Жорж батай история глаза
| Вид материала | Документы |
- Палеолог Морис Жорж Paléologue Maurice Georges Царская Россия во время мировой войны, 2713.45kb.
- Глаз. Оптическая микроскопия. Оптика глаза. Вопросы к занятию: Основные морфологические, 64.93kb.
- Габриэль Гарсиа Маркес. Глаза голубой собаки, 86.77kb.
- Оптических сред глаза, 328.15kb.
- Сказка о «яндекс», 116.82kb.
- Искусство управления / Февраль, 65.91kb.
- План урока-путешествия Тема: Копытные, 39.74kb.
- Методическая разработка урока По рассказу А. И. Куприна «Чудесный доктор», 83.45kb.
- Перечень научных публикаций и докладов сотрудников Волгоградского филиала, 177.5kb.
- 1. Что означает слово «псевдоним», 27.05kb.
МАРСЕЛЛА
Мы с Симоной старались не касаться своих навязчивых желаний. Слово "яйцо" было вычеркнуто из нашего словаря. Тем более, мы избегали разговоров о нашем взаимном влечении друг к другу. И еще в большей степени о том, чем являлась для нас Марселла. На протяжении всей болезни Симоны мы оставались в ее комнате и ждали момента, когда сможем вернуться к Марселле, с нетерпением, подобным тому, с каким в школе мы ждали конца уроков. Во всяком случае, мы уже смутно представляли себе этот день. Я приготовил бечевку, веревку с узлами и пилку для металла, которую Симона тщательно проверила. Прикатив оставленные в зарослях велосипеды, я тщательно их смазал и прикрепил к своему багажник, чтобы девушка могла ехать за моей спиной. Проще всего было, по крайней мере хоть на какой-то время поселить Марселлу вместе со мной в комнате Симоны.
Прошло целых шестнадцать недель, прежде чем Симона смогла следовать за мной в психбольницу. Мы выехали ночью. Днем я все еще скрывался и у нас были все основания не привлекать к себе особого внимания. Я торопился поскорее прибыть к месту назначения, которое рисовалось мне заколдованным замком, слова "психбольница" и "замок" были связаны в моем сознании с воспоминанием о призрачном флаге над безмолвным населенном безумцами здании. Удивительно, но у меня было такое ощущение, что я возвращаюсь к себе, в то время как всегда и везде я чувствовал себя чужим.
Это ощущение не покинуло меня и тогда, когда мы перелезли через стену и перед нами снова выросло это здание. Только окно Марселлы было освещено и широко открыто. Камешки, которые мы, подобрав на аллее, бросили ей в комнату, привлекли внимание девушки, она нас узнала и подчинилась нашему знаку, который мы ей подали, приложив палец ко рту. Мы сразу же показали ей веревку с узлами, чтобы она поняла, зачем мы пришли. Я бросил ей бечевку со свинцом на конце и она, пропустив ее сквозь решетку, вернула мне ее конец, это было совсем нетрудно, веревка была поднята, привязана, и я залез на окно.
В первый момент, когда я хотел ее поцеловать, Марселла отстранилась. Она ограничилась тем, что очень внимательно смотрела, как я пилкой перепиливаю прутья решетки. Я ласково посоветовал ей одеться, чтобы пойти с нами, так как она была в одном купальном халате. Повернувшись ко мне спиной, она надела шелковые чулки, закрепив их на отделанном яркими красными лентами поясе, оттенявшем необыкновенно нежную и чистую кожу ее ягодиц. Весь в поту я продолжал пилить. Марселла прикрыла рубашкой свою плоскую спину, переходившую в соблазнительную попку, которая была особенно подчеркнута поставленной на стул ногой. Трусов она не надела. А надела серую шерстяную юбку в складку и пуловер в черную, белую и красную мелкую клетку. Одевшись, в башмаках без каблуков, она села рядом со мной. Я мог одной рукой погладить ее прекрасные светлые гладкие волосы, которые были такие светлые, что казались совсем прозрачными. Она с участием смотрела на меня и, казалось, была тронута моей безмолвной радостью.
- Мы поженимся, правда? - спросила она наконец. - Здесь так плохо, мне пришлось вынести много мучений...
В тот момент я даже представил себе на миг, что смогу когда-нибудь посвятить остаток своих дней этому нереальному видению. Я долго целовал ее лоб и глаза. Одна из ее рук случайно скользнула по моей ноге и, прежде чем ее убрать, она бессознательным жестом погладила меня сквозь ткань брюк.
Наконец гнусная решетка не выдержала моих титанических усилий. Я изо всех сил отогнул прутья, открывая необходимое для лаза пространство. И действительно она пролезла и я спустил ее вниз, поддерживая рукой, просунутой между ее обнаженных ног. На земле она прижалась ко мне и поцеловала меня в губы. Симона лежала у наших ног, глаза ее блестели от слез, она обняла ее ноги, целуя бедра, к которым хотела было сперва лишь прижаться щекой, но не сдержавшись от радости, обнажила ее тело и, припав губами к вульве, жадно ее поцеловала.
Мы с Симоной видели, что Марселла не осознает того, что с ней происходит. Она улыбалась, представляя себе удивление управляющего "заколдованным замком", когда тот увидит ее с мужем. Она не замечала присутствия Симоны, которую, смеясь, иногда принимала за волка, из-за ее черной шевелюры и постоянного молчания, к тому же голова моей подружки лежала у ее ног, как голова собаки. Когда же я говорил ей о "заколдованном замке", она не сомневалась, что речь идет о доме, где она находилась в заключении, и стоило ей об этом вспомнить, как ее охватывал ужас, так, как если бы из темноты появлялся какой-то призрак. Я смотрел на нее с беспокойством, и суровое в этот момент выражение моего лица испугало ее. Почти сразу же она начала умолять меня защитить ее, когда вернется Кардинал.
Мы прилегли на освещенной лунным светом лесной полянке, чтобы передохнуть в пути, но главным образом для того, чтобы получше рассмотреть и расцеловать Марселлу.
- Кто такой Кардинал? - спросила Симона.
- Это тот, кто посадил меня в шкаф, - сказала Марселла.
- Почему же Кардинал? - вскричал я.
Она ответила почти не задумываясь:
- Потому что он священник на гильотине.
- Я вспомнил ее испуг, когда я открыл шкаф: у меня на голове был фригийский колпак ярко-красного цвета. Я был весь в крови девушки, которую только что лишил девственности.
Таким образом, "Кардинал, священник гильотины" слился в помутившемся сознании Марселлы с запачканным кровью палачом во фригийском колпаке на голове. Странная смесь жалости и ужаса, которые обычно вызывают священники, объясняют это отождествление. Возможно, ожесточение и тоска, всегда переполняющие мою душу при необходимости решительных действий, тоже способствовали этому.
