Geum.ru

Жорж батай история глаза

Вид материалаДокументы
Солнечное пятно
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

СОЛНЕЧНОЕ ПЯТНО


Другие женщины и мужчины не представляли для нас больше никакого интереса. Мы думали лишь о Марселле, по-детски представляя себе, как она, например, повесится, ее тайные похороны и ее мрачный призрак.. Однажды вечером, хорошенько все разузнав, мы на велосипедах отправились в психбольницу, в которой была заключена наша подружка. Меньше чем за час мы проехали двадцать километров, отделявшие нас от окруженного парком замка, в одиночестве возвышавшегося на скале у моря. Мы знали, что Марселла находится в восьмой палате, но, чтобы ее найти, надо было проникнуть внутрь. Забраться же в палаты было возможно лишь через окно, перепилив решетки. Мы не представляли себе, как туда проникнуть, но вдруг наше внимание было привлечено странным явлением. Мы перелезли через стену и очутились в парке, с раскачиваемыми сильным ветром деревьями, и тут одно из окон второго этажа открылось и чья-то тень крепко привязала простыню в оконной решетке. Простыня захлопала по ветру, а окно сразу же закрылось, прежде, чем мы смогли узнать тень.

Эта подхваченная ураганом огромная белая простыня производила невообразимый шум: он намного превосходил гул моря и ветра. В первый раз я видел, что Симона была взволнована еще чем-то, кроме собственного бесстыдства: она прижалась ко мне и с бьющимся сердцем уставилась неподвижным взглядом на этот беснующийся в ночи белый стяг, так, как если бы само безумие вывесило свой флаг над этим мрачным замком.

Мы застыли в неподвижности, Симона, зажатая в моих объятиях, и я в полуобморочном состоянии, как вдруг ветер прорвал тучи и луна с неумолимой педантичностью ответила одну, настолько странную и душераздирающую деталь, что рыдания сдавили горло Симоны: простыня, с оглушительным шумом развевавшаяся по ветру, была запачкана посредине большим мокрым пятном, отчетливо видимым в свете луны... Через несколько мгновений облака снова закрыли лунный диск: все погрузилось в темноту.

Я стоял, задыхаясь, волосы мои развевались по ветру, и плакал, как от горя, в то время, как Симона, рухнув в траву, в первый раз, совсем как ребенок разразилась сильными рыданиями.

Итак, это была наша несчастная подруга, без сомнения, это была Марселла, она только что открыла темное окно и прикрепила к прутьям решетки своей тюрьмы этот призрачный знак скорби. Должно быть, она занималась онанизмом в своей кровати настолько самозабвенно, что описалась, и мы увидели, как она привязывает к решетке простыню, чтобы та высохла.

Мне не хотелось больше оставаться в этом парке, у этого пристанища сомнительного удовольствия с зарешеченными окнами. Я ушел, оставив Симону лежать в траве. Мне хотелось просто побыть одному, но одно незарешеченное окно первого этажа было приоткрыто. Я ощупал в кармане револьвер и вошел: это был обычный салон, похожий на любой другой. С помощью карманного фонарика я смог пройти в прихожую, а потом на лестницу. Я ничего здесь не знал и не мог найти: комнаты были не пронумерованы. Я вообще перестал что-либо соображать, меня как будто околдовали, в тот момент, сам не знаю зачем, я снял штаны и уже в одной рубашке продолжал свое тоскливое исследование. Постепенно я снял всю свою одежду и сложил ее на стул, оставшись в одних ботинках. Держа в одной руке фонарик, а в другой револьвер, я шел наугад. Легкий шум заставил меня погасить фонарь. Я неподвижно застыл, слушая свое неровное дыхание. Шли долгие минуты тягостного ожидания, я ничего не слышал и вновь зажег фонарик: чей-то слабый крик заставил меня убежать так стремительно, что я не успел взять свою одежду со стула.

Я чувствовал, что меня преследуют и торопился выйти наружу, я выпрыгнул в окно и спрятался в аллее. На мгновение обернувшись, я заметил в оконном проеме голую женщину, которая выпрыгнула в окно вслед за мной и бегом скрылась в колючем кустарнике.

В эти тягостные минуты мне было трудно привыкнуть лишь к своей наготе на ветру в аллее незнакомого сада. Все происходило там, как будто я уже покинул Землю, и теплый порывистый ветер как будто звал меня за собой. Я не знал, что делать с револьвером, у меня не было кармана. Я начал преследовать эту женщину так, как если бы хотел ее убить.

Гневный шум вселенной, смятение деревьев и простыни смешалось в полном хаосе.

Я уже не контролировал своих действий и сам не понимал, чего хочу.

Я остановился и подошел к кусту, за которым только что скрылась тень. Вне себя от возбуждения, с револьвером в руке я огляделся вокруг. В этот момент я почувствовал, что мое тело готово разорваться, чья-то мокрая от слюны рука схватила мой член и стала его дрочить, горячий, влажный поцелуй проник внутрь моего зада, голая грудь и голые ноги какой-то сотрясающейся в порыве оргазма женщины прижались к моим ногам. Я едва успел обернуться, чтобы спустить сперму в лицо Симоны, в руке у меня был револьвер, меня трясло с силой, равной силе урагана, мои зубы стучали, на губах выступила пена, сведенными судорогой руками я конвульсивно сжал револьвер и, помимо моей собственной воли, трижды выстрелил в сторону замка.

Опьяненные и разнузданные мы с Симоной отделились друг от друга, как собаки, и устремились через лужайку. Ураган шумел слишком сильно, и выстрел не мог разбудить обитателей замка. Но, когда мы взглянули на окно, в котором хлопала простыня, то к своему удивлению обнаружили, что одна пуля пробила стекло, а затем увидели, как это поврежденное окно открывается и тень появляется во второй раз.

Ошеломленные до такой степени, как если бы окровавленная Марселла на наших глазах упала мертвой из амбразуры окна, мы застыли перед этим неподвижным призраком, не в силах даже окликнуть ее, из-за дикого шума ветра.

- Куда ты дела свою одежду? - наконец спросил я у Симоны.

Она ответила, что искала меня и, не найдя, отправилась, как и я, на исследование замка. Но прежде чем влезть в окно, она разделась решив, что так она станет "полностью свободна". А потом, преследуя меня, она меня же испугалась, побежала, и не смогла найти свое платье. Должно быть его унес ветер. Теперь же она была полностью поглощена наблюдением за Марселлой и даже забыла спросить, почему голый я.

Девушка в окне исчезла. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она зажгла в комнате свет и вернулась к окну подышать свежим воздухом и посмотреть на море. Ее блеклые гладкие волосы трепал ветер, мы видели ее лицо: она не изменилась, если не считать дикого выражения беспокойного взгляда, сочетавшегося с почти детской наивностью. На вид ей можно было дать тринадцать, а не шестнадцать лет. Ее тело под легкой ночной рубашкой было стройным, но упругим, крепким и не расцветшим до конца, таким же прекрасным, как ее неподвижный взгляд.

Когда наконец она нас заметила, удивление, кажется, вернуло ее к жизни. Она что-то крикнула, но мы ничего не услышали. Мы стали делать ей знаки. Она покраснела до ушей. Симона, тело которой я страстно ласкал, едва сдерживая слезы, посылала ей воздушные поцелуи, на которые та отвечала без улыбки. Наконец Симона опустила свою руку вниз и коснулась пушка внизу живота. Марселла сделала, как она, и, поставив ногу на подоконник, обнажила ногу в белом шелковом чулке, доходившем до ее светлых волос. Странно, но на ней был белый пояс и белые чулки, в то время как смуглая Симона, зад которой терся о мою руку, была в черном поясе и черных чулках.

Тем временем обе девушки ласкали себя короткими и резкими движениями рук, стоя лицом к лицу в этой грозовой ночи. Они были почти неподвижны и напряжены, с застывшими от блаженства взглядами. Вдруг словно невидимое чудовище оторвало Марселлу от решетки, в которую та вцепилась левой рукой: мы увидели, как она, охваченная горячкой, упала навзничь. Перед нами осталось лишь открытое окно, прямоугольная, пробитая в черной ночи дыра, через которую до наших усталых глаз доходили отблески молний и утренней зари.