеянного, а также лежащих в его основе мотивов, характерна для прямого умысла. Поэтому наличие в конкретном составе преступления в качестве конструктивного признака мотива либо цели свидетельствует о том, что описанное преступление с субъективной стороны совершается с прямым умыслом.

Уменьшение степени содеянного и его социально-психологических детерминант определяет соответствующий вид вины от косвенного умысла до преступной самонадеянности. Подчеркивая мотивированность неосторожных преступлений, Я.М.Брайнин писал: «В основе поведения лица, совершившего преступление по неосторожности, лежит определенный мотив, с которым связано стремление к достижению иного результата, чем тот, который фактически наступил» (121, 233).

Минимально необходимый уровень осознания характерен для преступной небрежности, при которой лицо обязано и имеет возможность осознавать поведение, а также лежащие в его основе побуждения.

И, наконец, отсутствие обязанности и возможности должного осознания поведения, причинившего общественно опасные последствия, устраняет отрицательный момент мотивации, делает поведение социально допустимым, а само последствие – случайным (21, 248).

Различное психическое отношение субъекта к совершаемому общественно опасному деянию определяется, в частности, различными мотивами и целями. Интенсивность психологического отношения субъекта к антисоциальному деянию, выразившаяся в форме вины и ее видах, а также мотивах, целях и эмоциональных переживаниях, учитываемая в уголовном праве, рядом авторов определяется как степень вины (228, 80; 231, 162-171). Между тем советское уголовное право не знает понятия «степень вины». В науке оно имеет своих сторонников (228; 231) и противников (118). Все, кто ссылается на него в теории и на практике, вкладывают в степень вины различное содержание, в зависимости от которого существует не менее 8 определений данного термина. Авторы, доказывающие его существование, исходят преимущественно из того, что необходимо выяснить степень осознания общественной опасности деяния и степень предвидения общественно опасных последствий своих действий субъектом, что степень вины преступлений, совершенных умышленно, всегда больше, чем степень вины преступлений, совершенных по неосторожности, что на степень вины влияют мотив и цель. Так, авторы Курса советского уголовного права отмечают, что чем более антисоциальный характер носит мотив, тем тяжелее степень вины, что степень опасности преступников, действующих по разным мотивам, различна (165 – т. 1, 443, 446).

Представляется, что для характеристики интенсивности субъективного отношения лица к совершаемому общественно опасному деянию более удачен термин «глубина антисоциальной мотивации поведения». Для такого предложения имеются следующие основания. Большая или меньшая мера сознания общественной опасности деяния, предвидения, желания общественно опасных последствий или возможности их предвидения уже отражена в четырех существующих видах вины: она возрастает в направлении от небрежности, через самонадеянность и косвенный умысел, к прямому умыслу. Эти виды вины отличаются между собой по степени проявления сознательных и волевых моментов в деянии. В пределах одного и того же вида вины как законодательно определенной степени психического отношения субъекта к общественно опасному деянию и его последствию, невозможно выделить еще какую-либо дополнительную степень вины.

Конечно, нельзя отрицать того факта, что если нет двух сходных по объективной стороне деяний, то не может быть и одинакового субъективного отношения к содеянному и его последствиям. Действительно, в пределах одного вида вины интенсивность и глубина осознания опасности деяния как способа реализации конкретных побуждений и самих социально-психологических детерминант деяния может быть различной. Однако это не означает необходимости прибегнуть к понятию степень вины. Дело в том, что психическое отношение включает в себя вину, но не ограничивается ею. Это психическое отношение составляет тот минимум, без которого ответственность невозможна. В субъективную сторону в качестве самостоятельной разновидности психического отношения входят мотив и цель. Вина, с одной стороны, а мотив и цель, с другой, характеризуют различные аспекты мышления человека, которые хотя и тесно связаны между собой, но не входят один в другой,6 не являются тождественными.

В научных исследованиях и юридической литературе последних лет все большее признание находит точка зрения, согласно которой категорией, которая не просто предшествует субъективной стороне, но и определяет ее, является мотивация поведения (170; 227). Ряд элементов мотивации, а именно мотив, цель, прямо включен в субъективную сторону, а весь процесс мотивации свидетельствует об определенном отношении индивида к общественно опасному деянию, предусмотренному уголовным законом в качестве преступления. В различном поведении эта мотивация различна, она зависит от того, как человек осознал свои побуждения, как объясняет совершенные им действия, их причины и направленность, от того, какой смысл человек вкладывает в свое поведение. А вина, как уголовно-правовое понятие зависит от уровня мотивации поведения.

Приведенные обстоятельства позволяют говорить о различной по глубине антисоциальной мотивации того или иного преступления, совершенного по определенным мотивам и с определенными целями, а также с конкретной формой и видом вины, определяющей содержание и направленность волевого процесса. Глубина антисоциальной мотивации, как представляется, - это тот или иной уровень актуализации в сознании субъекта мотивов, целей поведения в совокупности с их социальными и психологическими детерминантами и способом их удовлетворения, который обуславливает совершение субъектом различных по характеру и степени общественной опасности преступлений. Различная глубина антисоциальной мотивации по разному характеризует волевое поведение, меняет его направленность и при его оценке уголовным правом должна учитываться: в рамках четырех законодательно определенных видов вины, а также при анализе мотивов и целей как факторов, влияющих на характер и степень общественной опасности деяния, личность виновного, обстоятельства, смягчающие и отягчающие ее ответственность7.

На практике содержание мотивации способно:

а) прямо влиять на квалификацию преступлений в случаях, когда мотив и цель являются конструктивными или квалифицирующими признаками состава конкретного преступления;

б) участвовать в разграничении деяний, совершаемых с различными формами и видами вины;

в) влиять на степень общественной опасности деяния и учитываться при индивидуализации ответственности и наказания за преступления, которые могут быть совершены как умышленно, так и неосторожно, по более или менее антисоциальным мотивам и целям;

г) определять характер опасности неоконченной преступной деятельности;

д) влиять на пределы ответственности и оценку роли соучастников, их добровольность и осведомленность о характере преступления;

е) определять преступность и наказуемость действий, совершенных в состоянии аффекта, необходимой обороны или при других подобных обстоятельствах;

ж) характеризовать личность виновного, смягчать либо отягчать его ответственность и определять степень его нравственной деформации.

Завершая рассмотрение признака осознанности, следует заключить, что мотивом становиться не просто осознанная потребность, но и оцененная субъектом с точки зрения общественных норм и интересов. При формировании мотива потребности проходят через сознание личности, которая воспринимает их в соответствии с собственной концепцией оценок как социально допустимые или антисоциальные, приемлемые для нее или нет. Также осознается деяние как способ удовлетворения потребности с точки зрения его социальной значимости и приемлемости для субъекта.

4. Требование осознанности психических образований и способов их удовлетворения как признак мотива обусловливает необходимость рассмотрения следующего важного положения. Оно сводится к тому, что мотив выступает формой отношения субъекта к объективной реальности, к той социальной действительности, которая является источником его удовлетворения. В психологической науке отношение определяется как субъективное явление, как активная сторона сознания и его обратная связь с отражаемым миром, обеспечивающая его регуляторную функцию (187, 162).

Мотив формирует субъективную, сознательную реакцию человека на явления внешнего мира. Эта реакция включает познание объективной реальности, ее отражение в сознании и оценку, соотнесение индивидуальной оценки с оценкой социальной, то есть определенное отношение.

На основе субъективного отношения формируется направленность сознания и воли субъекта. Отношение может соответствовать ценностям общества и тогда деятельность индивида не является опасной, либо противоречит им – приобретает антисоциальный характер, что определяет соответствующий антиобщественный способ изменения объективной реальности, внешних условий существования личности. Человек посредством деяния определяет свою позицию, свое отношение к социальным условиям его существования, другим лицам, общим принципам поведения, закрепленным в моральных и правовых, в том числе уголовно-правовых, требованиях. В любом поступке человек всегда выражает свое субъективное понимание фактов объективной действительности, дает им соответствующую оценку, отражает детерминант своего поведения. Отношение – одно из существенных свойств человеческого поведения, которое и делает его мотивированным и целенаправленным. «Там, где существует какое-нибудь отношение, - писал К.Маркс, - оно существует для меня; животное не «относится» ни к чему и вообще не «относится», для животного его отношение к другим не существует как отношение» (7, 29).

Уголовное право активно использует теорию отношений, разработанную в психологии, для конструирования общего понятия вины, ее форм и видов, а также всей субъективной стороны в целом. Категории, с помощью которых определяется вина: сознание, предвидение, желание – представляют собой разновидности отношений субъекта к объективной реальности. Мотив также является отношением субъекта к явлениям внешнего мира. В зависимости от этого отношения деятельность субъекта направляется на тот или иной предмет. В уголовном праве это положение развивается и получает практическое применение в правовых функциях мотива и, в частности, в такой его важной роли как определителя направленности деяния, то есть объекта посягательства. Именно по мотиву внешне сходные деяния получают различную юридическую оценку. Одни и те же предметы могут одновременно принадлежать многим различным объектам уголовно-правовой охраны. Относясь определенным образом к конкретному предмету, субъект должен осознавать и оценивать и ту систему отношений, в которую структурно входит данный предмет и которая охраняется уголовным законодательством, то есть объект. Если же субъективное отношение субъекта к предмету и объекту не совпадает с объективной принадлежностью первого ко второму, то это также находит свое отражение в оценке содеянного – по правилам фактической ошибки. Такие ситуации имеют место, например, в случаях, когда лицо, желая похитить личные предметы, в действительности похищает государственное имущество; желая избить равного по должности и званию сослуживца, фактически причиняет телесные повреждения своему начальнику и т.д.

В связи с рассмотрением психических отношений, применяемых в уголовном праве, возникает вопрос о взаимосвязи понятий субъективная сторона, вина, мотив, цель. Первое место в ряду названных категорий занимает мотив как основа сознательного волевого акта, исходя из динамизирующей и смыслообразующей ролей, которые он выполняет в человеческом поведении. Мотив выступает индивидуальным отношением к породившим его реальным и идеальным детерминантам. Отражая эти детерминанты, он формирует сознание и волю субъекта, а также отношение сознания и воли к поведению, то есть вину. Кроме того, мотив формирует и цель, что будет являться далее предметом специального рассмотрения.

Субъективная сторона в целом определяется как психическое отношение лица к совершаемому им преступлению, которое характеризуется конкретной формой вины, мотивом и целью преступления (165, т. 1, 404). Названные психические отношения обладают множественностью параметров, каждый из которых по-разному, со своей стороны характеризует одно и то же деяние и субъекта, его совершившего. Субъективная сторона преступления может быть наиболее точно уяснена и оценена лишь при условии учета всех отношений в их взаимосвязи и взаимозависимости. Соотношение рассматриваемых категорий вины, мотива, цели в пределах субъективной стороны может быть условно представлено в виде схемы, приведенной в приложении № 4.

С учетом специфики конкретного состава преступления и места в нем мотива, он может выполнять различную роль:

а) в любом составе преступления мотив влияет на содержание вины;

б) в составах, в которых основным признаком является цель, последняя устанавливается с помощью мотива;

в) в составах, в которых мотив фигурирует в качестве основного или квалифицирующего признака, он выполняет самостоятельную роль в квалификации преступлений. По отношению как признаку мотива определяется направленность деяния на определенный объект и, следовательно, разграничиваются проступки и преступления, а последние – между собой;

г) в составах, где мотив и качестве самостоятельного основного признака не представлен, он, тем не менее, учитывается в правоприменении на уровне индивидуализации ответственности и наказания;

д) в некоторых случаях, исходя из полимотивированности человеческого поведения, все отмеченные роли могут выполняться рассматриваемыми признаками субъективной стороны одновременно.

5. В силу специфики социальной и психологической природы мотива коррелятивной ему категорией является цель. Названные понятия имеют много общего и порой трудно различимы. Оба они характеризуют психические процессы субъекта в связи с совершением им деяния. Любое побуждение, выступающее в роли мотива поведения, становится таковым в процессе соотношения с целью. Этим обстоятельством объясняется их взаимосвязанность и связь. С.Л.Рубинштейн писал: «Мотив как осознанное побуждение для определенного действия, собственно и формируется по мере того, как человек учитывает, оценивает, взвешивает обстоятельства, в которых он находится, и осознает цель, которая перед ним встает; из отношения к ним и рождается мотив в его конкретной содержательности, необходимой для реального жизненного действия» (197, 564).

Единство природы рассматриваемых понятий не означает их отождествления. Мотив, цель, хотя и являются взаимосвязанными категориями, однако имеют собственное содержание, соответствующее место в мотивации и в системе признаков составов как общеуголовных, так и воинских преступлений, а, следовательно самостоятельное уголовно-правовое значение. Оба они по своему характеризуют психическое отношение субъекта. Изучение их взаимосвязи важно, прежде всего, для правильного понимания волевого действия в целом и его разновидности – преступления, в частности. Цель как идеальный образ желаемого будущего результата человеческих действий, как созданная в сознании субъекта модель той ценности, которую он стремиться получить, определяет весь ход волевого процесса (174, 26; 238, 7). Усматривая в цели один из важнейших элементов действительности, марксизм-ленинизм подчеркивает ее объективную обусловленность: «Цели человека порождены объективным миром и предполагают его…» (16, 171). Причиной же постановки цели является мотив. Последний, будучи детерминирован через потребности социальной средой, обусловливает поиск и выбор цели как практически достигаемой и предвосхищаемой субъектом связи потребности со средствами ее удовлетворения. Возникновение мотива, следовательно, предполагает возникновение и постановку цели, что и является начальной стадией всякого волевого процесса. Цель, в свою очередь, как закон определяет способ и характер действий человека (9, 188), а также конкретизирует, уточняет мотив, показывая путь его удовлетворения и корректируя этот путь. Через цель и средства ее реализации мотив как субъективная категория, соединяется с реальной действительностью, обусловливает объективное воздействие на социальные процессы.

Если само по себе идеальное побуждение, в отрыве от цели и способа ее удовлетворения, может быть социально приемлемым либо нейтральным, то ось «потребность-мотив-цель-средство» в преступном поведении всегда носит ярко выраженную антисоциальную направленность. Поэтому цель, указанная в качестве признака состава в Законе, свидетельствует об антиобщественной направленности совершаемого ради ее достижения деяния. Такая оценка имеет место, прежде всего, потому, что в основе целей преступника лежат преимущественно антиобщественные (искаженные или извращенные) потребности, которые, исходя из своего содержания, не могут породить социально значимые цели. Аналогичная оценка распространяется и на такие преступления, при совершении которых потребности были нормальными, здоровыми, а общественно опасными были лишь способы и средства их удовлетворения. Цели таких преступлений также не могут быть признаны социально значимыми, поскольку они достигаются запрещенным обществом и вредным для него способом. Нельзя не согласиться с утверждением Б.С.Волкова, что «ничтожные и безнравственные способы и средства, избранные для осуществления общезначимой цели, делают ее также ничтожной и безнравственной» (129, 12).

В зависимости от конкретного содержания целей в пределах их антисоциальной значимости опасность деяния способна повышаться либо понижаться. По этому признаку в литературе выделяются следующие группы целей: цели антисоветского, антигосударственного характера; цели корыстного характера; цели личного характера; цели ведомственного характера, иные низменные цели (231, 105). Между собой они находятся в определенной иерархии. Например, деяние, совершенное с целью подрыва или ослабления Советской власти, более опасно, чем совпадающее с ним по объективному проявлению поведение субъекта, преследующего цель уклонения от военной службы. Необходимость разграничения совпадающих по объективной стороне деяний именно по социальному и психологическому содержанию их целей в уголовном праве имеет сугубо практический характер. Так, по делу матроса Сафронова, совершившего в порту иностранного государства побег с военного корабля, действия виновного первоначально были квалифицированы как измена Родине путем бегства за границу. Пленум Верховного Суда СССР, рассмотрев обстоятельства дела, констатировал, что в действительности Сафронов совершил деяние не с антигосударственной целью измены Родине, а с намерением уклониться от военной службы. В связи с таким изменение в оценке содержания цели, содеянное виновным было переквалифицировано с государственного преступления на воинское – дезертирство в совокупности с незаконным переходом границы (98; 54-57). Содержание цели, таким образом, влияет на установление объекта и оценку опасности совершаемого деяния и в связи с этим ее анализ приобретает важное правовое значение.

Специфическим свойством цели, как и мотива, является их временность. Как только цель реализована в виде достижения объективного продукта деятельности, а мотив удовлетворен, они перестают быть сами собой, то есть снимаются. С другой стороны, инкриминировать лицу деяния с конкретной целью возможно лишь тогда, когда достижение им последней было реально возможным. Эта реальная возможность реализации желаемой цели является одним из оснований уголовной ответственности за неоконченную преступную деятельность. Явно нереальная цель, наоборот, является основанием исключения уголовной ответственности за явно негодное покушение.

Помня о том, что «цель через средство соединяется с объективностью», (16, 171) следует различать цель лица – то есть субъективный образ результата действия, и собственно результат действия как объективный продукт деятельности. Результат является продуктом действия не самой цели лица, а его действий и примененных при этом средств. Этим объясняется, что соотношение цели и результата деяния может быть представлено в трех разновидностях: когда цель и результат полностью совпадают по своему объему (выполненная, реализованная цель); когда цель и результат не совпадают по объему (недовыполненная или перевыполненная цель).

Соотношение цели и результата в виде «недовыполненной цели» необходимо учитывать при оценке неоконченной преступной деятельности, когда идеально задуманное начинает проявляться в объективном поведении субъекта, для его реализации имеются возможности, однако преступный результат не наступает по причинам, не зависящим от воли виновного. Основой такого поведения, требующего уголовно-правовой оценки, выступает субъективная сторона, обнаружение умысла и последующие действия, свидетельствующие о реальных намерениях по его реализации. Поэтому представляется, что анализ стадии обнаружения умысла способен помочь в теории и на практике в решении всех последующих вопросов об ответственности за неоконченную преступную деятельность.

Соотношение цели и результата в виде «перевыполнения цели» также требуется принимать во внимание при оценке последствий содеянного в случаях, когда часть из них охватывалась, а часть – не охватывалась субъективной целью действовавшего преступно лица. Это соотношение должно учитываться при квалификации содеянного по правилам реальной совокупности при условии, что вышедшие за пределы первоначальной цели последствия деяния охватывались одним из существующих видов вины.

Полное достижение планируемого результата в силу объективных причин зачастую связано с постановкой и реализацией как промежуточных, так и производных целей, между которыми имеется различие. Первые в процессе целеполагания ставятся и решаются последовательно, друг за другом: от ближайшей к последующей, перспективной и т.д. Вторые же существуют и реализуются параллельно с основной целью. Такая классификация целей также имеет определенное научно-практическое значение. Она играет важную роль в характеристике главного признака субъективной стороны – вины, позволяет отличить цель от результата и от средств совершения преступления, участвует в уголовно-правовой оценке деяний, совершаемых для достижения одной либо нескольких целей.

Анализ содержания цели позволяет говорить о том, что она входит в нормативное понятие прямого умысла и присуща преступлениям, совершаемым с данным видом вины. Желание наступления последствий, характерное для прямого умысла, означает, что последствие представляет собой идеальную цель действий виновного, желаемый результат, к которому он стремиться, совершая преступление. Эта позиция обосновывается, развивается и аргументируется Дагелем П.С., Рарог А.И. (138, 18-19; 194-8) и представляется более приемлемой по сравнению с имеющимся мнением, что в нормативное определение прямого умысла входит мотив (212, 236). Включение в уголовный закон психологической категории желания само по себе еще не свидетельствует о том, что она играет функцию мотива преступления. Дело в том, что необходимо различать желание как направленность воли преступника, с одной стороны, и желание – как чувства, эмоции, интересы субъекта, то есть детерминанту мотива, с другой. Желание как возникшее под влиянием потребностей побуждение действительно может выступать в роли мотива. Однако в характеристике прямого умысла желание есть показатель отношения к цели, на достижение которой направлено деяние субъекта, то есть определитель направленности воли субъекта. Оно характеризует не источник, не побуждение и движущую силу действия, что присуще мотиву, а его предвосхищаемый результат, к достижению которого лицо стремиться. Активная устремленность к нему терминологически выражена в не совсем удачном с психологической точки зрения понятии желание. В таком контексте желание выступает синонимом стремления, хотения, а не побуждения. Поэтому представляется, что авторы, усматривающие в характеристике прямого умысла правовое закрепление мотива, допускают подмену термина: нормативного «желание» - как мыслимый результат, психологическим «желание» - как побуждение, чему в определенной степени способствует недостаточно строгое с позиций психологической науки отражение в уголовном законодательстве волевого момента прямого умысла. Таково обоснование мнения о том, что цель всегда присуща преступлениям, совершенным с прямым умыслом. Сказанное, однако, не означает, что цель является обязательным конструктивным признаком составов всех преступлений, совершаемых с прямым умыслом. Цель в прямом умысле формирует психическое отношение субъекта к предстоящему совершению им преступления, которое в уголовном праве рассматривается как психологическая сущность вины. Признавать или не признавать цель конструктивным признаком конкретного состава – задача законодателя и она связана не только с раскрытием психологического, но и социального, политического содержания как цели, так и вины. Но, очевидно, не всегда это целесообразно делать. Цель, как и мотив, вводится в нормы права тогда, когда имеется необходимость подчеркнуть особую, отличную от обычной, направленность деяния, и, следовательно, специфическое отношение субъекта к таковому, именуемое специальным видом умысла. В то же время, непризнание цели признаком состава конкретного преступления, совершаемого с обычным, а не «специальным» прямым умыслом, не должно означать ее игнорирования вообще. Мотив и цель, как отмечалось, формируют психическое отношение к предстоящему совершению преступления и поэтому должны учитываться в любом деянии в рамках вины, при определении тяжести конкретного преступления, индивидуализации ответственности и наказания, в том числе и за неосторожные преступления. Поскольку всякое волевое поведение мотивировано и целенаправлено, то и деяние, образующее преступление по самонадеянности или небрежности, также обусловлено определенными побуждениями и преследует определенную цель. Но рассматриваемые признаки субъективной стороны имеются лишь в деянии, а не в преступлении, включающем в себя конкретные общественно опасные последствия, что не исключает необходимости их учета при индивидуализации ответственности и наказания.

6. Существенным в рассматриваемых категориях мотива, цели является также то, что они не только проявляют, но и формируют характерные признаки личности вообще и личности преступника, в частности. Личность определяется как совокупность наиболее характерных черт и особенностей, которые определяют человека как социальное существо и в то же время в наибольшей мере выражают его индивидуальность и неповторимость (131, 31; 166; 168). В социальной психологии в структуре личности выделяют 4 подструктуры, уровня личности: а) биологически обусловленная подструктура; б) психологическая подструктура; в) подструктура социального опыта; г) подструктура направленности личности (112, 325). Внутри последней имеется в свою очередь иерархически взаимосвязанный ряд подструктур: влечения, желания, интересы, склонности, идеалы, индивидуальная картина мира и высшая форма направленности – убеждения. Эта направленность устанавливается и оценивается благодаря мотивам и обусловленным им целям деятельности субъекта. Истоки характера человека и ключ к его формированию кроются в побуждениях и мотивах его деятельности, «побуждения, порожденные обстоятельствами жизни – это и есть «строительный материал», из которого складывается характер», его генезис (197-А, 249; 197, 191).

Применительно к уголовному праву направленность личности, отличающая субъекта преступления от законопослушных граждан, раскрывается через термин общественная опасность лица – как его способность при определенных условиях и впредь поступать подобным антисоциальным образом. Этот общий признак личности преступника учитывается преимущественно в рамках индивидуализации ответственности и наказания, что прямо предусмотрено материальным и процессуальным законодательством. Для того, чтобы индивидуализировать меру воздействия на виновного, требуется знать, что он представляет собой, какова структура его личности как совокупности всех общественных отношений, какое место занимает преступление среди множества других социальных ролей и действий, выполняемых этим лицом. На многие эти вопросы дают ответ мотивы и цели благодаря своей социальной и психологической природе. В них выражается не какая-то отдельная черта, а в определенном смысле весь человек, по выражению К. Маркса, «мир человека» (3, 132), все характерные для него связи и отношения.

7. Мотив и цель – как категории сознательно действующей личности проявляют свои свойства в деянии, существуют в динамике: возникают, действуют и прекращают свое существование во времени. Уходя своими истоками в прошлое, формируясь в настоящем, мотив и цель устремлены в будущее. Именно эта направленность играет решающую роль в переводе внутренней, субъективной активности во внешнюю, то есть в поведение. Возможность анализа мотива и цели в динамике представляет мотивация поведения. Исследование не отдельных мотива-цели, а всего процесса формирования мотива, его оформления, развития и реализации в фактических действиях, то есть мотивации (156, 15; 170, 13) позволяет глубже выявить внешние (социальные) и внутренние (психологические факторы их детерминации, уяснить механизм обусловленности субъективного объективным и обратного воздействия субъективного на объективное, выяснить при расследовании и судебном рассмотрении такие явления социальной действительности, как образ жизни и социальные роли субъекта, конкретная ситуация и личностные особенности индивида, опосредующие преступное поведение. Все это существенно влияет на решение вопросов о преступности и наказуемости совершенного лицом конкретного деяния. Анализ мотива и цели в системе мотивации позволяет проникнуть в истоки поведения личности, оценить его побудительные силы и, следовательно, достаточно эффективно воздействовать на личность и факторы, детерминировавшие его поведение, с помощью социальных, в том числе уголовно-правовых средств.

Рассматриваемые нами мотив и цель как главные элементы мотивации определяют всю субъективную сторону составов преступлений. При чем то обстоятельство, это законодатель в качестве конструктивных признаков составов общеуголовных и воинских преступлений указывает социальные («в связи с исполнением обязанностей по военной службе») и психологические (чувства, интересы, потребности) детерминанты мотива, либо мотивы, либо цели, подчеркивает связь и место названных категорий в едином процессе мотивации поведения и то, что в нормы закона вводится определенный элемент мотивации: наиболее характерный для данного общественно опасного деяния и поэтому отражающий в нормах его антисоциальную направленность.

Изложенное свидетельствует о необходимости комплексного исследования не только мотивов и целей преступления, но и всех звеньев механизма преступного поведения, отвечающего на вопрос, как осуществляется поведение (156, 15). Исследование их по конкретному уголовному делу позволит определить и элементы объективной стороны преступления, поскольку субъективное, хотя и детерминировано объективным, но и само детерминирует объективное. Говоря о необходимости диалектического понимания такого единства в преступлении, В.Н. Кудрявцев справедливо отмечает, что именно на базе мотива и цели, в тесной связи с ними в генезисе преступного поведения проявляются отдельные признаки двух других элементов преступления - объекта и объективной стороны. Эта связь структурно представляется им в следующей цепочке: «субъект преступления - мотивы - цели - модели предмета, объекта и способа действия - умысел - объективная сторона - преступный результат» (160, 56-58). В юридической литературе приводятся, как представляется, обоснованные утверждения о том, что содержание мотивов и целей деяния способно предопределить определенные способы совершения преступления и другие объективные признаки конкретного деяния (152, 71-72). Например, Наумов А.В. установил определенное соответствие целей и мотивов и способов его совершения (180, 86).

Совокупность изложенных обстоятельств позволяет констатировать, что мотивация преступного поведения должна найти свое отражение на практике в правоприменительной деятельности. Органы суда и прокуратуры в настоящее время жестко «привязаны» к необходимости анализа лишь конститутивных признаков составов конкретных преступлений. Они не исследуют признаки субъективной стороны в динамике, не выясняют «побудительные силы побудительных сил», а в мотивации видят лишь ее криминологическое значение. Впрочем, криминологическое значение мотивации в правоохранительной деятельности также используется недостаточно эффективно. Об этом может свидетельствовать, в частности, то, что в более чем 30 % внесенных следователями представлениях не содержится тщательного, аргументированного анализа криминологических аспектов совершенных преступлений.

Одной из возможных причин отмеченных недостатков является методика изучения вопросов субъективной стороны на военно-юридическом факультете Военного Института. Вопросы субъективной стороны, мотивации поведения преподаются в рамках Общей и Особенной частей уголовного права, военно-юридической психологии, криминологии, исходя из дисциплинарного подхода. Представляется, что на выпускном курсе необходимо введение специального раздела, семинара, который способствовал бы выработке деятельностного подхода к анализу мотивации преступления. Введение такого приема в педагогическую практику сблизило бы позиции специалистов криминологии, психологии и уголовного права по одним и тем же вопросам, способствовало бы выработке единообразия восприятия в теории и применения на практике мотивации, понятий мотива и цели, вооружало бы выпускников универсальным (психологическим, криминологическим, уголовно-правовым) инструментарием познания сложных социально-правовых явлений. Позитивный многолетний опыт существования подобных спецкурсов, спецсеминаров по проблемам мотивации и субъективной стороны имеется в Московском, Воронежском, Дальневосточном, Казанском университетах, в ВУЗах МВД СССР (131, 131-А, 139, 140).

Подводя некоторые итоги рассмотрения вопросов о социальной и психологической природе мотива и цели, представляется возможным сделать ряд выводов, необходимых для последующего исследования специального уголовно-правового содержания мотива и цели собственно воинских преступлений.

- Понятия мотива и цели преступления как структурные компоненты волевого противоправного поведения определяются факторами следующим образом. Мотив преступления – это детерминированное социальными и психологическими факторами, объективированное в деянии субъекта и актуально осознаваемое им побуждение, которое реализуется посредством совершения преступления. Цель преступления – это идеально представляемый и субъективно желаемый результат общественно опасного деяния, к достижению которого субъект стремится антисоциальным способом, исходя из тех или иных побуждений.

- Мотив и цель – субъективные категории, но основанные на объективных детерминантах. В социальном плане они представляют собой субъективную реакцию лица на объективную реальность как на систему окружающих его ценностей и отношений. В психологическом плане мотив и цель отражают единство интеллектуальной, волевой и эмоциональной сфер сознательно действующей личности.

Объективно существующие детерминанты составляют сущность рассматриваемых понятий и обуславливают выполнение или различных социальных ролей. Будучи включенными в нормы уголовного закона, мотив и цель приобретают правовое содержание и реализуют в праве свои общесоциальные функции, которые приобретают при этом качество уголовно-правовых.

- Мотив и цель – неотъемлемые признаки субъективной стороны общественно опасных деяний. В совокупности с виной они образуют такое психическое отношение субъектов, которое обусловливает совершение преступления. Цель, кроме того, входит в качестве волевого момента в содержание прямого умысла.

- Мотив и цель – главные элементы мотивации, которая предшествует субъективной стороне и определяет ее. Мотивация как комплексная система, помимо криминологического имеет уголовно-правовое значение. Тот или иной уровень актуализации в сознании субъектов мотивов, целей поведения в совокупности с их социальными и психологическими детерминантами и способами их удовлетворения, который обуславливает совершение субъектом различных по характеру и степени преступлений, представляется возможным обозначить термином глубина антисоциальной мотивации преступного поведения.